То, что мы увидели там… Выжженная земля дымилась. Всюду валялись обугленные деревья. На некоторых из них плясали языки пламени, источая резкий химический запах. Не думая на пике нервного возбуждения о возможной токсичности продуктов горения, мы дышали полной грудью. А поваленные взрывом стволы указывали корнями на центр кратера. В нём… Не могу словами описать – эмоции зашкаливают, но попробую. В нём лежало, на половину зарывшись в землю, металлическое яйцо, расколотое надвое, размером со среднюю легковушку. Почему металлическое? Хоть оно и покрылась копотью после взрыва, но сквозь её черноту местами проступал блеск идеально отполированной железяки! А трещина… В неё мог протиснуться человек. Из яйца струился свет, гипнотизируя нас переливами различных оттенков голубого. Он будто звал к себе, проникая в глубины наших мозгов, – то шептал нежно, то кричал неистово, брызгая слюной: "Идите ко мне! Я подарю вам сласть, какой вы никогда не знали!"
Первым не выдержал Василий. С радостным воплем скинув с себя телогрейку с ушанкой, он побежал к яйцу. Он был одержим желанием забраться внутрь объекта. Мы не остановили его, потому что сами заразились эйфорией и тоже начали раздеваться… Стоило ему залезть в скорлупу, как свет погас, прекратилась и песня, звавшая нас следом.
Мы с Мишкой переглянулись, удивлённые своим поведением. Это же дикость – раздеться на морозе! Не сказав друг другу ни слова, мы обратно напялили на себя фуфайки и стали ждать возвращения товарища. У нас не было никакого желания пойти и вытащить его оттуда, потому что мы испугались чуждого нашему естеству, а страх, как известно, срабатывает лучше самого надёжного тормоза.
Мы уселись на поваленное взрывной волной дерево, так и не решившись преодолеть границу между белым снегом и горелой землёй. Я молчал, Мишка тоже, словно дали священный обет – ни звука! И нас это устраивало. Мой коллега упорно смотрел на трещину в яйце, пытаясь обнаружить хоть какое-то движение внутри объекта, но ничего не мог там разглядеть. Предоставив ему ответственную роль наблюдателя, я смотрел по сторонам, оценивая ущерб, нанесённый природе падением космического странника, и поражался последствиям столкновения двух стихий – несущегося на огромной скорости из холодной темноты куска железа, хоть и полого, и огромной по сравнению с ним тверди, будто застывшей в пространстве. Моё внимание привлекла одна картинка, и я уделил ей чуточку больше времени, чем остальным отпечаткам катастрофы. Одно из деревьев сильно обгорело, но не свалилось на землю. На его ветке сидела небольшая птица-уголёк. Не успев упорхнуть, слилась с деревом в единое целое, став символом смертельной для всего живого неожиданности. Я сглотнул слюну, поняв, что судьба отвела меня от моего конца.
Мишка сказал вдруг слова, отпечатавшиеся в моей памяти навсегда, испугав меня своим голосом, наполненным тоской по утраченному доброму куску чего-то важного для него: "Долго нету Васьки. Боюсь, мы его потеряли". Я начал успокаивать товарища, клялся, что вернётся наш дружбан обязательно, нужно только чуть-чуть подождать. А Мишка лишь тяжело вздыхал. И настроение отвратное накатилось – тоска смертная.
Время между тем уносилось в вечность. Нас до костей пробрал холод. Стуча зубами и трясясь будто в лихорадке, я посмотрел на Мишку. Он тоже замёрз порядком. Знаете, мороз начинает убивать, когда находишься в неподвижном состоянии, с этим ничего нельзя поделать, он сковывает мышцы и волю, превращает тебя в сосульку. Мы бы физически не высидели больше отведённого нам природой, если бы Василий не появился в ближайшее время… Шальные мысли полезли в мою голову: типа, греется, сука, в тёплой скорлупке, не хочет выходить на морозец, а тут – погибай. Но – сидели.
И дождались. Точно как в мыслишках моих аморальных: вылез из яйца Васька – фуфайка нараспашку, морда красная, как из бани! Явно не мёрз товарищ. И такая злость вскипела во мне! Смотрю на Мишку, и у того кулаки сжались, а удар у него – будь здоров. Если б только дали нам команду… А Васька не замечал наши злые морды и будто не понимал, что отмороженные мы и ненавидим его, скалился во весь рот, купаясь в благодати. Только от чего он кайф словил, а? Так и осталось для меня загадкой. А мы хотели от него не пустого молчания, а всего лишь ответа на вопрос: что ты там видел? То и спасло его от мордобоя, что промямлил он ласковое в те напряжённые секунды нашим ушам: нет там никого, только слизь какая-то голубая… Тут и заметили мы, что вся одежда его в этой слизи, чересчур мерзкой для спокойного созерцания, а то всё на улыбочку его глазели.
Он пошёл на нас как медведь-шатун. Мы перепугались: чёрт его знает, что у него на уме, может быть, порешить нас вздумал. Рухнули в снег, поползли от него, а сами думали: что творим, это же наш товарищ, можно сказать друг? И вдогонку услышали: не бросайте меня, я вам ничего плохого не сделаю! Мишка первым отошёл от паники. Встал во весь рост и как гаркнет: стой на месте, не подходи к нам, может быть, ты заражён неизвестной внеземной болезнью! Тот послушался и остановился как вкопанный. Видно было, испугался, не знал, что ему делать дальше. Я подполз к Михаилу и прижался к его дрожащей ноге, подниматься мне чего-то не хотелось. А Мишка опять закричал, хотя мог говорить тише, Васька услышал бы: скидывай с себя одежду, какая инопланетным дерьмом испачкана и беги скорее в баньку мыться, а мы шмотки твои спалим от греха подальше. Васька и на этот раз не ослушался – всё сделал в точности, как ему приказали. Когда он заперся в бане, я побежал за бензином. Облили мы его шмотьё и подпалили. И не отходили от костра, пока вещи не сгорели дотла.
Закрывшись в избушке, пили кофе в тишине, которая пахла отчаянием, постепенно согреваясь, но мыслями не делясь друг с другом. Да и какие они были – сплошные догадки о причинах и следствиях происшедшего. До меня первого дошло, что молчание наше порядком затянулось. Я предложил вызвать по рации военных: пусть сами бьются с пришельцем, их епархия, не наша. Видели бы вы, как загорелись глаза у моих коллег! Им не нужно было больше думать, потому что их ответственность за принятое решение свелась к нулю. Мишка быстро отстучал морзянкой послание в ближайшую военную часть: "Якутск-17" вызывает вч-2653. Только что наблюдали падение неопознанного объекта в непосредственной близости от станции. Ждём дальнейших указаний". Ответ получили довольно быстро: "Вч-2653 вызывает "Якутск-17". В контакт с объектом не вступать. Утром будем у вас. Держитесь".
И пришла ночь, ужаснее которой в жизни моей ещё не встречалось. Мы не могли заснуть. Нас сковал такой страх, что даже разговаривать было боязно. Мы сбились в кучу на одной из кроватей и, плотно укутавшись одеялами, слушали дыхание темноты.
Поднялась пурга. Мы, конечно, не могли слышать сквозь толстые бревенчатые стены дома, как деревья трещали под напором сильнейшего ветра, а миллиарды снежинок шуршали, но чувствовали эти звуки каждой клеточкой кожи. Моё воспалённое воображение рисовало кровожадных чудовищ, выбравшихся из космического яйца. Они ползли, бежали, летели к нам! Я стал поросёнком Ниф-Нифом из известной сказки, который спрятался от злого волка в домике из соломы.
И мой домишко разлетелся бы в клочья, если бы в той сказке за его дверцей раздался такой же механический грохот, что услышали мы. Будто в разверзшуюся твердь рухнули тысячи тонн земли, а когда они улеглись на дне преисподней и успокоились, из провала вырвался рёв самого, казалось бы, дьявола. И поверьте, желания хоть одним глазком взглянуть, что же происходит в тайге, у нас не было вовсе: ни за какие деньги не согнали бы нас с кровати! После рёва, быстро утихшего, небо наполнилось ярким свечением. Ночь стала похожа на день, что ещё больше ввергло нас в ужас. Первый раз в жизни я услышал, как мужики молятся, да и сам я, наверное, умолял Бога о спасении. Я не знаю, как долго полыхало небо, но когда оно обрело свой естественный цвет, одновременно завыли все волки леса, будто оплакивая ускользнувшее от них зарево. Я зажмурился до боли в переносице и зажал уши руками: то была настоящая звуковая атака на наши мозги. Мы выдержали её, но заснуть так и не смогли. Васька всё же соскользнул с кровати, но быстро вернулся на место, сжимая дрожащей рукой горлышко водочной бутылки. Распив её на троих, мы немного успокоились.
А дальше началась полнейшая неразбериха. Рано утром прилетел военный вертолёт. Все солдаты – как на подбор гренадеры – были вооружены автоматами, очень похожими на бластеры из фантастических фильмов. Большая часть вояк во главе с молоденьким офицером сразу бросилась к месту падения космического яйца, соблюдая необходимые меры безопасности, я имею в виду противогазы на головах. Они понесли туда длинные деревянные ящики. Я краешком глаза увидел, что из них доставали: нечто вроде переносного забора из брезента. Они начали устанавливать его вокруг кратера.
Парочка офицеров быстро оттеснила нас от открытой двери вглубь домика. Мы, весь коллектив "Якутска-17", опять оказались на одной кровати. Усевшись перед нами на стульях, они уставились на нас исподлобья, будто мы были виноваты в том, что эта штуковина упала с неба и нанесла вред природе. Бугаи интеллигентного вида, которые могут застрелить человека, цитируя при этом Толстого. Один из них держал в руках пухлый портфель. В дверь стукнули. Офицер разрешил стучавшим войти. Пришёл гражданский в сопровождении двух солдат. Он с ходу спросил, кто из нас контактировал с объектом? Мы удивились его осведомлённости. Он сказал, что зря сжигать одежду мы не стали бы. Васька поднял руку вверх, как школьник, желающий выйти к доске. Солдаты взяли его под руки и вывели из домика. Больше я его никогда не видел.
Этот гражданский очень располагал к общению. Я имею в виду, ему хотелось излить душу. Такой способностью обладают многие священники, это я к слову. Вы, наверное, уже догадались, кто это был, молодой в ту пору искатель ускользающих истин. Он не допрашивал нас, а скорее вёл дружескую беседу о том, что случилось. Мы рассказали ему всё, что видели и чувствовали, не скрыв ничего. Один из офицеров в это время делал какие-то пометки в блокноте, другой возился с портативным магнитофоном, который на плёнке фиксировал наши показания. Беседа длилась довольно долго. Мы дали подписку о неразглашении и нас с Мишкой вывезли на Большую Землю. Тогда я ещё не знал, что "Якутск-17" после того инцидента прекратит своё существование. Всё казалось вечным и незыблемым, а на самом деле… Загадывать в жизни ничего нельзя, можно только мечтать.
Я не стал терзаться размышлениями о философии взаимоотношений инопланетных форм жизни с человечеством, а с тяжеленным рюкзаком за плечами ушёл на пару недель в тайгу с группой единомышленников из туристического клуба "Бригантина", в который записался сразу после того, как ушёл в отпуск. Мне нужно было отвлечься и постараться забыть происшедшее. В диком лесу это удалось – в трудных переходах, слушая и исполняя песни под гитару, ночуя в палатке и хлебая суп из котелка… Из тайги я вышел другим человеком с освободившейся от тяжёлых воспоминаний памятью, готовый начать жизнь с чистого листа.
А когда появился в родном К-ске с густой бородой и весь пропахший дымом, то с прискорбием узнал, что Подгорного сбила машина. Насмерть. Забыл уже, кто сообщил мне эту новость. На меня его смерть произвела тягостное впечатление. Я запил, поражённый несправедливостью судьбы. Ходил без дела по серым улицам днями напролёт весь в мыслях об ушедшем товарище, навещал временами его могилу, опять слонялся по городу, пока не заметил, что за мной следят. Я ощутил это нутром. Можете считать меня параноиком, или я стал им под воздействием сильнейших доз алкоголя, но… Вдруг события, происшедшие с нами и с нашей станцией, выстроились в логическую цепочку. Судите сами: падение неопознанного объекта, свидетелями которого оказались мы, загадочные военные, забравшие в неизвестность Ваську, гибель Михаила в автокатастрофе, а это, заметьте, любимый способ убийства неугодных нашим государством, не считая укола зонтиком. Минус два. Последним в списке стоял я. В общем, глубокой ночью я уехал в Москву, где жили мои дальние-дальние родственники, никого не поставив в известность о своём исчезновении из маленького сибирского городка.
Я осел в столице на самом дне. Забыв о метеорологии, устроился сторожем на овощную базу, где завёл друзей из быдла и стал попивать с ними жуткое самопальное пойло под задушевные беседы на темы, уровень которых едва дотягивал до пшика из задницы. Сознательно превратив себя в маргинала для конспирации, я очень скоро стал им. И смысл жизни утонул в угаре, уступив место не проходящему желанию нажраться до беспамятства, чтобы в следующий миг, накатив снова, опять нырнуть в забытье. Меня никто не искал и не трогал. А может быть, и искали, и даже нашли, но увидев беспробудного пьяницу и осознав уровень его существования, просто махнули рукой: мол, алкаш все опасные воспоминания пропил. Мой план по залеганию на дне удался на сто процентов, только всплывать на поверхность пропало желание.
С тех пор прошло очень много лет, я и со счёта сбился, если честно, потому что серые будни, наполненные отчаянием вперемешку с равнодушием, сменяли друг друга, не оставляя следов в моём сознании. Я медленно умирал, убивая своё тело ядовитым самогоном, а душа моя хоть и трепыхалась ещё, но с каждым днём подавала всё меньше и меньше признаков жизни, которая была уже, чувствовал, на исходе. Я воспользовался методом медленного самоубийства для трусов, не имеющих силёнок покончить с собой одним точным ударом.
Но вдруг моя жизнь круто изменилась: прошлое взбурлило внутри меня, будто не желая стираться окончательно, восстали из небытия воспоминания, от которых я, содрогнувшись, ожил, нащупав в пустоте кончик смысла жизни, схватился за него и выбрался из ада, куда сам себя и загнал. Что подтолкнуло меня к возрождению, спросите вы? Старик с очками в золотой оправе, этот ангел-хранитель мой, царство ему небесное! Он появился на пороге моего жилища около месяца назад. Я сразу узнал его, несмотря на прошедшие с момента нашей встречи года. "Якутск-17" я забыть не мог. Тот гражданский, единственный, кто не испытывал к нам ненависти тогда, такое не забывается.
Он много чего рассказал о себе. Я мог не поверить ему и выставить за дверь, но выслушал его исповедь, и она объяснила почти всё. Я даже с бухлом завязал, вот вам крест, надобность в нём отпала. Вновь почувствовав дыхание жизни, я осознал, что оно не смердящее, а свежее, не похожее на запах мертвечины.
Я узнал от него, что Михаил Подгорный не сам погиб под колёсами, его убили. И кто? Агрессоры! Захватчики нашей голубой планеты! Что он сам прислуживал им большую часть жизни, хоть и владел средством для их уничтожения. И меня они собирались убить, но он, не желая лишних смертей, уничтожил файлы с моими данными. Поэтому меня не нашли, а не благодаря моей удачной конспирации. Услышав это, я чуть не сгорел от стыда! Так исковеркать свою жизнь, без причины! И про Ваську я узнал: будто сошёл он с ума от экспериментов, которые над ним проводились в НИИ. Да, НИИ… Назвал его их осиным гнездом. Сказал, нужно их непременно уничтожить, или всё закончится для Земли плачевно. Говорил что-то о всеобщей мобилизации… Не всегда понимая его, я чувствовал, как он переживает за людей, и хотел проникнуться его идеями. И в конце своего монолога он рассказал о вирусе, который создал умом своим и руками, как о последней надежде, что необходимо провести срочную вакцинацию населения, иначе крах цивилизации неизбежен. А потом попросил у меня прощения за то, что так долго скрывал от широких масс существование вакцины, надеясь, что пришельцы не займутся экспансией своего присутствия на Земле. Он мечтал о контакте равных, понимаете? Предположил, что его, скорее всего тоже убьют, как единственное препятствие на их пути к порабощению человечества. И вручил мне толстую тетрадку, в которой, сказал, изложены его размышления о контакте наших цивилизаций, и запечатанную пробирку с белым порошком. Он попросил передать их нужным людям. Я же в ответ спросил у него, где найти мне этих людей? Он ответил, они сами отыщут меня, и надеялся, что сделают это раньше чужих. Когда я пообещал выполнить его просьбу и сохранить рукопись от посягательств инопланетян, он ушёл, как оказалось, навсегда. А потом появились вы.
Холод
Юля брела, не разбирая дороги и путаясь в мыслях, сквозь падающий густой снег, превращавший укрытое мраком живое полотно в жуткие кляксы. Она не верила тем, кто осмеливался утверждать, что зимний холод может быть приятен: дикий и жестокий, ломая её внутренний стержень, он превращал его в податливый кусок пластилина. Вечерняя прогулка затянулась – подышать вздумалось свежим воздухом. Хоть временами и вспыхивали в голове разумные мысли – где я? – который час? – одиночные всплески, но очень быстро гасли и улетучивались, подхваченные кружащимися в первобытном танце снежинками. Юля тщетно куталась в старенькую кожаную куртку, но не согревалось озябшие тельце.
И вдруг вопреки логике изменился окружающий мир. Она стала слышать то, что ещё секундой ранее никак не могла почувствовать: песню льда и ветра. Просветление её сознания длилось секунды, но она испугалась, насколько может перетрусить пьяное создание, едва не напустила в штаны, окунувшись в бочку, наполненную ужасом. И быстро отпустило – без всякого облегчения. Ночь сменилась маломощным в рождении, но уверенно набирающим вес рассветом. После долгой ходьбы ступни налились тяжестью, а снег приобрёл вкус мёда, и Юля с удовольствием ловила его губами. Внезапный порыв ледяного ветра, вмиг выдув из одежды всё тепло, хлестнул её по щекам невидимой ладонью, желая и ненавидя заблудшую одиночку. Пальцы ног онемели, а волосы сбились в бесформенную кучу. Сейчас бы шапку на голову… Но зачем ей тепло, если для существования хватает и той малости, что она получает от жизни? Мороз крепчал.