- Он вернется измененным.
- Нет. Слушай… это ведь всего лишь кино. Выдумка и не более того. - Я подумал, что говорю так, потому что и сам пытаюсь избавиться от чего-то в своей душе, и это казалось одновременно болезненным и приятным. - Слушай, ведь на самом деле не бывает такой машины, которая вырезала бы знаки на затылке у людей, нет и никакой огромной марсианской головы в виде стеклянной чаши. Все это выдумка тех, кто снимал фильм. Не нужно этого бояться. Понимаешь?
- Он вернется измененным, - упрямо повторил Бен.
Я всячески пытался убедить его в своей правоте, но ничто из сказанного мною не могло заставить его поверить мне. Миссис Сирс вошла в комнату, ее глаза тоже казались опухшими, как и у Бена. Однако ей удалось изобразить на лице бодрую улыбку, которая бритвой резанула по моему сердцу. Она сказала:
- Кори? Не хочешь ли ты первым принять ванну?
Мистер Сирс так и не появился дома к десяти часам, когда его жена выключила свет в комнате Бена. Я лежал рядом с Беном под хрустящей белоснежной простыней и прислушивался к звукам, ночи. Собаки то тут, то там еще гавкали что-то друг другу, и всякий раз Тампер отзывался на это ворчанием.
- Бен, - прошептал я. - Ты не спишь? - Он ничего не ответил, но по его дыханию я понял, что он не спал. - Не волнуйся, - сказал я. - Ладно?
Он перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.
Наконец меня понесло по волнам сна. Удивительно, но мой сон не был связан ни с марсианами, ни с иксобразными ранами на затылках. Во сне мой отец плыл к тонущему автомобилю, и когда его голова погрузилась под воду, она уже больше не всплыла на поверхность. Я стоял на красном утесе и звал его, пока Лэйни не подошла ко мне, словно белый туман, и не вложила мою руку в свою влажную ладонь. И когда она повела меня прочь от озера, я услышал, как где-то вдали меня звала мама, а на лесной опушке стояла фигура в длинном пальто, полы которого развевались на ветру.
Меня разбудил резкий толчок.
Я открыл глаза, мое сердце бешено колотилось. Что-то разбилось, и звук этот застрял в моей голове. Огни еще не горели, по-прежнему царствовала ночь. Я протянул руку и дотронулся до Бена. Он резко втянул воздух, словно мое прикосновение до смерти напугало его. Я услышал гудение двигателя, выглянул в окно на Дирман-стрит и увидел задние огни отъезжающего "шевроле" Донни Блэйлока.
Дверь на веранду, догадался я. Меня разбудил стук сетчатой двери.
- Бен! - позвал я хриплым со сна голосом. - Твой папа пришел домой!
Что-то грохнуло у входной двери. Мне показалось, что весь дом задрожал.
- Сим? - Это был визгливый голос миссис Сирс. - Сим?
Я выскользнул из кровати, но Бен по-прежнему лежал. Думаю, он просто смотрел в потолок. Я прошел в темноте по коридору, доски пола скрипели под моими ногами. В темноте я наткнулся на миссис Сирс, которая стояла как раз там, где коридор выходил в гостиную. Света нигде не было.
Я услышал ужасное хриплое дыхание.
Это был звук, который, как я подумал, могли издавать марсиане, если бы их инопланетные легкие втягивали земной воздух.
- Сим? - спросила миссис Сирс. - Я здесь…
- Здесь? - ответил хрипловатый голос. - Здесь… мать твою… прямо здесь…
Это был голос мистера Сирса, но он несколько отличался от его обычного голоса. Он был какой-то измененный. В нем не чувствовалось ни юмора, ни веселья, как бывало, когда он рассказывал свои любимые анекдоты про священников. Сейчас он был тяжелым, как рок, и столь же страшным.
- Сим, сейчас я включу свет…
Щелк.
И вот он показался из темноты.
Мистер Сирс стоял на полу на четвереньках, склонив голову так, что одна его щека прижималась к ковру. Его лицо казалось обрюзгшим и мокрым, глаза провалились куда-то в мясистые складки. Правое плечо на куртке было запачкано землей, грязь была и на джинсах, словно он много раз падал в лесу. Он щурился от света, серебристая нитка слюны свисала с нижней губы.
- Где она? - спросил он. - Ты ее видишь?
- Она… возле твоей правой руки…
Он пошарил левой рукой по полу.
- Проклятая лгунья!
- У другой руки, Сим, - устало сказала миссис Сирс.
Его правая рука двинулась в сторону лежавшего рядом металлического предмета. Это оказалась фляга с виски, которую он нащупал и пододвинул к себе поближе.
Мистер Сирс поднялся на колени и посмотрел на жену. Лицо его приобрело свирепое выражение, став на мгновение даже уродливым.
- Только не надо меня поучать, - сказал он. - Не смей открывать этот дерзкий губастый рот.
Я отступил назад, в коридор. Передо мной предстал монстр, выползающий из своей прежней кожи.
Мистер Сирс попытался подняться на ноги. Он схватился за стол, на котором все еще лежали кубики для игры в скрэббл, и они рассыпались по полу, образовав мешанину гласных и согласных. Потом ему все-таки удалось встать, отвинтить колпачок фляги и приложиться к горлышку.
- Ступай в кровать, Сим, - сказала миссис Сирс. Она сказала это достаточно мягко, словно знала наперед, что за этим последует.
- Ступай в кровать! - грубо передразнил он. - Ступай в кровать! - Его губы скривились. - Я не хочу в кровать, ты, толстожопая корова!
Миссис Сирс задрожала, словно ее хлестнули кнутом, закрывая рот рукой.
- О… Сим, - душераздирающе простонала она.
Я еще немного отступил назад. А потом мимо меня прошел Бен в желтой пижаме. Лицо его было лишено всякого выражения, но на щеках блестели засохшие струйки слез.
Есть вещи похуже, чем фильмы о чудовищах. Это когда ужасы сходят с экрана или со страниц книг и приходят к тебе в дом, все переворачивая вверх дном, искажая злобной гримасой лицо любимого человека. Я был уверен, что в тот момент Бен скорее был бы рад взглянуть на марсианина с головой в виде стеклянной чаши, протягивающего к нему свои щупальца, чем смотреть в покрасневшие от пьянства глаза отца.
- А-а, Бенни, мальчик! - сказал мистер Сирс. Он пошатнулся и схватился за спинку стула. - Ха, ты знаешь, что с тобой произошло? Знаешь что? Твоя лучшая часть так и осталась в том рваном презервативе, вот что случилось!
Бен замер рядом с матерью. Какие бы чувства ни терзали его внутри, на лице их не было видно. Он наверняка предвидел, что именно это и должно случиться, догадался я. Бен отлично знал, что если его отец отправляется куда-нибудь с Донни Блэйлоком, он всегда приходит домой измененным, но отнюдь не марсианами, а каким-нибудь самодельным пойлом.
- Вы оба классно смотритесь. Только взгляните на себя. - Мистер Сирс сделал попытку завинтить колпачок фляги, но ему не удалось даже приложить его к нужному месту. - Стоите там, открыв ваши наглые рты. И ты находишь это забавным, мой мальчик?
- Нет, сэр.
- Да, ты находишь это забавным! Ждешь не дождешься, когда можно будет посмеяться надо мной и рассказать всем, разве не так? А где этот мальчишка Маккенсонов? Эй! - Он заметил, что я стою в коридоре, и меня всего передернуло. - Можешь сказать этому проклятому молочнику, своему отцу, пусть отправляется прямиком в ад, к чертям собачьим. Слышишь меня?
Я кивнул, и он больше ко мне не приставал. На самом деле все это говорил вовсе не мистер Сирс, а некто грубый и кровожадный внутри его, выпускаемый на волю содержимым его фляги, давивший и мучивший его душу до тех пор, пока ее голос не начинал молить об освобождении.
- Что ты там сказала? - Он пристально посмотрел на миссис Сирс, его веки набухли и отяжелели. - Что ты сказала?
- Я… я ничего не говорила.
Он бросился на нее как разъяренный бык. Миссис Сирс закричала и отступила назад, но он схватил ее одной рукой за полы халата, отведя другую руку с флягой назад, словно собирался ударить ее по лицу.
- Нет, сказала! - закричал он. - И не смей мне перечить!
- Папочка, нет! - взмолился Бен и, обхватив обеими руками отца за пояс, повис на нем. Так все и застыло, словно в остановившемся кадре: мистер Сирс вот-вот ударит свою жену, я, потрясенный, стою в коридоре, Бен держит отца за ноги.
Губы миссис Сирс задрожали. Она заговорила, словно не замечая флягу, готовую обрушиться на ее голову:
- Я… сказала… что мы оба любим тебя и… хотим, чтобы ты был счастлив. Вот и все. - Стоявшие в ее глазах слезы тонкими струйками потекли по щекам. - Просто счастлив.
Он ничего не сказал. Глаза его закрылись, а потом он с явным усилием открыл их.
- Счастлив, - прошептал он. Теперь зарыдал Бен, уткнувшись лицом в бедро отца. Костяшки пальцев мальчика побелели от напряжения. Мистер Сирс опустил флягу и разжал руку, сжимавшую халат жены. - Счастлив. Вот видишь, я счастлив. Посмотри, как я улыбаюсь…
Лицо его при этом не изменилось.
Он стоял, тяжело и прерывисто дыша, рука с зажатой в ней флягой бессильно повисла. Сначала он повернулся в одну сторону, потом в другую, но, казалось, так и не смог решить, куда направиться.
- Почему бы тебе не сесть, Сим? - спросила миссис Сирс. Она хлюпнула носом, вытерла его носовым платком. - Хочешь, я помогу тебе?
- Да… Помоги, - кивнул он.
Бен отпустил его, а миссис Сирс повела мужа к стулу. Мистер Сирс бессильно плюхнулся на него, словно был не человеком, а огромным ворохом грязного белья. Он смотрел на противоположную стену, рот его приоткрылся. Она пододвинула другой стул и села рядом с мужем. Было ощущение, что в комнате только что прошла гроза. Буря могла еще вернуться в какую-то другую ночь, но сейчас она ушла.
- Мне кажется, - он остановился, словно забыл, что хотел сказать, и несколько раз моргнул, отыскивая нужные слова. - Мне кажется, я веду себя не очень хорошо, - наконец проговорил он.
Миссис Сирс осторожно положила себе на плечо его голову. Он крепко зажмурил глаза, грудь его приподнялась, и он заплакал, а я вышел из дома прямо в холодную ночь в одной пижаме: мне было очень тяжело оказаться свидетелем их боли, ощущая себя чужаком. Я уселся на ступеньках веранды. Тампер пристроился рядом, а потом лизнул мою руку. У меня возникло ощущение, что я очень далеко от дома.
Бен все знал заранее. Ему наверняка понадобилось немалое мужество, чтобы обманывать меня, притворяясь спящим. Он знал это, когда далеко за полночь хлопнула входная дверь и захватчик в обличье его отца вошел в дом. Наверно, это знание и мучительное ожидание заставляли Бена невыносимо страдать.
Через некоторое время Бен тоже вышел на крыльцо и уселся рядом со мной на ступеньках. Он спросил, все ли у меня в порядке, и я ответил, что да. Я спросил его, все ли в порядке у него, и он ответил утвердительно. Я поверил ему. Он научился жить с этим, и хотя это было ужасно, он справлялся, как мог.
- У папы бывают такие периоды, - объяснил Бен. - Иногда он говорит очень плохие вещи, но ничего не может с собой поделать.
Я кивнул.
- Когда он говорил о твоем отце, он так не думал. Ты не должен ненавидеть его, слышишь?
- Я не виню его.
- Ты ведь не ненавидишь меня?
- Нет, - ответил я ему. - Я никого не ненавижу.
- Ты и правда хороший друг, - сказал Бен и обнял меня.
Вышла миссис Сирс, она принесла нам красное шерстяное одеяло. Мы сидели и смотрели, как на небе медленно двигались своим путем звезды, слушали щебетание птиц, предвестников утра.
За завтраком у нас была горячая овсянка и булочки с черникой. Миссис Сирс сказала, что мистер Сирс еще спит и, вероятно, проспит большую часть дня, и спросила, не смогу ли я сказать своей маме, чтобы она позвонила ей, чтобы обо всем поговорить. Одевшись и упаковав в ранец свои вещи, я поблагодарил миссис Сирс за радушный прием, а Бен сказал, что завтра встретится со мной в школе. Он проводил меня до велосипеда, и мы поболтали немного о нашей бейсбольной команде младшей лиги, которая скоро должна была участвовать в соревнованиях, как всегда бывало в это время года.
Никогда больше мы не вспоминали в разговорах между собой тот фильм о марсианах, замышлявших покорить Землю город за городом, семью за семьей. Ведь мы оба уже сталкивались с захватчиком лицом к лицу.
Было воскресное утро. Я ехал домой, а когда оглядывался на тупик в конце Дирман-стрит, видел, что мой друг все еще стоит там и машет мне рукой.
Глава 4
ОСЫ НА ПАСХУ
Как выяснилось, при падении из космического пространства метеорит должен был сгореть почти без остатка. Там, куда он упал, сосны занялись огнем, но к вечеру в воскресенье пошел дождь, и огонь быстро погас. В понедельник утром, когда в школе прозвенел звонок, все еще шел дождь, который не прекращался в течение всего этого серого дня. В следующее воскресенье ожидалась Пасха. Мама высказала надежду, что дождь, вопреки прогнозу синоптиков, не испортит праздничного пасхального шествия, которое обычно устраивалось на Мерчантс-стрит.
Рано утром в пятницу Страстной недели, часов в шесть, в Зефире обычно происходил парад несколько иного свойства. Он начинался в Братоне возле маленького каркасного дома, выкрашенного в пурпурный, а также во всевозможные оттенки оранжевого, красного и золотистого цветов. От этого дома отправлялась в путь процессия, состоявшая обычно из негров-мужчин в черных костюмах и белых рубашках с галстуками, сопровождаемая женщинами и детьми в темных одеяниях, которые шли в хвосте колонны. Двое мужчин несли барабаны и отбивали на них медленный равномерный ритм в такт своим шагам. В полном молчании процессия, перейдя через железнодорожные пути, направлялась к центру города по Мерчантс-стрит. С тех пор как это стало регулярным событием в Страстную пятницу, многие белые жители Зефира выходили на улицу, чтобы постоять на тротуаре и понаблюдать за происходящим. Моя мама была одной из таких любопытствующих, а папа, как правило, в это время был на работе. Я обычно тоже ходил с мамой, потому что меня, как и всех остальных, захватывало происходящее.
Трое негров, возглавлявших процессию, несли в руках дерюжные мешки. Вокруг их шей, свисая поверх галстуков, болтались ожерелья из янтарных бусин, куриных костей и раковин речных моллюсков. На этот раз в Страстную пятницу моросил противный дождь, однако участники негритянского парада шли по мокрым улицам без зонтиков. Они шествовали молча, не отвечая людям, стоявшим на тротуарах и имевшим смелость заговорить с ними. Посреди процессии я увидел мистера Лайтфута. Хотя он знал в нашем городе всех белых, мистер Лайтфут не смотрел ни вправо, ни влево; он глядел строго в затылок мужчины, шедшего перед ним. Маркус Лайтфут, внесший неоценимый вклад в дело сближения общин Братона и Зефира, был мастером на все руки: он мог починить любую вещь, изобретенную человеком, правда, работал очень медленно. Я узнал мистера Денниса, сторожа начальной школы. Увидел миссис Велвадайн, что работала на кухне при нашей церкви, и узнал миссис Перл из пекарни на Мерчантс-стрит, обычно такую смешливую и веселую. Впрочем, сегодня она была воплощением серьезности и строгости, ее голова была прикрыта от дождя прозрачной шапочкой.
В самом хвосте процессии, позади женщин и детей, шел высокий худой мужчина, одетый в смокинг и цилиндр. Он нес маленький барабан и рукой в черной перчатке бил в него, задавая ритм всей процессии. Именно для того, чтобы посмотреть на этого мужчину и его жену, многие и вышли из дома в это прохладное дождливое утро. Его жена должна была появиться позднее. А пока он шел один с потупленным взором.
Мы называли его Человек-Луна, а настоящего имени не знал никто. Он был очень стар, но насколько стар, сказать было невозможно. Этого человека и его жену очень редко можно было увидеть за пределами Братона, разве что на этой церемонии. То ли он имел врожденное уродство, то ли какая-то кожная болезнь сделала бледно-желтой половину его вытянутого узкого лица, тогда как другая половина оставалась черной как смоль. Обе половины сходились на лбу, переносице и подбородке, заросшем седой бородой, создавая контраст разноцветных пятен. Человек-Луна, человек-загадка, носил по паре часов на каждом запястье, а на его шее висело на цепочке позолоченное распятие размером с приличный окорок. Мы полагали, что он был официальным распорядителем шествия и одновременно кем-то вроде королевской персоны.
Процессия шаг за шагом продвигалась через Зефир к мосту с горгульями через реку Текумсе. Длилось шествие достаточно долго, но ради такого зрелища можно было и опоздать в школу, так что в Страстную пятницу уроки обычно начинались не раньше десяти.
Трое негров с дерюжными мешками дошли до середины моста и застыли там, неподвижные, словно черные статуи. Остальная часть процессии подошла к ним почти вплотную, но так, чтобы не перегораживать проезд через мост, хотя шериф Эмори и выставил вдоль всего хода шествия козлы для пилки дров с мигающими огнями.
В этот момент по Мерчантс-стрит из Братона, по тому же маршруту, что и процессия, медленно проехал "понтиак боневиль", украшенный от капота до багажника мерцающим горным хрусталем. Когда "понтиак" достиг середины моста с горгульями, из машины вышел водитель и отворил заднюю дверцу, а Человек-Луна подал руку своей супруге, помогая выбраться из машины.
Прибыла Леди.
Выглядела она худой словно тень и почти такой же черной. У нее были роскошные пушистые седые волосы, по-королевски длинная шея, хрупкие, но прямые плечи, морщинистые руки. На ней не было нарядов диковинного цвета и фасона - лишь простое черное платье с серебристым поясом, на ногах белые туфли, а на голове белая шляпка с вуалью, без полей и с плоским донышком. Белые перчатки доходили почти до худых локтей. Когда Человек-Луна помог ей выйти из машины, шофер раскрыл зонтик и поднял над ее царственной головой.
Говорили, что Леди исполнилось сто шесть лет, значит, родилась она в 1858 году. Моя мама говорила, что Леди была когда-то рабыней в Луизиане, а перед началом Гражданской войны вместе со своей матерью бежала в болота. Она выросла в колонии для прокаженных, беглых преступников и рабов в дельте Миссисипи под Новым Орлеаном и там же получила все образование, которое имела.
Леди была королевой, и королевством ее был Братон. Насколько мне было известно, никто за пределами Братона, как и внутри его, не знал ее под другим именем, кроме "Леди". Оно шло ей, а сама она была воплощением элегантности.
Кто-то вручил Леди колокольчик. Она взглянула вниз, на неторопливо текущую бурую речку, и стала медленно раскачивать колокольчик из стороны в сторону.
Я знал, что она делала. Моя мама тоже знала. Все, кто наблюдал за этим зрелищем, знали.
Леди вызывала чудовище, обитающее на илистом дне реки.
К тому времени я ни разу не видел это чудовище, которое называли Старым Мозесом. Однажды, когда мне было всего девять лет, мне показалось, что я слышал, как после сильного ливня, когда воздух казался столь же густым, как вода, Старый Мозес кого-то звал. Это был гул, похожий на низкий бас церковного органа, столь низкий, что, казалось, кости начинают ощущать его раньше, чем уши. Звук этот постепенно превратился в хриплый рев, который свел с ума всех городских псов, а потом смолк. Все это длилось не более пяти-шести секунд. На следующий день об этом происшествии только и говорили в школе. Свисток паровоза - таково было мнение Бена и Дэви Рэя. Джонни не сказал, что он думает по этому поводу. Мои родители решили, что это наверняка был гудок проходившего поезда, но, как стало потом известно, дождь размыл целую секцию железнодорожных путей в двадцати милях от Зефира, поэтому в те дни не ходил даже товарный поезд до Бирмингема.
Подобные случаи вызывают изумление.