Гугер послушно снял очки, повесил на зеркальце заднего вида и начал разворачивать автобус, отвернувшись от Лёхи.
- Много в деревне жителей? - спросил у Лёхи Валерий. Он сидел на том месте, где недавно сидела Лиза, и подался вперёд.
- Да хер знает, - не оглядываясь, сказал Лёха. - Летом много, из города приезжают. Зимой человек тридцать, если со старухами.
- Дома закрытые - это городских?
- Ихние.
Лёха смотрел по сторонам, словно что-то выискивал. Внезапно он опустил в дверке стекло, высунулся и заорал:
- Ты где шляешься с утра? Я через час приду, жрать готовь!
Кирилл отклонился, чтобы Валерий не загораживал ему окошко, и увидел молодую носатую бабёнку, отошедшую от автобуса на обочину. Волосы бабёнки были жестоко выбелены до синтетического отлива, а лицо - смуглое, загорелое.
- Явишься - и сготовлю! Я хер знаю, может, ты бухаешь! - яростно крикнула бабёнка в ответ.
- Сука Верка, - откидываясь на спинку сиденья, пробормотал Лёха.
Валерий деликатно помолчал, оставляя паузу для этой семейной драмы, а потом снова подался вперёд:
- А какая тут работа есть?
- Да никакой, - буркнул Лёха, глядя в лобовое стекло. - Какая на хер тут работа. Была зона - была работа. А ща только в заповеднике егерем. Кому охота, на хер, за гроши по лесам шарашиться.
- И что, все безработные?
- Работают, дебилы, егерями.
- А ты сам? - вдруг спросил Гугер.
- Я не долбанутый. Я рыбу глушу, туристам продаю.
- Чем глушишь? Взрывчаткой?
- Ну, не глушу, - скривился Лёха. - Заповедник, бля. Есть места, сыпанёшь пакет стирального порошка - без шума рыба всплывает.
- Она же отравленная будет, - осуждающе заметил Валерий.
Затылок Лёхи окаменел.
- Да чё отравленная-то? Ни хера не отравленная. А вам-то чё? На хера сами приехали? - Лёха посмотрел на Гугера.
- Мы… из музея, - нашёлся Валерий. - Будем вашу церковь… э-э… измерять, описывать…
- На хера? - Лёха всё равно не оглянулся.
- То есть? - растерялся Валерий.
- На хера? Кому она нужна? Была зона - ещё туда-сюда, а щас?
Валерий смешался.
- А где вообще церковь? - сменил тему Гугер. - Что-то не видно.
- Церковь там, далеко, - Лёха махнул рукой. - Вон лес, в нём кладбище. За лесом дом Шестакова. А уже за ним церковь.
Разговаривая с Гугером, Лёха смотрел на собеседника. Видимо, того, кто за рулём, он считал главным, равным себе и достойным общения. Все остальные были ерундой.
- Дом Шестакова - это особняк за бетонным забором?
- Угу.
Завидев какого-то встречного мужика, Лёха опять высунулся в окошко. Похоже, ему приятно было показать всем знакомым, что он едет в шикарной машине.
- Серый! - крикнул он. - Ты мне когда пилу вернёшь?
Ответа Серого Кирилл не расслышал.
- Кто этот Шестаков? - спросил Гугер.
- Шестаков-то? Мудила один. Депутат он там в Москве, что ли, или банкир. Отгрохал себе крутую дачу в заповеднике. У нас все бабы на него работают. Убираются, цветы поливают. Ништяк, но получают.
- Этот Шестаков часто здесь бывает?
- Иногда приезжает с корешами и блядями. А так тут его вертухай за порядком следит. Он и вызванивает баб, кому когда на работу надо.
- Но ведь деревне польза, - заметил Валерий. - Заработок.
- Польза, - нехотя кивнул Лёха. - Без Шестакова кончилась бы деревня. Осталось бы три двора, их бы отселили. Заповедник же, сука.
Валерий вздохнул:
- Да, вопрос с жильём везде самый острый…
- Эта хаза подойдёт? - Лёха указал направо за борт.
Автобус ехал мимо дома, одна половина которого была целая, а другая сгорела и вытянула, как чёрные пальцы, обугленные брёвна.
- Чего-нибудь получше бы, - ответил Гугер.
- Тогда сворачивай туда.
Гугер повернул в проулок.
- А есть у вас какие-нибудь легенды, предания? - спросил Кирилл.
- Сказки, что ли? - не оборачиваясь, скривился Лёха. - Нам тут, бля, не до сказок. Ничего тут нету. Мы не сказки сочиняем, а пашем тут на вас, москвичей херовых. Всю Россию, бля, обожрали.
Гугер молча ухмыльнулся. Кирилл подумал, как же тут Лёха пашет на Москву, в краденых-то сланцах? Рыбу травленую продаёт?
- Лизка! - вдруг заорал на улицу Лёха. - Ты куда это ходила?
Кирилл снова отклонился и увидел на обочине Лизу, которую они подвезли по дороге. Остаток пути до деревни Лиза прошла пешком. Пропуская автобус, она стояла в бурьяне в том же платочке и с рюкзаком за спиной. Автобус, который её напугал, в сочетании с Лёхой, похоже, напугал её ещё больше. На Лизе просто лица не было.
- А что, у вас в лесах собаки дикие бегают? - спросил Кирилл.
Лёха впервые обернулся назад и внимательно осмотрел Кирилла.
- У нас ваще собак нет, - веско произнёс он. - Нигде. Ни в лесу, ни в деревне. Дохнут, на хер.
- Почему? - холодно спросил Кирилл, не отводя взгляда.
- Я доктор, что ли, чтобы знать?
- А этот дом? - перебил Гугер.
Он притормозил возле длинного одноэтажного здания с большими одинаковыми окнами. Здание стояло посреди просторного заросшего двора. В чертополохе торчал ряд вкопанных автопокрышек, некогда окрашенных в синий цвет. Забор вокруг двора был вполне крепким. Из-за угла здания высовывался какой-то сарай с железной кровлей.
- Это школа, - пояснил Лёха. - Я в неё угланом ходил. Четыре года назад её закрыли.
- А если мы в ней поселимся?
Лёха подумал.
- Да так-то она ничья.
Гугер решительно завернул во двор и остановил автобус.
- Я посмотрю, - сказал он и выбрался из кабины.
- Вход назади там! - крикнул Гугеру Лёха.
Сначала Гугер заглянул в пыльное окно, потом ушёл за угол.
- Я тут сам недалеко живу, - сказал Лёха, оборачиваясь на Валерия и Кирилла. - Могу баню истопить, по сотне с рыла. Чё надо - дак спрашивайте. Годовалов я. Самогонка там, рыба, молоко, всё есть. Баб только нету. Но если чего не то начнёте, отмудохаю, пацаны.
- Проблем не будет, - вежливо сказал Валерий.
Возле автобуса появился Гугер.
- Жить можно, - сообщил он.
Валерий и Кирилл полезли из салона "мерса" на улицу. Потом из кабины выбрался Лёха и хлопнул дверцей.
- Хороший бэтэр у вас, пацаны, - похвалил он и пошлёпал автобус по капоту. - Давайте полтинник.
Валерий протянул Лёхе бумажку в пятьдесят рублей. Лёха сунул её в карман камуфляжных штанов и пошагал к воротам.
- Дегенерат, - вслед ему тихо сказал Гугер. - Аж курить хочется.
- Полный деграданс, - согласился Валерий.
Гугер полез в кабину за сигаретами и с досадой присвистнул:
- Очки солнечные украл, сволочь.
- Догони, забери, - посоветовал Кирилл.
- "Труссарди", палёнка. За такое не стоит связываться.
3
Церковь стояла на вершине плоского бугра, наглухо заросшего бурьяном. Она была пятиглавой, но от малых глав сохранились лишь кубические тумбы на углах основного здания, а от большой главы на чёрном дырявом куполе торчал пустой барабан с узкими прозорами. Шатровая колокольня казалась обглоданной. Похоже, храм пытались как-то сохранить: окна и вход аккуратно заколотили досками. Вокруг храма, прижимаясь к стенам, разлапились огромные липы.
За излучиной Керженца дымился торфяной закат. Неестественный и воспалённый свет окрасил листву лип и лохмы бурьяна синевой, словно они были пришельцами с Венеры. Церковь, некогда белёная, а сейчас облупленная, выглядела багровой, как шмат мяса.
- Ближе-то не подъехать? - вертел головой Гугер.
- Уж сто метров можно пешком пройти, - укорил Валерий.
- Мне кабель тянуть, а не гулять.
Они выбрались из автобуса и через бурьян пошагали ко входу в храм, спотыкаясь о какие-то обломки, невидимые в зарослях.
В дощатом щите, что перекрывал портал, была прорезана дверь. Сейчас её запирал висячий замок на ржавых петлях.
- И где взять ключ? - обескураженно спросил Валерий.
- Щас принесу, - сердито буркнул Гугер и ушёл обратно.
- Лурия говорил, что здание не подлежит ремонту, - Валерий оглядывал колокольню, уходившую в ядовито-сиреневое небо, как баллистическая ракета. - Фундамент просел, стены треснули… Жаль.
- А чего жаль? - пожал плечами Кирилл.
- Ну, просто могли бы восстановить храм - и деревня бы ожила.
- Как?
Гугер вернулся с молотком и гвоздодёром. Он без колебаний подцепил одну из петель замка и со скрипом выдернул её.
- Взлом, - сказал Кирилл.
- Уже вертушка со спецназом летит, - проворчал Гугер.
Он распахнул дверь и перешагнул порог.
- Понимаешь, начались бы службы, люди бы вспомнили божьи заповеди, - назидательно продолжил Валерий, не двигаясь с места. - А там и себя просто в порядок бы привели, хозяйство бы наладили.
Кирилл оглянулся на перелесок с кладбищем, за которым скрывалась деревня Калитино. Ага. Колосятся золотые нивы, тучные стада пасутся на лугах, над которыми плывёт нежный колокольный перезвон. А вечерами в храм идут усталые жнецы и румяные босоногие селянки, что уже напоили бурёнушек медовыми росами.
- А ты бы в это время играл на рынке "Форекс" и смотрел три-дэ блокбастеры, - сказал Кирилл Валерию. - Каждому по способностям.
Валерий молча пошёл за Гугером. Кирилл - за Валерием.
В церкви было темно, просторно и мусорно. На полу громоздились груды кирпичей, досок и арматуры. Потолка не было, вместо него где-то высоко сияла дырами ветхая кровля. От стены к стене над головами протянулись грубо врезанные швеллеры. Из щелей заколоченных окон бил красный закатный свет и прозрачными плоскостями резал объём помещения на ломти. В этих плоскостях, как в стёклах, заклубилась пыль, поднятая Гугером.
- Вот она, икона, - Гугер глядел на простенок между окнами.
Валерий и Кирилл подошли.
Псоглавец был изображён в полный рост. Он стоял на голубом фоне в синем одеянии и в чёрных сапогах, по голенищам которых были повязаны какие-то платки. Грудь и живот Псоглавца закрывал панцирь. В правой руке, слегка опущенной, Псоглавец держал хрупкий на вид крест с тремя перекладинами - маленькой, большой и косой. В левой руке, поднятой, у Псоглавца было тонкое и длинное копьё. С плеч Псоглавца складками свисал алый плащ, застёгнутый на горле.
Хотя главное, конечно, - голова. Тёмно-рыжая, шерстяная, с острыми звериными ушами. Впрочем, Кирилл не назвал бы эту голову собачьей. Тут была какая-то помесь муравьеда со щукой - наивная, нелепая и потому особенно правдоподобная. Думалось: художнику не сложно ведь нарисовать собаку, но если здесь - что-то другое, значит, автор не механически поставил пёсью башку на человеческие плечи, а срисовал это чудище с натуры. Выходит, оно существует в реальности. И золотой нимб казался каким-то воротником-жабо у средневекового барона оборотней.
- Оборотень, - убеждённо сказал Кирилл.
- Анубис, - снисходительно поправил Валерий.
- Гнолл, - хмыкнул Гугер.
Псоглавец опустил длинную, хищную, острую морду и со стены тихо смотрел на людей. Кириллу почудилось, что маленький глаз Псоглавца хранит в себе багровую искорку заката.
- Какую только хрень не нарисуют, - Гугер вставил в рот сигарету и закурил, разрушая гипнотическое оцепенение. - Везде вон нормальные апостолы. Обычные дядьки с обычными черепухами. На фига этого гнолла намалевали? Ему ещё секиры не хватает. В натуре будет монстрюк типа из "Варкрафта".
Валерий протянул руку и указал на подпись под ногами Псоглавца: "Св. Христофоръ".
- Собачья голова святого - наследие языческих культов, - пояснил Валерий. - Отголосок тотемизма.
- Что такое тотемизм? - тотчас спросил Гугер.
- Почитание животных. Когда какое-нибудь животное объявляют священным, потому что оно покровитель племени. Или прародитель людей. Или после смерти души вселяются в этих животных.
- Как коровы в Индии, - вспомнил Кирилл.
- В образе Псоглавца крещёные язычники просто продолжали почитать своих богов-зверей.
- А какие тут язычники? - не понял Кирилл. - Тут давно уж одни крещёные, фреска - девятнадцатый век.
- Фреске сто пятьдесят лет, а почитание Псоглавца очень древнее. С тех времён, когда христиане крестили язычников.
- А-а…
- Церковь догадалась, что Псоглавец - языческое божество, и при Петре Первом запретила изображение святого Христофора с собачьей головой. Его можно было рисовать только с человеческой. А почти все иконы и фрески или уничтожили, или перерисовали.
- А эта как сохранилась? - удивился Гугер.
- Ну, она вообще не при Петре Первом сделана. Гораздо позже. Понимаешь, тут уже раскольники виноваты. Они же были за всё старое - против новых книг, новых обрядов, новых икон. Крестились двумя пальцами, - Валерий показал Гугеру два пальца, словно Гугер не понимал слов, - а не тремя. Раскольники из принципа продолжали изображать святого Христофора с собачьей головой - как в древности.
- Эта церковь не раскольничья, - сказал Кирилл и кивнул на соседний простенок.
Там на таком же голубом фоне была изображена женщина в ниспадающих одеждах. Под её ногами бежала надпись: "Св. Варвара". Женщина благословляла зрителя тремя пальцами.
Валерий задумался.
- Ну, да, обычная, - кивнул он. - Раскольникам вообще запрещали строить храмы. Но здесь, видимо, просто местный художник на свой страх и риск изобразил святого Христофора так, как принято у раскольников. Лурия же говорил, что в Калитине был местный культ святого Христофора. Деревня-то староверческая.
- А ты откуда всё это знаешь? - с сомнением сощурился Гугер.
- Просто есть такая штука - Интернет называется.
Кирилл посмотрел вокруг: тёмная, гулкая кубатура храма, тусклые росписи, красные лучи больного и дымного заката, верещание птиц в листве лип за досками окон. Язычники, раскольники, Псоглавцы… Всё это было какое-то чужое, ненастоящее, случайное, не ему, словно кришнаиты в метро. Эта деревня вырожденцев, этот убогий мир - они, конечно, существовали, но никому не были нужны, даже себе. У этого мира прошлое не имело никакой цены, потому что в настоящем оно присутствовало только постыдной и мучительной разрухой. Индийские священные коровы и то были реальнее и важнее.
- Сохранилось только шесть православных икон с Псоглавцем, - продолжал Валерий. - На Русском Севере, на Урале, в Ростове и три в Москве. В Третьяковке, в соборе Кремля и в старообрядческом соборе.
- А где он?
- На Рогожском кладбище. Это между Таганкой и Лефортовом, в районе "Авиамоторной".
- Странно, не знаю такого, - снова удивился Гугер. - У меня там френд живёт, надо спросить.
- И ещё есть три фрески. В Ярославле, в Свияжске и в Макарьеве, это около Нижнего. Наша фреска получается четвёртой.
- А в Европе про него знают? - Гугер указал на Псоглавца.
- Знают, но там к нему относятся как-то без пафоса. Из больших святых просто разжаловали в какие-то поменьше.
- И чего, он тоже с собачьей башкой?
- Нет, там его считают человеком, но великаном. Например, он покровитель Вильнюса.
- Эстония, нашёл Европу, - хмыкнул Гугер.
- Литва, - поправил Валерий.
Кириллу вдруг остро захотелось домой. Даже не домой - в город, к нормальной жизни, к нормальным людям, не псоглавцам.
- Слушай, Гугер, - спросил он, - а сколько тебе нужно времени, чтобы снять фреску?
Гугер деловито перевернул бейсболку козырьком вперёд.
- Завтра я вырежу её болгаркой по контуру, - Гугер пальцем очертил некий прямоугольник, словно раму для фрески, - почищу и пропитаю раствором на первый раз. Через сутки - второй раз, ещё через сутки - третий. Получается, на четвёртый день можно будет снимать. И ещё сутки надо будет подождать, когда пропитаю с внутренней стороны.
- Поня-атно… - удручённо выдохнул Кирилл. Пять суток…
- А как будешь снимать? - спросил Валерий.
- Видал - листы фанеры везём?
- Видал.
- Соберу из них щит по размеру фрески и наклею на фреску. Когда высохнет, подцеплю к щиту вибратор и тихонечко отделю штукатурку от стены. Амплитуду движения мне инструктор сказал установить на три миллиметра. Чудеса технологии.
- Вибратор? - поднял брови Валерий.
- Это не то, что вам нравится, девочки, - грубо ответил Гугер. - Это строительный инструмент. "Мерс" поставлю поближе, чтобы генератор не переть, шнур для болгарки и вибратора подтяну сюда.
- А бензина хватит для генератора?
- Если вы с Киром пить его не будете, то хватит.
Пять суток в этой глуши, с тоской думал Кирилл. Ну чего - пять суток? Вроде, немного. В Хургаде две недели для него пролетели, как секунда. Но ведь то Хургада. А здесь, в Калитине, всё не так. Здесь словно бы в воздухе невидимые руины. И дело вовсе не в деревенских алкашах, не в нищете. Здесь какое-то осатанелое, раскольничье, дикое упрямство: мы сдохнем от цирроза, по пьяни порубим друг друга топорами, сгорим в торфяных пожарах, но не будем жить иначе, не будем делать свою жизнь лучше. Здесь люди ходят на двух ногах, носят штаны и говорят, но живут неизменно, как животные, - не зря, видно, их предки поклонялись человекозверю.
Наверное, он и сейчас ходит по этим лесам. Человек с головой собаки, с клыками собаки, с судьбой собаки. Может, и не во плоти, но он жив, он нюхает дым, он смотрит в окна, он не любит чужаков.
Вдалеке заскрипела, медленно отворяясь, дверь. Валерий, Гугер и Кирилл оглянулись. Вот сейчас в полосе света появится длинная морда то ли щуки, то ли муравьеда, подумал Кирилл. Лопатки под рубашкой взмокли. Кирилл обвёл глазами пространство вокруг себя - нет ли палки, арматурины…
Он увидел что-то иное, но не понял что. Битые кирпичи, крошево штукатурки, серые обломки реек с ржавыми, кривыми гвоздями, литая станина какого-то станка, мятые пластиковые бутылки из-под пива "Красный Восток"… Не то. Огненные щели заката меж досок заколоченного окна… Фреска… Фреска.
Псоглавец на стене повернул голову и смотрел теперь на дверь.
Кирилл попятился. Нет, он точно повернул голову! Его морда раньше перекрывала крест в правой руке, а теперь перекрывает копьё в левой! Кирилл крепко-накрепко зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на Псоглавца. Псоглавец смотрел на дверь. Он всегда смотрел на дверь, сто пятьдесят лет. Почудилось. Почудилось.