– Жив, – отец с трудом поднялся, опираясь спиной о стену, – бешеное отродье… – он с ненавистью поглядел на кровать, – и что теперь прикажешь делать?
– Надо позвать батюшку, – предложила мать.
– Какой, к черту, батюшка?! Вон, икона твоя валяется и ни хрена не может сделать! И этот придет такой же, только ему еще надо деньги платить!
Ярким пятном, сразу привлекшим внимание, мимо окон проехала пожарная машина.
– А это у кого? – спросил отец, глядя сквозь остатки стекла.
– У Самохинского дома стояла, – робко сообщил Сашка.
– Так у них же нет никого, – встрепенулся отец, – Алексей в поле, Дашка в магазине, небось. Ежели пожар, так там все…
– У них Аленка болеет, и Колька с ней сидит, – пояснил Сашка также тихо.
– Господи, они ж совсем дети!.. – мать всплеснула руками и прикрыла ладонью рот.
– Пошли, глянем, – отец решительно шагнул к двери, только Сашке почему-то показалось, что он не столько желает помочь соседям, сколько покинуть разгромленное жилище; успокоиться; может быть, посоветоваться, как быть дальше.
Сашка побежал следом, стараясь догнать отца, а мать замыкала шествие, постоянно оглядываясь, словно ожидая удара в спину. Но ничего не произошло – неведомая сила затаилась (в то, что она исчезла совсем, верилось с большим трудом).
Самохинский двор был залит водой, а ворота, не предназначенные для громоздкой техники, просто сломаны; однако сам дом, на первый взгляд, казался невредимым – лишь разбиты окна в спальне. Но если присмотреться, то через них виднелись обугленные стены и сгоревшие куски штор. На пороге сидел Колька, закрыв лицо руками. Его плечи вздрагивали, а из горла доносился уже не плач, а, скорее, рычание.
– Коленька! – Сашкина мать бросилась к нему; присела рядом, гладя по голове, – что случилось, детка?
– Уйдите вы все!..
Женщина отдернула руку.
– Аленка!.. Сестричка!.. – заголосил Колька, убирая руки. Глаза его были красными и опухшими, а на белках ярко проступали алые русла лопнувших капилляров.
– Что с ней, милый?..
От этого слащавого голоса Колька снова закрылся ладонями и замолчал.
– Пошли отсюда! – скомандовал отец, – завтра узнаем.
Они двинулись обратно, а Сашка остался. Его никто не позвал, и он решил, что они обойдутся и без него.
– Что с ней? – Сашка присел рядом с другом.
– Угорела, – срывающимся голосом выдохнул Колька.
– Насмерть, что ли?
Колька молча кивнул и только потом снова открыл лицо.
– Но я ж не виноват! Сколько нас с тобой не было? Совсем чуть-чуть… а она спала…
– Может, и виноват, – сказал Сашка неуверенно, – помнишь, я тебе про "голос с небес" говорил? Так у нас весь дом разгромило. А мать бегала к бабке Моте, и та сказала, что кто-то нарушил покой мертвых.
– Врешь!.. – Колька уставился на него немигающим, но уже осмысленным взглядом.
– Мать так сказала.
– И что теперь? – Колькины слезы как-то сразу высохли – даже всхлипывать он стал реже.
– Почем я знаю? Мать икону притащила, но не помогла она, ни фига. Может, надо отнести череп обратно?
– Только не сейчас, – испуганно выпалил Колька, – представляешь, если мать с отцом вернутся, а меня нет? Они совсем с ума сойдут… Может, ты один отнесешь?
– Нашел дурака! Знаешь, что они с нашим домом сделали?
– Кто они ?
– Не знаю. Ну, они – и все тут. А ты хочешь, чтоб я один в лес пошел! Это ты придумал череп принести, вот, ты и относи.
– Может, дело не в черепе?.. – с надеждой спросил Колька.
– Может, – Сашка смилостивился, – это бабка Мотя про мертвых сказала, а, может, дело и не в них. Она тоже иногда такое загнет…
– Давай подождем немного. Мои вернутся, тогда и решим, что делать, – Колька, вроде, даже успокоился. Новые проблемы захватили его внимание, а Аленку ведь все равно уже не вернешь… Только какие надежды он возлагал на сестру!.. Теперь все, прощай город, прощай веселая жизнь…
* * *
Постепенно создавалось впечатление, что воздух становится гуще, вроде кто-то мыл в нем кисточку с серой акварельной краской. Под широкими кронами кусты начинали превращаться в темные бесформенные бугры, ограничивая и без того скудную зону обзора. Хотелось есть. Это был не тот острый голод, который возникает внезапно, болью сжигая желудок, но и потушить его можно простым глотком воды – этот голод высасывал силы, заставляя судорожно сглатывать пустую слюну; от него дрожали руки, и ноги подкашивались, отказываясь повиноваться.
– Надо поесть, пока еще светло, – Андрей остановился, – ты в грибах разбираешься?
Виктор отрицательно покачал головой.
– Ладно, собирай, авось, не отравимся.
Они сошли с дороги, углубившись в лес всего на несколько метров, и сразу потеряли друг друга из вида. Приходилось прислушиваться к хрусту веток и шороху травы, иногда нарушая тишину ничего не значащими возгласами. Это помогало хоть частично победить страх перед возможным одиночеством и надвигающейся ночью.
Когда они вернулись на дорогу, темнота стала почти осязаемой. Высыпали из фуражек грибы, развели костер прямо посередине старой колеи и наконец-то сели. В ушах противным не прерывающимся фоном стоял комариный писк. Днем эти мерзкие твари скрывались среди влажной прохлады деревьев, а теперь у них, видимо, тоже наступило время ужина. Можно было ежесекундно проводить по лицу, шее и каждый раз смахивать пять-шесть раздавленных комариных трупиков. Но сознание притупилось, чтоб бороться еще и с такими мелкими проблемами, а тело ныло от непривычной усталости и ужасно не хотелось шевелиться вообще.
Виктор все-таки достал из кармана носовой платок и надел его под фуражку. Теперь незащищенным осталось лишь лицо, а с него можно сдувать комаров, не прилагая усилий – просто дышать ртом, нижней губой направляя воздушный поток…
– Поспим немного? – предложил Виктор.
Андрей не ответил. Он сидел на земле, ловко орудуя перочинным ножиком и, будто сортировочный автомат, складывал в кучку одни грибы, а другие равнодушно выбрасывал в темноту. Виктору показалось, что он делает это наугад, даже не рассматривая добычу их "тихой охоты". Молодой месяц еле заметно проглядывал над верхушками сосен, и на первый взгляд казалось, что его нет вовсе – одни звезды; много-много звезд на любой вкус – голубые, розовые, белые… Было начало августа, и они периодически срывались со своих мест, расчеркивая небо огненными хвостами.
– Да брось ты их, – сказал Виктор, – смотри, как падают. Давай лучше загадаем желание.
Страх, который все это время подавлял его, внезапно притих. Может быть, дело было в этом огромном небе, не знавшем границ – оно ведь простиралось и над ними, и над потерянным лагерем, и над городом, отстоящим отсюда на сотни километров, где их обоих ждали и, наверное, любили. А, может, просто он устал бояться. Состояние опасности сделалось таким же атрибутом бытия, как дыхание – мы ж не задумываемся, когда дышим. Мы ко всему можем привыкнуть…
– А есть-то ты хочешь, звездочет? – пробурчал Андрей.
– Уже нет. И перестань строить из себя заботливого папу при малолетней дочке!..
Андрей промолчал, нанизывая грибы на неизвестно откуда взявшийся кусок проволоки. Казалось, ничто не могло сбить его с мыслительного круга, который он сам себе обозначил.
– Андрюх, – Виктор повернулся к нему лицом, – а, знаешь, что мне Ленка пишет?
– Не знаю.
– Что любит меня. В конце сентября мы поженимся. Она даже кольца уже купила.
– Тебе, конечно, самое большое – в нос.
– Пошел ты… – Виктор отвернулся. Огонь костра выхватывал из темноты светло-желтые сосновые стволы, а по ветвям проносились бесформенные тени.
– Значит, говоришь, купила? – возобновил разговор Андрей, – это хорошо. Деньги периодически обесцениваются, а драгметаллы… пока я не припомню такого случая.
– Андрюх, ты, правда, такой злой или прикидываешься?
– Какой же я злой? Я грибы тебе жарю, – он сделал из палочки подобие щипцов и аккуратно вращал над огнем проволочный вертел.
– Хорошо, не злой. В таком случае, похренист. У тебя, вообще, какие-нибудь чувства есть, кроме голода и холода? Например, ты любишь кого-нибудь?
– Наверное… – Андрей презрительно скривился, а, может, просто так упал свет костра.
– Вот! О чем я и говорю! Разве это бывает "наверное"? Это ж, раз и навсегда!..
– Как думаешь, грибы готовы? – Андрей не собирался продолжать дискуссию.
– Не знаю. Дай закурить.
– После ужина покурим, как все нормальные люди, а то сигарет мало осталось. Зато на десерт, извольте, землянику. Вон, в кустиках, – он показал на край дороги, – не думал, что она в августе еще бывает.
– Ты много, чего не думал, – пробормотал Виктор, вовсе не стремясь быть услышанным.
Грибы немного обуглились, но, в целом, были съедобными.
– Хорошо, да мало, – Андрей довольно потянулся, – но кто ж знал, что они так ужарятся.
Покурили, сняв сапоги и активно шевеля при этом пальцами, чтоб отогнать комаров. Месяц выполз по верхушкам сосен на самую верхотуру и воцарился в небе; звезды сразу потускнели, вроде, обиделись, и даже падать стали реже…
– Подъем! – неожиданно скомандовал Андрей.
– Ты что, с ума сошел? Какой подъем?! Время, без четверти час. Темно, хоть глаз выколи. Куда мы пойдем?
– Все туда же, на восток.
– А ты сейчас определишь, где он, восток? С тех пор, как солнышко село, мы уже столько кругов нарезали.
Андрей долго и пристально смотрел в угасающий костер, потом поднял голову, отважившись наконец сказать то, о чем думал все это время:
– Ты хорошо помнишь дорогу, по которой мы шли?
– Ну, допустим… – неуверенно ответил Виктор, не понимая, к чему он клонит.
– Это мертвая дорога. Здесь людей не бывает.
Виктор растерялся, но вдруг вспомнил.
– Почему не бывает, а котлован помнишь? У березовой рощи проходили. Наверное, какой-то военный объект строить собираются, хотя он и странный какой-то…
– Это не котлован, – перебил Андрей, – это воронка от такой же ракеты, как наша. Свежая воронка, понимаешь?
– Нет… Ну, воронка…
– Откуда появляются воронки, знаешь? – Андрей начинал злиться на беспросветную тупость напарника, – мы оказались не в районе батареи, а в районе целей. Чувствуешь разницу?
– Этого не должно быть. Мы не могли забраться так далеко, – Виктор попытался улыбнуться, но получилось нечто вымученное и неуклюжее. В сознании мгновенно возникла огромная хищная тень, закрывающая половину неба. Она двигалась с противным воем, от которого закладывало уши, а потом вдруг раскрывалась зловещим цветком на множество отдельных боеголовок… Что произойдет дальше, Виктор представить не мог – на это у него не хватало, ни фантазии, ни здравого смысла.
– Я ничего не утверждаю, но лучше все-таки уходить на восток, потому что пуски будут вестись оттуда. Не знаю, куда мы выйдем, но, по крайней мере, туда, где не рвутся ракеты.
– Так ты знал все с самого начала… – обиделся Виктор, – на восток!.. И молчал!
– Ничего я не знал, да и сейчас не знаю! Что ты панику разводишь?! Вставай и пошли!
Андрей по-солдатски быстро сунул ноги в сапоги и теперь с интересом наблюдал, как Виктор наматывает портянки; наконец, поняв, что процесс близится к завершению, затоптал остатки костра. Искры гасли, едва успев подняться, а лунный свет, ярко разливавшийся по черному небу, добравшись до земли, делался настолько призрачным, что в нескольких шагах уже с трудом различались очертания предметов.
– И как мы пойдем? – спросил Виктор.
– Ножками. Или ты предлагаешь остаться здесь и ждать?
После того, как Андрей озвучил свои предположения, последний вопрос казался риторическим. Виктор промолчал, хотя и не представлял способа, при помощи которого они бы могли ориентироваться в кромешной тьме. Таким образом, их дальнейший марш, скорее всего, не даст никаких результатов, кроме иллюзии, что они все-таки борются и поэтому, в конце концов, им должен быть предоставлен шанс, победить. Хотя в сложившейся ситуации и это тоже не мало.
Глаза постепенно привыкали к темноте – уже различалась не только дорога, но угадывались и отдельные стоявшие поблизости стволы; еще Виктор видел, как фигура Андрея быстро превращается в частицу ночи, и чуть не бегом, устремился в погоню. Он не представлял, как можно остаться здесь одному – наверное, сразу сойдешь с ума…
Вокруг не слышалось ни звука. Лес, то ли спал, то ли умер; лишь торопливые шаги за спиной подсказывали Андрею, что не все в природе потеряло свои естественные свойства. И в то же время шаги пугали – хотелось обернуться и удостовериться, что это действительно Витька идет сзади, но если обернуться раз, то страх заставит оборачиваться постоянно. Поэтому Андрей отрешенно шел вперед, безрезультатно пытаясь рассмотреть свои сапоги, а мысли в голове блуждали самые разные. Одна из них, которую Андрей холил и лелеял, как очень дорогое, но хрупкое растение, заключалась в том, что все это не более, чем приключение – на данном этапе самое большое приключение в его жизни. Все образуется; они непременно спасутся, как бывает в девяносто девяти процентах подобных случаев, и вернувшись домой, он будет с гордостью и легкой бравадой рассказывать, как почти сутки блуждал по действующему полигону, ожидая пуска ракеты, но даже не испугался, не потерял самообладания, а твердо шел к намеченной цели. Это будет здорово, потому что такого не переживал ни один из его приятелей – это почти, настоящая война…
Остальные мысли были менее красивыми и привлекательными – их исходной точкой являлся тот один процент, который, по значимости, с лихвой перекрывал остальные девяносто девять. Но подобный вариант Андрей просто запретил себе анализировать. …Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – убеждал он себя, и этот аргумент, вроде, пока действовал. По крайней мере, не возникало, ни отчаяния, ни истеричной жалости к себе, когда кажется, что жизнь кончена, а ты еще не получил от нее столько удовольствий!.. Удовольствия будут – после таких приключений все вернется в тройном размере, надо только идти. Все время идти на восток!..
Незаметно стал подниматься ветер. Пока еще слабый, но лес уже качался, наполняя воздух какими-то зловещими звуками. Гигантская система стволов, ветвей и листьев стала со скрипом приходить в движение; вспорхнула птица и тяжело взмахивая крыльями, пролетела над самой дорогой, едва не коснувшись волос. Андрей поднял голову, глядя ей вслед, и увидел, что небо заволокло; месяц превратился в мутное бледное пятно, которое, то исчезало совсем, то неожиданно возникало вновь на какое-то мгновение; ветер поспешно гнал тучи, собирая их где-то за невидимым горизонтом в одно огромное стадо. …Интересно б еще знать, правильно ли мы идем? – подумал Андрей, однако вопрос так и остался без ответа. Дорога наверняка уже сделала ни один поворот, который он даже не заметил – оставалось полагаться на везение и интуицию.
Виктор ткнулся в него, чуть не сбив с ног.
– У, черт! Ты чего остановился?
– Решаю, что делать, если пойдет дождь, – в действительности, Андрей думал совсем о другом (именно, от той неожиданной мысли он и остановился). А дождь?.. От него все равно не скроешься, разве только, забиться под дерево? И, вообще, зачем ломать голову над неизбежным?
А та мысль была очень коварной, переводящей "приключение" совсем в другую, более трагическую категорию – оказывается, он чувствовал себя гораздо спокойнее, пока не высказал вслух своей догадки относительно их местонахождения. Тогда казалось, скажи он подобную ересь, и Витька сразу поднимет его на смех и убедит в обратном, а он испугался. Андрей не собирался осуждать или обвинять его в трусости, но, значит, догадка его очень похожа на правду. Он сам не решался думать – "была правдой", потому что тогда… (он посмотрел на светящийся циферблат) до пуска осталось восемь с половиной часов – фактически всего лишь рабочий день. Даже если дорога ведет в нужном направлении, успеют ли они?.. Нет, и об этом думать категорически запрещено…
– Пошли дальше, – сказал Андрей, – будем надеяться, что дождя не будет.
Виктор вздохнул и двинулся следом, пока Андрей не успел снова раствориться в темноте. Он видел, как минуту назад Андрей взглянул на часы и зачем-то сделав то же самое, вдруг осознал, сколько еще им осталось пребывать в этом спокойном знакомом мире. Ощущение утекающего времени было так не кстати, ведь перед этим он все-таки сумел настроиться на самое прекрасное, что существовало в его памяти и стремлениях – на Лену. В ней его единственная жизнь, которую нельзя оборвать так глупо и бессмысленно! Впервые он почувствовал само понятие "жизнь" настолько остро. До этого момента она катилась сама собой к невидимому, даже в обозримом будущем, концу – старости, а, оказывается, через жалкие восемь часов можно просто исчезнуть с лица земли. Неважно по чьей вине это произойдет. Он просто не хотел умирать…
Тем временем силуэт являвшийся для него ориентиром, незаметно исчез. …Или я устал, или он пошел быстрее, – решил Виктор, прибавляя шаг. Новый темп сбил прежние мысли. Он никак не мог вновь сосредоточиться, поэтому образ Лены, до этого незримо следовавший рядом, исчез.
А ветер усиливался. Огромные сосны стонали оттого, что им пришлось размять свои застарелые ветви; березки вдоль дороги низко склонялись друг к другу – наверное, они шептались о чем-то неприличном, потому что ветер нещадно драл их за косы. Пропитанная потом гимнастерка прилипала к телу, и от этого становилось холодно.
…А Ленка сейчас спит. У нее, наверное, как всегда, открыто окно… Виктор вновь попытался представить ее, в ночной сорочке, разметавшуюся по постели; такую теплую и податливую, что хотелось схватить, прижать ее, вдыхая возбуждающий аромат чистого тела…
Видимо, он вработался в ритм. Прежние мысли вернулись, но над самым ухом противно ухнула глупая сова – и снова остался только шумящий лес и неясная тень впереди. …Как же мы могли ошибиться, ведь все проще простого – седьмой поворот от Красных Двориков…
– Андрюх, слышь!
– Что? – прилетело вместе с порывом ветра.
– Ты считал ту дорожку, где мы курили под старой липой?
– Что ты там говоришь?!..
Виктор замолчал. Разговаривать на таком ветру оказалось достаточно сложно – слова уносились вместе с облаками, оставляя, лишь короткие обрывки фраз.
В это время раздался треск, совсем не похожий на ставшие привычными лесные звуки. Огромный зигзаг молнии разрубил пополам тучу и зарылся своим концом в гущу деревьев, обретших на мгновение неестественный голубоватый цвет. Все произошло так неожиданно, что Виктор вздрогнул и остановился, как вкопанный; в нескольких шагах он увидел Андрея, инстинктивно закрывшего руками голову.
Невольно возникла мысль, что этот выброс необузданной природной энергии гораздо страшнее пуска гипотетической ракеты, созданной руками человека и находящейся полностью в его подчинении. Ракету можно и не запускать, и упасть она может совсем в другом конце полигона, но это разверзшееся над головой небо… Насколько здесь все понятно и просто, настолько же и неотвратимо. Он представил даже не огонь, пожирающий деревья, а низвергающуюся с небес массу воды, от которой невозможно скрыться. И что будет дальше – без костра, около которого можно обсохнуть и приготовить пищу, без возможности элементарно прилечь и отдохнуть? Да они умрут в этом болоте!