* * *
Идя по Камергерскому я рассказывал Сестре о том, как зарывают людей, и о том, что буду жить вечно:
- Меня! - кричал я - и на меня оборачивались люди, хотя теперь мне уже было наплевать на них - не зароют! Ты…. ты не представляешь себе, как весело зарывают людей! Эти…. работяги при кладбище - с ухмылками, с прибаутками! Какой же у них был трудовой порыв и энтузиазм! Они пахали, вкалывали - но с радостью! Никогда не думал, что махать лопатой можно с огоньком, мне всегда казалось, что это дело - тоска зеленая, или даже нет! Черная, кладбищенская…
Но Сестра отвечала, что однажды мы все умрем:
- И ты умрешь - тихо, и даже как-то ласково, как будто эта мысль доставляла ей какое-то тихое, грустное удовольствие - и дети твои, когда будут.
Я ей резонно ответил:
- И ты! И ты!
Но потом:
- А я - не так! Не как все! Не хочу, не хочу, чтобы меня весело зарыли!
Но это было уже и не важно. Я приобнял Сестру за талию, и она не возражала:
- Там еще были другие похороны. - Продолжал я - Какого-то человека хоронили. Цветы, венки - все как положено, сослуживцы, наверное, бывшие, делающие вид что опечалены. Троекуровское ведь - оно как бы не для всех…. У того покойника была простая могила, мммм…. в земле вырытая, все вокруг прощались с ним. Гроб стоял на столе специальном, а потом - пришла эта бригада рабочих и они весело…. очень весело стали опускать гроб в землю, а после забрасывать землей. Земля была - как в поле, там деревья вокруг, но она была без корней, ни травинки - ни былинки. Как пух, только черная, сухая, даже с блеском каким-то… фиолетовым, как перья у ворон, жирным таким….
Но меня просят не огорчаться:
- Может, и ты со временем и сам будешь хотеть, чтобы это произошло? - пропискивала Сестра иногда хватая себя за нос - Например, в доброй глубокой старости?
- А ты как же? Ты думала об этом?
Сестра на время как будто проснулась, встревожилась как-то, будто получив неожиданно плохие новости:
- Я? Нет! Да нет же! Никогда!
Но после опять успокоилась, став тихой и ласковой:
- Так было - и так будет… У всех!
Я оборачиваюсь, и мне кажется, что в толпе промелькнул тот странный парень, то ли в тоге, то ли в тунике, с которым мы еще недавно повстречались на Пушкинской площади.
* * *
Пока я был с Сестрой страх, время от времени охватывавший меня, пока я о нем помнил, куда-то улетучился, и на душе стало тихо и безмятежно - я еще сильнее приобнял Сестру за талию, на мгновение стиснув, прижав к груди - и попытался поцеловать, но ничего не получилось. Боясь быть высмеянным прохожими - уж больно этот "отказ" показным образом выставлялся - я тут же прекратил свои попытки, и, сделав вид, что, дескать, обиделся, даже отпустил Сестру из объятий - и после какое-то время мы шли до метро рядом, ничего не говоря, и даже никак не соприкасаясь.
* * *
Уже на станции, когда я все хотел наглядеться на нее, будто запастись памятью, впрок, памятью того, как она выглядит, стоя на платформе у нужного мне поезда, она вдруг, показно так, театрально и фальшиво, будто выдавила это из себя через силу, сказала, что я усложняю ей и без того ее нелегкую жизнь (тут можно немного посмеяться) своими частыми звонками и sms-ками:
- Ладно…. - я мнусь и смотрю в пол, и мне даже кажется (но будьте уверены - это всего лишь кажется!) что на глаза стали наворачиваться слезы.
Я что-то хочу сказать еще и с большим трудом подбираю слова, желая выглядеть лучше, чем я есть, но ничего не получается:
- Просто больше не надо этого, никогда. - Ее взгляд стал похож на взгляд акулы…
Как снег на голову. Получается, это - наша с ней последняя встреча?
Обстановку разряжает телефонный не определившийся звонок. Сначала я думаю, что этот мама беспокоится, где я так поздно пропадаю, но голос в трубке - чужой, мягкий, мужской, с какими-то, как кажется, тревожными нотками, спрашивает:
- Простите, Андрей, я мммммм….
- Погодите, я вас знаю? Кто вам дал мой номер?
Голос в трубке просит, так же как недавно странный паренек на улице - помочь ему разобраться кое в каких вопросах.
Я не понимаю что делать, но вот Сестра, воспользовавшись такой заминкой - резко развернувшись, грубо выпалив мне: "прощай!" направляется в сторону приближающегося с другой стороны платформы поезда, по пути торопливо копошась во внутреннем кармане своего легкого пальто. Вскоре она оттуда достает кошелек, после чего тот падает (потому что я хватаю Сестру за плечо, догнав ее) на пол, раскрывается, и там я вижу фотографию какой-то девушки.
* * *
У меня возник вопрос…. но Сестра говорит, что у неё уже нет времени, и ей надо бежать.
- Ладно - говорю я ей тогда - уходи - но Сестра меня уже не слушает, она забрасывает свой кошелек к себе в сумку - и уже в последние доли секунды успевает вбежать в закрывающиеся двери вагона поезда, после чего тот отправляется, а Сестра даже не бросила на меня прощального взгляда.
Я же возвращаюсь к этому странному телефонному звонку:
- Кто вы? - снова раздраженно кричу я в трубку, и мой голос тонет в гуле отправляющегося поезда - откуда у вас мой номер?
Но из-за шума ничего не разобрать, и в ответ я слышу лишь какие-то обрывки фраз: "ты был", "вспомни", "ты же ходил к нему не раз", "обращался", "раньше мог" и "Енох".
И затем - конец связи, и я стою, разочарованный, на платформе, и мне кажется, что во всем этом пустом сейчас мне мире я - один одинешенек, единственный, кто остался в живых.
* * *
Грустно всё это! Я сажусь в вагон, и, хоть мне и вскоре выходить на пересадку - засыпаю, нет, даже не засыпаю, а проваливаюсь в какое-то забытье в считанные секунды.
Мне снятся молнии и сильный, ураганный ветер, несущий в каком-то странном ночном лесу по дороге всяческую грязь - ветки деревьев, пожухлую листву и громко квакающих, трагически так, лягушек. Мне снится какое-то болото, с камышом по берегу, с глубокой, темной, но при этом прозрачной водой, дающей возможность видеть дальнее песчаное, из золотого с грязью, дно.
Болото вдруг изнутри, из глубины своей начинает сиять теплым, желтым, но не сильным светом, вода парит, пар, клубясь жидкими и прозрачными ветвями начинает, как руками, хватать воздух, и вот, в этом сиянии, тепле и свете на берег, словно Венера из моря, величаво и чинно выхожу я. На мне - резиновый, с большим стоящим воротником плащ, цвета серого с зеленым, на ногах - мной так ненавидимые сапоги-казаки, из каких-то крупных и золотых чешуек, моё лицо светится, а глаза, не как у меня, а зеленого, не моего цвета - сияют блестками радости и гордости. Я тихо улыбаюсь.
* * *
От такого ужаса я проснулся, сплющенный страхом, мощным его новым порывом - и, как оказалось, вовремя, потому как поезд подъезжал к моей пересадочной станции.
Не смотря на испытанный мною наплыв сильного страха во сне, после этого короткого забытия я все же почувствовал себя отдохнувшим - быстро взбежав по лестнице к эскалатору я уже в минуту пересек переход и уже вскоре был на другой платформе - станции на моей прямой ветке метро к моему дому.
Сев в поезд, я какое-то время пытаюсь читать распечатанную на принтере, скаченную из Интернета книжку господина Бздежинскаго "Большая шашечная партия" - книгу, настоль мне интересную, настолько же и умеющую меня быстро убаюкать.
Короче, я вновь засыпаю, уже во второй раз пробудившись вдруг неожиданно прозвучавшими, явно и сильно в моей голове голосами, кричавшими мне какую-то невнятную сумятицу, дескать, что я забыл что-то, но вот раньше, не как сейчас, мог и помочь кому-то, и поговорить с кем надо, и защитить каких-то "несчастных" и "отвергнутых" и то ли "забытых", то ли, что более вероятно, но тем не менее все равно не понятно "забывших".
- Мамо! - говорю я сам себе, уже идя от метро к себе домой и раскуривая сигарету - что б я еще раз пил много в духоте? А потом на свежий воздух? Нет уж! Уж лучше прям там, в духоте этой остаться спать. Смысл-то? Нарваться на неприятности?
Как бы то ни было, но мое состояние вдруг начало меня сильно тревожить.
* * *
Дома же, как получилось, я оказался уже выспавшимся и полным сил. Какая-то волна энергии, в том числе и отрезвляя меня, жгла меня от груди, наполняя невнятной, но сильной и непонятно для каких дел нужной энергией, впрочем, свою ночную деятельность я решил ограничить безобидным просмотром кино на компьютере и чаепитием.
За чаем каким-то образом в голову всё лезла Сестра, с её странными закидонами и эта её фотография не понятно какой молодой девушки. Я вспоминал как однажды Сестра, уже давным-давно, как кажется, превратилась для меня именно в Сестру: мы были выехавшими в Петербург знакомыми знакомых, в компании проводивших веселые каникулы студентов, а вернулись странными даже друг для друга не-разлей-вода друзьями, англосаксы бы это назвали "партнерством". Да! Так оно, наверное, и было - партнерство. Я бы даже, несколько передразнивая различные американские лозунги назвал бы эти наши все с Сестрой дела "Партнерством во имя секса".
Мы какое-то время очень помогали друг другу перетрахаться, в том случае, если на каком-то направлении личной жизни у нас возникали либо трудности, либо затишья, но после, где-то через полгода стали друг для друга единственными и неповторимыми. Впрочем, все равно - всего лишь партнерами.
Сестра, не зная откуда эта цитата, часто повторяла, прижавшись ко мне, притиснувшись, либо вообще обняв:
- Сестра! Дык! Ёлы-палы! Сестра! - и оттого стала для меня именно Сестрой. С тех пор я стал ее так называть.
Она часто, но плохо играла и пела разные песенки на чужих, обычно очень дешевых и очень раздолбанных гитарах, и ее подолгу немытые волосы запутывались в струнах.
Но прошли годы и она изменилась, превратившись в очень серьезную и презентабельную женщину. О немытых патлах уже не могло быть и речи, но это сейчас, а всего несколько лет назад, пока она еще проходила трансформацию от полухипушки с плохо вымытыми волосами к презентабельной даме средних лет вдруг начались проблемы, как мне представляется, и извращения: стали появляться какие-то подруги и подруги подруг. В конце концов у нее оставалось на меня слишком мало времени, я стал протестовать, но когда обо все догадался - ушел сам, громко хлопнув дверью.
Полгода я ей не звонил и не писал, но потом не выдержал. Сестра тогда предложила мне "остаться друзьями", впрочем, все еще иногда помогая "пережить очередной кризис в личной жизни", а потом…. Потом как-то все успокоилось. Я на два года сильно отвлекся на другую, после расстался и с ней, но, уже расставшись с этой последней, вдруг ощутил, что пока не хочу никак и ни с кем. Просто надо сделать перерыв, тем более в ситуации когда и секс приелся и уже не вызывал былых восторгов и энтузиазма.
И тут, когда казалось бы наступила комфортная в душевном понимании комфорта временная полоса - умер Илья. Снова эмоциональная встряска и потрясение!
Я пытаюсь посмотреть "Последнее танго в Париже", но от всех этих сексуальных сцен меня чуть ли не выворачивает. Я выключаю компьютер и иду спать, и уже на сей раз мне ничего не снится.
Утром я проснусь отдохнувшим и бодреньким.
* * *
Где-то в десять утра звонит мама. Я давно уже на ногах и даже позавтракал (что мне обычно в столь ранний час не свойственно) но, как бы то ни было, мама спрашивает, что же я буду делать дальше:
- Тебе-то от твоего издательства хоть какие-то деньги еще положены-не положены? - спрашивает она первым делом.
А я и не знаю:
- Да черт его знает! Будет что - надеюсь, позвонят. А там - кто скажет?
Мама предлагает мне съездить в отпуск в Египет за её счет - будто бы я сильно перетрудился. Взамен я спрашиваю, не позволят ли мне забрать ключи и съездить недельки на две на дачу:
- А почему бы и нет? - отвечает мама - Там как раз нужно кое-что сделать!
Эти самые "как раз" и "сделать" меня, конечно, смущают - но что делать? Придется идти на эти жертвы!
Итак, я быстро собираю с собой все самое необходимое: курительную голландскую трубку, пару сигар, сигареты, сигариллы, табак, несколько книг, несколько распечатанных книг, ноутбук, диски с фильмами, переносной жесткий диск, пачку журналов, все свои очки и очечники и коробочку с берушами. Что еще нужно человеку на даче, в промерзлом доме, печь в котором нужно топить дровами, которых еще и нет?
* * *
Перед самым уходом снова звонит мама и говорит, что "поговорит кое с кем" и может быть тогда меня возьмут "кое-куда" на работу:
- Деньги там не ахти, конечно, но на первое время перебиться и с голоду не умереть - хватит.
- Да - отвечаю я - спасибочки, очень любезно с твоей стороны!
* * *
Итак, где-то за час я доезжаю к маме на работу и уже оттуда, с ключами от дачи и машины - еду на гараж.
По дороге на дачу, на шоссе, уже за городом ведя машину наблюдаю, как резко начинается портиться погода - уже было продолжившаяся вчерашняя погодная благодать в считанные минуты сильными порывами ветра сметается куда-то далеко на запад холодом, хмурью и зависающими в воздухе плотными массами водяной пыли, после чего начинается дождь, крупными каплями грустно забарабанивший по кузову.
Радио безэмоциональным голосом вещает о странных и неожиданных погодных аномалиях сегодняшнего дня, а я, почти уже доехав до дачи, остановившись у одного магазинчика и закупаюсь пивом и едой.
Выйдя же обратно на улицу из магазина к машине с сумками я какое-то время простоял под дождем глядя вверх и наблюдая небо, на котором тучи всевозможных, в том числе и вполне себе веселеньких - розовых оттенков, казалось, представляли собой смесь акварельных мазков, нанесенных на бумагу кистью, находящуюся в руках очень неумелого художника.
ГЛАВА I.II
Но нет. Уже было доехав, я, вдруг исполнившись странными даже для самого меня желаниями, развернул машину и вновь поехал в магазин.
Мне вдруг очень сильно захотелось мёду и я купил его.
Потом я купил мел, хотя в целом и не понимал, зачем он мне нужен. Затем - свечи и "благовонные" палочки с запахом "канабиса", яблок, черешни, ментола и мёда.
Выложив за все это почти все оставшиеся деньги, я, тем не менее, на этом не успокоился, а пошел в автомагазин и купил там баллончик с черной краской.
- Теперь все - почувствовав вдруг глубокое удовлетворение сказал я сам себе.
Но успокоение мое не было долгим. Оно было временным, как если вдруг понимаешь, что сегодня - завтра имеешь свободное время отдохнуть, но вот потом придется засесть за тяжёлую и трудную работу, и это ожидание портит весь отдых!
* * *
Несколько упрекая себя за чрезмерное расточительство и покупку не понятно зачем каких-то товаров я наконец приехал на дачу, по пути, уже подъезжая к самому дому, с некоторым душевным облегчением созерцая радостные картинки из дачной подмосковной жизни. Ненадолго вдруг выглянуло из-за туч солнце, ярко осветив дачный "праздник жизни" - все то множество людей, в основном пенсионного возраста, то копошащихся в своих садах и огородах, приготавливая их к зиме, то просто что-то делающих другое, как обычно размеренно, напряженно, но с большим и каким-то самодостаточным довольством.
* * *
Разгрузив машину, перенеся все, что привез с собой на кухню, я попробовал купленный мёд, который хоть и показался мне очень вкусным, таким, что будто раньше такого я и не пробовал, но все равно - мне подумалось, будто тот куплен был не для еды, а вот для чего на самом деле - я еще и не понимал до конца.
Облизав ложку, я положил ее на кухонный стол.
* * *
На стене кухни висели вырезки из журналов - календарь с "котятками" за позапрошлый год, президент, купающийся в озере, портрет товарища Сталина и, уже в рамке за стеклом - портрет отца.
- Конфеты еще забыл - сказал тогда я сам себе вслух, немного досадуя на свою забывчивость, тем не менее решив больше никуда не ездить, а просто позвонить маме и попросить ее, когда она поедет на дачу - купить их по пути.
* * *
Модем - флешка, телефон, компьютер, все как-то странно работало, постоянно мигая, передергиваясь помехами и звеня странным шумами в динамиках, будто от неравномерной работы электрической сети, хотя на самом деле всё эти вещи работали от батарей и аккумуляторов.
Затем стал мигать свет, от чего холодильник как-то странно зашумел, погас электрический чайник, а новости по телевизору, и без того от домашней антенны плохо различимые - превратились в какофонию странных шипящих и дребезжащих звуков и помех на экране.
Я вышел из дому, чтобы повесить на ворота замок - как вдруг случилась еще одна радость - приехала мама (её кто-то из знакомых здешних дачников подбросил на машине) и тут же, с порога передала мне большой пакет с разными видами конфет:
- Чего-то мне конфет захотелось - сказала она мне протягивая пакет, - вот накупила тут.