Мы все, впрочем, более или менее прилично музицируем, хотя и без вдохновения, - все, кроме Энн. Зато у нее чистый, нежный голос. Он звучит очаровательно, хотя, может быть, немного робко.
Если бы у Энн была возможность учиться и она вложила бы в пение больше чувства, она могла бы стать по-настоящему хорошей певицей. Просто стыд, что у нее нет ни малейшего шанса. Она находится в школе только для того, чтобы научиться служить. Музыка умолкает, и Энн, опустив голову, возвращается на свое место, а я думаю о том, сколько же раз за день ей приходится вот так умирать.
- У тебя очень красивый голос, - шепчу я, когда Энн садится.
- Ты это говоришь просто от доброты, - возражает она, кусая ноготь.
Но на ее пухлых щеках вспыхивает легкий румянец, и я понимаю, что для нее имеет огромное значение возможность петь, пусть даже и совсем немного.
Вся неделя проходит в скучнейшем однообразии. Молитва. Урок хороших манер. Урок изящного движения. С утра до вечера я наслаждаюсь положением отверженной наравне с Энн. По вечерам мы с ней сидим у камина в большом холле, где тишину нарушает лишь смех компании Фелисити, - эти девушки подчеркнуто нас не замечают. К концу недели я совершенно уверена, что превратилась в невидимку. Но не для всех.
Я получаю весточку от Картика. На следующий вечер после того, как я нашла дневник, я обнаруживаю старое письмо отца приколотым к моей кровати маленьким клинком. Это письмо, бессвязное и сентиментальное, больно читать, и я спрятала его в ящик письменного стола, засунув подальше. Ну, во всяком случае, мне так казалось. И теперь, когда я вижу этот листок, на котором поперек строчек, написанных отцом, кто-то размашисто начертал: "Вас предупреждали!" - меня до костей пробирает холодом. Угроза слишком откровенна и понятна. И уберечь себя и родных от опасности я могу только одним способом: захлопнув свой ум перед видениями. Но я уже поняла, что не смогу закрыться, не отказавшись от самой себя. Страх заставляет меня прятаться в себе, отстраняясь от окружающего, - все кажется таким же бесполезным, как опаленное пожаром восточное крыло школьного здания.
Я ощущаю себя живой только во время уроков рисования, которые ведет мисс Мур. Я ожидала, что они будут скучными, что придется делать зарисовки каких-нибудь кроликов, резвящихся на английских полях, - но мисс Мур в очередной раз удивляет меня. Она в качестве темы нашей работы выбирает прославленную поэму лорда Теннисона "Леди Шелот". Это история о женщине, которая должна умереть, если покинет безопасное убежище в башне из слоновой кости. Но еще более удивительно, что мисс Мур захотелось узнать наше мнение об этом произведении. Она собирается заставить нас говорить и рискнуть высказать собственное мнение вместо того, чтобы усердно копировать картинки с изображением фруктов. А это приводит овец в полное замешательство.
- Кто может сказать что-либо вот об этом изображении леди Шелот? - спрашивает мисс Мур, ставя холст на мольберт.
На ее наброске женщина стоит у высокого окна, глядя вниз, на рыцаря в лесу. В зеркале за ее спиной отражается внутреннее убранство комнаты.
Мгновение-другое все молчат.
- Ну, кто же?..
- Это рисунок углем, - говорит Энн.
- Да, такое заявление трудно было бы оспорить, мисс Брэдшоу. Еще кто-то?
Мисс Мур в поисках жертвы обводит взглядом всех восьмерых присутствующих.
- Мисс Темпл? Мисс Пул?
Никто не произносит ни слова.
- Ах, мисс Уортингтон, вы ведь всегда находите, что сказать!
Фелисити склоняет голову набок, делая вид, что всматривается в набросок, но я уже догадываюсь, что она хочет сказать.
- Это чудесный рисунок, мисс Мур. Отличная композиция, фигура женщины уравновешена изображением зеркала. Сама фигура изображена в стиле, подражающем прерафаэлитам, мне кажется.
Фелисити расцветает в улыбке, ожидая похвалы. Она воистину достигла высот в искусстве ловких ответов.
Мисс Мур кивает.
- Точная оценка, хотя и бездушная.
Улыбка Фелисити мгновенно угасает. Мисс Мур продолжает:
- Но что вы думаете о происходящем на этой картинке? Какие чувства у вас возникают, когда вы смотрите на нее?
"Какие чувства у вас возникают?" Мне никогда прежде не задавали подобного вопроса. Да и остальным девушкам тоже. От нас вовсе не ожидают каких-то там чувств. Мы ведь британки! В комнате воцаряется глубокая тишина.
- Это очень милая картинка, - предполагает Элизабет, и я понимаю, что она на самом деле пытается выразить отсутствие собственного мнения. - Хорошенькая.
- Она заставляет вас чувствовать себя хорошенькой? - спрашивает мисс Мур.
- Нет… да… А что, я должна почувствовать себя хорошенькой?
- Мисс Пул, я и не предполагала, что вам нужно объяснять, как воспринимается произведение искусства.
- Но живопись бывает или красивой, или милой, или иногда просто ерундой. Разве не так? И разве мы не должны научиться рисовать хорошенькие картинки? - вмешивается Пиппа.
- Совсем не обязательно. Давайте попробуем по-другому. Что происходит на этом рисунке в данный момент, мисс Кросс?
- Женщина смотрит в окно на сэра Ланселота? - вопросительным тоном произносит Пиппа, как будто сама не уверена в том, что видит.
- Да. Вы все читали поэму Теннисона. Что происходит с леди Шелот?
Теперь заговаривает Марта, радуясь, что хоть что-то она знает наверняка.
- Она покидает замок и отправляется вниз по реке в своей лодке.
- И?..
Уверенность Марты тает.
- И… она умирает.
- Но почему?
Раздается несколько нервных смешков, но ответа ни у кого не находится.
Наконец тишину нарушает дерзкий, ровный голос Энн:
- Потому что она была проклята.
- Нет, она умирает ради любви, - возражает Пиппа, впервые ощутив себя знающей. - Она не могла жить без сэра Ланселота. Все это ужасно романтично!
Мисс Мур сухо улыбается.
- Или это романтический ужас.
Пиппа смущается.
- Я думаю, это романтично.
- Можно было бы поспорить о том, романтично ли умирать ради любви. Ведь когда вы мертвы, вы не можете отправиться в свадебное путешествие в Альпы вместе с другими следящими за модой молодыми парами, а это просто стыд!
- Но она ведь была обречена на смерть из-за проклятия? - говорит Энн. - Так что любовь тут ни при чем. Леди Шелот ничего не могла изменить. Она знала, что если покинет башню, то умрет.
- Но при этом она не умерла в тот момент, когда вышла из башни. Она погибла на реке. Интересно, не так ли? У кого еще есть мысли по этому поводу? Мисс… Дойл?
Я вздрагиваю, услышав собственное имя. У меня мгновенно пересыхает во рту. Я хмурюсь и пристально смотрю на рисунок, надеясь, что ответ придет сам собой. Я ничего не могу придумать насчет этой проклятой картины.
- Прошу, не стоит так напрягаться, мисс Дойл. Я совсем не хочу, чтобы мои девушки заработали косоглазие из-за искусства.
Девицы радостно хихикают. Мне следовало бы смутиться, но я скорее чувствую облегчение от того, что мне не приходится искать ответ, которого у меня нет. И я просто снова ухожу в себя.
Мисс Мур прогуливается по комнате, мимо длинного стола, на котором стоят незаконченные холсты, лежат тюбики с масляными красками, коробки с акварелью, выстроились высокие оловянные стаканы с кистями, колючими, как солома. В углу красуется картина, водруженная на мольберт. Это пейзаж с деревьями и лужайками, и склоном холма, - то есть то, что мы видим в окна перед нами.
- Я думаю, что эта леди умерла не потому, что покинула свою башню и вышла во внешний мир, а потому, что позволила себе просто поплыть через этот мир, отдавшись течению после долгого сна.
Какое-то время все молчат, и слышен только шорох подошв по полу, - девушки нервно дергают ногами. Энн негромко постукивает ногтями по крышке стола, как будто перед ней воображаемое пианино.
- Вы хотите сказать, что ей следовало взяться за весла и грести? - спрашивает наконец Сесили.
Мисс Мур смеется.
- Ну, в общем, нечто в этом роде.
Энн прекращает стучать по столу.
- Но ведь не имело значения, гребла она или нет. Она все равно была проклята. И что бы она ни делала, она бы все равно умерла.
- Но и если бы она осталась в башне, она тоже бы умерла. Возможно, не так скоро, но умерла бы. Мы все умрем, - негромко произносит мисс Мур.
Энн не собирается сдаваться.
- Но у нее-то выбора не было! Она не могла выиграть! Ей бы этого не позволили!
Энн резко наклоняется, едва не соскальзывая со стула, и я понимаю - и все мы понимаем, - что она говорит уже совсем не о леди, изображенной на картине.
- Боже мой, Энн, да это же просто глупая поэма! - насмешливо бросает Фелисити, округлив глаза.
Прихлебалы поддерживают ее, бормоча какие-то гадости.
- Тише, тише, довольно! - предостерегает их мисс Мур. - Да, Энн, это всего лишь стихи. И всего лишь картина.
Пиппа вдруг оживляется.
- Но ведь люди могут подвергнуться проклятию? Их могут преследовать превратности судьбы, над которыми они не властны! Ведь так бывает?
У меня перехватывает дыхание. Кончики пальцев начинает покалывать. "Нет. Я не хочу, чтобы меня снова затянуло это. Прочь, прочь!"
- Нам всем приходится отвечать на вызов судьбы, мисс Кросс. И я полагаю, все зависит от того, насколько мы готовы взвалить на плечи некую ношу, - негромко произносит мисс Мур.
- Но верите ли вы в проклятия, мисс Мур? - спрашивает Фелисити.
Это звучит как вызов.
"Я пуста. Я есть пустота. Я ничего не чувствую, ничего, ничего. Мэри Доуд, или кто ты там такая, прошу, прошу, уходи прочь…"
Мисс Мур пристально смотрит в стену за нашими спинами, как будто ответ может прятаться где-то между нежными акварелями. Красные, зрелые яблоки. Роскошный, соблазнительный виноград. Освещенные солнцем апельсины. Все это медленно гниет в большой вазе…
- Я верю…
Она умолкает. Она выглядит потерянной. В открытое окно влетает порыв ветра, переворачивает стакан с кистями. Покалывание в пальцах прекращается. Пока мне ничто не грозит. Я резко выдыхаю, только теперь заметив, что сдерживала дыхание.
Мисс Мур возвращает кисти на место.
- Я уверена… что на этой неделе нам следует отправиться на прогулку в лес и осмотреть старые пещеры, где есть воистину удивительные примитивные росписи. Они расскажут вам об искусстве гораздо больше, чем это могу сделать я.
Девушки взрываются восторгом. Возможность выбраться из классной комнаты сама по себе радует, к тому же это значит, что у старших больше привилегий, чем у младших. Но меня вдруг охватывает неуверенность, потому что я вспоминаю свой поход к пещерам и дневник Мэри Доуд, все еще лежащий в глубине платяного шкафа.
- Ну, а сегодня слишком прекрасный день, чтобы потратить его на сидение в этой комнате и обсуждение разных скучных особ в лодках. Можете пораньше отправляться на отдых, а если кто-нибудь спросит, в чем дело, отвечайте, что вы наблюдаете за миром в поисках художественного вдохновения. Что касается этой картины, - мисс Мур внимательно глядит на набросок, - то ей явно чего-то не хватает.
И мисс Мур легким движением пририсовывает леди Шелот аккуратные усики.
- Все решают детали! - заявляет она.
Все, кроме Сесили, все больше и больше поражающей меня тщательно скрываемой чувствительностью, хихикают, радуясь дерзости мисс Мур и тому, что с ней можно пошалить. Лицо Мур оживает, расцветает улыбкой, и моя тревога улетучивается.
Я на всех парах врываюсь в спальню, чтобы взять дневник Мэри Доуд, и налетаю на спину Бригид, которая проверяет работу новенькой горничной, убирающей на верхнем этаже.
- О, мне ужасно жаль… - бормочу я, стараясь как можно энергичнее выразить негодование, поскольку шлепнулась на пол, и юбка у меня задралась до самых колен.
Да уж, наткнуться на могучую фигуру Бригид все равно что налететь на борт корабля. В ушах у меня зазвенело, и я испугалась, что могу оглохнуть от разрушительной силы столкновения.
- Жаль? А, ну да, наверное, так и должно быть, - говорит Бригид, рывком поднимая меня на ноги и поправляя на мне юбку, как того требовала скромность.
Новая горничная быстро отвернулась, но я заметила, как ее худенькие плечи вздрагивают от сдерживаемого смеха.
Я собираюсь поблагодарить Бригид за то, что помогла мне встать, но та лишь начинает свою долгую речь.
- Дело ли это - вот так носиться, настоящим галопом, словно какой-нибудь жеребец? Я вас спрашиваю, разве приличная леди может так себя вести? А? И что бы сказала миссис Найтуинг, если бы увидела, какое зрелище вы собой представляете?
- Мне очень жаль…
Я таращусь в пол, надеясь, что Бригид примет это за раскаяние.
Бригид хмыкает.
- Я рада видеть, что вы действительно сожалеете. Но что заставило вас так спешить? Имейте в виду, лучше вам сказать старой Бригид чистую правду! Я уж двадцать с лишним лет наблюдаю за девицами, так что научилась разбираться, когда они врут.
- Я забыла книгу, - отвечаю я, отступая к гардеробу.
Схватив плащ, я прячу в него дневник.
- И вся эта беготня, и то, что вы чуть не поубивали всех вокруг, - все из-за какой-то книги? - ворчит Бригид, как будто это не я, а она мгновение назад в полном ошеломлении растянулась на полу.
- Извините, что побеспокоила вас. Мне надо идти, - говорю я, пытаясь проскользнуть мимо.
- Погодите-ка. Сначала надо убедиться, что вы выглядите как следует.
Она хватает меня за подбородок и поворачивает лицом к свету, чтобы рассмотреть. И тут же ее щеки бледнеют.
- Что-то не так? - спрашиваю я, пытаясь сообразить, не пострадала ли я куда серьезнее, чем могло показаться. Конечно, спина Бригид являет собой грозное препятствие, но вряд ли я могла расшибить об нее голову до крови.
Бригид разжимает пальцы, отступает и вытирает руку о фартук, как будто та запачкалась.
- Нет, ничего. Просто… глаза у вас уж очень зеленые. Вот и все. Ладно, идите уже. Вам лучше не отставать от других.
С этими словами она переносит свое внимание на Молли, которая, похоже, неправильно действовала метелкой для пыли.
ГЛАВА 10
Я выхожу на огромную лужайку, где девушки наслаждаются свежим воздухом. Солнце светило с самого утра, и теперь наступил такой же ясный полдень. Кое-где по небу лениво плывут низкие облака. На вершине холма красуется высокая церковь. В стороне младшие девочки играют в жмурки; одной из них, с каштановыми волосами, завязали глаза. Остальные, раскружив ее на месте, бросаются врассыпную, как мраморные шарики. А она, неуверенно вытянув руки, неловко шагает по лужайке, приговаривая: "Слепец идет!" Девочки в ответ выкрикивают: "Уфф!", - и она спешит на голоса. Энн сидит на скамейке, читая очередную книжонку за полпенса. Она меня заметила, но я притворяюсь, что не вижу ее. Это не слишком хорошо с моей стороны, но мне хочется побыть одной.
Лесок неподалеку выглядит весьма заманчиво, и я спешу в его прохладное укрытие. Солнечные лучи сочатся сквозь листву, падая на землю теплыми пятнами. Я пытаюсь поймать луч, но его тепло проливается между пальцами. Вокруг тихо, покой нарушают только выкрики играющих в жмурки девочек. Дневник Мэри Доуд притаился в моем плаще, и его тайны оттягивают карман.
Если я смогу выяснить, чего хотела от меня Мэри, что именно я должна узнать из ее дневника, то, возможно, найду способ понять, что происходит со мной. Я открываю дневник и продолжаю чтение.
31 декабря 1870 года.
Сегодня мой шестнадцатый день рождения. Сара восприняла это весьма насмешливо.
- Ну, теперь ты узнаешь, каково это, - сказала она.
Но когда я стала требовать, чтобы она объяснила свои слова, она отказала мне… мне, а ведь я ей почти сестра!
- Я не могу тебе ничего сказать, моя дорогая, дражайшая подруга. Но ты и сама очень скоро все узнаешь. И это будет так, будто перед тобой открылась некая дверь.
Должна признать, я на нее очень рассердилась. Ей-то уже есть шестнадцать, и она знает куда больше моего, милый дневник. Но потом она взяла меня за руки, и я уже не могла чувствовать ничего, кроме любви к ней, ведь она всегда была так добра ко мне.
Что такого особенного в том, что человеку исполнилось шестнадцать лет, остается мне непонятным. И если я надеялась, что дальше дневник Мэри Доуд станет более интересным или познавательным, то я ошибалась. Однако делать все равно нечего, и потому я снова углубляюсь в чтение.
7 января 1871 года.
Со мной происходят настолько пугающие вещи, мой дорогой дневник, что я боюсь даже описывать их. И я боюсь говорить о них с кем бы то ни было, даже с Сарой. Что же со мной будет?
Тут у меня самым странным образом сводит живот. Что же могло оказаться настолько ужасным, что Мэри не смогла довериться даже собственному дневнику? Ветер донес голоса девочек. "Слепец идет! - Уфф!" Следующая запись датирована двенадцатым февраля. Я читаю, и сердце бьется все быстрее и быстрее.
Дорогой дневник, наконец-то столь благословенное облегчение! Я не сумасшедшая, как я того боялась. Видения больше не одолевают меня, потому что я начала - наконец-то! - управлять ими. Ох, дневник, они совсем не пугающие, они прекрасны! Сара ведь и обещала, что это будет именно так, но признаюсь: я слишком боялась их сияния, чтобы позволить себе полностью углубиться в них. Я могла только втягиваться в них против собственной воли, пыталась с этим бороться. Но сегодня - ох! - это было воистину ослепительно! Когда я почувствовала, что приближается жар, я сама попросила, чтобы это пришло. Я это выбрала, я набралась храбрости… И я не чувствовала на этот раз сильного давления, меня ничто не толкало. Нет, в этот раз я ощутила лишь легкое содрогание, и тут появилось это - прекрасная дверь в свет. Ох, дневник, я прошла сквозь нее - и очутилась в мире невероятной красоты, там был огромный сад, в котором пела река, и цветы сыпались с деревьев, как нежнейший дождь. Там было все, что только можно вообразить. Я побежала, быстрая, как лань, и мои ноги были сильными, а шаг упругим, и меня наполнила радость, которую невозможно описать. Казалось, я провела там многие часы, но когда я вышла через ту дверь обратно, все было так, словно я никуда и не уходила. Я снова очутилась в своей комнате, и там меня ждала Сара, и она обняла меня.
- Дорогая Мэри, ты это сделала! Завтра мы возьмемся за руки и воссоединимся с нашими сестрами. А потом мы познаем все тайны сфер…
Меня охватывает дрожь. Обеих этих девушек, Мэри и Сару, посещали видения. Я не одинока. Где-то существуют две девушки - две женщины, - которые, возможно, сумеют мне помочь. Может быть, именно это и хотела сообщить мне Мэри? Дверь в свет. Я не видела ничего подобного… и сада тоже. Мне пока вообще не представлялось ничего прекрасного. А что, если мои видения совсем не похожи на видения Мэри? Картик сказал, что они опасны, и все, что я до сих пор испытывала, как будто доказывает правоту его слов. Картик, который вполне мог наблюдать за мной прямо сейчас, затаившись в лесу… Но что, если он ошибается? Что, если он просто лжет?