- Только тебе самой о безопасности надо бы задуматься. С тобой такая трагедия произошла, а ты по клубам шляешься. Пляшешь там со всякими.
Ничего не утаишь в деревне. Вот едва захочешь здесь пожить - сразу расхочется. Никакой индивидуальной территории. Бешеный рентген со всех сторон.
- Он тебе не пара, - ещё добавил, уже после того, как заглушил мотор. - Лёша Пахомов - это придурок местный. У него с головой не в порядке. Поостереглась бы. У нас и нормальных ребят хватает.
Через дорогу, прямо напротив отделения, на корточках сидели два цыгана. Ну, я так решила, что они цыгане - черноволосые, одеты как-то нелепо. Сидели и грызли семечки. Один молодой, другой в возрасте - с бородой. Маслов бросил на них короткий, но выразительный взгляд, а они пристально и этак оценивающе вперились в меня. Я фыркнула про себя и отвернулась.
Ещё машина странная стояла - вроде милицейская, но какая-то хитрая. На ней надпись - "Лаборатория".
Необычайно нервный младший лейтенант Кондаков встретил меня на входе.
- Вот так, Бойченко Светлана, вот так! - произносил он скороговоркой. - Вот так милиция работает. Неотвратимость наказания - главное условие правосудия. Сам виноват, сам. Мало того, что на сексуальное насилие решился, так ещё и с пистолетом на милиционера бросился. Если бы не секция дзюдо, не стоял бы я сейчас перед тобой. Секция дзюдо - она спасла… Отобрал оружие и направил его на преступника. Ну а что оставалось? Сам-то безоружен был. Ну что, опознаешь?
Прошли с ним в подсобку, тело там. Лежит на трёх сдвинутых стульях. Никакой простыни, рот приоткрыт, выражение нелепое - тужится словно. В помещении дядька в милицейской форме и тётка в обыкновенной. Видимо, из райцентра. Она приятная - приобняла, улыбнулась.
- Не страшно? - спросила. - Сможешь?
Лет двадцать, верно. Спортивные брюки. Футболка. На ней два кровавых пятна - следы от выстрелов. И да - небритость. Щетина настоящая.
Я постояла, посмотрела, помялась. Причудливость момента душила и низвергала в водоворот иллюзорности. Но странное дело - ощущение потери контроля не явилось. Как раз таки наоборот - контроль ощущался полный.
Помялась и ляпнула:
- Он самый.
Кондаков тут же протянул протокол. Я подписалась.
- А второго мы скоро найдём, - заявил он мне на прощание. - Непременно найдём. Можешь не сомневаться.
Мы вышли с Масловым наружу, цыгане всё ещё на корточках. Взглянули на нас, поднялись и не спеша тронулись вдоль по улице.
ЗА ПЕСОЧКОМ
- Цыгане, да. Табором встали. Пару дней как.
Это Марина. Мы с ней в сельпо выпиливали. Торопились. Песок, видите ли, выбросили. Сахарный.
- Песок выбросили! Песок выбросили! Песок выбросили!
С этими воплями примчалась она к нам в дом. Если бы я не сделала успокаивающий жест - вот так вот, вытянутой правой рукой с открытой ладонью - она бы ещё раз пятнадцать эту фразу выкрикнула. Таким жестом режиссёр Касадзе, Георгий Автандилович, лауреат премии Ленинского комсомола за постановку спектакля "Пер Гюнт", своих актёров успокаивает. И мою мамочку в том числе. Ни слова не говорит - лишь руку вытягивает. И успокаиваются! Даже мамочка. Секреты Станиславского, понимать надо!
- Дед-то где?
- Ещё не вернулся. Отбыл по делам в райцентр. Вообще-то я думала, что он тебя отоваривать отправился, но выходит - действительно по делам. По каким - неизвестно.
- Света! Как тебе не стыдно?
- Да ладно.
- Песок ведь выкинули! Он ждал. Ему надо. Ягоды не простят.
- Ну нет его.
Марина долго не думала.
- Значит, так. Хватай сумку - и за мной. Деньги потом отдаст.
Я задумалась на секунду - покапризничать что ли? Я умею. Но схватила. Самой удивительно.
У сельпо уже очередь. Я бы даже конкретнее выразилась - очередина. Но Марина жутко обрадовалась, что мы всего какие-то двадцать пятые и радостно выдохнула:
- И народу нет почти. Ай да мы!
Да уж. Нет нам равных.
- По пять кило в руки! По пять кило в руки! - неслось из точки зарождения этой извилистой и бурлящей человеческой субстанции.
Торговали заезжие коробейники прямо на улице. Дородная баба в синем фартуке взвешивала фасованный песок на массивных весах, что были установлены на двух пустых ящиках. Худущий мужичок подтаскивал ей с машины - она красовалась облезлым задком в трёх метрах за её спиной - мешки.
- Ах, жаль, Никиты нет, - успела тут же и горечь изобразить тётя Марина. - Вы бы с ним десять взяли.
- Что там с цыганами-то? - я почему-то об этом продолжала спрашивать. - Балуют что ль?
Это я деревенский говор начинала перенимать. Хитрость и простота в одном слове. Непосредственность и лукавство в одной фразе. Люблю тебя, мой русский язык. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах…
- Да нет, - Марина пожала плечами. - Они смирные. Даже не воруют ничего. По домам ходят, вещи продают. Я юбку как-то себе купила, ничё так. А однажды наняла двоих дрова нарубить. Недорого взяли.
- Это вот не из табора экспонаты?
- Где?
Я кивнула в хвост очереди - она за нами протяжённостью своей уже превышала отрезок спереди. Две цыганки и парнишка-цыганёнок побоку с сумками и какой-то одежонкой, перекинутой через вытянутые руки, обходили народ и заинтересовывали сельчан. Те заинтересовались - у цыганок уже собиралась кучка граждан, в основном женского пола. Разбивая песочную очередь, они тянулись к торговкам, чтобы поинтересоваться ценами и повертеть в руках шмотки. Вроде бы кто-то уже совершил первую покупку.
- Вот счастье народу привалило - и песок выбросили, и цыгане торговые нарисовались! - изрекла я саркастично.
- О, точно! - воскликнула Марина. - Держи очередь! - бросила она тут же и побежала разглядывать цыганский скарб.
Цыганёнок, на которого я поначалу почти не обратила внимания, выплыл вдруг из-за спин своих старших подруг и от других спин и плеч так же ловко освободился и направился прямиком ко мне, глядя пристально, ласково и улыбчиво. Я не то чтобы напряглась, но чуток удивилась. Не могла не отметить, впрочем, что был сей наглец симпатичен и взгляду приятен. Моих лет примерно. Невысок, да, на пару сантиметров меня повыше, но стройный такой и голубоглазый. Это, видать, у них редкость. Черноволосый, голубоглазый и черты лица правильные - ровные, изящные даже. Редкий человеческий образчик. Штучного изготовления.
- Лифчики, - вкрадчиво молвил он, - трусы, чулки. Всё есть, что твоей душеньке угодно.
- У моей душеньки повыше притязания, - процедила я сквозь зубы, отворачиваясь.
- Ты знаешь, что ты красивая? - спросил он, выдержав небольшую паузу. Видимо, вопрос был риторический. - Самая красивая девушка, что я видел. - Я не сдержалась - кинула на него взгляд, и вроде бы даже заинтересованный. Блин, нельзя так! - Честное слово. Сколько живу - никогда такой красавицы не видел. Аж жениться захотелось. Тебя как зовут?
Э-э, брось парниша! Знаем мы эти штучки. Что-что, а внешность у меня самая что ни на есть заурядная. Хотя, если свет правильно падает…
- Света, - ответила устало и гордо. - И я не танцую.
- А меня - Серёжа. Приятно познакомиться.
Надо же, он даже руку протянул. Что ты там этой рукой делал - у кобылы в заднице лазил?
Или я слишком строга?
Пожала. Ладонь сухая, касание приятное. Ну ладно, один ноль в твою пользу.
- Серёга! Серёга! - закричали ему вдруг из толпы. Это цыганки. Кричали и махали руками. - Неси трусы сюда!
- Приходи к реке, - бросил он торопливо. - Знаешь, от моста чуть подальше типа пляж есть. У меня магнитофон хороший, "Модерн Токинг" на кассете. Посидим, послушаем. Ладно?
СЧАСТЬЕ ЦЫГАНСКОЕ
Я никогда не буду старой, когда поёт цыганский хор…
Скатерть белая залита вином, все цыгане спят беспробудным сном…
Так вперёд за цыганской звездой кочевой!..
Была я как-то раз с матерью на концерте цыганского ансамбля. Вроде бы известный, из Москвы. Песни, пляски, азарт. Мне не понравилось. Мещанская пошлость.
Табором встали… Подумать только - семьдесят лет советской власти, а она всё не справится с бродяжничеством. И куда партийные работники смотрят?
Табор, гитары, кони. Ещё та романтика. Доля бездомная. Счастье цыганское.
А ещё они украли молодую молдаванку. Посадили на полянку, воспитали как цыганку…
Короче, с собой надо быть честной: симпатия есть, симпатия неожиданная, симпатия настораживающая - и я с ней борюсь. Пока успешно.
Серёжа… Блин!
Никуда не пойду, разумеется.
ТАК ЧТО ТАМ С МЁРТВЫМ НАСИЛЬНИКОМ?
Долго заснуть не могла. Так, о творчестве размышления нахлынули. О жизни.
Дед за стенкой поворочался ровно пять минут - стандартный промежуток - потом захрапел. Счастливый человек, чистая совесть. Мне бы так.
Он лишь под вечер вернулся. Выгрузил из сумки какое-то барахло - пассатижи, набор отвёрток, пакет с гвоздями и ещё один с саморезами. И ещё что-то, но уклоняюсь от пересказа, ибо заинтересована в его приобретениях в самой ничтожной степени, да и названия этим прибамбасам не знаю.
Спросил, как дела. Узнав про опознание, лишь поскрежетал пару секунд стиснутыми зубами, а над выброшенным в продажу песочком - ха, я так и думала! - посокрушался громко и даже с выражениями. Подумать только: могли приобрести десять кило, а взяли лишь пять. Горе горькое.
Интересно, он действительно за нас воевал в Великую Отечественную? Может, за власовцев?
Часы тикают, шорохи какие-то в подполе. Да и с улицы звуки доносятся. Ветер у развесистого вяза, что растёт в трёх метрах от дома, ветви прополаскивает - несильно, но настойчиво. Вяз сердится - отдохнуть ночкою хочется. А бывает - и человек пройдёт. Собака - это уж само собой. Не тявкнув, не проскочит.
В городе тише. Ни часов с ходиками, ни шорохов. Стоит бетонная громадина и не пискнет. Воспоминаниями не наделена, а если и всплывают у какой - то сдерживается. Не то что эти капризные брёвнышки.
Что, мам? Что говоришь? Не родила меня, а в канаве нашла? Да ну, брось! Что за шуточки в неурочный час?!
В цветастую юбку была завёрнута? В цыганскую? Да быть того не может!
Господом Богом клянёшься???
Так значит… Значит, я цыганка?!
Ай да дела!.. То-то мне все говорили: Светланой звать, а сама темноволосая. И глаза индусские, с раскосинкой. Что же мне, в табор уходить?
Мама, ну нельзя же так, мама! А как мне тебя звать ещё!!! Думаешь, я вот так просто позабыть тебя должна, всю жизнь свою прошлую?! Эх, ну и гадина же ты редкостная, мачеха проклятущая!!! Кто просил тебя подбирать меня из той канавы, кто? Лучше б я сдохла там - не было б сейчас так невыносимо!
- Света! - меня держали за руку.
А я уйду, уйду в табор, будь спокойна! Плясать буду под бубен, обнажёнными плечами вертеть, юбку до груди задирать и песни вопить про участь тяжкую!
- Света!!! - затрясли меня сильнее, и я проснулась.
На кровати - Алёша. Хоть и темно, но я сразу узнала. Сидит на краешке и глядит пристально. Обеспокоено.
- Ты чего плачешь? Приснилось что?
Инстинктивно ладонями по глазам провела - мокрые. И вправду ревела. Приснится же чушь какая! В канаве… В цыганской юбке…
- Ты как здесь?
Я огляделась. Нет ли кого ещё?
Не, один вроде.
- Да-а… - промямлил и головой повёл неопределённо. - В гости заглянул.
- Дверь-то закрыта. Или дед забыл?
- Не забыл.
- Ну вот.
- Я через стены могу.
- А-а-а…
Усмехнулся. Не так уж и темно вообще-то - с улицы свет доносится робкий. Луна.
- Покричать, что ли? Вы чего все на меня, как на медовую? Я вроде как исчерпывающе тебе всё объяснила.
- Нет, тобой овладели эмоции.
- Да что ты говоришь!
Он серьёзный такой. Смотрит грустно.
- Я же должен тебя добиваться, правильно? Что ты обо мне подумаешь, если я с полпинка отстану? Ладно во мне - во всех людях разочаруешься.
- Гладко стелешь. Для сведения: уже разочарована.
- Это не так. Ты замечательная. Чистая. Волшебная. Хочу, чтоб ты всегда такой оставалась.
- Подожди, подожди! Не гони лошадей, а то сердце из груди выскочит.
Он джентльмен - замолчал и в угол уставился. Я осмысливать услышанное не пыталась - не до того было.
- Я надеюсь, ты ложиться со мной не собираешься?
- Нет. Если не пригласишь.
- А вот знаешь - не приглашу! Тик-так. Время аудиенции окончено. Королева отбывает на покой. Дверь открывать не надо, так ведь? Через стену?
Он поднялся на ноги.
- Вот и молодец. Хороший мальчик.
- Ещё об одном с тобой поговорить хотел. Но раз…
- О чём это?
Он выдержал мхатовскую паузу. Эге, а в театральный, Алексей? А после армии, а на полном серьёзе?
- О том парне, что ты опознала. О насильнике.
- Что с ним не так?
- Да почти ничего… Только не участковый его грохнул. А цыгане.
Да что ты будешь делать с этими цыганами? Будет от них спасение, нет?
- Присаживайся, сокол! - великодушно указала ручкой.
В груди заурчало что-то - и не знаю, от возбуждения, от страха ли. И словно из-за горизонта зов раздался.
Алёша уселся на краешек кровати - как и минутой ранее. Через одеяло провёл ладонью по моей ноге. Я не отреагировала.
- Колись! - призвала.
Он вздохнул, подготавливаясь.
- Стрельбу я в лесу слышал. Как раз в тот день, когда труп нашли. Два выстрела. Потом цыган видел - на машине проехали мимо. Меня не видели, не волнуйся.
- Ха! Вот уж изволновалась - сил нет. Больно надо. Кто ты мне?
- А затем Кондаков туда выехал. Его "УАЗик". Ну, а после из райцентра криминалисты нарисовались.
- А, ну конечно! Преступление раскрыто… И как же ты рядом оказался?
- Так получилось. Шалаш у меня там. Время провожу. Ночую, бывает.
- Просекаю, просекаю… С милым рай и в шалаше. Тебе сколько лет, золотце, чтобы в лесу штабы строить? В войнушку не наигрался?
Алёша изобразил недоумение. Лёгкое.
- Он не для игр. О нём никто не знает. Я тебе первой рассказал… Да и вообще, причём тут это? Я о другом - не участковый стрелял.
Не верю! Константин Сергеевич Станиславский…
Э-эх, чёрт, а верю ведь! Вспоминаю, каким нервным участковый был на опознании - и верю.
- Нет, ты сам посуди, - всё же не сдавалась и пыталась быть рациональной. - Ну нафига ему это всё надо, цыган покрывать? С какой стати?
- Да мало ли. Мы же ничего не знаем. Вот и надо выяснить.
- Выяснить…
А заход его понравился. Жутко, блин, понравился. Выяснить…
- Странно это конечно, - рассуждал Алёша вслух. - Тем более если принимать в расчёт личность убитого. Но других объяснений быть не может - завалили его цыгане. А Кондаков покрывает. Они заодно. Вот только какая здесь мотивация?
- А что там с личностью убитого? Ты знал его что ли?
Он взглянул на меня пристальней и с сомнением каким-то.
- У-у, да ты не в курсе. Разве не знаешь, кто был твоим насильником?
Я выжидающе молчала.
- Если конечно был… Это Вовка Елизаров.
- Елизаров?!
Видимо воскликнула - и видимо громко. Потому как Алексей инстинктивно вытянул руку, как бы ротик мне прикрыть, а дед за стенкой резко скрипнул пружинами.
Минуту переждали. Дед опять захрапел. У меня в это время мелькнула мысль, что рано я, пожалуй, взбаламутилась. Вдруг не родственник того самого? Вдруг однофамилец.
Хотя в деревне все родственники.
- Он что, сын председателя?
- Угу. Плотником работал после армии. Прошлой осенью вернулся. Отец его пристроил на пока. В институт хотел подаваться. Нормальный парень, знаешь. Ни в каком насилии раньше не замечен. Не пойму, с чего это он вдруг решил на тебя напасть? И второй, говоришь, был? Кто же это - ума не приложу.
Лучшая атака - нападение. А то есть тут разные умники, которые продолговатыми извилинами шевелить любят…
- Твой ангелочек порвал мне всё внутри! Хочешь посмотреть?
- Извини… - буркнул Алёша.
Нет, не то. Заезженная пластинка. Меня не впечатлила его реакция. Надо разнообразить эмоционально-смысловую палитру. Надо брать откровенностью - а что? Тем более что у нас с Алексеем намечается интересное сотрудничество.
- Хорошо, откровенностью за откровенность, - говорю. - Дело в том, что ты тоже многого не знаешь. Дело в том, что я приехала в деревню не просто так. Дело в том, что моя мать зачала меня от одного из…
Внимай, человече, горькие истины мира. Внимай и проникайся моей скорбью. Разве сравнится она с твоей счастливой и бестолковой жизнью? Разве стоял ты у тех же шокирующих развилок откровений, как стояла у них я? Да что ты знаешь вообще, глупышка, о жизни этой? Мальчик мой, мне боязно за тебя. Ведь откровения пришли и за тобой, ведь касаются они и твоего отца…
- Так что же получается, - смотрел он на меня внимательно, и отмечала я с досадой, что выражение его глаз увидеть ожидала иное, смятенное, а тут ирония. - Значит, я могу оказаться твоим братом?
- Ага, - ответила печально. - Как и убитый кем-то сын председателя.
КИНО О ЗАПРЕТНОЙ ЛЮБВИ
Церковь, я в белом свадебном платье и фате, Алёша во фраке. "Венчается раба божия…"
- Да, - отвечаю тихо и застенчиво.
- Да, - а он уверенно.
Пьяный поп размашисто крестит нас и готовится объявить мужем и женой.
- Остановитесь! - раздаётся дерзкий крик. - Это богохульство! Это преступление кровосмесительства.
"В чём дело? В чём дело?" - шепчутся озадаченные гости.
- Им нельзя вступать в брак, - выходит на середину церкви человек. Он закутан в длинный плащ, а на голове у него просторный капюшон. Лица не видно. - Они брат и сестра.
"О господи!" - выдыхают разом гости.
- Нас раскрыли, - смотрю я на возлюбленного.
- Надо бежать, - отвечает Алёша.
Я киваю, а он выхватывает из-за пояса пистолет и производит выстрел в потолок. Толпа расступается, мы выбегаем наружу, вскакиваем на лошадей и уносимся вдаль по извилистой пыльной дороге.
Человек в чёрном выходит из церкви, смотрит нам вслед и тихо произносит:
- Вам не уйти от меня…
Интересно - кто же он?