- Второй - Егор. Пахомов его фамилия вроде бы. Тоже высокий. Блондинчик с голубыми глазами. Симпатяга. Интеллигентик. Учитель истории. Меня ещё в своё время учил. Но тогда у нас ничего не было, ты не подумай, я не такая - с учителем бы не стала. Это потом у нас началось. После кино домой меня любил провожать. Со всеми вытекающими, - она хмыкнула.
- Третий - Слава. Фамилия у него - Куркин. Одноклассник мой. Из армии его комиссовали - ступню оторвало. На гранате подорвался. Я с ним из жалости больше. Проведать заходила, поддержать. Морально и физически. Он в большой депрессии тогда был. Говорил, что повеситься хочет. Совершенно некрасивый. Веснушчатый, кривоватый какой-то. Невысокий, да. Насколько помню, девственности со мной лишился. Всерьёз его не воспринимала.
Все имена, названные матерью, я аккуратно записала в блокнотик.
- Ты чего это, деваха? - усмехнулась Надежда, взирая на меня с прищуром. - Неужели найти его хочешь?
- Представь себе, - отозвалась я язвительно, захлопывая блокнот. - И обязательно найду. Летом в деревню, на три месяца. Повезёшь меня?
- Больно надо! Если дед приедет за тобой - езжай. Хотя ты и сама уже в состоянии добраться. Делов-то - на автобус сесть.
СЛЕДСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ
- Елизаров - председатель наш колхозный, - ответил мне дед. - Александр Геннадьевич. Отличный мужик, прекрасно его знаю. Здорово с ним работали, во всём помогал. Хотя, скорее я ему. Совсем молодым в председатели его назначили, тридцати не было. Но верное решение. Ответственный, принципиальный. Настоящий коммунист, а не то что всякие там.
Он разжигал в саду костёр - первая лесная клубника и потёртый чан дожидались вовлечения в таинство приготовления варенья. Марина помогала. Она работала фельдшером в местном медицинском пункте, так что деду не только утеха на старости, но и практическая польза - давление там измерить или что ещё. При мне оставаться на ночь стеснялась.
- Пахомов - это не директор ли школы? - бросил на неё взгляд Никита Владимирович.
- Если Егор Валерьевич - то он. А есть ещё на том конце какие-то Пахомовы, но я их плохо знаю.
- Егор, Егор, - закивала я.
Двое есть.
- А Куркиных здесь полсела, - продолжал дед. - Тебя какой интересует?
- Вячеслав.
Он задумался.
- Да и Вячеслав не один.
- Одноклассник он мамин. Ногу ему в армии оторвало.
- А-а, этот! Ну знаю, знаю. Кооператор.
- Кооператор? - почему-то удивилась я. Хотя чего тут удивительного - полно их сейчас.
- Да, как это говорят… бизнес тут мутит. Бизнесом же это называется, правильно? На консервном заводе поначалу работал. Технологом вроде. А как Горбач отмашку дал - уволился. Тару для консервов стал производить. И позволили ведь ему… А ещё пасеку открыл - но это в другой деревне, Ольховке. Она тоже в наш колхоз входит. Там и живёт сейчас. Дом себе построил кирпичный. Никак идёт маржа кооператорская. Но так-то хороший парень, ничего против не скажу.
Чудно, просто чудно - варить варенье. Наблюдать, как вся эта ягодно-сахарная масса меняет цвет, как в ней вулканы бурлить начинают. Чудно прямо на свежем воздухе снимать с ложки пробу и, смеясь, отгонять насекомых.
- Нехорошие у меня предчувствия, Светлана! - сказал мне чуть позже дед. И посмотрел выразительно. - Догадываюсь, ради чего ты этот опрос затеяла. Сразу говорю: забудь! Ничего сейчас не выяснишь.
- Пойду в дом, - поднялась я с колен. - Переоденусь.
- И не вздумай идти куда! - гаркнул он мне в спину. - Дома сидеть будешь!
Ага, конечно!
ДИСКОТЕКА ДЕРЕВЕНСКАЯ
Я зря задумала иронизировать - она ничем не отличается от городской. Из колонок несутся "Мираж" и "Сталкер", по стульям у стен группками сидит молодёжь. В центре зала танцуют три девчонки. Пятка - носик - топ-топ-топ. Изредка к ним присоединяется подвыпивший парень: подрыгавшись с полминуты в нарочито аляповатых па, он срывает аплодисменты таких же пьяненьких дружков и возвращается к ним на стулья. Либо же на улицу - отлить у крыльца.
Когда-нибудь я буду вспоминать о подобном с ностальгической усмешкой. Потому что стану известной писательницей, уеду на Запад, получу Нобелевскую премию, куплю дом у берега моря и буду жить в мире искусства, грёз и свободной любви.
- Зажила дырочка? - парень. Естественно, нетрезвый. Скалится во все зубы. - Не дрейфь, подруга, начинать когда-нибудь надо.
Подмигнул озорно и вызывающе.
Ну да, слава впереди меня бежит. Правильно, не думала же я, что после всего этого перемен не последует? Сейчас наступает новый виток детерминации, созревают новые вызовы.
(Заглянуть в словарь и вспомнить значение слово "детерминация").
- Вот вы, молодой человек, - ответила, - отчаянно пытаетесь казаться подонком, но у вас это неважно получается. Я вижу по глазам, что вы далеко неглупый, живой и совершенно не потерянный для общества индивид. Просто на вас среда плохо влияет.
Это не высокомерие, я действительно так считаю.
При входе в клуб, в сенях, над дверью висит плакат, где огромными буквами писано: "В помещении не курить!" Но все курят именно здесь. Сигаретный дым сгущается и придаёт картинке психоделический сдвиг: реальность выглядит не проявленной, стёртой. В этом есть нечто будоражащее. Таинственное.
Тоже достала пачку сигарет. Вытащила одну.
- Девочки, прикурить не будет? - обратилась к троице, сидевшей поблизости.
Те поёжились. Что, и для девушек-сестёр я объект презрения?
- Да ладно, бросьте! Я не болею сифилисом, меня просто изнасиловали. Это почти то же самое, что секс с мужем. Действие по принуждению и отсутствие удовольствия. Вы это вскоре узнаете.
Все три одновременно подпёрли шёки ладонями и уставились в стороны. Понятно, на контакт не идут.
- Пожалуйста, красавица, пожалуйста! - услышала сбоку.
Усатый парень, вполне уже мужчина, с лёгкой учтивой улыбкой подносил ко мне горящую зажигалку. Я ткнулась в биение пламени сигаретой, затянулась и чуть не закашлялась. Опыта маловато, да. Надо было потренироваться.
- Отдохнуть, развеяться? - разглядывал он моё лицо. - И правильно. Вечерами здесь скучно. Присоединишься к нашей компании?
На стульях в углу сидели ещё четверо. Глаза осоловевшие, у одного в руках бутылка. Взгляды недобрые, но заинтересованные. Должно быть, они считают меня теперь лёгкой добычей. Один раз поимели - должна давать всем.
- Вы знаете, я здесь в первый раз, - постаралась улыбнуться. - Ещё не осмотрелась. А ещё сейчас ко мне придёт мой парень. Я вот здесь посижу лучше, посмотрю, послушаю. А останется время - непременно с вами пообщаюсь.
- Как знаешь, - провёл он ладонью по моей талии. - Созреешь - присоединяйся. Мы рядом.
Уселась на свободное место, которых здесь, слава богу, в изобилии. Подальше от остальных. Быстро-быстро затянулась ещё два раза.
- Парень! - прошептал кто-то чрезвычайно громко в той самой компании с бутылкой, и она дружно исторгла в дымчатую психоделику помещения блудливое торнадо смеха.
Нет-нет, всё под контролем!
А вот и Боярского врубили! "Сяду в скорый по-оезд, сяду в длинный по-оезд но-о-очью соловьиною-у-у. Далеко отсю-уда убегу и скро-оюсь и навеки сги-ину я-а-а…" Нравится песня.
- Потанцуем?
Он стоял на фоне разноцветного пучка дискотечных ламп, они озаряли зал рассеянными вспышками, и лицо я поначалу не разглядела. То ли поняв это, то ли оттого, что сам видел меня плохо, он в следующую секунду отступил в сторону, и я разглядела парня лет семнадцати-восемнадцати с печальным взглядом зелёных глаз, таких вызывающе беззащитных, каких-то совершенно неместных. Два зуба смешно выглядывали из-под верхней губы, а на щеках ещё не потухли вспышки подростковой прыщавости - да, он не самое привлекательное, что встречалось мне в жизни. В довершение всего этот храбрец был одет в чрезвычайно непрезентабельную олимпийку, из-под которой выглядывала несвежая футболка, а на ногах значилось трико. Представляете, трико! Он в трико припёрся в общественное место! Даже тот хам, который про "дырку", и усач с сигаретой были одеты в брюки.
Но глаза…
- Сейчас будет медляк, - добавил он. - Я специально попросил.
Я безропотно встала, протянула руку и пошла вслед за ним на середину зала.
Зазвучала "Леди ин ред" Криса Де Бурга. Я положила руки ему на плечи, он обнял меня за талию, и почему-то разом замолчавшие деревенщины скопом уставились на нас двоих. Их взгляды обжигали. Мы оказались единственными танцующими.
АЛЁША
Вот мы кружимся по танцполу, песен сменилось множество и большинство из них вовсе не баллады, но мои руки всё ещё на его плечах, да и он свои не убирает.
Мы танцуем. Нам хорошо.
С каждой песней расстояние сокращается. Вот он уже сцепил ладони замком, и опустились они ниже - я ощущаю их пограничными районами ягодиц. Вот я руками обвила его за шею, это так близко, что смотреть прямо нелегко - я поворачиваю голову в сторону и кладу ему на плечо.
Здесь пусто. Да, здесь определённо пусто. По крайней мере я не вижу ничего - там, за стеной света, которая окольцевала нас, сплошная тьма и отсутствие движений. Деревенские гопники растворились. Или вымерли. Им положено, будущее против.
- Ты симпатичный, - говорю я и провожу ладонью по его лицу. - Как тебя зовут?
- Алексей, - произносит он и дарит сонм искорок, они тут же отзываются жжением в груди.
- Алёша… Такое простое, глупое русское имя. Твои родители большие оригиналы. Впрочем, Света ничуть не лучше, так что не накладывай на себя руки.
- Это не акт жалости, не подумай, - отвечает он невпопад, но в следующее мгновение я понимаю, что вовсе не невпопад. Это он про наш танец, про то, как он выступил этаким Робин Гудом, приглашением своим наложив на меня покровительство и защиту. - Ты действительно мне нравишься. Я в нетерпении ждал тебя. Мне обещали твоё появление - а с ним изменения в жизни.
Он романтик и фантазёр - ценю подобные девиации.
- Я падшая, - шепчу я. - Шлюха. Меня поимели два парня, ты же слышал об этом.
- Мне пофигу. Это ничего не значит.
- Мне всего пятнадцать.
- Ну и что? Я не предлагаю тебе немедленного соития. Осенью мне в армию, я приду через два года - и тогда соединимся. Сыграем свадьбу, раз так положено на грешной Земле. В семнадцать будет можно. На худой конец подождём ещё годик.
Тяжело признаться в этом, но план мне по душе.
- Жениться в семнадцать? Ты сошёл с ума! Забеременеть, превратиться в свиноматку, нарожать кучу поросят - не слишком ли печальная участь, кабальеро?
Он делает глаза широкими и выдаёт гримасу обеспокоенного понимания. Мил при этом до ужаса. Хочется потрепать его за щёки.
- Ты права! - выдаёт. - Я просто шучу.
Я усмехаюсь. После этих слов он нравится мне ещё больше. Много больше.
Вот мы уже на свежем воздухе. Ну да, это не клуб. Вот звёздное небо, вот обвевающий лицо ветерок, вот дерево, в которое я упираюсь спиной. Мы целуемся взасос, он просунул ладони под джинсы и гладит меня по попе. А я таки треплю его по щекам - сжимаю, сжимаю, сжимаю. У него синяки останутся.
Понимаю внезапно, что лечу в самую чёрную из пропастей. Потому что контроль потерян. Я всегда себе говорила это, всю сознательную жизнь: в то самое мгновение, когда упустишь контроль, ты свалишься в самую чёрную из пропастей. И самую глубокую. Ничего нет важнее, чем управлять ситуацией.
- Подожди! - останавливаю его. - Я сейчас кое-что скажу, а ты просто послушай, как прилежный мальчик и не возражай. Это очень важно.
Он не спорит. Даже руки из моих штанов вытащил. Не убирай далеко, это не финал! Просто переосмысление момента.
Выбираю из отделений памяти тот, где залежи дисков. Выхватываю первый попавшийся. Рисунок на обложке весьма подходит: сексапильная девица с призывным взглядом и в старомодной шляпке, чуть ниже - два всадника, скачущие по берегу морю. Мужчина и женщина. Она в легкомысленном купальнике, а он в плавках.
- "Сама любовь", - я помню, я всё помню. - Песни Давида Тухманова поёт Яак Йоала. Апрелевский ордена Ленина завод грампластинок. Сторона один. Там и на русском и на английском, но я процитирую только на русском, ладно? Хотя и на английском могу, но к чему это сейчас?
Алёша великодушно позволяет, смотрит хорошо. По-доброму.
- Сторона один. "Не забывай", "Предсказание", "Прощальный день".
- У меня тоже есть такая пластинка. Вторая сторона начинается с песни "Что-то было".
Я закрываю ладонью его милый заячий ротик.
- Сторона два. "Что-то было", "Сама любовь", "Свадебные кони". Всего - шесть, потому что пластинка на 45 оборотов в минуту.
- Точно! А последняя - "Свадебные кони".
- По просьбам трудящихся исполняется песня Давида Тухманова на стихи Анатолия Поперечного "Свадебные кони".
Я откашливаюсь и начинаю:
- Гля-ань на куст сморо-одины о-облако легло-о-о. Почему в краю родно-ом дышится-а легко-о-о? А в лугах за па-асекой ме-эсяц на копне-э…
- Почему за пра-аздником е-э-э-дут на-а ко-о-оне-э-э? - подхватывает Алёша и какое-то время мы радостно, визгливо и так жизнерадостно смеёмся, что сами вдруг понимаем неуместность этой ночной радости.
А потом припев хором исполняем, чуть тише:
- Как сва-адебные кони несутся ветры вда-аль. Уйду как от пого-о-они я от тебя-а печа-а-аль…
Пытаемся остановиться, замолчать, но ещё несколько минут сладостно похрюкиваем от осознания меткого попадания в одну точку, в одну волну. Ещё не перестав хихикать, снова смыкаем губы и погружаемся в долгий поцелуй.
Походя, телеграфно, но надо заметить: вот так по-настоящему, долго, с языками я целуюсь первый раз в жизни. И у меня неплохо получается! Глупо, но от этой мысли на душе соловьи поют.
Те три предыдущих раза в счёт не идут. Во втором классе: Вадим Исханов - в пустом кабинете после уроков. Мы были дежурными и протирали подоконники с партами. Он не выдержал напряжения и решил, что совершает насилие, подбежав вот так ни с того ни с сего и повалив меня на парту. Ткнулся губами в лицо, лихорадочно сжал тогда ещё отсутствовавшую грудь и выбежал наружу. А я была готова на большее. Работу не сделал. На следующей день я его заложила - не про поцелуй, а про незавершённую уборку. В дневнике пацана появилась запись красной пастой.
В четвёртом классе…
А впрочем, не стоит их воспроизводить так подробно - похожих всё равно не было. Я о поцелуях.
Ты лучший, Алёша!
- Но на большее не рассчитывай! - постаралась передать эту мысль строго. - Никакого секса! У меня там…
- Так тебя на самом деле изнасиловали?
Вот те здрасьте-пожалуйста! Это что за сомнения такие, умник!?
- Хорошо, хорошо, - говорит он поспешно, заверяя меня в благонадёжности. - Ничего больше этого.
И кладёт ладони мне на грудь. Да, это уже не второй класс, они вполне округлые и налитые. Врать не буду - мне хорошо.
Однако его нежданное и такое циничное замечание свербит в душе и вызывает лёгкий протест.
- Алёш, а как твоя фамилия? - спрашиваю я, отрываясь от его губ.
- Пахомов, - отвечает он.
- А отчество? - со мной лёгкая паника.
- Егорович.
Ну, блин, приехали!
- Так, молодой человек! - схватила я его за руки и оттолкнула от себя. - Что вы себе позволяете, в конце концов? Ну-ка, наххаузе! Мама-папа обрыдались уже, небось, в поисках. Да и меня дед заискался поди. Дед - бывший милиционер и охотник, у него винтовка.
И схватив сброшенный для услад бежевый пиджачок, который с матерью покупали специально на лето и сегодня его дебют, почесала вдоль по улице до дедовской хаты. Надеюсь, в правильном направлении.
- Женилка ещё не выросла! - обернулась и крикнула покинутому любовнику.
Хотелось плакать. От сожаления, от чего же ещё.
КРОВОСМЕСИТЕЛЬНАЯ СВЯЗЬ
"Смутные опасения терзали Марию всю ночь. Она вовсе не ожидала от себя такого. Лечь в постель практически с первым встречным - это был вызов всей её предыдущей благочестивой жизни. Оставалось лишь успокаивать себя тем обстоятельством, что с предыдущей жизнью она решительно и бесповоротно порвала.
И потом - все эти совпадения, что проскальзывали в его рассказах о своём отце и ушедшей из семьи матери… А самое главное - родимое пятно на правой ягодице, такое же как у неё.
Под утро она решилась на нечто, чего ещё пару дней от себя никак бы не ожидала. Освободившись из-под объятий Алекса, Мария выскользнула из-под одеяла, сделала два шага к столику с резными ножками, на котором лежала походная сумка её случайного возлюбленного…
Первым же изъятым наружу документом оказалось рекомендательное письмо отца Алекса к некоему господину Дугласу, управляющему текстильной фабрикой в Бостоне. Под письмом значилась подпись: мистер Джозеф Пэмбл, школьный учитель.
Письмо бесшумно вывалилось из ослабевших рук Марии.
- Боже мой, что я наделала! - прошептала она. - Он мой брат… Господь покарает меня за этот грех".
А меня - нет. Потому что не Господь Бог, а здравый смысл отвёл от меня все грехи.
Впрочем, на ягодицы его стоило бы взглянуть. Это я маху дала. Взглянуть, спичкой подсветить - а потом уже убежать. Вдруг там действительно такое же родимое пятно?
Тридцать три и три десятых процента - вот какие шансы на совпадение. На то, что он мой брат. Не так уж и много.
ОПОЗНАНИЕ ПРОШЛО УСПЕШНО
- Задержали!? - изумлёнными глазами смотрела я на милиционера.
Это Федя Маслов, старшина. Помощник младшего лейтенанта Кондакова во вверенном им для охраны безопасности граждан участке. Совсем молоденький, только-только из армии. Примчался на "УАЗике" как ошпаренный, ввалился в избу и заорал, что мне срочно надо собираться.
- Не только задержали, а и кокнули! - торжествующе объявил он. - Потому что тот применил вооружённое сопротивление. Игорь лично всадил в него две пули. Тебе надо опознать и подтвердить - да, этот.
- А вдруг не этот? - бормотнула я, отчаянно пытаясь разобраться с мыслями и эмоциями.
- Ну, может и не этот… - печально согласился он. Но тут же взбодрился. - Теоретически. Но по описанию подходит стопроцентно. Лет восемнадцать - двадцать два. Рост около ста восьмидесяти. Одет в тёмно-синие спортивные брюки с полосками на боках и жёлто-синюю футболку. На лице - небритость. Глаза карие. Зубы неровные, в разные стороны смотрящие. Особые приметы - крупная родинка на шее. Правда не с правой, как у тебя в показаниях, а с левой стороны, но ты в суматохе насильственного акта могла и перепутать, так ведь? Короче, поехали быстрее!
- А дедушки нет дома! - моргала я и ехать не хотела.
- Да зачем нам твой дедушка!? Нам ты нужна!
- Я боюсь без него.
Хотя и не боялась. Просто дико и странно: как так нашли? Разве могли?
- Светлана! - вышел из себя Федя. - Ты с представителем власти говоришь! Все следственные мероприятия проводятся исключительно в твоих интересах. Я тебя туда и обратно отвезу. Безопасность гарантирую.
Ехали быстро. Не больше пяти минут - да и куда тут больше? По дороге Маслов как бы невзначай заметил, словно продолжая ранее сказанное: