– Это ты осел, дружище Тибо! – сказал Франсуа, смеясь над невежеством башмачника. – Нет, серый – это ливрейный лакей, которого на время переодевают в серый редингот, чтобы, пока он стоит на посту за колонной или несет вахту у двери, его не опознали по ливрее.
– Получается, что в данный момент ты стоишь на часах, бедняга Франсуа? Кто же должен тебя сменить?
– Шампань. Тот, что состоит на службе у графини де Мон-Гобер.
– Так, понимаю! Твой хозяин, сеньор де Вопарфон, влюблен в графиню де Мон-Гобер. Ты здесь ждешь письмо от дамы, а принести его должен Шампань.
– Optime, как говорит преподаватель младшего брата господина Рауля.
– Ну и счастливчик же этот сеньор Рауль!
– Да уж… – разважничался Франсуа.
– Чума! Графиня – прекрасное создание!
– Ты ее знаешь?
– Я видел, как на охоте она мчала на лошади вместе с монсеньором герцогом Орлеанским и госпожой де Монтессон.
– Друг мой, следует говорить не "мчала на лошади", а "неслась во весь опор".
– Ладно тебе! – сказал Тибо. – Я не знаток таких тонкостей. Здоровье сеньора Рауля!
Поставив стакан на стол, Франсуа заметил Шампаня, открыл окно и окликнул его. Шампань все понял быстро, как и полагается лакею из знатного дома, и поднялся к ним. Как и его товарищ, он был одет в редингот серого цвета.
– Ну как? – спросил Франсуа у Шампаня, видя у него в руках письмо от графини де Мон-Гобер. – Сегодня на вечер назначено свидание?
– Да! – радостно ответил Шампань.
– Тем лучше! – воскликнул Франсуа.
Подобное общее для лакеев и хозяина счастье удивило Тибо.
– Вы так радуетесь удаче хозяина? – спросил он Франсуа.
– Да нет. Но когда господин барон Рауль де Вопарфон занят, я свободен!
– И пользуешься своей свободой?
– А то как же! – выпятил грудь Франсуа. – У каждого свои дела, и хотя я всего лишь камердинер, но умею с толком провести время.
– А вы, Шампань?
– И я, – ответил вновь прибывший, разглядывая рубиновую жидкость на свет, – надеюсь своего не упустить.
– Тогда за вашу любовь! – поднял тост Тибо. – Коль у каждого она есть.
– За вашу! – хором ответили оба лакея.
– О, за мою… – проговорил башмачник с выражением глубокой ненависти ко всему роду человеческому. – Я единственный, который никого не любит и которого никто не любит.
Оба взглянули на Тибо с некоторым удивлением.
– Вот так штука! – сказал Франсуа. – Выходит, то, что о вас болтают в наших краях, – правда?
– Обо мне?
– Да, о вас, – сказал Шампань.
– Значит, одно и то же говорят и люди де Мон-Гобера, и люди де Вопарфона?
Шампань кивком подтвердил его слова.
– И что же? – спросил Тибо. – Что говорят?
– Что вы оборотень, – сказал Франсуа.
Тибо расхохотался.
– Да как же! – воскликнул он. – Разве у меня есть хвост? Когти? Разве у меня волчья морда?
– Полно! – возразил Шампань. – Мы повторили то, что говорят другие; мы не сказали, что это действительно так.
– В любом случае, – шутливо продолжал Тибо, – согласитесь, что оборотни пьют славное вино.
– По правде сказать, да! – ответили оба лакея.
– За здоровье дьявола, который его посылает, господа!
Оба мужчины поставили стаканы на стол.
– Что такое? – спросил Тибо.
– Поищите кого-нибудь другого, чтобы выпить за его здоровье, – сказал Франсуа. – Только не со мной.
– И не со мной, – сказал Шампань.
– Будь по-вашему, – согласился Тибо, – я выпью все один.
И он действительно опорожнил все три стакана.
– Дружище Тибо, – сказал лакей барона, – пора расставаться.
– Как? Уже? – спросил башмачник.
– Хозяин меня ждет не дождется… Где письмо, Шампань?
– Вот оно.
– Итак, откланяемся и отправимся каждый по своим делам или к своим удовольствиям. И предоставим Тибо его делам и его удовольствиям.
Произнося эти слова, Франсуа подмигнул товарищу, который ответил ему тем же.
– Э, нет! – сказал Тибо. – Мы не расстанемся, не выпив на посошок.
– Но только не из этих стаканов, – произнес Франсуа, указывая на стаканы, из которых Тибо пил за здоровье врага рода человеческого.
– Вы так брезгливы! Позовите дьяка и велите сполоснуть их святой водой!
– Не нужно. Но чтобы не отказать другу в любезности, позовем слугу и велим ему принести другие стаканы.
– Выходит, эти, – произнес Тибо, начиная пьянеть, – годны только на то, чтобы выбросить их в окно? Иди к черту! – приказал он.
Стакан, отправленный по такому адресу, прочертил в воздухе светящийся след, который погас, как гаснет молния.
Расправившись с первым, Тибо принялся за второй.
Второй вспыхнул и погас точно так же, как первый.
За вторым последовал третий. Это сопровождалось сильным раскатом грома.
Тибо закрыл окно и уселся на место, ища в уме объяснение этому чуду: объяснение, которое ему предстояло дать сотоварищам.
Но они уже исчезли.
– Трусы! – пробормотал Тибо.
Он повернулся к столу за стаканом, чтобы выпить, но их больше не было.
– Ладно! – сказал он. – Большое дело! Буду пить прямо из бутылки, подумаешь!
Слово не разошлось с делом. Тибо доел ужин, запивая его прямо из бутылки. Это вовсе не способствовало восстановлению равновесия его рассудка, и так уже весьма расшатанного.
В девять часов Тибо кликнул хозяина, оплатил счет и вышел.
Он был в дурном расположении духа, и это касалось всего человечества.
Мысль, от которой он так хотел отделаться, не давала ему покоя.
Шло время, и Анелетта все больше удалялась от него.
Получалось, что у каждого был кто-то, кто его любил, будь то жена или любовница.
Для него этот день был днем гнева и отчаяния, для всех же остальных – днем радостным и счастливым.
Каждый – сеньор Рауль, Франсуа, Шампань, два презренных лакея – в этот час шел за светлой звездой счастья.
Один лишь он пробирался, спотыкаясь, в непроглядной ночи.
Итак, он определенно был проклят.
Но если он проклят, то для него существуют удовольствия прóклятых, и он имеет полное право, полагал башмачник, на эти удовольствия.
Прокручивая эти мысли в голове, громко богохульствуя, грозя небу кулаком, Тибо шел по лесной дороге, ведущей к хижине. До нее оставалось не более сотни шагов, когда он услышал позади конский топот.
– Ага! – воскликнул Тибо. – Вот и сеньор де Вопарфон направляется на свидание. Как бы я посмеялся, сударь Рауль, если бы сеньор де Мон-Гобер застукал вас! Это вам не мэтр Маглуар, и с рук бы все так просто не сошло: без полученных и нанесенных ударов шпагой не обошлось бы.
Поглощенный мыслями о том, что бы произошло, застань граф де Мон-Гобер барона де Вопарфона со своей женой, Тибо, шедший по середине дороги, возможно, недостаточно быстро посторонился, ибо всадник, увидев преградившую ему путь деревенщину, замахнулся плетью и прокричал:
– Посторонись, негодяй, если не хочешь, чтобы я растоптал тебя!
И Тибо, еще не вполне протрезвевший, почувствовал, что его стегнули плетью и конь ударил его копытом. Он покатился в грязь.
Всадник проскакал.
Рассвирепев, Тибо привстал на одно колено и, показывая кулак исчезающей тени, прокричал:
– Да именем же дьявола… Неужели я ни разу не побуду хотя бы двадцать четыре часа не самим собой, башмачником Тибо, а знатным сеньором, как вы, господин Рауль де Вопарфон, чтобы не плестись пешком, а вот так скакать на ухоженном коне, стегать встречных мужланов плеткой и ухлестывать за прекрасными дамами, обманывающими своих мужей, как поступает графиня де Мон-Гобер!
Не успел Тибо произнести эти слова, как конь барона Рауля споткнулся, всадник вылетел из седла и упал шагах в десяти впереди.
Глава 16
Субретка знатной дамы
Увидев, какое злоключение произошло с молодым сеньором, чья рука несколько секунд тому назад наградила башмачника ударом плети, от которого до сих пор еще дрожали плечи, обрадованный Тибо – ноги в руки – поспешил узнать, в каком состоянии находится господин Рауль де Вопарфон.
Неподвижное тело вытянулось поперек дороги, тут же пофыркивал конь.
Но вот что показалось Тибо поразительным: лежавшее поперек дороги тело не было похоже на того, кто каких-то пять минут назад проскакал мимо него и нанес такой сильный удар плетью.
Прежде всего, тело было одето уже не в господскую, а в крестьянскую одежду.
Кроме того, Тибо показалось, что одежда на этом теле была точно такой же, какую еще мгновение назад носил он, башмачник.
Его удивление росло и превратилось в немое изумление, когда он заметил, что у этого неподвижного тела, которое казалось совершенно лишенным чувств, была не только его одежда, но и его, Тибо, голова.
Удивленный башмачник, естественно, перевел взгляд с этого второго Тибо на себя и заметил, что с его костюмом произошли существенные изменения.
Вместо башмаков и гетр его ноги были обуты в элегантную пару доходящих до колен сапог а-ля франсэз, мягких, как шелковые чулки, присобранных на подъеме и украшенных серебряными шпорами тонкой работы.
Штаны на нем были уже не вельветовые, а из лучшей темно-коричневой замши, какую только можно представить, и стянуты на подвязках маленькими золотыми пряжками.
Оливковый редингот грубого лувьерского сукна уступил место элегантному зеленому охотничьему костюму с золотыми брандебурами, под ним виднелся тонкий жилет из белого пике, между отворотами которого на искусно плиссированную сорочку мягкими волнами ниспадал батистовый галстук.
Все изменилось, вплоть до шляпы с фонариком, превратившейся в элегантную треуголку, украшенную таким же галуном, как и тот, из которого были брандебуры на костюме.
Кроме того, вместо длинномерки (так работяги обозначают свое орудие труда), вместо палки-длинномерки, которую башмачник только что держал в руке и для опоры, и для защиты, теперь он помахивал легкой плетью, посвистывание которой доставляло изысканное удовольствие.
Наконец, его тонкая талия была стянута ремнем, на котором висел длинный охотничий нож – наполовину прямая сабля, наполовину меч.
Тибо стало радостно оттого, что на нем такой прелестный костюм, и ему захотелось – из столь естественного при подобных обстоятельствах кокетства – немедленно увидеть, насколько этот костюм ему к лицу.
Но где же он мог рассмотреть себя во мраке ночи, черной, как нутро печки?
Тибо огляделся и сообразил, что находится в десяти, а то и меньше, шагах от своей хижины.
– Ах, черт побери! – воскликнул он. – Нет ничего проще. Разве у меня не найдется зеркала?
И Тибо устремился к хижине, намереваясь, подобно Нарциссу, в непринужденной обстановке насладиться собственной красотой.
Но дверь хижины была заперта.
Тибо тщетно искал ключ. В карманах были лишь туго набитый кошелек, бонбоньерка со вкусно пахнущими пастилками янтарного цвета и маленький перочинный ножик с инкрустированной перламутром и золотом ручкой.
Куда же он мог подевать ключ от двери?
И тут ему в голову пришла блестящая мысль: ведь его ключ вполне мог остаться у другого Тибо – того, что лежал на дороге.
Он возвратился, порылся в его карманах и сразу же наткнулся на ключ, который лежал там вместе с несколькими бронзовыми су. Башмачник кончиками пальцев взял его, вернулся и отпер дверь.
Внутри было еще темнее, чем снаружи. Тибо на ощупь поискал огниво, кремень, трут, спички и принялся высекать огонь.
Через несколько секунд был зажжен воткнутый в пустую бутылку огарок свечи. Но тому, кто выполняет эту операцию, не миновать коснуться свечи пальцами.
– Тьфу! – сказал башмачник. – Ну и свиньи эти крестьяне! И как только они могут жить в такой грязи!
Однако свеча загорелась, и это было главное.
Тибо снял зеркало со стены и подошел к свету.
Едва он увидел свое отражение, как испустил удивленный возглас.
Это был не он. Точнее, дух был его, но тело – чужим.
Тело, в которое вселился его дух, принадлежало красивому молодому человеку двадцати пяти – двадцати шести лет, с голубыми глазами, свежими розовыми щеками, ярко-красными губами, белыми зубами.
Словом, это тело было телом барона Рауля де Вопарфона.
Тибо вспомнил о желании, высказанном в порыве гнева, когда барон ударил его плетью, а конь лягнул копытом. Тогда он пожелал на двадцать четыре часа стать бароном де Вопарфоном и чтобы барон де Вопарфон на такое же время стал Тибо.
Теперь ему стало понятно то, что на первый взгляд казалось необъяснимым: почему бездыханное тело, лежащее поперек дороги, было в его одежде и с его лицом.
– Чума! – сказал он. – Обратим-ка внимание вот на что: с виду я вроде бы здесь, а на самом деле там. Нужно быть очень аккуратным, чтобы за те двадцать четыре часа, на которые я имел неосторожность покинуть свое тело, со мною не случилось чего-то непоправимого. Да-да, поменьше отвращения, господин де Вопарфон; перенесем сюда беднягу Тибо и нежно уложим его на кровать.
И как ни противились аристократические чувства господина де Вопарфона этой работенке, Тибо смело взял себя на руки и перенес с дороги в хижину.
Удобно устроив себя на кровати, башмачник задул лампу, опасаясь, как бы с этим вторым Тибо, пока он лежит в беспамятстве, не приключилось беды. Затем, плотно закрыв дверь, он спрятал ключ в дупле дерева, куда обычно клал его, если не хотел брать с собой. После чего поймал коня за повод и вскочил на него.
Вначале он волновался. Тибо, гораздо чаще передвигаясь пешком, чем на лошади, вовсе не был опытным наездником. Поэтому боялся, что не сумеет сохранить равновесие при движении.
Но, похоже, унаследовав тело Рауля, он унаследовал и его навыки, потому что лишь только конь, будучи умным животным и почувствовав секундную неловкость всадника, попытался его сбросить, Тибо инстинктивно подобрал поводья, сжал коленями бока коня, вонзил шпоры и дважды-трижды стегнул его кнутом, таким образом призвав несдержанное животное к порядку.
Тибо моментально превратился в мастера верховой езды. Одержанная над конем победа помогла ему осознать свою двойственность. Что касается тела, то он с головы до пят был бароном Раулем де Вопарфоном. Что же до духа, то он оставался Тибо.
Было очевидно, что в бесчувственном теле, которое лежало в хижине, спал дух молодого сеньора, одолжившего Тибо свое тело.
Но при таком разделении – когда его дух пребывал в теле барона, а дух барона в теле Тибо – башмачник имел весьма смутное представление о том, что ему надлежит делать.
Он прекрасно знал, что направляется в Мон-Гобер по приглашению графини.
Но о чем говорилось в этом письме?
В котором часу его ожидают?
Как ему проникнуть в замок?
Этого он не знал, и, следовательно, нужно было шаг за шагом все прояснить.
Тогда Тибо пришла в голову мысль, что письмо, написанное графиней Раулю, было, конечно же, при нем.
Он ощупал себя и на самом деле почувствовал в боковом кармане одежды нечто, похожее по форме на предмет, который он искал.
Он остановил коня, порылся в кармане и вытащил надушенный кожаный бумажник с белой атласной подкладкой.
В одном отделении бумажника было несколько писем, в другом – лишь одно.
Вероятно, именно из него он и узнáет то, что необходимо.
Теперь письмо нужно было прочесть.
Тибо был всего лишь в трехстах-четырехстах шагах от деревушки Флери.
Он пустил лошадь галопом, надеясь, что хоть в каком-то доме еще будет гореть свет.
Но в деревнях рано ложатся спать, а в прежние времена ложились еще раньше, чем нынче.
Тибо проехал всю улицу с начала до конца и не увидел ни единого огонька. Наконец ему показалось, что из конюшни трактирщика слышен какой-то шум.
Он крикнул.
Вышел слуга с фонарем.
– Друг мой, – начал Тибо, забыв, что сейчас он знатный господин, – не могли бы вы посветить мне пару секунд? Вы бы оказали мне услугу.
– И ради этого вы вытащили меня из постели? – грубо ответил конюх. – Ну и наивный же вы!
И, повернувшись спиной к Тибо, он собрался уходить. Тибо понял, что допустил промах.
– Послушай, негодяй, – сказал он, повысив голос, – тащи сюда фонарь и свети мне, иначе получишь двадцать пять ударов плеткой!
– Ой! Извините, монсеньор, – проговорил конюх, – я не знал, с кем разговариваю.
И он встал на цыпочки, чтобы поднять фонарь на нужную Тибо высоту.
Тибо распечатал письмо и прочел:
Мой дорогой Рауль!
Решительно, богиня Венера покровительствует нам. Не знаю, что за большая охота предполагается завтра под Тюри, знаю только, что он уезжает сегодня вечером.
Выезжайте и вы в девять, чтобы быть здесь в половине одиннадцатого.
Войдите через известный вам вход, некто знакомый будет вас ожидать и отведет известно куда.
Мне показалось – не сочтите это за упрек, – что в последний раз вы слишком долго пробыли в коридорах.
Джейн
– Ах, черт! – выругался Тибо.
– Что изволите, господин? – спросил конюх.
– Ничего, деревенщина, кроме того, что я в тебе больше не нуждаюсь и ты можешь отправляться спать.
– Счастливого пути, господин! – сказал слуга, кланяясь до земли.
И он ушел.
– Черт! – повторил Тибо. – Не слишком-то много я узнал из письма, разве что, похоже, мы находимся под покровительством богини Венеры, что он отправляется сегодня вечером в Тюри, что графиня де Мон-Гобер ожидает меня в половине одиннадцатого, а зовут ее Джейн. Что до остального, то я войду через известный мне вход, некто знакомый будет меня ожидать и отведет известно куда.
Тибо почесал за ухом – во всех странах мира так делают люди, оказавшиеся в весьма затруднительном положении.
Ему захотелось пойти и разбудить дух сеньора де Вопарфона, который спал на его кровати в теле Тибо.
Но помимо потраченного времени это крайнее средство имело и другие отрицательные стороны. Дух барона Рауля, увидев свое тело так близко, мог пожелать возвратиться в него. Отсюда борьба, во время которой башмачнику придется защищаться, рискуя причинить немалый вред самому себе.
Нужно было найти другой способ.
Тибо часто слышал, что хвалят чутье животных, да и сам не раз имел повод восхищаться им. Он решил довериться коню. Вывел его на дорогу, повернул головой в сторону Мон-Гобера и ослабил поводья. Конь помчал галопом. Было очевидно, что он все понял.
Тибо больше ни о чем не беспокоился – остальное было делом лошади.
Около окружавшей парк стены животное остановилось, но вовсе не потому, что сомневалось в правильности пути, – конь навострил уши и казался встревоженным.
Тибо тоже показалось, что он видит две тени. Но это действительно были только тени, ибо как он ни приподнимался в стременах, как ни оглядывался, больше ничего не увидел.