Вот так вот. Совершенно один.
Ночь была пустынна. Я стоял босиком, и ноги замерзли.
На следующее утро я пришел к ним в номер, чтобы вместе позавтракать.
Тоби уже успел встать и был одет в синий форменный пиджак и брюки защитного цвета. Он объявил мне, что спал в своем номере на своей постели.
Я кивнул, как будто именно этого и ждет весь мир от десятилетних мужчин, даже если их матери при этом спят на гигантских постелях "кинг-сайз" в роскошнейших гостиничных номерах.
Мы вместе позавтракали прямо в номере, за чудесно накрытым столом с серебряными приборами, и все блюда оставались восхитительно горячими под своими крышками.
Мне казалось, я не переживу расставания.
Мне казалось, я не смогу с ними расстаться, хотя и в полной мере сознавал, что предстоит сделать именно это.
Я принес с собой кожаный рюкзак и после того, как со стола убрали посуду, вынул из рюкзака две папки и вручил Лионе.
- Что это? - разумеется, поинтересовалась Лиона, и хотя я уверял, что она сможет все прочитать в самолете, она настояла, чтобы я объяснил сразу.
- Среди прочего, трастовые фонды, один для тебя, другой для Тоби, рента, которая будет выплачиваться ежемесячно. Для меня эта сумма не является проблемой, и я полагаю, этого хватит, чтобы покрывать все ваши нужды, твои и его. Здесь далеко не последние мои деньги.
- Я же ничего у тебя не просила, - прямодушно возразила Лиона.
- Тебе и не нужно меня просить. Я хочу, чтобы это у вас было. Там хватит, чтобы Тоби мог уехать куда-нибудь на учебу, если вы захотите. Он может поехать в Англию, в Швейцарию, туда, где можно получить самое лучшее образование. Возможно, он захочет съездить в Европу на летние каникулы, а учебный год провести дома. Я в этом не разбираюсь. И никогда не разбирался. Но ты наверняка знаешь. И учителя в школе Ньюмана знают. И твой отец должен знать.
Лиона сидела, прижимая к себе папки, но не открывая их, а затем по ее щекам медленно покатились слезы.
Я поцеловал ее. Обнял со всей нежностью, на какую был способен.
- Все, что у меня есть, теперь только для тебя и для Тоби, - сказал я. - Я сообщу тебе все подробности, как только узнаю сам. Юристы всегда задают столько вопросов, поэтому подобные дела быстро не делаются.
Я поколебался, но все-таки продолжил:
- Вероятно, тебя многое удивит. Моей фамилии в этих бумагах не будет, но не сомневайся, я всегда веду все дела под той фамилией, которая там значится. Джастин Бут. От этого же имени я платил за ваши билеты и за номера в гостинице. Скажи своим адвокатам, что налог на дарение уплачен сполна со всей суммы, переведенной на твое имя и на имя Тоби-младшего.
- Тоби, я не ожидала ничего подобного, - сказала она.
- Есть кое-что еще. Это сотовый телефон с предоплатой. Пусть он будет у тебя под рукой. Пароль и пин-код написаны на задней крышке. Чтобы возобновить обслуживание, тебе потребуется только набрать их. Пополнить счет можно почти где угодно, очень просто. Я буду звонить тебе по этому номеру.
Лиона серьезно кивнула. Было нечто врожденно благородное в том, как она приняла все мои подарки, не задав ни единого вопроса, не интересуясь, к чему такая таинственность, откуда чужое имя.
Я снова поцеловал ее, поцеловал в глаза, щеки, затем в губы. Она была такой же нежной и податливой, как и прежде. От ее волос веяло тем же самым ароматом, что и много лет назад. Мне хотелось подхватить ее на руки, отнести в спальню, обладать ею и оставить при себе навсегда.
Было уже поздно. Машина ждала внизу. Тоби-младший только что вошел и объявил, что уже собрался и готов ехать в аэропорт. Кажется, ему не понравилось, что я целовал его мать. Он остановился рядом с ней и решительно взглянул на меня. И когда я поцеловал и его тоже, спросил с подозрением:
- Когда мы снова к тебе приедем?
- Как только я смогу устроить ваш приезд, - сказал я. Одному Господу ведомо, когда это случится.
Путь вниз по лестнице был самым долгим в моей жизни, зато Тоби с восторгом носился по пяти лестничным пролетам ротонды, слушая, как его голос эхом отдается от стен.
В этот момент он почти позабыл о своих манерах взрослого джентльмена.
Мы как-то слишком быстро оказались перед дверьми гостиницы, такси уже было на месте.
Стоял очередной, прохладный до хруста, голубой калифорнийский день, и цветы в гостинице казались необыкновенно прекрасными, и птицы сладостно пели на всех деревьях.
Я позвоню, как только у меня появится такая возможность, - сказал я Лионе.
- Окажи мне одну услугу, - попросила она вполголоса.
- Все, что угодно.
- Не говори, что позвонишь, если не станешь этого делать.
- Что ты, милая, - изумился я. - Я позвоню тебе! Я позвоню тебе, даже если мир рухнет. Только я не знаю, когда смогу позвонить. - Я немного подумал, а затем добавил: - Лишь дай мне мира и времени. Запомни мои слова. Даже если я опоздал с ними. Дай мне немного мира и времени.
Я обнял ее и поцеловал, и на этот раз меня не волновало, кто на нас смотрит, даже если это маленький Тоби. И когда и отпустил Лиону, она шагнула назад, как будто потеряв равновесие, в точности как и сам.
Я подхватил Тоби на руки, прижал к себе, поглядел на него, поцеловал в лоб и обе щеки.
- Я знал, что ты будешь таким, - сказал он.
- Если бы я сказал самому Господу, что хочу идеального сына, - проговорил я, - и, набравшись смелости, стал бы указывать Ему, каким именно должен быть мой сын, Господь все равно не смог бы сотворить никого лучше тебя.
Когда машина уехала, когда они уехали, огромный прекрасный мир гостиницы "Миссион-инн" показался мне пустынным как никогда раньше.
4
Дойдя до номера, я обнаружил, что Малхия уже поджидает меня. Он сидел над черным чугунным столом и плакал. Серафим упирался в стол локтями, уронив голову на руки.
- Что с тобой случилось? - оторопел я. - В чем дело? - Я сел. - Это я виноват? Что я натворил?
Малхия распрямился и медленно улыбнулся мягкой печальной улыбкой.
- Ты действительно переживал сейчас из-за меня? - спросил он.
- Ну да, ты же плакал! Как будто у тебя разрывается сердце.
- Сердце у меня не разрывается. Хотя, наверное, могло бы. Сам виноват, нечего было слушать ученых мужей, - добавил он. Он имел в виду университетских теологов, людей вроде Фомы Аквинского.
- Ты хочешь сказать, тех, кто уверяет, будто у ангелов нет сердца.
- Это из-за вас я плачу, из-за всех троих, - пояснил он.
- Почему?
Он пожал плечами.
- В вашей любви друг к другу мне послышалось эхо Небес.
- Ну вот, теперь и у меня слезы наворачиваются, - признался я. Я не мог оторвать от него глаз, изумляясь выражению его лица. Мне хотелось заключить серафима в объятия.
- Не стоит меня утешать, - проговорил он с улыбкой. - Но я тронут твоим порывом. Ты не представляешь, какая это для нас непостижимая тайна - то, как люди любят друг друга, тоскуя по утерянной целостности. Любой ангел всегда целостен. А мужчины и женщины земли - никогда, однако они достигают целостности через любовь, они достигают через любовь Небес.
- Кстати, о тайнах, - произнес я. - Ты выглядишь как человек, разговариваешь как человек, однако же ты не человек.
- Нет, совершенно точно не человек.
- Как ты выглядишь, когда стоишь перед Престолом Господним? - спросил я.
Он издал очередной укоризненный смешок.
- Я дух перед Престолом Создателя, - проговорил он тихо. - Сейчас я дух, обитающий в теле, приспособленном для этого мира. Ты же сам понимаешь.
- Ты всегда одинок?
- Как ты сам думаешь? - ответил он вопросом. - Разве могу я быть одинок?
- Нет, - решил я. - Это в голливудских фильмах ангелы всегда одиноки.
- Точно, - согласился он, широко улыбнувшись. - Даже мне становилось их жалко. Настанет время, когда ты поймешь, какой я, потому что сам станешь таким, а вот мне никогда не узнать, каково быть тобой. Я могу этому только изумляться.
- Я не хочу расставаться с ними, - заявил я. - Меня неотступно преследует эта мысль. Если я не могу быть с ними рядом, они будут регулярно и часто слышать мой голос через многие мили. У них будет все, чем я смогу их обеспечить.
Внезапно меня охватил пронзительный страх. Те деньги, которые я скопил за долгие годы, - это же кровавые деньги. Но других у меня нет, и я могу потратить эти деньги на Лиону с Тоби, очистить их таким способом. Или нет? Я не мог аннулировать трастовые фонды, которые уже создал. Я молил только, чтобы Малхия ничего не сказал по этому поводу.
- Теперь вы принадлежите друг другу, - произнес он.
- Что ты имеешь в виду? - спросил я. - Значит ли это, что когда-нибудь, как-нибудь я смогу жить с Лионой и Тоби под одной крышей?
Он вроде бы на минуту задумался, а затем ответил:
- Поразмысли над тем, что уже произошло. Вы уже изменились благодаря своей любви. Взгляни на себя. За эту краткую встречу ты совершенно изменил течение жизни Лионы и Тоби навсегда. Теперь каждый день своей жизни ты будешь сознавать, что они есть у тебя, что они нуждаются в тебе, что ты не имеешь права их разочаровывать. А они каждый миг будут сознавать, что у них есть твоя любовь и преданность. Неужели ты не замечаешь перемен, которые уже произошли? Жить под одной крышей - это всего лишь одно из возможных проявлений.
- Что за бессердечные рассуждения, - выпалил я, не успев сдержаться. - Ты не знаешь, что значит для людей жить под одной крышей.
- Нет, я знаю, - возразил он.
Я ничего не ответил.
Он ждал. Я видел, видел, насколько огромно то, что случилось с Лионой и маленьким Тоби, и все же, хотя у меня кружилась голова от безграничных возможностей, какие открылись передо мной с момента нашей встречи, это не мешало мне мечтать о еще большем, честное слово.
- Ты умеешь любить, - произнес Малхия. - В этом ключ. Ты можешь любить не только тех людей, каких встречаешь в объединяющем свете Времени Ангелов. Ты можешь любить и людей из своего Времени. Эта женщина и мальчик тебя не испугали. Твое сердце переполнено новой, настоящей любовью, о какой ты пару дней назад не мог даже помыслить.
Я был настолько ошеломлен, что не нашелся с ответом. Снова представил их, Лиону и Тоби, какими они были, когда я увидел их в первый раз.
- Нет, я не знал, что способен на такую любовь, - прошептал я.
- Я знаю, что ты не знал, - отозвался он.
- И я никогда не разочарую их, - сказал я. - Но сжалься надо мной, Малхия! Скажи, что когда-нибудь мы будем жить с ними под одной крышей. Скажи хотя бы, что такое возможно, пусть даже я этого не заслуживаю. Скажи, что однажды, когда-нибудь, я сумею заслужить это право. Поддержи меня.
Малхия секунду молчал. Слезы у него на глазах просохли. Он казался умиротворенным и изумленным. Серафим рассматривал меня с головы до ног, как будто изучая. Затем взглянул прямо в глаза.
- Может быть, - произнес он. - Может быть, для этого хватит огромного мира и времени. Когда-нибудь потом. Но сейчас не стоит думать об этом. Потому что в ближайшем будущем этого, скорее всего, не случится. - Он помолчал, как будто бы собираясь сказать что-то еще, но, по-видимому, передумал.
- Ты можешь ошибаться? - спросил я. - Я не к тому, чтобы мне этого хотелось, просто мне важно знать. Можешь ли ты в чем-то ошибаться?
- Да, - признал он. - Только Создателю ведомо все.
- Но грешить ты не можешь.
- Нет, - просто ответил он. - Давным-давно я выбрал Творца.
- Господи, неужели ты не можешь сказать мне…
- Пока что не могу, может быть, не скажу никогда, - ответил серафим. - Я здесь, молодой человек, не для того, чтобы пересказывать тебе историю Творца и Его ангелов. Я здесь для того, чтобы постичь тебя, направлять тебя на новом пути, требовать от тебя верной службы. Пока что адресуй свои вопросы космического масштаба Небесам, и перейдем к работе, какую тебе предстоит исполнить.
- О, дай мне мира и времени, чтобы я мог расплатиться за свои грехи, достаточно мира и времени…
- Да, вспоминай эти слова, - произнес он, - там, куда я тебя отправлю, потому что тебя ждет сложное задание. На этот раз ты отправишься не в Англию и не в тот век, а в другое время и место, где детям Господа, иудеям, живется и легче и в то же время труднее.
- Значит, мы отвечаем на молитвы иудеев?
- Да, - ответил он, - на этот раз молодой человек по имени Виталь, он молится с отчаянием и неистовством, надеясь на помощь, и ты придешь к нему. Тебя ждет запутанная загадка, которую в силах разрешить только ты. Но поспешим. Нам пора отправляться в путь.
В тот же миг веранда гостиницы осталась позади.
Понятия не имею, что увидели при этом окружающие, если увидели хоть что-то.
Я лично знаю только, что мы покинули материальный мир гостиницы "Миссион-инн", реальный мир, где живут Лиона и Тоби, и сейчас же снова оказались высоко под небесами. Если у меня и сохранилось тело, я не ощущал и не видел его. Видел же я только клубящееся вокруг меня влажное белое облако, и время от времени в просветах мелькали блеклые звезды.
Я тосковал о небесной музыке, но ее не было - лишь пение ветра, стремительного, освежающего, как будто смывающего с меня все мысли, какие приходили в последнее время.
Внезапно я увидел, как подо мной расстилается громадный, показавшийся бесконечным город, город с куполами садами на крышах, с высокими башнями и крестами под слоем вечно пребывающих в движении облаков.
Малхия был со мной, но я не видел его, точно так же как не видел себя. Зато я узнавал знакомые холмы и изящные сосны Италии, и я понял, что мне именно сюда, хотя пока еще не знал, в какой из городов.
- Под нами находится Рим, - пояснил Малхия. - На папском престоле сидит Лев X. Микеланджело, которому до смерти надоело расписывать потолок громадной капеллы, трудится над дюжиной других заказов и уже скоро приступит к возведению собора Святого Петра. Рафаэль в расцвете славы расписывает свои Лоджии, которые увидят за последующие века миллионы людей. Но все это неважно тебе, я не дам тебе ни одной лишней минуты, чтобы ты мог взглянуть на папу или его свиту, потому что ты послан сюда, как и всегда, к одному-единственному человеку. Этот молодой человек, Виталь де Леон, молится истово и горячо, и с такой же страстью молятся за него другие, буквально штурмуют Небесные Врата.
Мы снижались, все ближе и ближе становились сады на крышах, купола и колокольни, и наконец мы увидели лабиринт изогнутых переулков и лестниц, какой представляли собой улицы Рима.
- Ты и сам в этом мире будешь иудеем по имени Тоби. Ты, как уже скоро выяснится, лютнист, и пусть это послужит подсказкой, какие из твоих многочисленных талантов придется задействовать, чтобы разрешить загадку. Пока что ты просто известен как человек хладнокровный и невозмутимый, способный принести утешение своей музыкой, поэтому тебя встретят с радостью.
Будь храбрым, будь любящим и открытым для тех, кто нуждается в тебе, в особенности для нашего пылкого и павшего духом Виталя: он по своей природе человек верующий, поэтому так горячо молит о помощи. Я, как и всегда, рассчитываю на твой острый ум, хладнокровие и изобретательность. Но в той же степени я рассчитываю на твое щедрое и искушенное сердце.
5
Как только я вышел на маленькую площадь перед огромным каменным палаццо, толпа расступилась, словно только меня и ждали.
Здесь была не та озлобленная толпа, которая встретила меня в Англии в последнее мое путешествие с Малхией, но, совершенно очевидно, что-то назревало, и я оказался сразу в гуще событий.
Почти все собравшиеся были иудеи, во всяком случае, так мне показалось, поскольку у многих на одежде был нашит желтый кружок, а у некоторых с подолом длинных бархатных накидок свисали синие кисточки. Это люди богатые, люди, обладающие влиянием, об этом говорила не только их одежда, но и манеры.
Что касается меня, я был в тонкой тунике из тисненого бархата (рукава с разрезами, сквозь которые виднелась серебристая подкладка), в ярко-зеленых чулках, с виду довольно дорогих, в высоких кожаных сапогах и кожаных же перчатках, отороченных красивым мехом. За спиной болталась на кожаном ремешке лютня! И у меня тоже имелась круглая желтая нашивка на одежде. Увидев ее, я вдруг ощутил собственную уязвимость, какой никогда в жизни не испытывал.
Волосы у меня спадали до плеч, светлые, волнистые, и я был больше озабочен тем, чтобы узнать себя в таком виде, чем тем, что может сделать собравшаяся толпа.
А все вокруг вдруг расступились передо мной, указывая на ворота дома, за которыми виднелся освещенный двор.
Я знал, что мне туда и надо. Никаких сомнений. Но не успел я дотянуться до веревки колокольчика или позвать хозяина, как от толпы отделился один старик и преградил мне путь.
- Ты входишь в этот дом на свой страхи риск, - проговорил он. - В нем обитает диббук. Мы трижды собирали старейшин, чтобы изгнать демона, но потерпели неудачу. Однако же упрямый молодой человек, живущий в этом доме, не желает его покидать. И вот теперь общество, некогда безоговорочно доверявшее Виталю и уважавшее его, начинает относиться к нему со страхом и недовольством.
- Все равно, - отвечал я. - Я пришел, чтобы с ним повидаться.
- Это не принесет нам ничего хорошего, - проговорил еще один человек из толпы. - И даже если ты станешь играть на лютне для его пациента, происходящее под этой крышей все равно не остановить.
- Что же вы тогда посоветуете сделать? - спросил я.
Со всех сторон послышались нервные смешки.
- Держись подальше от этого дома, держись подальше от Виталя де Леона, пока он не решится уйти из этого дома, а его владелец - разобрать его по кирпичику.
Дом казался настоящей громадой, четырехэтажный, с круглыми арочными окнами, и подобное предприятие представлялось мне совершенно безнадежным.
- Говорю тебе, здесь поселилось неведомое зло, - произнес еще один человек. - Неужели ты не слышишь? Неужели не слышишь, какой шум стоит внутри?
Я действительно слышал грохот, доносившийся из дома. Звук был такой, словно вещи швыряют об пол. Вроде бы разбилось что-то стеклянное.
Я заколотил в ворота. Затем заметил веревку колокольчика и как следует подергал за нее. Если колокольчик и зазвонил, то где-то в глубине дома.
Когда ворота наконец открылись, толпа попятилась. На пороге стоял молодой человек примерно моих лет, с густыми черными кудрями до плеч и глубоко посаженными темными глазами. Одет он был так же изысканно, как и я: туника на шелковой подкладке, чулки, на ногах туфли из марокканской кожи.
- О, как хорошо, что ты пришел, - обратился ко мне темноглазый молодой человек и, не сказав остальным ни слова, повлек за собой во двор перед домом.
- Виталь, покинь этот дом, пока не случилось самое худшее, - произнес кто-то из толпы.
- Я не стяну спасаться бегством, - ответил Виталь. - Меня никто не прогонит отсюда. Кроме того, дом принадлежит синьору Антонио, а он мой покровитель, и я исполняю все, что он прикажет. Никколо же, как вам известно, его сын.
Ворота захлопнулись, тяжелые створки сомкнулись, и их заперли на засов.
Старый слуга стоял рядом с нами, он держал свечу, прикрывая пламя костлявыми пальцами.