- Я отправляюсь завтра, - ответила Кэт, - но я подумала, что мне стоит порыться в моих старых записях и откопать еще несколько забавных историй для Мерва и Джонни, - Усаживаясь в кресло, Кэт взволнованно размахивала руками. - Никак не могу перестать беспокоиться. Перед каждым моим выступлением по телевидению начинаю паниковать: мне все кажется, что я уже Рассказала все истории, которые когда-либо со мной случались.
Кэл рассмеялся.
- Кэти, если бы ты каждый вечер в течение года выступала со своими рассказами, то и тогда бы ты не смогла рассказать о всех своих приключениях.
Она улыбнулась.
- Надеюсь, ты прав. Знаешь, мне так хочется объяснить людям, что такое этнография, но в наше время, если ты хочешь чему-то научить людей, тебе приходится их развлекать - быть отчасти коммивояжером, отчасти клоуном. Думаю, что Эйнштейн это понимал. Эта прическа! Эти мешковатые брюки!
- Ты хочешь сказать, что из-за этого ты начала носить такую одежду - тоги, кафтаны?
- Нет, это я стала делать, чтобы скрыть свою толстую задницу. Но я допускаю, что мне следует сознаться в том, что я иногда работала над своим имиджем, чуточку придумывая какие-то черточки, чтобы понравиться публике.
Наступила долгая пауза, и Кэл вдруг почувствовал: визит Кэт не был случайным. Одно дело у них оставалось недоделанным - та самая тема, которая спровоцировала его вспышку в тот вечер.
Оба заговорили одновременно:
- Кэл, мне не хотелось бы уезжать, прежде чем…
- Послушай, Кэт, мне не следовало так себя держать, извини…
Они остановились и заулыбались. Общие усилия исправить положение - для извинения друг перед другом ничего больше и не требовалось.
Кэт была первой, кто попробовал заговорить вновь:
- Наверное, я была слишком настойчивой там, где не следовало.
- Вовсе нет, - прервал ее Кэл, но взмахом руки она заставила его замолчать.
- Кэл, какими бы близкими людьми мы ни были, у меня все равно нет никакого права вмешиваться в твою скорбь. Если для тебя лучший способ очистить свою душу - это скорбеть в одиночестве, то никто не должен мешать тебе делать это. Но мне показалось, что… - Кэт смерила его оценивающим взглядом. Она приняла решение поговорить с ним об этом наконец, понял Кэл, и теперь Кэт не остановить, но ступала она осторожно.
- Я заметила, - продолжала она, - что всякий раз, как упоминается Лорина смерть, ты тут же уходишь от этой темы. Я не думаю, что это правильно, - так туго закрутить гайки.
Кэл кивнул, опустив голову, как грешник перед исповедником.
- Может быть, ты права, - согласился он покорно.
- Знаешь, Кэл, когда я в прошлом году была на Яве, я провела некоторое время среди племени голоум. Это рыбаки, плетущие сети. Когда у них умирает кто-то из их молодых мужчин или женщин и у него или нее остается овдовевший партнер, то оставшийся в живых уходит в специально для этого предназначенную хижину, используемую исключительно для этой цели, и остается там, оплакивая потерянного им партнера и рассказывая все, что он помнит о нем, все, что он может рассказать, вспоминая все, что они делали вместе. Другие члены племени, по очереди сменяя друг друга, сидят вместе с оплакивающим и слушают его, пока он не выскажется полностью, не выплачет все до последней слезинки. Тогда плакальщик покидает хижину, и с этой минуты он никогда больше не говорит об умершем. Никогда даже не думает о нем. - Она пожала своими широкими плечами. - Я считаю, что это означает уж слишком большое усердие и в оплакивании, и в забвении, но мне кажется, что ты тоже не нашел правильного равновесия между этими необходимыми реакциями, Кэл. Ты слишком долго был наедине с этим. Ты даже не рассказал мне ни разу, как это случилось. Все, что я знаю с того вечера, как ты позвонил мне, что это был несчастный случай, и с тех пор было… ну, это можно назвать отключением информации.
Отключение, подумал Кэл. Перегоревший предохранитель. Подходящая метафора. Он отвернулся от Кэт и смотрел в окно, ему хотелось больше света.
Кэт продолжала.
- На самом деле это не вполне честно, - сказала она, - по отношению к тем, кто любил Лори. Нам тоже необходимо поговорить об этом. Это часть процесса примирения со смертью. И по тому, что я видела, наблюдая за Крисом, я могу предположить, что ему не было предоставлено достаточных возможностей разобраться в своих чувствах… вместе с тобой.
Кэл разглядывал прохожих, пересекающих большую лужайку. В течение минуты он не сказал ни слова.
- Ты права, - наконец произнес он, обернувшись к ней. - Мне тысячу раз хотелось, чтобы я мог кому-то рассказать, но… - Он замолк, снова побежденный стыдом и чувством вины.
- Кэл, если ты не можешь говорить об этом со мной, тогда с кем же? Я тоже любила ее.
- Вот именно поэтому! - воскликнул он в сердцах. - Именно поэтому мне так трудно быть честным с тобой. Или с Крисом. Особенно с Крисом.
Кэт задумалась. Потом спросила мягко:
- Почему, Кэл? Почему ты не ожидаешь сочувствия от тех, кто тоже любил ее?
Время пришло. Это должно быть рассказано.
Он повернулся к окну и посмотрел вниз на кампус. Вдруг картина перед его глазами начала расплываться, и только тогда он понял, что его глаза наполнились слезами. На минуту он вцепился в спинку кресла, будто боялся упасть. Воспоминания и чувство вины овладели им, разрывая его изнутри, как сжатый газ, и долго удерживаемое признание наконец вырвалось наружу.
- Потому что, - сказал он, - я убил ее.
В то утро они поднялись поздно - во всяком случае, поздно для них. Обычно они вставали в половине восьмого: Лори - чтобы отправить Криса в школу, Кэл - чтобы отнести кофе в свой рабочий кабинет перед утренней лекцией. Но накануне вечером была вечеринка у Бернеттов, их лучших друзей среди других молодых пар на факультете. Хороший ужин, приятная беседа и наконец, когда все уже были навеселе от выпитого вина, забавная игра в шарады со множеством дурацких интеллектуальных шуток и розыгрышей, популярных в академических кругах. Джей Бернетт, преподававшая литературу и драматургию, загадала фразу: "Кто боится Вирджинии Хэм?", которую Кэл как-то ухитрился донести до членов своей команды за шестьдесят четыре секунды. Поскольку за их сыном присматривал один из студентов-старшекурсников, им удалось побыть в гостях до трех часов утра.
Он вспомнил, как проснулся на следующее утро, в воскресенье, и ощутил, как ее теплая рука легко растирает его поясницу.
- Чудесно, - промурлыкал он в одеяло. Ее рука переместилась ниже, поглаживая его бедра. Он почувствовал на своих щеках прикосновение ее длинных, шелковистых волос и открыл глаза. Опершись на локоть, она смотрела на него сверху, наслаждаясь блаженством, написанным на его лице. Как он любил ее черты, белокурую челку над кошачьими зелеными глазами! Она просунула свою руку между его ног, лаская, затем начала скользить по его телу вниз, и ее голова нырнула под одеяло.
До Кэла внезапно дошло, что телевизор внизу включен, он услышал какой-то диалог о кораблях, испускающих лучи смерти и лазерные пучки, доносящийся через лестничный марш в открытую дверь спальни. Крис смотрел воскресную утреннюю передачу для детей.
- Подожди, милая, - сказал он. - Дай я закрою дверь.
- Не беспокойся, он полностью поглощен своим занятием, - приглушенный голос Лори ответил ему из-под простыни. - Как и я.
Кэл рассмеялся и попробовал расслабиться. Поразительно, насколько застенчивой внешне выглядела Лори и насколько раскованной она могла порой быть в том, что касалось секса. Ему нравилось это сочетание.
- Милая, в любую минуту он может вбежать сюда и попросить завтрак.
- Ты когда-нибудь умолкнешь? - мягко попросила она. - Он уже сам его приготовил.
- Приготовил сам? - Кэл не мог удержаться, чтобы не среагировать на это: важная веха! - С каких пор он уже в состоянии это сделать?
Ее голова и плечи показались из-под простыни.
- Сделать что? Насыпать в чашку кукурузных хлопьев? Добавить немного молока и сахара? Кэл, ему уже шесть лет. Для этого не нужно быть вундеркиндом.
- До меня как-то не доходило, что он уже настолько… независимый.
- В следующий раз он попросит, чтобы у него была своя машина.
- Ты понимаешь, милая, что я имею в виду. Значит, он уже больше не малыш.
Она растроганно улыбнулась.
- Вот именно. - Прижавшись к нему, добавила: - Может быть, поэтому мне так хочется тебя.
- Не понимаю, какая тут связь?
Она нерешительно помедлила с ответом.
- Кэл, давай заведем еще одного ребенка. Мы и так ждали слишком долго.
Время от времени они говорили об этом, затем разговор забывался. Кэл привык, что в экспедициях его сопровождают они оба: и жена, и сын. Новый ребенок означал бы другой образ жизни на два-три года, а может быть, навсегда. Путешествовать так, как они это делали раньше, с двумя детьми было бы невозможно. Хлопот с двумя почему-то в десять раз больше, чем с одним.
- Тогда нас ждут большие перемены, - напомнил он.
- Вот этого ни одной женщине говорить не нужно.
Они еще немного поговорили, но ей не потребовалось много времени, чтобы убедить его, что она готова, что в своем сердце она уже все решила. Она призналась, что уже две недели не принимает противозачаточных пилюль. Она объяснила, что думает не только о себе.
- Если ты на какое-то время прекратишь носиться по свету, то сможешь наконец написать свою книгу. А если бы у Криса была маленькая сестренка, он уже сейчас мог бы там, внизу, готовить ей завтрак, вместо того чтобы торчать перед этим идиотским ящиком и забивать себе голову всяким вздором.
Кэл встал и запер дверь.
После того как они кончили, она нежно обняла его и прошептала:
- Знаешь, я чертовски уверена, что тебе удалось попасть в самую точку.
Крис по-прежнему сидел перед телевизором, когда они спустились вниз, хотя, как с радостью отметил Кэл, он больше не смотрел мультфильмы. Он переключился на другую программу - документальный фильм о редких птицах, некоторые его кадры были сняты на острове Маул.
- Эй, папа, посмотри, мы здесь были! - воскликнул Крис изумленно.
Память мальчика поразила Кэла. Сколько ему было лет, когда они проезжали там? Не больше трех. Кэл стоял рядом с креслом Криса и вместе с ним следил за передачей, когда Лори направилась на кухню.
- Сегодня ты заслуживаешь завтрака, достойного настоящего мужчины, - сказала она Кэлу. - Сок, яичница с ветчиной, тосты и кофе сейчас будут готовы.
Лишь через минуту Кэл сообразил, что тосты из этой программы ей придется исключить. Он любил их к завтраку - У него никогда не было проблем с излишним весом, скорее уж он был чересчур костляв, но он пару месяцев назад купил для дома новый тостер, и у этой чертовой штуковины оказался дефект в механизме выталкивания ломтиков. Каждый третий или четвертый раз от хлеба оставались одни угольки. Кэл собирался вернуть его в магазин, но ему было как-то лень этим заняться, он терпел неудобство и зря переводил хлеб. В прошлую среду, однако, он получил разосланное по почте уведомление от фирмы-изготовителя, в котором было написано, что именно в этой модели был обнаружен конструктивный дефект, и всем покупателям было предложено либо получить свои деньги обратно, либо обменять тостер на новый. В письме также рекомендовалось прекратить пользоваться тостером, поскольку указанный дефект мог привести к поражению током. Кэл упомянул о письме в разговоре с Лори и пообещал заменить тостер в субботу. Но затем, позавчера, он задержался, втянутый в обсуждение диссертаций со своими двумя аспирантами, и забыл об этом.
Он пошел на кухню.
- Лучше обойдемся без тостов, дорогая. Помнишь, это письмо от фирмы.
- Никаких проблем, тосты уже там и прекрасно поджариваются. - Лори протирала шваброй пол на кухне. - Не сваришь ли ты яйца, пока я здесь прибираюсь?
- А в чем дело?
- Похоже, что нашему маленькому кулинарному гению не помешает еще один урок о том, как приготовить чашку кукурузных хлопьев. Половину молока он пролил на пол.
Кэл рассмеялся.
- Ну разве он не умница? Догадался не беспокоить нас по этому поводу.
Он начал класть яйца в кастрюлю, когда почувствовал запах горелого хлеба. Он посмотрел на кухонный стол и увидел, что из тостера идет дым. Лори была ближе к нему, у раковины: она выжимала тряпку.
- Эй, дорогая, у тебя горит, - заметил он.
До этого момента она не видела, что происходит. Повернувшись к тостеру, она дернула вверх рычажок, с помощью которого ломтики вручную выталкивались из прибора.
- О черт! - пробормотала она. - Ручку заклинило.
- Тебе помочь?
- Сама справлюсь, - ответила она.
Что именно случилось в следующие несколько секунд, он знал лишь отчасти. Он слышал звук выдвигаемого ящика, звон столового серебра. На секунду оторвав взгляд от кастрюли, он видел, как она начала шарить вилкой внутри тостера, выуживая подгоревший ломтик. Он снова посмотрел на яйца, уже почти готовые.
И тут он услышал легкий щелчок, как будто что-то лопнуло. Он удивленно оглянулся на звук и увидел, что она замерла в странной позе, наклонившись вперед, ее голова еле заметно подрагивала вверх и вниз, а глаза были плотно закрыты.
Последовал еще один щелчок, и на этот раз он разглядел крохотную синюю искру, проскочившую между гладкой кожей ее живота в том месте, где полы халата разошлись, и металлической окантовкой кухонного стола. Теперь его мозг мгновенно собрал вместе все детали, извлек из памяти нужные факты и вычислил результат.
Босые ноги, влажный пол, мокрые руки, металлическая вилка, спирали под напряжением, изготовитель настоятельно рекомендует воздержаться от какого-либо дальнейшего использования!..
- О Боже! - прошептал он. Он шагнул к ней и сразу почувствовал покалывание через подошву ноги в том месте, где ступня коснулась влажного пятна на полу. Теперь он тоже попал под напряжение. Если он коснется ее…
Прошла ли только еще одна секунда, прежде чем он вспомнил, что полагается делать в подобных случаях, или больше? Больше, больше! Но, черт побери, это ведь было так очевидно!
Он выдернул провод из розетки.
Она рухнула на пол, как поникает флаг, когда вдруг стихает ветер. Встав позади нее на колени, он обхватил ее за плечи и попытался поднять, ощущая лишь вес безжизненного тела. Его пальцы бестолково шарили по ее запястью, ища пульс и не находя его, как он был уверен, только потому, что он не может отыскать нужной точки. Он вскочил и бросился к телефону вызвать "скорую помощь". Позвонив, Кэл беспомощно огляделся и вдруг увидел проклятый тостер. Он схватил его и со всей силы швырнул через всю кухню в угол.
Услышав шум, в кухню прибежал Крис. Он безмолвно замер на пороге.
Но Кэл его не заметил. Он низко склонился над Лори, отчаянно пытаясь каждым своим вздохом, каждым движением вернуть ее к жизни.
После того как он закончил свой рассказ, наступило долгое молчание. Он не упустил почти ничего, лишь самые интимные подробности. Если он хочет, чтобы Кэт поняла, как все это подействовало на него, она должна знать все, должна понять безумие судьбы, как понял его он. Только что они собирались дать начало новой жизни - и вот, минуту спустя, самый росток этого создания был уничтожен. Какая логика могла бы оправдать такое наказание?
- Но почему? - сказала наконец Кэт. - Почему ты винишь себя?
- Почему?! - пораженно повторил Кэл. Похоже, она ничего не поняла. - Бога ради, Кэти, моя жена не умерла от болезни, она не погибла от урагана или от того, что ее сбил поезд. Ее убил электрический тостер! Я знал, что эта штука опасна. Я знал это несколько недель, но не сделал ничего, чтобы отвести беду. Даже после того, как был предупрежден. Я обещал заменить его, но я попросту, как последний дурак, отложил это дело. Я оставил эту штуку подстерегать свою жертву, как иногда шутники ставят ловушку для неосторожного прохожего! - Чувство вины изливалось из него потоком, который он не мог остановить. - И даже тогда у меня была дюжина способов предотвратить это. Если бы я не был столь легкомыслен насчет того письма. Почему я сразу не отнес тостер обратно в магазин? И почему я занимался своими делами, наблюдая, как она жарит тосты? Если бы я сам занялся этим, когда тост начал гореть, если бы я двигался быстрее, если бы…
Вдруг он услышал свой голос, без конца повторяющий одно и то же, все о том же смертельном тостере. Его монолог звучал, как речь безумца.
- Боже мой, кто бы мог поверить, что дело дойдет До этого?! Она умерла, потому что тост подгорел. Как, черт возьми, мне к этому привыкнуть? Безумие… идиотство. Вроде какого-то фильма ужасов по сказке "Красавица и чудовище".
Он рассмеялся, мягко, но с какими-то визгливыми интонациями. Это был приступ истерии. Затем смех сменился рыданиями, и он закрыл лицо руками.
- Послушай, Кэл, - сказала Кэт, - знаю, как это все ужасно для тебя. Ты не можешь удержаться, чтобы не представлять себе эту сцену вновь и вновь, и каждый раз как ты это делаешь, ты говоришь себе, что есть еще что-то, что ты мог бы тогда сделать. Но это не так, Кэл. Все происходит так, как тому суждено быть. Если бы ты мог спасти ее, ты бы это сделал. Это жизнь… это карма, вот и все. Лорино время пришло.
Кэл убрал ладони от лица. Он изумленно смотрел на Кэт, его наставницу, ничем не утешенный в своей печали, а, скорее, отвлеченный от нее.
- Кэти, не можешь же ты и в самом деле верить в это?! Ты что, думаешь, что наша судьба - записана в маленькой черной книжке, которую Бог таскает с собой в кармане? - Он отвернулся. - Если ты хочешь мне помочь, по крайней мере уважай мои чувства. Не думай, что меня можно исцелить, погладив по голове и рассказав пару детских сказок.
- Но я действительно верю в судьбу, Кэл. - Ее голос был мягок, но в нем звучала глубокая убежденность.
Кэл был изумлен. Ему никогда не приходилось сталкиваться с такой Кэт - с женщиной, исполненной благочестия и фатализма. Она была "деятелем" - силой, уверенной в своей правоте и не признающей никаких внешних ограничений. Как могла она принять философию, утверждающую, что люди не властны даже над своими собственными жизнями?
- Я не понимаю тебя, Кэт. Как ты можешь верить в неуловимое, нелогичное, иррациональное?
- Должен ли ученый верить результатам своих собственных исследований? - ответила она вопросом на вопрос.
- И в какой же лаборатории ты проверила существование судьбы?
Кэт улыбнулась.