– Умница, – похвалил Джаныбай. – Я не ошибся в тебе. Но на старости лет ему всё же захотелось доказать самому себе, что он чего-то стоит. Это, – старик указал на стопку бумаги под ногами, – первый и последний роман, написанный им самим. Затем зеркало раскололось, и пленник наконец-то обрёл свободу, но перед тем, как уйти туда, где судить и миловать его будет Аллах, он взял долг со своего тюремщика… Видишь, каждому своё – одним долгожданный покой, другим – бессмертие и слава, третьим – правда, – он улыбнулся и дотронулся до Лениной руки, и вопреки ожиданиям, прикосновение не было противным: так, словно листом бумаги коснулись. – А вот что делать с этой правдой – решать уже тебе.
Помолчали. Теперь Лена понимала, что спит: сквозь сон она слышала, как капает на кухне вода, как сопит муж – впервые за неделю он перестал храпеть, и боялась, что сон оборвётся, а главного она так и не успеет ни сказать, ни сделать.
– Я знаю, чего точно не хочу, – сказала она. – Не хочу быть ручкой, которая допишет чужую книгу. Утром пойду в издательство и откажусь, а если будут давить – напишу заявление и пойду куда глаза глядят. Авось не пропаду. Но знаете…, – Лена вздохнула и произнесла: – Я бы очень хотела увидеть, чем всё закончится. Вот и всё.
– Так я и думал, – сказал Джаныбай, и, повинуясь его жесту, на ладони Лены опустился исписанный лист.
Приглашение на губернаторский бал стало для Ив неожиданностью.
Вынув из почтового ящика плотный белый конверт с гербовой печатью, она сперва решила, что это чья-то шутка или ошибка, и убрала приглашение в стол. Однако за день до праздника ей позвонил организатор и напомнил, что бальное платье обязательно.
Ив узнала организатора по голосу: пару месяцев назад брала у него интервью для газеты. Что ж, значит, не шутка. В шкафу, зачехлённое, висело её платье с институтского выпускного вечера: голубое со шлейфом, открытой спиной и россыпью страз на лифе. Ив с удовольствием примерила его, отметила, что нисколько не поправилась за несколько лет, и позвонила знакомой парикмахерше: заказать причёску.
В назначенный час Ив вошла в сияющий огнями бальный зал, и на мгновение застыла, удивлённая и счастливая. Восторженно и радостно гремела музыка, мелодичным облаком висела звенящая речь гостей, обнажённые плечи дам словно отражали сверкание множества свечей, искрились бриллианты на шеях и в запонках, а по паркету скользили лёгкие, невесомые пары, напоминавшие ярких тропических бабочек. Казалось, ещё немного – и они оторвутся от пола и взлетят, чтобы продолжить танец под прозрачным потолком, где уже видны первые звёзды. Я словно ребёнок, который попал в сказочный дворец, подумала Ив, и мой праздник только начинается.
– Мадемуазель, – обратились к ней.
Ив обернулась. К ней обращался молодой военный в белом парадном мундире – сильный, стройный, подтянутый. На груди у него красовались ордена; Ив подумала, что такого Эдуарда она не знала – за два военных года юнец исчез, остался мужчина, и может быть, ей стоит его узнать получше.
– У вас замечательные стихи, – сказал Эдуард, но не удержал строгого форса и улыбнулся. – Ив… Знаешь, я хотел тебе сказать…
– Не говори ничего, – ответила она, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. – Давай потанцуем.
И взяла его за руку.