Мне еще раньше пришло в голову, что кладовка под лестницей, где Пардон хранил всякую полезную всячину, вроде запасных лампочек и мощного пылесоса для уборки коридоров, являлась прекрасным местом для временного хранения его неприкаянного тела. К тому же у меня совершенно случайно имелся ключ - Пардон сам дал мне его три года назад, когда единственный раз на моей памяти взял отпуск. Тогда он отправился на автобусе в Канкун с экскурсионной группой, большую часть которой составили жители Шекспира. Пока он отсутствовал, я взяла на себя труд убирать в коридорах, протирать застекленную заднюю дверь, следить, чтобы на парковке у дома не валялся мусор, а также направлять жалобы жильцов соответствующим ремонтным рабочим. Вручив мне тогда ключ, Пардон так и не потребовал его назад, вероятно, прогнозируя для себя другие турпоездки.
Как бы там ни было, такая суета по поводу собственного здоровья в конце концов оказалась небеспочвенной. Врач в Литтл-Роке предупредил мистера Элби, что его сердце не совсем в порядке, и тогда Пардон навсегда зарекся от путешествий из страха, что где-нибудь за границей с ним может случиться приступ. Впрочем, он без устали показывал желающим свои канкунские снимки, клятвенно заверяя, что едва разминулся со смертью.
Все доверенные мне ключи я помечала кодом собственного изобретения. Допустим, у меня украли бы связку. В этом случае я никак не желала бы, чтобы вор смог забраться в квартиры и офисы моих клиентов. Сам код был незамысловатым: я просто брала каждую предыдущую букву по алфавиту, поэтому на ключе от кладовки Садовых квартир Шекспира на полоске клейкой ленты жирно написала черными чернилами: "РИЧ".
Подбросив и правой рукой поймав связку с ключами, я все еще колебалась, заглядывать в кладовку или нет, но все же решилась - да, заглядывать! Исчезновение и повторное появление трупа Пардона, его окончательное обретение в парке, куда он попал не без помощи моей тележки, разожгли во мне любопытство и гнев. Прежде всего это событие приоткрыло неизведанные глубины в характере одного из моих довольно близких знакомых, поскольку я не решилась бы оспаривать тот факт, что убийцей мог стать только обитатель этого дома. Я и сама не знала, когда пришла к этому выводу, но полностью все уразумела, лишь вставив и провернув ключ в замочной скважине.
Я заглянула в кладовку. Поскольку вход в нее расположен прямо в вестибюле, а потолком служит лестничный пролет, то слева она гораздо выше, чем справа.
Я потянулась к шнурку, свисавшему с голой лампочки на потолке, но едва успела коснуться его, как кто-то за моей спиной пробасил:
- Что вы здесь ищете, мисс Лили?
Я непроизвольно ахнула, но в следующее же мгновение узнала обладателя голоса и обернулась. За мной стоял Клод Фридрих. Я пытливо уставилась в его широкоскулое лицо.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? - осведомился он.
- Боже праведный, где же вы были? - сердито спросила я, разозлившись на себя за то, что не услышала шагов, и на него - за то, что испугал меня.
- В квартире Пардона.
- Подстерегали кого-нибудь?
Я увидела, что разгневать его, чтобы отбить охоту к расспросам, мне нипочем не удастся.
- Обследовал место преступления, - добродушно пояснил Фридрих. - Пытался уяснить - как и вы, очевидно, тоже, - каким образом один свидетель видел труп на диване в половине пятого, когда другой говорит, что в три часа диван был свободен, хотя в квартире, судя по описанию, произошла драка.
- Пардон мог умереть не сразу, - предположила я, сама изумляясь простоте, с которой выкладывала полицейскому все, что было у меня на уме.
- Да, при более слабом ударе, конечно… - Фридрих тоже удивился, а заодно обрадовался и медленно встряхнул седеющей шевелюрой. - Но от такого мощного удара по горлу он довольно скоро задохнулся бы.
Тут он поглядел на мои руки - незанятые, поскольку, открывая дверь в кладовку, я поставила контейнер на пол. Руки у меня были с виду сухие и жилистые - сильные.
- Я могла бы убить его, но не сделала этого. Мне незачем.
- А если Пардон проговорился вам, что хочет разболтать всем в городе историю о ваших плохих временах?
- Он о них понятия не имел. - Я пришла к такому умозаключению сегодня утром. - Вам ведь известно, какая была натура у Пардона. Он хотел знать все обо всех и душу бы вытряхнул у того, про кого ему удалось что-то пронюхать. Он был бы рад посочувствовать мне из-за того случая. Но никто ничего здесь не знал до тех пор, пока вы не позвонили в Мемфис и не оставили досье лежать без присмотра.
Вот чем еще мне предстояло заняться лично - выяснить, кто из полицейского участка растрепал про меня и кому именно. Я была готова поклясться, что, кто бы ни подбросил наручники и пистолетик на лестницу к Дринкуотерам, значимость для меня этих вещиц он уяснил от чрезмерно болтливого служителя правопорядка.
- Возможно, тут вы правы, - согласился Фридрих, приятно удивив меня в ответ на мою недавнюю откровенность. - Я сейчас с этим разбираюсь. Стало быть, вы решили осмотреть кладовку, чтобы проверить, не здесь ли прятали труп?
От резкой перемены в разговоре я сморгнула. Вероятно, Фридриху был неприятен мой намек на недостаточную секретность в работе полицейского управления.
- Да. - И я объяснила, каким образом ко мне попал ключ.
- Что ж, давайте посмотрим, - предложил Фридрих, нарочитая коммуникабельность которого была мне подозрительна.
- Вы же уже смотрели, - заметила я ему.
- Вообще-то, нет. Связка ключей Пардона куда-то запропала, а ломать дверь мы пока не стали. Сегодня утром должен был подойти слесарь и вскрыть замок, но благодаря вам городское управление Шекспира сэкономило энную сумму. Мне и в голову не приходило спросить, есть ли у вас ключ от кладовки.
Мне показалось, что сейчас не лучший момент для признания шефу полиции в том, что у меня также имелись ключи от парадного и черного входов в их дом.
- Почему же вы не обратились к Норвелу Уитбреду? - поинтересовалась я. - Раз в неделю по утрам он ведь работает у Пардона…
- Он сказал, что ключа у него нет. Мне же кажется, что Пардон и не доверил бы ключ такому, как Норвел. Скорее всего, он сам открывал ему кладовку в случае необходимости.
Я меж тем пыталась увязать пропажу связки ключей домовладельца с прочими обстоятельствами его загадочной кончины. Фридрих обошел меня, потянул за шнур и осмотрелся. Яркий свет проникал во все углы крохотного помещения. Пардона, несмотря на его прочие недостатки, нельзя было упрекнуть в неоправданной экономии электроэнергии.
- Здесь все так, как было всегда? Что скажете? - спросил меня Фридрих, когда мы осмотрели кладовку вдоль и поперек.
- Да, - слегка разочарованная, призналась я.
На полках в глубине слева в стройном порядке были разложены предметы первой необходимости: мешки для мусора, запасные лампочки, чистящие средства, а также прочие мелочи, которые, по мнению Пардона, могли когда-нибудь еще пригодиться, к примеру мышеловки, вазы, дверная ручка, подпорка, используемая всякий раз, когда чистили ковер в вестибюле и потом проветривали его, распахнув парадный вход настежь. Справа в кладовке хранился внушительных размеров пылесос. Он был уже устаревший, но очень мощный, стоял на своем привычном месте, а его шнур был уложен с невероятной тщательностью. Это свидетельствовало о том, что последним коридор убирал не Норвел.
"Ему бы ни за что так красиво не смотать", - подумала я, любуясь аккуратными кольцами.
Как бы там ни было, именно Норвелу Пардон поручил обеспечивать чистоту в их доме.
Фридрих тем временем вдумчиво и внимательно изучал содержимое полок, очевидно мысленно составляя поштучную опись всех хранившихся в кладовке предметов. Я слегка потянула его за рукав, но тут же пожалела об этом и извинилась.
- Д-да?.. - рассеянно спросил Фридрих.
- Посмотрите на шнур пылесоса. - Я дождалась, пока он уделит должное внимание моей просьбе, и пояснила: - Пылесос сюда убирал не Норвел, а кто-то другой, хотя заниматься этим должен именно он. - Я высказала полицейскому свои соображения, которые его, кажется, слегка развеселили.
- Значит, по форме колец этого шнура вы можете сделать предположение, кто его сматывал? - с улыбкой спросил шеф полиции.
Я вдруг почувствовала, что он легонько тычет меня в ногу. Хо-хо…
- Да, могу! Я видела, как прибирал пылесос сам Пардон. Это, похоже, его работа. Каждый понедельник с утра Норвел должен пылесосить ковры в коридорах, протирать застекленные двери, подметать дорожку перед домом, а сзади собирать мусор с парковки. А в этот понедельник он, судя по всему, отлынивал от своих обязанностей.
- Как много может рассказать обычный пылесос!
Я сдержала раздражение и безразлично пожала плечами, затем сняла со связки ключ от кладовки и молча отдала его Фридриху. Полицейский не успел ничего сказать, как я уже подхватила свой контейнер и размашисто зашагала к выходу из здания, мгновенно выкинув из головы и Фридриха, и наш разговор. Я пыталась вспомнить, зачем мне нужно было зайти домой, но не могла - обедать мне почему-то расхотелось. Наверное, следовало сразу ехать к Уинтропам…
Но на моем пути возникла новая помеха. Кто-то припарковал машину на подъездной аллее, преградив выезд моему "скайларку", стоявшему под навесом, и теперь небрежно опирался на его капот. Сердце в моей груди екнуло: я узнала Маршалла.
Я смущенно приблизилась, не зная, что нужно делать и говорить в таких случаях, чувствовала только, как пылают у меня щеки. Он взял у меня контейнер, поставил его на землю, утянул меня за руку под навес и там обнял за талию. Через секунду и я обвила руками его шею.
- Я не мог позвонить тебе, - шепнул он мне на ухо. - Не знал, как говорить с тобой по телефону. Я и сейчас не знаю, что сказать тебе…
Если уж он не знал, то мне и подавно не стоило испытывать судьбу. Мне были приятны его объятия, но не нравилось, что мы стоим под навесом, на всеобщем обозрении. Хотя опьянение близостью Маршалла, его столь памятный запах и прикосновения понемногу ослабили мои тревоги. У меня начала кружиться голова. Он провел языком по моим губам.
- Маршалл, мне надо на работу, - с трудом выговорила я.
Седака слегка отстранился, пристально посмотрел мне в лицо и спросил:
- Лили, ты отвергаешь меня, потому что я тебе не нужен? Ты жалеешь о вчерашнем?
- Нет! - Для убедительности я помотала головой.
- Тебя мучают воспоминания о том происшествии с тобой?
- Н-нет… - Я помолчала. - Но, знаешь, один успешный половой акт не спасает от боязни нового изнасилования. Мне существовать с этим всю оставшуюся жизнь.
Меня не назовешь безотказной женщиной, и далеко не всегда я настроена дружелюбно. Если до Маршалла это еще не дошло, то теперь с моими особенностями ему придется считаться.
- Честно, мне и самой очень жаль, но уже пора к очередному клиенту, - прозаически призналась я.
- Лили, - вымолвил он нежно, будто даже называть меня по имени доставляло ему наслаждение.
Поникнув головой, я смотрела в ту точку, где соприкасались наши груди, потом подняла на него глаза. Он приник губами к моим.
Я ощутила готовность его плоти и взмолилась извиняющимся тоном:
- Только не сейчас!
- Сегодня вечером, после занятия?
- Хорошо…
- Смотри, ничего не ешь - мы что-нибудь сообразим у меня.
Я в любом случае никогда не ужинаю перед ритмикой, поэтому кивнула и улыбнулась ему. Промелькнувшая по улице красная машина напомнила мне о беге времени. Подняв руку за спиной Маршалла, я взглянула на часы, от души мечтая о возможности позвонить Уинтропам и сказаться больной. Но этот мужчина был в моей жизни аномалией, а работа - нормой.
Как бы там ни было, я начала питать надежду на то, что с Маршаллом наконец почувствую себя такой, какая есть. Прежняя Лили из города Мемфиса, девица с русыми локонами, которая после двадцати минут на беговой дорожке судорожно пыхтела и задыхалась, никогда не решилась бы на то, что проделала с Маршаллом нынешняя натренированная блондинка. От моей ласки трепет прошел по всему его телу.
- Ты сама не представляешь, что творишь, - признался он, когда к нему вернулся дар речи.
Я поняла, что Маршаллу тоже есть что рассказать мне.
- Если у тебя точно не найдется сейчас десяти минуток, то придется мне, видно, ждать до вечера, - на пределе дыхания вымолвил он. - Сегодня на занятии не буду вступать с тобой в спарринг!
При мысли о любовных корчах Маршалла, сопровождающих блокировку моих ударов, я невольно улыбнулась. Видя мою реакцию, он сам в голос расхохотался.
- Пока, - сказала я, отчего-то внезапно застеснявшись, осторожно высвободилась из его объятий и пошла к своему "бьюику", а он - к своей "тойоте".
Взглянув ему вслед, я невольно залюбовалась его широкоплечим силуэтом и ладным задком.
Я настолько привыкла к тому, что мои планы на вечер ограничивались очередной порцией библиотечного чтива или взятым напрокат фильмом, что, следуя знакомым маршрутом к очередному месту уборки, я прямо-таки терялась в мыслях. После занятия я вся вспотею… Можно ли будет у него принять душ? Захочет ли он, чтобы я осталась на ночь, или мне придется ехать домой? Где мне припарковать машину? Мое посещение съемной квартиры Маршалла никого не должно касаться. Я очень оберегаю свою частную жизнь.
Поспешно вылезая из машины, которую припарковала у черного входа дома Уинтропов, я уличила себя в радостном предвкушении, смешанном со страхом. Но больше всего меня одолевала неопределенность - чувство, несовместимое с удовольствием. Столкновение с таким количеством перемен в жизни было для меня внове. Впрочем, все это я должна была отодвинуть подальше, на край сознания, и приступать к работе.
Я вошла, заперла за собой дверь и осмотрелась в кухне. Чувствовалось, что здесь недавно побывала кухарка Эрлин Поффард. Стол был вытерт начисто, а мусорный бак под мойкой полон. Эрлин наведывается к Уинтропам дважды в неделю и готовит столько еды, чтобы хватило на ужины до следующего ее прихода. Я ни разу не встречалась с ней лично, но составила о кухарке представление по результатам ее труда. Все свои блюда Эрлин снабжает ярлычками, всегда складывает мусор в мешки, сама моет, сушит и убирает в шкафы посуду. Мне лишь остается время от времени протирать снаружи микроволновку и дверцу посудомоечной машины, потом пройтись разок шваброй - и кухня в порядке. Впервые за все время меня посетила мысль, что неплохо было бы познакомиться с этой Эрлин. Возможно, ей и самой интересно узнать меня поближе.
Годами сформированная привычка взяла свое, и я споро принялась за работу. В этот день мне было особенно невыгодно опаздывать на занятие. Я горела желанием поскорее увидеться с Маршаллом-любовником, и мне очень не хотелось, чтобы Маршалл-сэнсэй сверкнул на меня укоряющим взором, как было в прошлый раз.
Вытерев везде пыль, я достала из кладовки швабру, и в этот момент щелкнул дверной замок.
- Привет, Лили! - раздался в прихожей знакомый фальцет.
- Привет, Бобо, - откликнулась я, напоминая себе, что надо попросить у Бини новую швабру.
- Эй, а что там с тем стариканом, которого убили где-то в твоем районе? - спросил приближающийся голос.
Я покосилась через плечо. Опиравшийся на мойку юноша - вернее, верзила под два метра ростом - в обрезанных джинсах и в рубашке от "Умбро" выглядел очень живописно. Ухмылка выдавала его возраст, зато все прочие части тела были вполне взрослыми. Если я прибираюсь у Уинтропов, то отвечаю и на телефонные звонки. Летом абсолютное большинство их адресовано именно Бобо. Разумеется, у него есть свой мобильник, но номер он дает только закадычным друзьям - к вящему неудовольствию матушки.
- Он умер, - отрезала я.
- Ничего себе ответ! Давай-ка, Лили, выкладывай все, что ты об этом знаешь!
- Ты сам слышал ровно столько, сколько и я!
- Правда, что кто-то позвонил старику Клоду Фридриху, пока он дрыхнул у себя дома, и подсказал, где лежит трупак?
- Ага.
- Вот-вот, об этом-то ты мне сейчас и расскажешь!
- Ты и так все знаешь, Бобо. - Мое терпение понемногу улетучивалось.
- Лили, хоть какой-нибудь завалящий секрет! Ты наверняка в курсе того, что не попало ни в одну газету!
- Вряд ли.
Бобо любит поболтать, и если ему в этом потворствовать, то он готов слоняться за мной по всему дому.
- Сколько тебе лет? - спросила я.
- Я уже совершеннолетний! Мне семнадцать, - с гордостью заявил он. - Вот почему я сегодня пораньше из школы. Лили, будешь скучать по мне в следующем году, когда я уеду и поступлю в колледж?
- Ты и сам догадываешься, Бобо. - Я достала из кухонного шкафчика средство "Лоск и блеск" и пустила в раковину горячую воду. - Мне придется запрашивать с твоих родителей гораздо меньшую сумму, потому что уже не надо будет чистить и прибирать за тобой.
- Кстати, Лили… - Он почему-то осекся.
Подняв голову, я увидела, что юнец весь зарделся. Воздев брови в знак того, что жду завершения признания, я разбрызгала по полу немного моющей жидкости. Горячая вода уже набралась. Я выжала швабру и начала протирать пол.
- Когда ты в прошлый раз убирала мою комнату, случайно не находила… одну вещь… интимную?
- Презерватив, что ли?
- Э-хм… Да. Ага. - Бобо рассматривал что-то очень занимательное в районе своей правой ноги.
- Угу.
- И что ты с ним сделала?
- Ты о чем? Выкинула, конечно! А ты ожидал, что я положу его на ночь себе под подушку?
- А ты… не говорила ничего моей маме? Или папе?
- Это не мое дело, - буркнула я, отметив про себя, что Хоувелл Уинтроп-младший решительно уступает супруге первенство в списке людей, которых боится их сын.
- Спасибо, Лили! - с восторгом воскликнул Бобо.
Он даже на секунду решился взглянуть мне в глаза - бравый молодчик, скинувший с плеч тяжкий груз.
- Используй их и дальше.
- Что? А… Конечно.
Бобо покраснел еще сильнее, хотя, казалось бы, больше было некуда. Потом он ушел, силясь произвести впечатление крайней беспечности, позвякивая ключами и насвистывая, унося в себе приятное ощущение от разговора о сексе с взрослой женщиной. Я была уверена, что в дальнейшем он будет осмотрительнее при хранении личных вещей, что само по себе очень неплохо.
Убираясь у Уинтропов, я неожиданно для себя стала напевать, хотя несколько лет обходилась без этого. Иногда наедине с собой я пою церковные гимны, а знаю я их бессчетное количество. Уже не упомню, сколько месс я высидела в церкви, куда нас с Вареной водили родители, - всегда на одной и той же скамье, пятой слева от центрального прохода. Мне вдруг припомнились и мятные леденцы, которые мама носила с собой в сумочке, и карандаш с блокнотом, которые папа давал мне, чтобы порисовать, если я становилась слишком непоседливой.