Он подрулил к "фольксвагену" не спеша, давая понять, кто здесь хозяин. Приготовил "корочку", чтобы показать ее в окно. Стекло опустилось, майор поморщился, когда на руку ему упала ледяная капля. Рука мгновенно покрылась гусиной кожей. Майор увидел, как открываются дверцы и появляются ребятки в форме ВДВ. Да, таких наглых рях он еще не видел в жизни, хотя перед его глазами за годы службы в ГРУ прошла отменная коллекция подонков. На одном голубой берет сидел как-то странно…
– Освободите проезд, – приказал он.
Тот угонщик, что сидел на водительском месте, уже вышел из тачки и стоял, лениво облокотившись на крышу машины – черную и блестящую, как новая галоша. Словно и не лупасил по мосту ливень, а ярко пригревало солнышко. Второй так же расслабленно сидел боком на переднем кресле.
– Нам кое-что нужно, – сказал стоящий.
– Обойдетесь, козлы, – отрезал Варламов. Из кармана он извлек офицерскую книжку и предъявил ее в развернутом виде. – Читать умеете? Так что читайте и пиздуйте отсюда. Я из ГРУ.
– Иди ты! – притворно удивился сидящий. – А я из МОССАДа.
Майор понял, что это не шутка только тогда, когда заметил ствол пистолета с глушителем.
То есть слишком поздно.
* * *
Верещагин видел, как майор запрокинул голову и мозги специального назначения брызнули во все стороны. Резун чертыхнулся и рванул застежку кобуры.
Сейчас, подумал Верещагин, надо попробовать двинуть ГРУшника в висок и отобрать шпалер.
Надо попробовать.
Он знал, что не получится. И все же попробовал. И не особо удивился, когда Резун перехватил его руку и почти небрежно двинул ему локтем под ребра.
Воздух обрел консистенцию и вкус силикатного клея. В голову уперлось железное, твердое и холодное.
– Твою мать, – сказал ГРУшник, – твою мать, твою мать… Что же делать… Ану, вылезай!
Резун выволок пленника из машины и, прикрываясь его телом, сделал шаг назад. Налетчики обходили машину с двух сторон. Резун отступал, пока не уперся спиной в трейлер.
– Отпусти его, – сказал один из них, со странно сидящим беретом. Берет сидел так из-за длинных волос, схваченных в пони-тейл на затылке. – Оставь его нам, садись в машину и уматывай.
– Иди на хер, – ответил Резун. Единственной гарантией его жизни был заложник.
– А если он сам нам не нужен? – как-то вкрадчиво спросил волосатый. Другой, стриженный так коротко, что можно было назвать его и бритым, осторожно лавируя между машинами, обходил сбоку. – А вдруг нам просто надо, чтобы он не попал в Москву? Положим вас обоих, и все.
ГРУшник усмехнулся. Такими обещаниями не бросаются, их сразу выполняют.
– Валяйте, – бросил Резун. – А я посмотрю.
Это не КГБ. Люди из КГБ действительно изрешетили бы их обоих здесь. Но если не КГБ – то кто?
Беляк не пробовал вырваться или напасть, он отступал, закрывая Резуна собой, так как, похоже, сообразил, что теперь они в одной лодке.
– Мужик, мы не хотим крови. Отпусти его – и мы уйдем. Попробуешь упрямиться – получишь пулю.
Хороший русский язык, но интонации не наши. ОСВАГ? Вряд ли, похоже на питерский акцент. Тогда кто?
– Ты вообще поосторожнее со своей пушкой, – продолжал волосатый. – Вот, смотрю, весь люфт на спуске выбрал – разве это дело? Ты же можешь нечаянно выстрелить человеку в голову. А если ты нечаянно выстрелишь человеку в голову, я обижусь. А когда я обижаюсь, я начинаю палить куда ни попадя.
Так, хорошо. Парни блефуют, и убивать его пленника никто из них не собирается – ни волосатый говорун, отвлекающий внимание, ни молчаливый бритый убийца. Резун на всякий случай отпустил немного спусковой крючок. Если крымец нужен им живым, его смерти не простят.
И не допустят.
…Что это за типы – Артема не интересовало. Но он не хотел попадать к ним в руки. Он вообще не хотел попадать ни к кому в руки.
Он был все еще слишком пьян, чтобы разобраться в ситуации. Но от людей в советской форме он не видел за последнее время ничего хорошего и испытывал к ним сильную неприязнь. Конечно, в Москву его везли не на пряники, но и нападающие казались тем самым хреном, который не слаще редьки.
Холодные струи дождя делали свое дело: он трезвел достаточно быстро, чтобы начали слушаться руки и ноги.
Ему стало весело. Отвратительное веселье человека, который понимает, что вряд ли положение сможет ухудшиться – хуже вроде некуда. Веселье висельника.
– Ты, стой на месте! – крикнул Резун бритому. – Или я стреляю!
– Валяй, – так же равнодушно ответил волосатый. – А мы посмотрим.
Патовая ситуация.
Резун посмотрел в глаза волосатому. Окинул мгновенным взглядом бритоголового. Тот тщательно выцеливал его голову, но не стрелял – боялся попасть в заложника.
Однако рано или поздно патлатый отвлечет его внимание и бритый выстрелит. Капитан ГРУ Виктор Резун ужасно не хотел умирать, пройдя земную жизнь только до половины. Этот мир забит подонками, которым отлично подошла бы квартирка площадью в два квадрата, почему же он, отличный парень Володя Резун, должен занять их место? Сознание вселенской несправедливости пронзительно визжало в мозгу, мешая соображать. Еб, должен же быть какой-то выход!
И тут крымский офицер совсем сдал. Повис на Владимире мертвым грузом, обоих сразу же повело в сторону. Мужчина весом в семьдесят пять килограммов не кажется крупным, пока его не нужно удерживать одной рукой. Резуну пришлось опуститься на колено, чтобы не потерять "живой щит".
Ах ты, черт! Будь трижды проклят тот час, когда Володю осенила гениальная догадка насчет телевышки. Будь проклят тот день, когда он попал в этот Крым! Будь проклят этот человек!
– Я убью его, – безнадежно сказал Владимир. – Один шаг, и я стреляю! Бросайте оружие!
Корниловец, заваливаясь набок, выскальзывал из захвата.
– Верещагин! Верещагин, сволочь, очнись! Не смей терять сознание! Очнись, падла, застрелю!
Капли вбивали в землю. Перспектива была задернута плотным хрустящим целлофаном. Белой трещиной прошла молния – никак Господь снимал батальные сцены с фотовспышкой. Шандарахнуло… Люблю, блядь, грозу в начале мая… В конце апреля… Нет уж, ну ее – весной…
Ах, гадство!
Привычной тяжести ножа на левом бедре не было. Боковым зрением Владимир уловил блеск клинка: Верещагин отводил руку для удара, который нельзя было парировать, от которого некуда было уклониться.
Резун поднял "макар" и пальнул в бритоголового. Длинноволосый выстрелил одновременно с ним, бритый упал, перекатился, снова прицелился – из-за машины. Одновременно Верещагин ударил ножом туда, где, по его расчетам, должна быть голова Резуна. Слишком слабый и медленный удар, чтобы достичь цели. Достаточно опасный, чтобы заставить Владимира отклониться и едва не попасть под вторую пулю. Корпус фургона украсился дыркой, капитан ГРУ временно оглох на одно ухо.
Он треснул крымца рукоятью пистолета по башке, рассчитывая, что тот потеряет сознание. Черта с два. Пьяному море по колено. Верещагин скверно захихикал и снова ударил ножом назад, через свою голову.
Еще два выстрела. Две дыры в фургоне – справа и слева от головы. Дикая боль в левом бедре. Нож полоснул резко, но, по счастью, неглубоко… Резун вскрикнул сквозь прикушенную губу, выпустил очередную пулю в белый свет, как в копеечку… Верещагин еще раз полоснул его ножом – не глядя.
– Сволочь! – заорал Резун, – Прекрати! Перестань, гад, застрелю нахуй!
– Давай! – крымец засмеялся. – Давай, стерво! Или я сам тебя убью, давай!
Новый удар… Резун почувствовал слабость во всем теле… Идиотская ситуация: его, скованного с заложником одной цепью, отстреливающегося от двоих налетчиков, этот заложник кромсает везде, где может дотянуться… Этому психу все равно, жить или подохнуть. А ему, Резуну, не все равно! Владимир увидел, как густо окрашивается киноварью лужа, в которой они стоят, и понял, что дело плохо. Это кровь. Его кровь уходит в дренажную систему, и сейчас его убьют из-за этого придурка, и…
– Я сдаюсь! – заорал он. – Хватит, я сдаюсь!
– Я не сдаюсь, – беляк опять ударил его ножом. – Слышишь, гебист?
– Мы не из КГБ, мужик! – быстро заговорил волосатый. – Оставь режик в покое. МЫ НЕ ИЗ КГБ!
– А кто ж вы? Добрые самаритяне?
– Угадал, капитан. Самаритяне. Такие добрые, что дальше некуда…
– А я – Джин Келли? Эй, гражданин капитан, я похож на Джина Келли?
– Мужик, ну что мне, штаны снять, чтоб ты поверил? – разозлился патлатый. Резун решил сыграть ва-банк. Но для этого ему нужно было освободить руку. Освободить можно было только одну – ту, в которой пистолет.
– Я сдаюсь в плен Вооруженным силам Юга России. Я сдаюсь тебе, Верещагин, слышишь?
– Слышу. Только я по четвергам пленных не беру.
– Хватит полосовать меня ножом, сволочь! – Он бросил на землю пистолет, освободилась правая рука, и Резун попытался отобрать нож. – Ты обязан взять меня в плен! Ты не можешь меня убить!
– Это почему же? – спросил Верещагин.
Резун оскалился:
– Потому что я только что спустил ключ от этих наручников в дренажный люк, мудаки! И если вы меня убьете, вам придется тащить мой труп на цепочке.
– Мы поступим проще. Увезем его на машине. – Налетчики перестали прятаться и подошли вплотную.
– И что вы объясните советским военным патрулям? Откуда у вас в машине покойник? И почему в наручниках?
Верещагин повалился на землю, придавив Резуна своей тяжестью, поднял нож.
– Мне плевать, что они объяснят военным патрулям, – выдохнул он. – Мне вообще на все плевать. Просто очень хочется распанахать тебе горло. Есть у меня причины этого не делать?
Резун понял, что спасение своей жизни беляк ценит невысоко. Справиться с ним – раз плюнуть, но пока он сверху, "самаритяне" стрелять не будут. Ответ вынырнул быстро и сам собой:
– Есть. Я владею айкидо. В совершенстве.
За следующую секунду он пережил весь запас острых ощущений на десять лет вперед. Острие ножа вдавилось в кожу на его горле, и стоило беляку налечь на рукоятку, хотя бы случайно, все – не жди меня, мама, хорошего сына.
Это мгновение продолжалось… Продолжалось… Продолжалось… И наконец закончилось.
– Этот человек – мой пленный, – объявил Верещагин громилам, опуская нож и поднимаясь на колени. Резун тоже встал – лежать спиной в луже было как-то неловко.
Бритый явно не желал соглашаться с белогвардейцем. Со словами "кибэнэ мат!" он сделал шаг вперед, схватил Резуна за скованную руку и, не слушая двойного протестующего вопля, выстрелил в цепь наручников.
На вылете из ствола пуля "Дезерт Игла" развивает усилие в 218 килограммов, но запорожский завод "Днепроспецсталь" в очередной раз оправдал доверие, которое возлагало на его продукцию военное ведомство СССР. Резун и Верещагин, скованные одной цепью, грохнулись на асфальт, столкнувшись плечами.
– Су-у-ука! – в унисон простонали корниловец и офицер ГРУ. Длинноволосый скорчился от смеха, придерживаясь за ближайшую машину.
– Дебил, что ты ржешь, больно же! – Резун опять поднялся, помог встать Верещагину. – Дайте мне хоть паршивую закрутку, кровь-то идет!
– Если мы притащим ГРУшника на веревочке, я даже не знаю, что нам скажут, – пожаловался патлатый, снимая ремень. – То ли медаль дадут, то ли выебут и высушат.
Владимир перетянул бедро ремнем. Беляк, полулежа на "рено", глотал воду, бежавшую струйкой из желобка на крыше машины.
– Сколько ты в него влил? – поинтересовался "самаритянин".
– Двадцать кубов… – ответил Владимир.
– Палач…
– Spirit is strong, and flesh is weak, – сообщил Верещагин.
Бритоголовый обыскал тело Варламова, рассовал по карманам трофеи – документы и оружие, – потом занялся "рено": пошарил в багажнике и нашел пластиковый пакет с курткой, бронежилетом, поясом, оружием и браслетом Верещагина. Эти вещи тоже перекочевали в "фольксваген".
Волосатый покачал головой.
– Видал я, как людей берут на пушку. Но чтобы сдавались на пушку – такого я не видел. Цирк, да и только. Мужик, ты уверен, что он тебе нужен?
– Да…
– Так, давай к машине. А то ты сейчас сознание потеряешь.
Верещагину, похоже, понравилась идея потерять сознание. Он сделал шаг к "фольксвагену", не устоял на ногах и опять завалил Резуна. Владимир, поднимаясь, ругнулся от всей души – похоже, основную работу по транспортировке этого тела придется делать именно ему. Раненому. Зараза чухонская этот Ныммисте…
– Мужик! – окликнул крымца патлатый "самаритянин". – Эти лужи не стерильны, между прочим! А у тебя кровь! Так что кончай валяться…
"У него, значит, кровь, – скрипнул зубами Владимир. – А у меня что, антифриз?"
Крымец не отозвался и не шевельнулся.
– Мужик!!! – "Самаритянин" рухнул возле него на колени, приподнял за плечи. – Очнись! Вставай, некогда валяться, сматываться надо!
Беляк не реагировал.
– Давай тащи его! – рыкнул волосатый на Резуна.
Вдвоем они вперли Верещагина в "фольксваген", набросили ему на плечи окровавленную, но сухую корниловскую куртку. Завелись, рванули, разбрызгивая лужи. Опять началась карусель по симферопольским улицам.
– Патруль, – ровным голосом сообщил бритый через пять минут.
– Вижу, – волосатый покосился в сторону Резуна. – Доставай свою "корочку".
Поперек улицы стояла БМД. Перед ней – двое "голубых беретов", делавших автоматами совершенно недвусмысленные жесты.
– Ты главный, – быстро сказал "самаритянин". – Мы везем в Москву пойманного диверсанта. Одно лишнее слово – и в тебе пуля.
– Холоднокровнее, Беня, – сквозь зубы бросил Резун. И по лицу патлатого понял, что попал в яблочко.
Они притормозили. Резун открыл окно, развернул корочку.
– Капитан Владимир Резун, ГРУ, – сказал он. – Следуем в аэропорт, везем пленного диверсанта. Пропустить немедленно.
– Ага, – сказал начальник патруля, какой-то лейтенантишка, не соизволивший даже представиться. – Выметайтесь из машины быстро!
– Что? – У Резуна аж нутро затрепетало от ярости. – Да ты кто такой?
– Дырку тебе в башке сейчас сделаю – тогда поймешь! – заорал лейтенант. – Вылезайте все на хер отсюда, нам машина нужна!
Не те были условия, чтобы качать права. Машину окружили со всех сторон, наставив на нее автоматы.
Пришлось выбираться. Владимир не без удовольствия отметил, какие рожи у двоих "самаритян". Вдвоем с патлатым они выволокли Верещагина. Начальник патруля слегка изменился в лице.
– Диверсант, говорите… – протянул он.
Ход его мыслей прослеживался как по бумаге. Одно дело – явиться в аэропорт беглецами и дезертирами. Другое – привезти пленного шпиона, ценный трофей.
– Может, нам его отдадите? – спросил лейтенант. – Вам он вроде ни к чему…
– Ничего не получится, – Владимир злорадно показал скованные руки. – Ключ пропал. Или берете нас обоих?
Кожей он почувствовал ауру напряжения, исходившую от "самаритян". Если удастся сделать так, что этих двоих убьют… Но как это сделать? Заорать: "Стреляйте, они шпионы"? Догадается ли этот идиот открыть огонь, если Владимир просто упадет вместе с пленником на землю?
По глазам лейтенанта было прямо видно, как тяжко у него в голове проворачиваются мысли. Их шестеро, в машину они забиваются впритык, шпиона можно запихнуть в багажник, но куда девать этого с наручниками? Попытаться вытряхнуть кого-то из солдат? Еще неизвестно, кто кого вытряхнет. Конечно, если начнется стрельба, победу одержит патруль: два с половиной человека против шестерых – не драка. Но и со стороны патруля кого-то обязательно убьют: ребята выглядят решительными. Этим "кем-то" лейтенанту было неохота становиться, а все шансы у него: стоит на передней линии, обязательно попадет под пулю.
"Дурак! – мысленно закричал Резун. – Да ты посмотри на этих двоих! Ну где, где в спецназе разрешают отращивать такие патлы? Пошевели мозгами, идиот!!!"
Но идиот не желал шевелить мозгами. Вердикт, отпечатавшийся на его лице после короткой внутренней борьбы, гласил: хрен с вами.
– Всем лечь на землю лицом вниз! – скомандовал он.
Патрульные уже успели забраться в машину.
Под дулом автомата пришлось подчиниться. Резун, плотно жмурясь от злости и стыда, лег в лужу. Сволочь, трусы, дерьмо, и это – Советская армия?
Лейтенант запрыгнул в машину, "фольксваген" взревел и укатил, обдав их тучей брызг.
– В аэропорт ребята опаздывают. Боятся, самолет без них улетит, – криво улыбнулся патлатый.
– Ну что, комсомолец Биробиджана, дальше пешком идем? – язвительно спросил Резун. "Самаритянин" выругался.
– Я могу пойти поискать еще машину, – сказал бритый.
– Не надо, Лева. Мы уже почти на месте.
Он посмотрел на Владимира. Потом на крымца.
– Вот черт! Ну, на хера ж было обкалывать его до бесчувствия! – И патлатый принялся приводить Верещагина в сознание старым, как мир, способом: немилосердно теребя уши. Эффект воспоследовал через две секунды: беляк заметался, пытаясь вывернуться, застонал.
– Вставай! Вставай давай, уходим! – Кое-как они поднялись: ни дать ни взять скульптурная группа "Сильнее смерти".
– Туда! – Патлатый указал пальцем на подземный переход в конце улицы.
– Ну ладно я, – прохрипел Резун, – но тебе-то он зачем нужен?
– Не твое собачье дело, – бросил "самаритянин".
В конце улицы зашумели моторы.
– В подъезд!
Они свернули в первый попавшийся подъезд, благо двери были выбиты. Всцарапавшись на один пролет вверх, опустились на ступеньки. Резун встал, осторожно перегнулся через перила, выглянул…
В веере брызг проехало еще с полдесятка БМП. Остановились. Мат: улица перегорожена подбитой машиной, которую бросил патруль.
– Бегство тараканов, – прокомментировал патлатый. – Белые уже в Сарабузе.
Сколько времени они выслеживали "рено"? Если это было последнее известие, которое они получили, то белые уже час как в Сарабузе.
– Вертолетики? – спросил Резун. – Пятьдесят "Дроздов", да? Жалко бросать, уплочено… Он что, ваш?
– Заткнись, – бросил "самаритянин".
Бритый спустился со второго этажа.
– Пробились, – сказал он. – Уходим.
Когда рокот моторов стих, они выбрались обратно на улицу, спустились в подземный переход, бритый поднял крышку люка.
– Я первый, вы за мной, ты, Лева, замыкаешь. – Патлатый сел на край колодца и взялся за скобы лестницы.
– Я туда не пойду, – пробормотал Верещагин. – Там темно.
– У меня фонарик есть.
– Нет! – Крымец рванулся в сторону с силой, какой в нем Резун и не предполагал. Правда, силы все равно не хватило на большее, чем протащить Резуна три шага и упасть.
– Не хочу в подвал! Уйди, уйди, сволочь, что тебе еще нужно, зачем ты их всех убил? Я же человек, дай и мне подохнуть по-человечески!
– Выруби его! – приказал патлатый.
Резун сжал кулак. Один точный тычок – и беляк затих.
– А теперь бери его на загривок – и вниз.
Владимир понял, что лучше не спорить.