Он бежал через ночь, и ночь в Порт-Сауре была зла, словно голодная мачеха.
Ураган, который на рассвете еще только грозил городу откуда-то из-за морского горизонта, а днем угрюмо копил над заливом свое чернильное воинство, наконец-то ударил во всю силу.
Когда он выбежал, задыхаясь, на улочку, едва-едва расчерченную желтыми кругами фонарного света, он уже вымок от воротничка рубашки до краев порваных брюк. Один накат за другим, дождь настырно бил в спину, поднимал в воздух и снова бросал оземь обывки газет, ворошил придорожный мусор, переворачивал попавшиеся на пути разбитые деревянные ящики, вынимал из канав, разбуженных потоками воды, вонь рыбьих потрохов.
Бежать пришлось босиком, по тротуару, мощеному черным щербатым камнем. Улица неумолимо задиралась вверх, в сторону Медвежьего холма, горбившегося над северной окраиной столицы. По обе стороны дороги возвышались стены в полтора человеческих роста, с валунами у оснований и булыжником помельче кверху, - пыльные и жаркие днем, сейчас они тускло блестели, подставляя под струи равнодушные бока. Верхушки стен шумно обметали черные ивы, качавшиеся под порывами ветра.
Впереди, по правую руку, он разглядел проем - и спустя мгновение уже был у ворот: кованая решетка тычет в небо заостренными наконечниками, прутья набраны слишком часто, чтобы между ними можно было втиснуть даже плечо, безжизненный силуэт дома в глубине, окна заперты ставнями, сквозь щели в них наружу не проникает ни единый луч света.
Секундная остановка не прошла даром – позади он услышал хрип, какой мог исходить от человека, непривычного к ночным погоням. Хрипели сзади, приближаясь, сипло и натужно, в две глотки. Не оглядываясь и не раздумывая он побежал дальше, по мостовой, которая все круче забирала вверх. Стены вдруг крепко стиснули мостовую с обеих сторон, так что в их объятиях едва ли бы разминулись две повозки, а потом отпустили и бросили, уступив плотному кустарнику. Камень под ногами сменился глинистой хлябью по щиколотку, а после, неожиданно, асфальтом. Он выскочил на поперечную дорогу, которая пояском стягивала гору, рассекая надвое рабочие c виду кварталы, и рванул вперед, мимо скудно освещенных деревянных домов, тесно сгрудившихся по обе стороны.
Слева и справа мелькали галереи и балкончики, цветочные горшки в окнах, проглядывали покатые крыши, крытые где черепицей, а где голым листовым железом. Вторые этажи придавливали первые к земле, нависали над ними, опираясь на резные столбы. Пространство между столбами было наглухо запечатано раздвижными воротами-гармошками. Металл дребезжал, упираясь штормовым порывам. За решетками мокли опрокинутые на бок столы, стулья, наспех собранные в пирамиды, плетеные корзины, велосипеды с тряпичными культями вместо сидений, жестяные тазы и прочий дешевый хлам. Звать на помощь было глупо – вокруг не было ни души, и только забытое белье, рвущееся с веревок, указывало, что здесь еще днем имелись обитатели помимо сквозняков.
В груди у него давно орудовали перочинными ножами, между висками глухо колотили молотком, в правый бок кто-то вогнал раскаленный гвоздь. Наконец, терпеть стало невозможно, и он упал на четвереньки, мучительно глотая воздух, в любое мгновение ожидая услышать топот преследователей в мглистой дождевой пелене у себя за спиной. Четыре вздоха, – сказал он себе, - четыре вздоха, медленно. Первый и второй, третий и четвертый... Он поднял голову.
В том месте, где он упал дорога выгибалась излучиной, отряхивая с себя жилую застройку, и касалась правым боком обрыва. В черноте внизу угадывался карьер, за ним – неразборчивые зубья и надолбы промышленной стройки. За стройкой же открывался роскошный вид на Порт-Саур, который, при других обстоятельствах, вызвал бы у него восторг и желание задержаться подольше. Луна уже взошла и сейчас подглядывала за ним через рваную расселину в облаках.
Как же она называется? – подумал он. – Кажется, Хурит... да, Хурит и Ченоя. Вторая луна, Ченоя, сейчас едва-едва казала свой внушительный, пепельного цвета бок над горизонтом.
Наркотик, который ему вкололи в гостиничном номере, дал глазам непривычную резкость, добавил тенями угля и сажи, подвел радужными ореолами синие и красные огни, заполонившие пространство между дорогой, где он очутился, и побережьем.
Вдалеке слева виднелись ярко освещенные прямоугольники пустых взлетных полей, где он приземлился утром, с такого расстояния – каждое поле не больше почтовой марки. Между ними мокли ангары, выпирала коренастая диспетчерская вышка, угадывались казармы, смутно белел кубик штабного здания. Военную базу Федерации нарезали правильными квадратами, обнесли глухой стеной, бор за ней вырубили на сотню шагов, пеньки щедро полили светом прожекторов – какая-то махина словно шагнула на берег и разом впечатала базу чуть повыше утесов.
Шоссе, которое утром вывело его в город, отсюда было не разглядеть. Он повел взглядом направо: булавочной россыпью стояли типовые двухэтажные коттеджи, городок военных и прислуги незаметно вливался в пригороды Порт-Саура, чинные свинцово-серые крыши постепенно сменялись рыбацкими хибарами и приземистыми цехами фабрик-потогонок, те же, в свою очередь, нехотя уступали место жилым кварталам.
Правую окраину города планировщик подбил сталью и бетоном морского порта, крупнейшего на планете, надежно защищенного от штормов. Над портом поднимались клубы пара, подсвеченные снизу желтым и синим, грузовые краны, склеенные будто из обгорелых спичек, сейчас опустили головы и были неподвижны. У доков пришвартовались два широкозадых грузовых судна.
Центр же города был нарезан бухтами на три крупных ломтя и сплошь застроен зданиями в классическом стиле, какой был в ходу сто лет назад. Сквозь потоки воды, которые без роздыху проливало небо, он едва различил пятиэтажное здание парламента, заметил стеллу, высившуюся на центральной площади, опознал ратушу и уперся взглядом в подвесной мост, переброшенный через гавань. В самом язычке залива, который впился глубоко в тело побережья, теснились яхты местной знати, чиновников и людей с деньгами. Он подумал, что яхта человека, который послал за ним убийц, наверняка раскачивается у гранитной набережной, со снятыми парусами и задраенными люками.
Ему совсем уже не было страшно, когда метрах в двадцати от него, в круг света от придорожного фонаря, с шумным топотом вынырнули двое.
Он наконец-то как следует разглядел своих преследователей. Впереди бежал худощавый парень в хаки, чью голову украшал странного вида тряпичный узел. Правая щека у парня была стянута в один малиновый рубец, правый глаз смотрел бельмом куда-то в ночное небо, на правой руке не хватало двух пальцев – безымянного и мизинца. Он успел даже удивиться тому, что за ним гнался типичный, с виду, террорист со следами неудачной сборки взрывного устройства на лице. За бельмастым топотал и отфыркивался его напарник – карикатурный громила с пропорциями орангутанга, в кожаной куртке, с бритой, мясистой головой и багровой физиономией – оплывшей то ли от пьянства, то ли от непосильной натуги последних десяти минут.
Он попробовал подняться во весь рост, но понял, что несмотря на все старания по прежнему сидит на земле возле обрыва, одной рукой упираясь в асфальт. Его штанины полоскал поток грязной воды, на разбитую до мяса ступню налипла глупая картофельная шкурка. Не вышло даже подтянуть к себе ногу – он так и не сообразил, отчего.
Глухой стук в ушах вдруг остановился. Кровь из разбитого лица перестала марать рубашку. Бельмастый растянул рот в беззвучном крике. Кожаный протянул руку подмышку (мелькнула наплечная кобура), взялся за ребристую рукоять и направил в его сторону вороненый "Шершень". Смерть вылупилась черным рябым глазом, бросила на язык cухой золы, плеснула в нос неожиданным кислым запахом.
Так нечестно, - подумал он. Никто не говорил, что придется умирать.
Умирать не хотелось. Всего двенадцать часов назад Блейк, помощник сенатора Федерации, специалист по силовым установкам, сошел по трапу межзвездника и в первый раз вдохнул воздух Порт-Саура. Смерть совершенно не входила в его планы.
Глава вторая
Блейк с облегчением шагнул на бетонку и огляделся по сторонам. Полторы недели металлического гула и вязкого синтезированного воздуха, в каюте размером с бандероль. Казеный вид пустого летного поля совершенно его заворожил. Солнце, официально поименованное в справочнике "Глизе 594", припекало по-свойски. Припекало так, словно и не совершили над ним век назад космогонического насилия. Так, словно Блейк и не одолел изнурительный путь по трассе, которая скрутила двадцать шесть световых лет космического пространства и умяла его в десять дней. Обычное солнце.
Ангары грели под его лучами грубые слоновьи бока. Вдалеке три синих комбинезона суетились возле заправщика. Близкого моря не было видно, но Блейк уже во все горло дышал его солью, пеной, трофеями утренного прилива, оставившего на берегу сдачу от своих богатств, пробовал на вкус непривычную влагу, смешивавшуюся на языке с пригаром керамики из остывающих дюз.
Челнок приземлился шагах в сорока от скромного гражданского терминала. Блейк примерился: не прошагать ли ему пешком до ворот, оттуда выбраться в близлежащий городок и найти себе провожатого из местных. Пожалуй, нет, слишком уж хлопотно.
Его попутчики, оператор и осветитель съемочной группы новостей, с утренней ленцой таскали кофры из трюма в багажник автобуса, который должен был везти пассажиров рейса гостиницу. Автобус был... Ну как это сказать? – подумал Блейк. Автобус не был старый. На вид ему было всего-то года два-три после конвеера, только лазурная краска немного выцвела. Но вот конструкция... Мне рассказывали, что здесь позапрошлое тысячелетие, но пока не увидишь сам, в голову это не умещается - подумал Блейк, - Ни привычных автобусов, ни орбитального пояса, ни погодных станций... А все, что здесь ездит – ездит на четырех колесах и питается бензином.
Справа от него строились бритые затылки, в одинаковых черных комбинезонах. Марк Фангао расхаживал и покрикивал – Блейк махнул ему рукой. Марк махнул в ответ, неразборчиво рявкнул, бритые затылки подхватили на плечо свои баулы и затрусил в сторону казарм.
Хлоя, худощавая миловидная репортерша, ростом Блейку не выше плеча, решительно собрала каштановые волосы в строгий клубок и втерлась в круг чиновников официальной делегации, сгрудившихся возле трапа вместе со своей челядью. Там позевывали, поправляли манжеты и воротнички, охлопывали карманы, закуривали. Блейк заметил Ника Линдберга, известного кудесника в деле сбора денег на избирательные кампании: в прошлом месяце его приземистая фигура красовалась на страницах "Стеллар Курьер".
Ждали, когда начальство, занимавшее единственную на корабле каюту первого класса, приведет себя в подрядок и выйдет к лимузину, прогревавшему мотор неподалеку. Начальство заставляло себя ждать. Наконец, в проеме люка показалась седая шевелюра. Утреннее солнце вдруг бросило на белый корпус челнока тысячу металлических бликов. Блейк заметил опущенный подбородок и пухлые кисти, которые суетливо застегивали полы дорогого пиджака. Лимузин взревнул, подкатился к трапу, и начальство исчезло в его чреве так надежно, как в чашке черного кофе исчезает кусок сахара.
Блейк запрыгнул в автобус. Он бросил сумку под сиденье, сел, приткнул голову к оконному стеклу и совсем уже приготовился задремать по дороге в город.
Стоило автобусу толком разогнаться, как поперек ему выскочила юркая угловатая "коробочка". Из "коробочки" в салон поднялись трое. Два топтуна, невыразительных, словно кто-то прошелся ластиком по их физиономиям. И еще один неясный чин с зеленым шевроном таможенника. Зеленый шеврон смущенно потел и перемигивался с водителем автобуса, топтуны водили глазами туда и сюда. Потом передний нашарил Блейка взглядом и шагнул к нему:
– Блейк Эдвардс? Пройдите с нами, пожалуйста.
Вокруг озадаченно вертели головами. Блейк завозился на сиденье.
– Не забудьте сумку, прошу вас, - сказал шеврон и с него совсем уж полилось.
В "коробочке" его молчаливо и безразлично стиснули с обоих боков. Машина прокатилась десяток метров, Блейка высадили и он увидел перед собой давнишний лимузин. На крыльях трепыхались официальные флажки – слева лев и два полумесяца протектората Порт-Саур, справа красные звезды на синем фоне, знак Федерации.
Топтун распахнул дверцу и в кожаной утробе Блейк вновь увидел лицо, хорошо знакомое по выпускам новостей. Господин сенатор от сектора Весов, в прошлом первый вице-секретарь правительства, ныне Высокий кавалер, глава многочисленных парламентских комиссий, любимец избирателей Джон Отербридж глядел на него с выжидательным любопытством.
Блейк закинул в салон ногу, потом голову, неловко плюхнулся на сиденье напротив сенатора. Черная лаковая торпеда неторопливо пошла вперед, без заминок миновала центральные ворота, не удостоила вниманием домик охраны и выкатилась на шоссе.
От удивления Блейк не знал, что и сказать. Некоторое время в салоне царила тишина. Господин Отербридж с видимым интересом разглядывал своего пассажира. Серые его глаза смотрели на Блейка со спокойным прищуром. Второй подбородок уходил под белый воротничок, стянутый бирюзовым галстуком. Внушительные разлапистые брови, казалось, вот-вот готовы были прыгнуть вверх, к седой шевелюре, в комическом недоумении от того, что неизвестный мальчишка имел наглость сесть в его лимузин. С виду сенатор ужасно напоминал довольного жизнью варана.
Наконец, варанье лицо рассекла улыбка. Из уголков глаз сенатора брызнули морщины, щеки неожиданно приобрели цвет, какой бывает у завсегдатая бара после первой кружки хлебного, галстук совершенно по-домашнему встопорщился. Блейк вдруг понял, почему несколько лет назад за немолодого уже политика, сидевшего напротив, отдали свои голоса несколько миллиардов человек.
- Сенатор? - сказал он.
- Блейк! – прогудел сенатор. – Ты позволишь мне называть тебя по имени?
Блейк кивнул.
- Душа моя, - протянул сенатор задумчиво. – Душа моя. Хотел я тебе пожаловаться. Только представь, десятки лет аппаратной работы, а система до сих пор подкидывает мне загадки. Вот, к примеру: выскакивает молодой нахал, - первый раз его вижу - и просит утвердить его на должность моего помощника.
Сенатор добродушно захрипел и ткнул в Блейка коротким пальцем.
- Знаешь, сколько моим бюрократам полагается его мусолить?
Блейк промолчал.
- Сначала заявка идет к Мэй Мауэр, - сказал сенатор. - У Мэй немало достоинств, но расторопность... Я не хочу говорить о ней плохо. Мэй сидит на своем месте уже лет сорок, и до этого еще... Ты не представляешь, какой стервозной может быть эта старая табуретка. Ничего не хочет менять. А поверх ее головы запрещено, порядок есть порядок.
Брови сенатора на секунду огорченно скучились у переносицы.
- Дальше запросы по ведомствам, сверить биографию. Эти тоже обычно не торопятся. Департамент труда, Департамент внутренней безопасности... Процедуры сейчас не те, что вовремя войны. Но пару недель непременно отнимут, так на так. Потом готовый пакет – моему заместителю. Это сколько всего выйдет?
Сенатор вопросительно посмотрел на Блейка и, убедившись, что Блейк не собирается открывать рта, продолжил.
- Дней сорок или пятьдесят, не меньше. Представь мое удивление, когда бумаги некоего Блейка Эдвардса, не без содействия со стороны, одолели всех моих бюрократов всего лишь за две недели. И чье было содействие! Сам господин Ярвуд. Вообще-то он забыл представиться, но так вышло, что у меня есть друзья в его ведомстве, Службе внешней разведки. Они помогли разрешить мое недоумение.
Сенатор помолчал.
- Досье у тебя любопытное. Твоя мать родилась тут, на Нордике, и вышла за летного офицера из метрополии, я ничего не путаю?
Блейк кивнул.
- Хорошо, - сказал сенатор, - очень хорошо. Полукровке трудно пробиться в люди. Литерное училище, потом университет в метрополии. Там-то тебя и завербовали.
Блейк заерзал. Сенатор наклонился и уткнул пухлый указательный палец прямо ему в грудь. На пальце крепко сидел гарвардский перстень: три раскрытых книги и девиз.
- Не всем это известно, - сказал сенатор, - но в здешнем протекторате человек с допуском моего помощника запросто откроет все местные базы данных. Ну и еще мою корреспонденцию, без секретных грифов конечно. Давай начистоту. Зачем тебя послали за мной шпионить?
Ну конечно, - подумал Блейк. Ясное дело, как и всякий чиновник заоблачного ранга, господин Отербридж считает себя центром коловращения галактики. Ладно, не всей галактики, а только сектора Весов.
- Сенатор, уверяю вас, - сказал Блейк. – Я здесь ради силовых установок на новом заводе. Вы все сами увидите через три дня, когда будете его открывать.
Блейк развел руками. Этот жест почему-то ужасно рассмешил сенатора.
- Ладно, Блейк, - сдавленно прокрякал он, откинулся на сиденье, огладил ладонью подлокотник и, не хуже иллюзиониста, вытащил из неведомых глубин салфетку. – Ты мне нравишься, я люблю умников. К твоей голове, да мои ресурсы – многое можно сделать на благо Федерации.
Сенатор доверительно наклонился к Блейку.
- А интересы Федерации, это такая штука... – сказал он. - Даже на захолустной планетке у Федерации хватит сил убрать с дороги человека, который встанет ей наперекор. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Понимаю, - подумал Блейк, - чего уж тут не понять?