8.
Вернувшись домой, Мария Давидовна прошла в гостиную и сразу включила телевизор. Сев на диван, она стала смотреть на движущиеся в экране картинки, совершенно не понимая, что видят глаза. Мысли упрямо раз за разом возвращались к отправной точке: пути передачи вируса иммунодефицита от человека к человеку. Самый распространенный путь - через иглу при внутривенном введении наркотика. Далее - половой путь. И еще вертикальный путь - от матери к плоду. В любом случае, вирус СПИДа попадает в организм человека через кровь.
С наркотиками всё понятно, - она никогда их не употребляла.
У неё не было мужчин последние пять лет, за одним исключением. Доктор Ахтин, с которым она провела ночь в июле. Об этом даже не хотелось думать, хотя именно к этой летней ночи она всё время мысленно возвращалась.
Растущий в её организме плод. Общая сосудистая система и кровь, которая несет питательные вещества и кислород. Маленькая дочка, которая целиком и полностью зависит от неё и никак не может защитить себя.
Всё просто - вирус попадает в кровь, поражает иммунную систему, и медленно убивает. Сначала её, а потом еще не родившегося ребенка.
На экране телевизора появились ведущие новостной программы, и Мария Давидовна на мгновение отвлеклась.
- Сегодня днем в районе Суматры произошло сильное землетрясение величиной восемь баллов по шкале Рихтера. Объявлена угроза цунами. Пока нет связи с пострадавшими районами, поэтому нет никаких сведений о количестве погибших и пострадавших.
- Надеюсь, что это начало апокалипсиса, - тихо сказала Мария Давидовна, обращаясь к телевизору. Она вдруг почувствовала сильную жажду. Вспомнив о запасах питьевой воды, она пошла в соседнюю комнату и вытащила бутылку из кейса.
- Глупая женщина, - пробормотала она, - хочет выжить, прекрасно зная, что это абсолютно бессмысленно. Зачем существовать, если нет ничего, что связывает с жизнью.
Открыв бутылку, она стала пить воду из горлышка. Теплая вода казалась невкусной, но Мария Давидовна продолжала глотать жидкость, пока не поперхнулась. Откашлявшись, она вернулась в гостиную и снова села на диван. В сознании стала созревать и оформляться мысль о бессмысленности существования. Она была похожа на огромный воздушный шар, в подвесной корзине которого находились некоторые жизненные ценности, - часть из них казались абсолютно незаменимыми и очень дорогими, а часть пустыми и ненужными. Отсортировать и выбросить, чтобы взлететь к солнцу, избавившись от этого глупого существования на земле. Это ведь так просто, как она раньше об этом не подумала.
Протянув руку, Мария Давидовна взяла с журнального столика ручку и блокнот. Найдя чистый лист бумаги, она поделила его пополам и написала в верхней части два слова "За" и "Против". И только потом громко озвучила мысль:
- Что держит меня? Что мешает сделать единственно верный шаг?
Вздрогнув от звука своего голоса, она на долгие минуты застыла в созерцательном положении: доктор Гринберг широко открытыми ничего не выражающими глазами смотрела на чистый лист бумаги, рассеченный линией на две части. Зажатая в правой руке ручка нацелена на любую часть, но нерешительно дрожит, словно движение направо или налево не имеет смысла. И в том, и в другом случае, выход у неё один.
Что бы она ни написала.
Какое бы решение не приняла.
Глубоко вдохнув, Мария Давидовна вышла из ступора и написала в первой графе фамилию с большой буквы - Ахтин.
- Сволочь, - сказала она ничего не выражающим голосом, - дал мне надежду на счастье, и смылся.
Ниже она большими буквами написала - СПИД .
- Подарил мне "подарок", и ушел. И ведь наверняка знал о том, что он вирусоноситель, ублюдок! - теперь в её голосе прозвучали стальные нотки.
Далее она мелко написала - одиночество.
- Я так устала все время быть одна, - разочарованно резюмировала она, - приходить домой и сидеть в четырех стенах, зная, что это навсегда. Пустые мечты, глупые надежды, мертвые розовые слоны.
Следующее слово в графе "За" - апокалипсис. Она хотела написать слово крупными буквами, но в последний момент передумала, и написала мелко.
- Зачем пытаться выжить, если это никому не нужно. Я не хочу видеть, как человечество агонирует. Если Ахтин прав, то я бы хотела уйти до того, как всё это развалится и станет прахом. Если же он неправ, то все равно мой личный апокалипсис уже наступил.
Над следующим словом она думала долго, и все-таки написала его - работа.
- Мне некуда стремится, в своей профессии я достигла того уровня, когда уже не интересно то новое, что может произойти. Я заставляю себя утром идти туда, и не важно, что это происходит только в последние месяцы. Ничего в ближайшие годы не измениться, поэтому…
Мария Давидовна не закончила фразу, потому что не хотела произносить нецензурное слово вслух. Усмехнувшись, она подумала, что интеллигентность не позволяет ей говорить эти слова, даже когда она разговаривает сама с собой. Затем она поднесла ручку к блокноту и быстро написала большими буквами - ДОЧЬ.
- Зачем обрекать новую жизнь на быструю смерть? Она родится, возможно, проживет несколько лет и умрет от иммунодефицита. К тому же, я могу умереть раньше, оставив её сиротой. Лучше и для неё, и для меня, чтобы этого даже не произошло.
Мария Давидовна сидела на диване, смотрела на свои записи и покачивалась телом вперед-назад. Однообразно и непрерывно. В её глазах не было жизни, а в движениях - смысла. Она мысленно перескакивала от одного слова к другому, раз за разом приводя одни и те же доводы. Аргументы громоздились друг на друга, создавая многоярусную конструкцию, - ненадежную и шаткую, но вполне устойчивую. Другого выхода не было. Любое другое решение казалось очевидной глупостью.
Мария Давидовна сжала руками голову и закрыла глаза.
То, что казалось таким очевидным и необходимым, категорически не хотел принимать разум.
- У меня есть еще графа "Против", - словно оправдываясь, пробормотала она.
Открыв глаза, доктор Гринберг нацелилась ручкой и быстро написала - дочь.
- Она - это всё, что у меня есть, - сказала она громким голосом, словно хотела кому-то что-то доказать, - это частичка Ахтина. Если попробовать сделать всё правильно, то на фоне лечения вирус может не попасть к ней. Она избавит меня от одиночества, и вернет интерес к работе, потому что мне будет для кого жить и зарабатывать деньги. Апокалипсиса не будет, потому что этого не может быть. И моя маленькая девочка заслуживает того, чтобы хотя бы попытаться чуть-чуть пожить. И если я умру раньше, то она хотя бы будет знать, что я её люблю.
Последние слова Мария Давидовна практически выкрикнула, и после этого, наконец-то, разрыдалась, смывая слезами ужас своих мыслей.
9.
Мы идем быстрым шагом - Виктор впереди, за ним я, и Валентин у меня за спиной. Из-за облаков периодически выглядывает солнце, и, если лучи попадают на лицо, то ощутимо греют. Вокруг густой и невысокий ельник, настолько однообразный, что из него, кажется, нет выхода. Мы идем вдоль ручья. Так решил Виктор.
- Ручей выведет нас к реке. Кроме того, он течет на запад, куда нам и надо.
Валентин никак не среагировал на его слова, - после того, как у навигатора за несколько секунд закончился заряд батареи, он выглядел, как обиженный ребенок, у которого отняли игрушку.
Я не против идти вдоль ручья, потому что еще не знаю, куда мне надо. К людям, чтобы растворится среди теней, или в тайгу, чтобы на время стать отшельником. В первом случае, у меня возникнет непроизвольное желание вернуться к Марии, что сейчас совершенно несвоевременно. Во втором, - впереди зима и минимум шансов на выживание.
Виктор оборачивается и смотрит по сторонам, словно не может узнать местность. Он молчит, но я уверен, что наш проводник не знает, куда мы идем. Резко свернув, Виктор направляется к высокой старой ели, которая стоит на маленьком пригорке и возвышается над остальным лесом.
- Надо забраться наверх и посмотреть сверху, - говорит он, скидывая рюкзак с плеч, - можете пока отдыхать. Я сейчас быстро, туда и обратно.
Он снимает куртку и передает её мне. Протягивает ружье Валентину. Затем подпрыгивает, хватается за ближайший к нему сук, и подтягивается. Валентин сразу садится на траву под деревом, достает из кармана рюкзака мертвый прибор и задумчиво смотрит на него. Затем поворачивает правое запястье и смотрит на наручные часы.
- Вот, еще и часы остановились, - говорит он озабоченным голосом.
- Наверное, действительно мы в какой-то аномальной зоне, - говорю я.
- Я, конечно, читал про это, - кивает Валентин, - Молебка, и другие места, но чтобы самому оказаться в этом дерьме…
Он покачал головой. Я сажусь рядом на траву и, подняв голову, смотрю, где Виктор. Заметив его на уровне середины дерева, я некоторое время наблюдаю за ним, а потом опускаю голову и встречаю взгляд Валентина. Он пристально смотрит на меня через стекла очков тяжелым не мигающим взглядом и словно что-то ждет. Я невозмутимо смотрю в ответ. В руках у него уже нет навигатора. Теперь пальцы сжимают охотничье ружье Виктора.
- Что-то я не верю в твою красивую сказку о блуждании по болоту, - наконец-то говорит он, - врешь ты всё.
Я ничего не говорю в ответ. Мне интересно, как он дальше будет развивать свою мысль. То, что Валентин представляет какую-то угрозу для меня, да и для Виктора тоже, я уже понял. Но пока не знаю, какого рода опасность. Поэтому я смотрю на собеседника и молчу. Самый лучший способ узнать опасность, дать ему возможность открыться.
- Да, ты выглядишь так, словно долго был в лесу, - как бы рассуждая, говорит Валентин, - но целый месяц в одной футболке и без огня в сентябре выжить здесь невозможно. Ты должен подохнуть от голода и ночного холода. И если бы ты захотел, то в любом случае за это время вышел бы к людям. Значит, ты почему-то не хочешь быть среди людей.
Валентин смотрит на меня и пытается увидеть на моем лице какие-нибудь эмоции в ответ на его слова. Ничего не заметив, он говорит:
- Мне кажется, что ты здесь появился не просто так. Тебе что-то нужно, не так ли? Что? Или кто?
Он, прищурив глаза, с угрозой взирает на меня. Губы еле заметно дрожат. Пальцы рук судорожно сжимают цевьё ружья. И я вдруг понимаю, что он боится меня. Просто абстрактно боится, из-за того, что сам для себя не может объяснить моё появление. Но в этом страхе есть еще что-то, словно Валентин не только боится, но и чуть-чуть радуется. И эта странная смесь эмоций заставляет меня улыбнуться собеседнику. И - ничего, кроме улыбки, Валентин не получает в ответ на свои вопросы.
- Ладно, не хочешь, не говори.
Он наставляет на меня ствол и продолжает говорить с угрозой в голосе:
- Я просто убью тебя, а Виктору скажу, что случайно нажал на курок. Ну, знаешь, такое бывает в лесу. Я - неопытный охотник, могу случайно нажать на курок, а пуля - дура, цель нашла.
Я смотрю в отверстие и продолжаю улыбаться. Ситуация начинает мне нравится. Валентин поступает глупо и необдуманно, и это хорошо. Он сгибает указательный палец правой руки на курке и ждет, как я среагирую. Он уверен, что я испугаюсь, потому что судит по себе.
Я отвожу взгляд от гипнотизирующего отверстия и снова смотрю в глаза Валентина.
- Стреляй, - спокойно говорю я.
Зрачки собеседника расширяются в ответ на моё слово, палец дрожит на курке, губы плотно сжаты.
- Ну, давай, жми на курок, - говорю я, улыбаясь еще шире, словно забавляюсь ситуацией, - вышиби мне мозги.
Валентин, вздрогнув всем телом, меняется в лице, и резко опускает ствол ружья. Теперь я вижу в его глазах не просто страх, а еще и панику. Веко правого глаза мелко дрожит. Он медленно, не отрывая от меня взгляд, встает на ноги и делает два шага от меня.
Жаль, что у меня нет возможности прикоснуться к нему. Именно сейчас я бы смог узнать о нем всё, - почему он здесь, кого или что боится, и почему он увидел во мне опасность для себя? И чем он опасен нам с Виктором?
Виктор спускается с дерева значительно быстрее, чем забирался. Спрыгнув с последней ветки, он уверенно говорит:
- Я был прав. Там река, - он, махнув рукой, показывает направление, - думаю, что к вечеру мы доберемся до неё.
- А кроме реки, там что-то есть? - спрашивает Валентин спокойным голосом, словно ничего не произошло. - Крыши домов? Дым от костров?
- Нет, - мотает головой Виктор, - сплошь тайга вокруг.
Он надевает куртку, вскидывает рюкзак и забирает у Валентина ружье.
- Пошли. Нам надо до темноты добраться до реки.
Не дожидаясь нас, он широкими шагами уходит. Валентин приглашающим жестом предлагает идти мне за ним, словно говоря, что он пойдет, только если я буду перед ним.
Кивнув, я встаю с травы, и догоняю Виктора.
Я знаю, что именно сейчас он не нападет сзади.
10.
Капитан Ильюшенков сидел на совещании и пытался не уснуть. Сделать это было тяжело, - монотонная речь докладчика, вещающего о ситуации с преступностью в городе и области, вгоняла сознание в состояние гипнотического транса. Он тупо смотрел прямо перед собой и изо всех сил таращил глаза. Пока это ему удавалось, но еще пару минут, и, возможно, он непроизвольно закроет глаза. И это может увидеть полковник.
Владимир Владимирович плотно сжал зубы и от боли пришел в себя. Тут же, на его счастье, докладчик прекратил говорить. После минутного молчания полковник Никифоров спросил:
- Капитан Сергеев, что у вас нового по поводу маньяка, раскалывающего головы?
Глядя на вскочившего с места следователя, Ильюшенков заинтересовался. Он слышал про эти убийства, но так как его это не касалось, сильно не вникал.
- Товарищ полковник, - начал говорить капитан Сергеев, - по вашему совету, я обратился к доктору-психиатру. По её предположению, это должен быть физически не сильный мужчина-каннибал, то есть, он убивает, чтобы поедать мозг.
Несколько сотрудников непроизвольно засмеялись. Некоторые просто улыбнулись. Ильюшенкову тоже показалось эта версия забавной, но он сидел с серьезным выражением лица. Полковник тоже не улыбнулся.
- Это всё, что у вас есть?
Капитан протестующе мотнул головой и стал уверенно говорить:
- Мы опросили практически всех жителей домов рядом с местами убийств, просмотрели дела в поисках похожих убийств, которые произошли в последние десять лет, сейчас изучаем личные дела психически больных преступников, которые могли бы совершить что-то подобное, но - пока ничего. Кстати, прошло уже больше недели, и новых убийств не было, хотя психиатр сказала, что если он не утолил свой голод, то снова скоро убьет.
Полковник кивнул.
Капитан сел на место.
- Все свободны, - сказал Никифоров.
В коридоре управления Ильюшенков догнал капитана Сергеева.
- Привет, Илья. Психиатр, к которой ты ходил, случайно не доктор Гринберг?
- Да, она, - кивнул Сергеев, - ты тоже считаешь, что эта врачиха прикололась надо мной?
Владимир Владимирович пожал плечами:
- Бог её знает. Кстати, как она тебе показалась?
- В смысле? - удивленно поднял брови Сергеев.
- Ну, в смысле, как доктор-психиатр? Ну, и, вообще, как женщина?
Капитан Сергеев задумчиво посмотрел на собеседника и ответил:
- Знаешь, я что-то не понял её. Договорился о встрече в кафе, она пришла. Я начал рассказывать про убийства, а она ко мне с претензией, дескать, с чего это вы решили, что этот убийца - Парашистай. Я ей говорю, что мы так вовсе и не думали, потому что маньяк Ахтин уже на том свете. Она аж в лице переменилась, - как это умер, спрашивает. Ну, я ей рассказал, что знал о том, как он утонул в трясине. Она побледнела, сказала, что ей стало плохо, и ушла, пригласив меня утром к себе на работу.
- Да ты что?!
Капитан Ильюшенков улыбнулся с довольным выражением лица. Он живо представил описанную ситуацию, и обрадовано потер руки.
- Вот, а потом на следующий день она и выдала мне версию, что наш убийца - каннибал. Оно, вроде как, вполне логично, а с другой стороны, - звучит всё это, как то нереально. Я бы даже сказал, дико звучит. Я от неё ушел, не зная, как реагировать на эту версию.
- Ладно, спасибо, что рассказал, - протянул руку Ильюшенков, - держи меня в курсе. Пока.
Он пошел к себе в кабинет, где сев за стол, застыл в задумчивом созерцании заваленной бумагами столешницы. Не было дня, чтобы он не вспоминал погоню через лес и болото. Несколько раз он даже видел ночью сон, где Парашистай тонет в болоте. Однако в реальности он понимал, что в его памяти нет этого момента.
Он не видел, как Ахтин утонул.
Когда прилетел вертолет, они в течение часа нарезали круги над пустым пространством, выискивая сверху хоть какой-нибудь след доктора Ахтина. Они ничего не нашли, но сказать на сто процентов, что Парашистай мертв, он не мог, и это приводило его в бешенство.
- Этот маньяк сбежал из тюремной больницы, хотя врачи были уверены, что он не может двигаться. Он выжил в столкновении микроавтобуса с железнодорожным составом. Так почему бы ему не выкинуть какой-нибудь очередной фортель, и не провести всех вокруг пальца? - задумчиво пробормотал Ильюшенков.
Эта мысль приходила к нему не в первый раз, но сегодня, после разговора с Сергеевым, он вдруг понял, что не учитывает еще один фактор.
Доктор Гринберг Мария Давидовна.
- Если Парашистай жив, то, первым делом, по возвращении он придет к этой женщине, - резюмировал он свой внутренний диалог, - следовательно, я должен присматривать за ней. Оперативников мне никто не даст, поэтому мне самому придется делать это.
Ильюшенков извлек из сейфа папку, где он хранил полную копию дела Парашистая, старательно переписал место работы и адрес доктора Гринберг, и снова вернул папку на место. Затем капитан подошел к окну и, глядя на улицу, впервые подумал о том, что он был бы рад, если бы Парашистай был жив. Пусть бы Ахтин только появился, он бы, капитан Ильюшенков, во второй раз не сплоховал.
Владимир Владимирович поднял правую руку на уровень глаз, сформировал из двух пальцев оружие, прицелился по верхнему краю указательного пальца и выстрелил в воображаемого противника.