Опираясь на опыт немецкого литературного и кинематографического экспрессионизма, этот фантастический роман-памфлет рассказывает о враче-психиатре, поневоле ставшем убийцей. Но его преступления - ничто в сравнении с безумием целой страны, добровольно шагнувшей в пропасть нацизма.
Сегодня, когда наследники идей гитлеризма вновь подавляют инакомыслие, расправляются с политическими противниками, раздувают национал-"патриотическую" истерию и затевают новые "аншлюсы" и войны, эта книга, вышедшая в свет анонимно 75 лет назад, совсем не кажется устаревшим историческим артефактом. Она читается как предупреждение.
Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 4
Глава третья 7
Глава четвертая 11
Комментарии 13
Примечания 14
Ландсхоф-Йорк Р., Дженнингс Д., Малькомсон Д
Человек, который убил Гитлера
Глава первая
- Где-то в Рейхе должен был быть человек, которому предстояло убить Гитлера.
Доктор Карл Моллер остро осознал это, когда хорошо начищенные сапоги нацистов заколотили до смерти его жену в канаве на Рингштрассе. Именно тогда мелькнула впервые эта дикая мысль.
С Рейхом у него были связаны тяжелые чувства.
Австрия, погибшая благодаря черной заразе, распространившейся из Берлина, уже стала частью Рейха.
Это произошло всего семь дней тому назад.
Приветливое лицо Вены потемнело. На нем вытатуировали свастику. Его затоптали ногами.
Последний крик умирающего города затерялся в хоре голосов, рычавших:
- Хайль!..
Здесь, где покорялся старый гордый народ, была смерть.
Там, в криках гитлеровских детей, была жизнь.
Из высокого окна своего кабинета в штейнгофском санатории доктор Моллер мог видеть Гитцинг, - старинное предместье Вены.
Вокруг главного здания, как грибы среди кустов, были разбросаны маленькие белые домики, в которых жили больные - дети, молодежь, старики. Все они были на попечении доктора - ему были вверены их больные рассудки.
Они жили здесь совершенно обособленной жизнью, не зная о том, что делается за стенами санатория, о том, что существует еще один род человеческого безумия в этой стране.
- Да, это безумие, - подумал доктор Моллер, - и скоро оно проникнет сюда, к нам, и эти… Эти новые безумцы будут издеваться над нашим искусством… возможно, они уже и теперь подозревают меня…
Размышления доктора Моллера были прерваны коротким стуком в дверь его звуконепроницаемой комнаты.
Доктор слегка вздрогнул, как вздрагивают люди, которых отрывают от их мыслей, и обернулся.
В двери просунулась стриженая голова служителя во всем белом.
- Простите, господин доктор! Пациент Хенрат.
- Ну, что он еще сделал?
- Он снова пытался убежать, господин доктор. Он разбил два окна в капелле, когда мы ловили его.
Доктор Моллер кивнул головой и длинными, тонкими пальцами поскреб щетину на подбородке.
- Да, да, конечно, - сказал он. - Хенрат способен на это. Он ненавидит то, чего боится.
- Дать ему морфия?
- Нет!
Доктор Моллер вытащил из кармана своего длинного накрахмаленного халата бумажный платок и медленно вытер им тонкие стекла очков. Руки его слегка дрожали.
- Не надо пока давать ему ничего успокоительного. Может быть, мы сумеем усмирить его без этого.
- Как вам угодно, господин доктор. Есть еще какие-нибудь приказы по палате?
- Спасибо, никаких. Впрочем, подождите! Скажите, как сегодня настроен больничный персонал? Сильно волнуются?
Доктор Моллер тут же пожалел о том, что задал этот вопрос.
Служитель выпрямился и на его толстом лице появилось нечто вроде улыбки.
- Никакого волнения нет, - сказал он, - среди свободных людей. Фюрер вернулся к своему собственному народу и показал нам наш настоящий путь!
- Ах! Так значит уже? Так скоро! Да, да… - сказал доктор. - Среди свободных людей!..
- Это все, господин доктор?
- Да!
Дверь бесшумно закрылась, причем психиатр заметил, что пока он еще не слышал здесь обычного "Хайль Гитлер".
Завтра, может быть, через два дня, мирные залы Штейнгофа будут звенеть от этого приветствия. И только сумасшедшие пациенты не будут знать, что это означает.
Доктор Моллер повернулся и подошел к окну. Оно тянуло к себе, как тихий голос, доступный только его истерзанному рассудку.
Много времени тому назад, еще до того, как ничтожный капрал вышел из своих траншей для того, чтобы стать диктатором Гитлером, доктор Моллер уже привык смотреть из своего окна и наблюдать за новыми пациентами, подходившими к воротам.
Иногда они гуляли одни, иногда в сопровождении санитара, но всякий раз, наблюдая за ними, доктор почерпывал нечто новое.
Был какой-то новый язык в их походке, в манере размахивать руками, в этих вздернутых кверху подбородках или опущенных ртах.
Иногда он почти совершенно точно мог определить состояние больного, прежде чем тот входил к нему в кабинет для осмотра.
Но теперь с этими странными образами было покончено. Оставалось только два, вполне ясных и отчетливых.
Один из этих людей был тот самый, которого много, много лет тому назад доктор видел идущим по окаймленной деревьями Штейнгофштрассе. Доктор Моллер обратил на него внимание. Человек этот дергал тонкие кончики своих длинных усов. Вокруг его рта была заметна морщина, сама ставившая диагноз:
- Мания преследования.
Но человек этот не вошел в Штейнгоф. Он отправился по направлению к заросшему плющом замку в Шенбруннском парке и абрис его покатых плечей исчез среди шуршащих лип.
- Этому человеку следовало бы быть здесь, - сказал себе тогда доктор Моллер. - Его рассудок не в порядке.
Прошло много лет, и доктор Моллер снова увидел этого человека. Он не забыл его лица, хотя теперь оно несколько изменилось благодаря усам, которые были подстрижены в виде короткой черной щетки. Плечи этого человека стали казаться выше из-за покроя коричневой рубашки. В одном глазу засверкал монокль…
Окно шептало также о Грете, жене доктора.
В последний раз он видел свою жену, когда она весело вышла на прогулку. Ее маленькие каблучки стучали по камням, как кастаньеты. Она только что завилась и на ее тонком, гордом личике сияла улыбка.
- Куда это ты собралась, дорогая? - спросил он жену, когда она покидала его кабинет.
- На базар! Купить жирного поросенка!
- Чепуха! - засмеялся он. - Ни одна хозяйка не идет на базар напевая.
- О, Карл! - ответила она также со смехом. - Мужу никогда не следует знать слишком много о том, что у жены на уме. Конечно, я иду за покупками. На Рингштрассе посмотреть себе шляпу.
- Шляпу? Для весны?
- Да, милый.
- Купи себе желтую шляпу, - сказал он, пожимая ее руку. - Я люблю желтый цвет. Знаешь, такой свежий, как весенние колокольчики, цветущие сейчас у нас в саду.
- Я предпочла бы синюю шляпу под цвет твоих глаз, - сказала она, поддразнивая его. - Но так и быть, пусть будет желтая!
Она поднялась на цыпочках, похожая на маленькую коричневую птичку, и поцеловала его в шею, около уха.
Потом она ушла.
И никогда больше он уже не увидел своей Греты.
Она шла по извилистой Рингштрассе и попала в толпу.
Она увидела группу мужчин и женщин, которых волокла бешеная толпа, рычавшая, как море. Она увидела в этой толпе черные и коричневые рубашки. Она увидела лица людей своей собственной еврейской расы; тут были испуганные лица и, наоборот, очень упрямые.
Массивные каменные дома возвращали толпе эхом ее крик:
- Смерть евреям!
Тогда над этим человеческим потоком раздался голос Греты Моллер:
- Неужели это та самая справедливость, которую Гитлер обещал своему народу, когда покидал Австрию? Мы ведь ничего ему не сделали. Мы хотим только мира!
Этот голос, раздавшийся, как слабый звук горна, был все-таки услышан людьми со знаками свастики на рукавах.
- Замолчи, жидовка! - сказал один из них. - Ты - дура, если лезешь сюда. Лучше бы тебе сидеть дома.
- Дома? - переспросила Грета, к которой неожиданно вернулось спокойствие. - Я у себя дома!
- Пошла прочь! - сказал тот же человек в коричневой рубашке. Он не привык разговаривать с женщинами и на его юном, розовом лице было написано явное смущение. Он только выполнял свой долг.
- Я имею право говорить, - мягко возразила она. - Я старше вас. Ваш Гитлер больше не австриец. Ваш Гитлер не может…
- Хайль Гитлер! - воскликнул юноша.
И так как никто не учил его, как надо усмирять людей, невоздержанных на язык, он ударил Грету и сшиб на землю.
Вид крови всегда вызывает еще большую жажду ее. Это как искра, как вспышка пороха…
Улыбающаяся Грета Моллер покатилась в канаву.
Потом ее маленькое тело топтали ногами. Она улыбалась до тех пор, пока кровь не хлынула у нее из горла и последний удар сапога не заглушил ее голоса навеки.
Карл Моллер узнал об этом только ночью.
Перед тем он провел несколько безумных часов, ходя по Рингштрассе из магазина в магазин и спрашивая о даме с карими глазами, которая хотела купить желтую шляпу.
Она ушла… ушло и ее тело.
Нацисты приказали затолкать его поглубже в канаву и засыпать известью. Это лучший способ уничтожать трупы.
А муж Греты, как ариец, стал клейменым человеком.
В те страшные дни доктор Моллер потерял всякий контроль над своей мыслью.
Траура он не носил. То, что произошло с ним, было выше обычного горя, требующего своего реального выражения.
Единственное, что осталось у него, это способность понимать чувства других. Теперь он снова особенно ясно осознал, насколько тонка нить, отделяющая здравый рассудок от больного.
Его жену убили, а его самого заклеймили как преступника за то, что он любил еврейку.
Теперь за ним наблюдали, выжидая.
Он был один в Шенбруннском парке, когда ему впервые пришла мысль о том, что кто-нибудь должен обязательно убить Гитлера.
Он приходил сюда в парк отдыхать под приветливой листвой шелестящих берез и дубов. Здесь он мог разговаривать с небом, с молчаливыми тропинками, обрамленными зеленью, и с ней.
Ушедшие мертвые императоры Австрии, приказывая посыпать эти тропинки гравием, может быть, переживали такие же душевные бури. Нигде в мире не было таких прямых, красивых и приятных для прогулки тропинок.
Впрочем, доктор знал две тропинки еще прямее, чем эти.
Одна из них была та, по которой шел Гитлер. Это был путь маньяка.
Вторая была путем мрачной решимости: она шла навстречу первой. Эти две тропинки должны были встретиться.
Иногда скорбный доктор обращал свой ищущий взгляд к белому гребню гор вдали. Как много раз приходил он в Шенбрунн со многими неразрешенными проблемами и каждый раз молчаливый вид гор успокаивал его мысли.
Иногда, покинув парк, он шел в капеллу Штейнгофа и преклонял колени перед золотым алтарем, пока лучи закатного солнца не окрашивали багрянцем высокие окна.
- Такие измученные умы, как наши, нуждаются в поддержке свыше, - говорил он.
Эта поддержка была сейчас необходима еще больше, чем его пациентам.
А потом нужно было идти назад в свой кабинет.
- Надо перестать думать. Перестать думать! - говорил он себе в таких случаях. - Гитлера нет! Гитлера нет! Существую только я один. Время - моя терапия.
* * *
Доктор Моллер опустился в кресло у письменного стола и нажал кнопку с надписью: "Доктор Францель".
Как раз в этот момент дверь вторично открылась, и перед доктором предстал высокий молодой человек с волосами почти такими же светлыми, как и его полотняная рубашка.
- Доброе утро, Эрих! - сказал Моллер.
- Доброе утро, господин доктор. Вы хорошо отдохнули в прошлую ночь?
- Отдохнул!
На губах у доктора промелькнула насмешливая улыбка.
- Какое смешное слово!
Лицо молодого человека омрачилось.
- Может быть, вам следовало бы проехаться куда-нибудь? - заметил он. - Новые впечатления!..
- Обычный рецепт, мой мальчик, - сказал доктор Моллер. - Конечно, было бы очень неплохо, если бы я мог прокатиться в Берлин.
- В Берлин? Почему именно туда, господин доктор?
Моллер пожал плечами и снова обратил взгляд к окну.
- Так просто… каприз… Но я не могу поехать вообще никуда. Они уж позаботятся об этом. Но вы?… Вам следовало бы съездить в Берлин.
Глаза Францеля затуманились. На лбу у него появилась морщина.
- Вы говорите сегодня загадками, - сказал он.
- В Берлине нужны такие северяне, как вы, - упрямо продолжал Моллер. - Там понравятся ваши арийские брови, ваши лимонные волосы, ваши голубые глаза. Да, нацистам вы придетесь по вкусу.
- Простите, господин доктор!
Францель вдруг почувствовал себя неловко и в мозг его прокралось нечто вроде подозрения. Доктор Моллер вел себя так странно в последние дни и Францелю приходилось бороться за то, чтобы отделять дружбу от чисто профессионального суждения. Неожиданное горе, большие потрясения иногда…
- Простите, Эрих, - сказал доктор Моллер. - Вы должны извинить мне мою болтовню. Ну-с, что у нас на очереди?
Францель смущенно дернулся.
- Новый пациент из Линца. Он состоял раньше в секретном отряде коричневых рубашек!
- Нацист! У нас?
Кровь отлила от лица доктора Моллера.
- Это же пациент, - быстро напомнил ему доктор Францель. - Параноик. Он совершенно безобиден. Вот его бумаги!
Доктор Моллер откинулся назад на спинку кресла.
- Хорошо, Эрих. Приведите его сюда.
Францель вышел с поклоном.
Первый коричневорубашечник в Штейнгофе!.. Итак, здесь были тайные нацисты еще до аншлюса… они скрывали свои преступные мысли, прикрывались чужими мантиями. А когда Гитлер подал знак, они все вдруг поднялись из своих углов, как зубы Язона. О, жалкое, опасное племя, в котором каждый человек становится нацистом!
Доктор Моллер все еще пересматривал бумаги нового пациента, когда дверь широко распахнулась. Францель тихо кашлянул.
От усталости доктора Моллера уже не осталось и следа.
Нацист или не нацист - безразлично; это был прежде всего больной.
Доктор улыбнулся, почувствовал себя снова в служебной одежде, которая была так удобна и создавала дружескую атмосферу.
- Доброе утро, друг мой!
Пациент выбросил вверх руку.
- Хайль Гитлер!
- Садитесь, - сказал доктор Моллер.
Прямая как шест фигура не колыхнулась. Только опустилась вниз рука, точно после сигнала, когда прошел поезд.
- Очень хорошо, - так же мягко продолжал психиатр. - Можете продолжать стоять. Надеюсь, вам будет хорошо у нас… Господин… - тут доктор заглянул в документы. - Господин Северин Браун. Это ваше имя, не правда ли?
- Нет!
Голос больного звучал резко.
- Кто же вы такой?
Снова презрительный ответ:
- Вы узнаете после. И вам это не понравится!
Глаза доктора Моллера скользнули по бесстрастному лицу пациента.
Паранойя! В таком случае, она была заключена в страшную, загадочную скорлупку.
Новые пациенты редко бывают такими грубыми и презрительными. Они обычно держатся, как дети, играющие в маскарад и желающие, чтобы им верили.
Но этот человек не казался таким ребенком. Он, казалось, был весь из стальной проволоки, прямой, со сжатым ртом, с неподвижными глазами цвета голубого мрамора.
Покрой его куртки с серебряными пуговицами выдавал в нем сельского жителя из Мондзее, вблизи Зальцбурга. Это была родина доктора Моллера.
Может быть, если пациент узнает имя своего врача, он станет приветливее.
- Где ваша, родина друг мой? - спросил доктор.
- Великая Германия!
- Нет, я хотел только знать, откуда вы, - невозмутимо сказал доктор. - С озера, или с гор?
- Освободители не живут на равнинах. Высоко, в Оберзальцбурге выстроил Гитлер свою хижину!
- Хижину! - фыркнул Францель, впервые вмешиваясь в разговор. - Это дворец!
Но глаза доктора Моллера сузились, сделав предупреждающий знак, и сконфуженный ассистент замолчал.
Голос старшего врача стал слегка хрипеть, как много игравшая граммофонная пластинка, когда он снова заговорил:
- У вас есть жена? Дети?
- У Гитлера нет жены!
Гитлер, Гитлер! Доктор Моллер начинал понимать, в чем тут дело.
Он помолчал немного и снова опустил глаза на отпечатанный на машинке медицинский рапорт, присланный из Линцского госпиталя. Доктор прочел в нем строки, который сначала не заметил… Браун был членом тайного нацистского союза… Браун был в заключении… Браун страдал бредовыми идеями.
- Вас интересует политика? - осторожно спросил доктор Моллер.
- Свобода, а не политика! - голос человека зазвучал громче, и в нем послышалось нечто вроде обвинения.
- Вы! - продолжал он. - Почему вы не в партии?
Доктор Моллер вздрогнул и обернулся к окну, но оно было закрыто. Он знал, чего он боялся. А этот человек знал, что доктор не состоит в партии. Не был ли это просто шпион, подосланный для того, чтобы следить за ним?
Возможно, что вездесущие нацистские уши подслушали его разговор с самим собой в парке? Или, может быть, кто-нибудь следит за его почтой? А может быть, его выдала скорбь на лице?
От нацистов вообще всего можно было ожидать. Может быть еще, а впрочем - конечно, так… Ему только сейчас пришло это в голову - он ведь не ответил на "Хайль Гитлер". Благодаря этому пациент мог сразу же раскусить его.
Доктор почувствовал, что кровь стынет в его жилах, когда он снова заговорил:
- Может быть, вы считаете, что попали сюда по несправедливости? Может быть, вы не хотели бы быть здесь?
- Да, да! - дико засмеялся Браун. - Меня загнали сюда враги. На улицах была кровь и лежали такие же люди, как вы!
- Но я не враг ваш. Я - ваш друг!
- Вы думаете, что я сумасшедший?
- Конечно, нет.
Лицо доктора Моллера было совершенно бесстрастно. Но за этой равнодушной маской крылось удовлетворение. Пациент начинал говорить теми формулами, какими обычно говорили все параноики. И, как всегда, голос доктора произвел нужный эффект. Браун был поставлен в соответствующую колею. Он сразу же как-то обмяк и с открытым ртом опустился на долго ожидавший его стул.
- Вы, значит, признаете что я не безумен?
- Какое неприятное слово, - сказал доктор Моллер. - Конечно, если вам здесь не нравится, вы можете не оставаться здесь!
- Вы хотите сказать, что я могу уйти?
- Да!