Со двора доносилось мелодичное пение. Дакир перевел "пантуны", распевавшиеся молодежью в кампонгах.
Благозвучные и грациозные, они являются как бы соревнованием в остроумии между группой девушек и юношей. Это была смесь романтики с шаловливостью шутки, грустью по свободе и разлуке с любимой.
Потом Бекки услышала о театре масок. Хотя, как объяснил Дакир, актеры играют на ныне забытом наречии "кови", легенды живут в народе, и никто не смешает маску великана Авамука с маской волшебника или народного героя Ардьюна.
Бекки поразилась, узнав, что представления иногда длятся по девять ночей кряду. Она даже задала вопрос, как может интересовать простой народ столь древняя история.
- Самые злободневные события можно видеть в "ваянге" - театре кукол, сказал Дакир. - Ваянг сегодня показывает и гнет колонизаторов и предательство местных фашистов. Ваянг высмеивает преклонение перед всем заграничным. Есть ваянги, показывающие только сказки, например "Принц-лягушка" или "Буйволова правительница".
Бекки опять задала множество вопросов. Дакир перевел ее вопросы хозяину.
С точки зрения старика, поведение Бекки было явно неприличным. Воспитанный гость никогда бы не утомлял хозяина таким множеством вопросов. Старик все-таки рассказал о племени баттеров, которые не имеют ни жрецов, ни богов, ни храмов, не верят в чертей. Баттеры любят музыку, имеют книги. Они избегают общаться с белыми и живут в укрепленных домах в глухих лесах.
Бекки не удовлетворилась переводом Дакира. "Но ведь есть же суеверия", - настаивала она. Тогда Дакир, чтобы не оскорблять хозяина, обижавшегося, если о его народе говорили, как о дикарях, уже не переводя старику, сам рассказал Бекки по-английски о еще не искоренившейся вере в амулеты, в астрологию и даже о поверье в человека-тигра - "оранг-гжиндаку". Старик, услышав знакомое слово, попросил перевести сказанное.
- Я верю в оранг-гжиндаку, - сказал старик. - Люди-тигры - это наши белые поработители, в них больше звериного, чем человеческого.
- Что он говорит? - спросила Бекки.
- Хозяин спрашивал: разве среди иноземцев нет людей, которые верят в амулеты и в предсказания судьбы по звездам…
И Бекки вдруг как бы осенило. Она с ужасом, удивляясь дикости соотечественников, вспомнила о знаменитых гадалках в Америке. Этих гадалок рекламировали самые крупные американские газеты. Бекки вспомнила о торговле амулетами в больших американских городах, о знахарях, хиромантах и астрологах, помещающих широковещательные рекламы. Ей припомнились общества спиритов, якобы вызывающих души умерших людей для разговора посредством условных сигналов и всячески распространяющих всевозможные выдумки о своих сношениях с несуществующим потусторонним миром.
Ведь начали же радиофирмы выпускать радиоприемники для гробов, с тем чтобы мертвые с того света дали знать о себе. И радиофирмы зарабатывали на этом большие деньги.
Может быть, Бекки в эти минуты поняла "американский образ жизни" и осознала многие известные ей факты лучше, чем за всю жизнь.
Старик-хозяин не спеша достал коробку с орехом бетеля для жевания и предложил Бекки. Обуреваемая мыслями, не утруждая себя заботой о соблюдении приличий, она резко отстранила коробку. Старик и Дакир так же молча принялись жевать бетель. И снова начался разговор о том, как случилось, что на плодороднейших в мире островах Индонезии, где не было зимы, а круглый год стояло сплошное лето и можно было собирать по нескольку урожаев в год, народ умирал от голода.
Оказывается, голландцы организовали множество ломбардов: давали небольшие деньги под залог земли, одежды, даже ножа. Кто брал доллар, должен был отдать пять или десять долларов. Так трудящихся превращали в долговых рабов и за долги отбирали даже детей. Хозяин рассказал, что еще недавно голландцы запрещали индонезийцам носить обувь, они должны были ходить босиком. Как объясняли власти, это необходимо было для того, чтобы простой народ отличался от власть имущих. Кто нарушал этот закон, того считали повстанцем и строго наказывали. При виде чиновника индонезиец должен был садиться на корточки и только в таком положении приветствовать проходящего.
После восьми часов вечера индонезиец не имел права выходить из жилища, а если и получал на это разрешение, то должен был идти с зажженным фонарем и на каждом перекрестке выкрикивать свое имя. Однажды самого хозяина за нарушение этого закона положили голым на солнцепеке, а потом подвесили к дереву за большие пальцы рук, чтобы носки ног не доставали до земли.
Из последних ста тридцати лет индонезийский народ воюет восемьдесят лет. Дакир рассказал о лагерях смерти для борцов за свободу, расположенных среди болот Новой Гвинеи, на реке Дигул, откуда он бежал. И если немецкие фашисты изобрели печи Освенцима, то фашисты в Индонезии применяют медленно действующие яды.
Бекки громко выражала свое негодование. Она рассказала о преследовании американцев, борющихся за свободу и мир в своей стране.
Старику Бекки начинала нравиться. И раньше среди белых в Индонезии тоже были друзья народа. Он вспомнил голову Петера Эбергельда, торчавшую на железном шесте в Джакарте, столице Индонезии. Старик был в числе семнадцати тысяч восставших, которыми предводительствовал Петер Эбергельд в 1922 году… Хозяин тяжело вздохнул и с большим интересом посмотрел на Бекки.
Была поздняя ночь. Лягушки кричали так, будто где-то тысячи людей били палками по котлам. Хозяин снова протянул Бекки коробочку с бетелем для жевания. Она взяла коробочку, казавшуюся ей чем-то вроде индонезийской трубки мира, и сказала, что хочет попробовать. Хозяин вынул пачку зеленых листьев "сири", которые лежали возле него, выбрал один, разгладил его своими тонкими пальцами, потом насыпал на лист немного пахучего имбиря из разноцветной, украшенной перламутром коробочки, положил кусок бетельного ореха и примешал немного белой извести. Затем он заботливо сложил лист вместе с содержимым, и все это стало размером с грецкий орех. Из кисета старик достал щепотку табаку и вежливо предложил гостье.
Бекки осторожно взяла бетель, положила в рот и начала жевать. Это было что-то терпкое, немного жгучее и горьковатое. Бекки, по примеру собеседников, сплюнула в специальную чашку. Она больше из упрямства, чем для удовольствия, продолжала жевать. Чуть-чуть закружилась голова, появилась легкость. Бекки не довела до конца свой опыт, но ее партнеры и не пытались смеяться над ней, как это сделали бы американцы на их месте.
Дакир посоветовал Бекки принять перед сном хину. Хозяин уступил Бекки свою постель с пологом. Постель оказалась грудой мягких циновок. На ней лежали различной формы подушки. Под пологом, куда Бекки захватила свою сумочку с пистолетом, было очень душно, но мошек и комаров почти не было.
8
Бекки не помнила, что ей снилось; ее разбудили крики петухов.
Появление Бекки во дворе перед домом не вызвало восторга детворы, игравшей около дома. Дети сразу прекратили игру, как только появился белый человек, и, усевшись на корточки, внимательно смотрели на Бекки. Это были прелестные детишки, удивительно пропорционально сложенные. Маленькие были голыми; те, которые были побольше, имели саронги.
Бекки решила подружиться с юными жителями кампонга. Она вынула из своей сумочки записную книжку с малайскими словами и попробовала завязать разговор. Дети не отвечали. Зато ответила подошедшая старуха. К ней быстро присоединились другие женщины. Все они сели на корточки во дворе и с напряженным вниманием следили за Бекки.
- Оранг-голланда, оранг-голланда! - послышались испуганные голоса.
То, что ее принимают за ненавистного голландца, Бекки сразу поняла и сказала, ударяя себя ладонью в грудь: "Оранг-американа, оранг-американа!", то есть американский человек. Но ее слова не вызвали в толпе дружеских чувств. Бекки ощущала гнетущую неприязнь, выражавшуюся во взорах.
- Я очень сожалею, что не попросил вас оставаться все время в доме, сказал Дакир подходя.
- Раз уж они меня видели, объясните им, пожалуйста, что я не оранг-голланда, а оранг-американа, а то они настроены ко мне слишком недоброжелательно.
- Они не поймут разницы, - сказал Дакир. - Для них голландцы - это американцы. Я тоже не вижу существенной разницы. Названия разные, действия те же, - все это знают.
- И этот почтенный старец того же мнения? - с обидой спросила Бекки, показывая на незнакомого ей старика.
Дакир обратился к нему. Старик внимательно выслушал и ответил. Дакир перевел:
- Американские самолеты, танки и винтовки закрывают нам дорогу к свободе и миру. Я всю жизнь воевал против голландских тигров, а не так давно воевали три моих сына и пять внуков, и четверо из них убиты. Доллар в руках злого человека убивает быстрее, чем нож с ядом. И если американцы давали Голландии каждый день сто тысяч долларов по плану Маршалла, то голландцы тратили каждый день сто тысяч долларов на войну против нашего народа. Голландцы продали душу американцам и продали нас.
- Зачем пришел американец в наш кампонг? - старик показал на Бекки. Мы хотим мира!
Бекки, услышав речь старика, была поражена так, что не находила слов для ответа. В глубине Суматры, в лесном кампонге, глубокий старик знает о целях американских монополистов в Индонезии больше, чем она! И эти сто тысяч долларов по плану Маршалла! Поразительно! И как только она могла себе позволить так неумно рекомендовать себя американкой! А ответить надо, и чем скорее, тем лучше.
- Москва! - вдруг крикнула Бекки.
И вдруг молчаливое недоброжелательство толпы исчезло - Бекки это сразу почувствовала.
- Москва! - вдруг сказал старик и поднял руку.
- Москва! - как эхо, откликнулась толпа.
Было радостно чувствовать вокруг себя людей, воодушевленных единым светлым порывом.
- Надо ехать. Я принесу ваш рюкзак, - сказал Дакир и пошел в дом.
Бекки окружили улыбающиеся ребята. Она гладила их по головкам и пробовала заговорить. Вдруг, отталкивая ребят, к ней протиснулся смуглый бородатый мужчина в чалме, с бамбуковыми коромыслами на плече. На коромыслах висели две корзинки.
- Дешево продаю! Красивые вещи! - закричал он на ломаном английском языке. - Есть хорошие вещи! - повторил он по-малайски и так ловко опустил коромысло на землю, что одна корзинка очутилась у ног Бекки.
Продавец сбросил резиновое покрывало с корзинки и стал показывать всякие безделушки. Вдруг он протянул Бекки такую же точно коробочку, как та, которую нашли на трупе в лесу. Бекки открыла коробочку. Там было все то же, что и в первой, включая записку.
- Слушайте внимательно! - прошептал торговец. - Я раб вашего отца. Куда вы направляетесь?
- В соседний кампонг, - машинально ответила Бекки и вдруг спохватилась, что этого не следовало говорить.
- Мы можем ехать, - раздался голос Дакира.
Бекки обернулась и увидела своего попутчика, державшего под уздцы двух небольших лошадок мышиного цвета.
Сказать о случившемся сейчас Бекки не решилась. Кто знает, может быть заговорщиков целая шайка; если одного и схватят, то другие убегут, и она своей поспешностью может все испортить.
Бекки без труда села по-мужски на седло и не успела вдеть ногу в стремя, как ее конек тронулся вслед за лошадью Дакира.
Как только они въехали в лес, Бекки кратко рассказала Дакиру о торговце и коробочке.
- Он меня принимает за Анну, - сказала Бекки.
Дакир ехал молча шагом и ни одним жестом не выдал своих чувств.
- Вы слышали, что я сказала? - нетерпеливо спросила Бекки.
- Битьяра! - ответил Дакир и, свернув влево, пропустил Бекки мимо себя вперед. - Сзади может быть опасно, - объяснил он, встретив недоумевающий взгляд девушки.
- В меня не станут стрелять! - И Бекки решительно объехала Дакира, пропустив его вперед. Дакир не стал возражать.
Топот лошадей послышался не сзади, а слева. Бекки тихо окликнула Дакира; тот обернулся и кивнул головой. Минут через пятнадцать они проехали то место, где тропинка слева соединялась с той, по которой они ехали. Свежие следы копыт виднелись на грязи. Дакир показал два пальца. За поворотом они увидели двух мужчин, уже спешившихся и делавших вид, будто осматривают копыта передней лошади.
Все остальное произошло очень быстро. Незнакомцы отвели с тропинки своих лошадей налево, в сторону, и стали за них так, чтобы лошади явились как бы живой баррикадой. Бекки проехала и оглянулась на Дакира. Он ехал в десяти шагах позади. В правой его руке, опущенной книзу, был зажат пистолет. Этого не могли видеть незнакомцы.
- О-о! - радостно улыбаясь, как старому знакомому, крикнул торговец, отвлекая внимание Дакира.
И в это время второй, присев на корточки, выстрелил из-под своей лошади в Дакира. Только готовность Дакира к неожиданностям спасла его от пули, так как он мгновением раньше толкнул коня вперед и наклонился к седлу. Торговец выстрелил чересчур быстро, выбросив руку под седлом. Ответные выстрелы Дакира и Бекки почти слились. Торговец упал. Его компаньон попробовал прыгнуть в кусты, но пуля Дакира опрокинула его на землю. Лошади незнакомцев испуганно бросились вперед, но Дакир быстро повернул своего коня наперерез тропинке, преграждая им путь. Лошади остановились, и их поймали.
- Это араб Муса, - сказал Дакир. - Кто бы подумал! Он очень много знал наших секретов. Мы даже не подозревали, что он служил и Коорену. Теперь мне понятны многие наши поражения. А мы ему очень верили!
С помощью лошади он оттащил трупы убитых в лес.
От нервного потрясения Бекки дрожала всем телом, не в силах сдержать нервную дрожь. Впервые она стреляла в предателя. Эрлу и Джиму не придется краснеть за нее.
Не доезжая до кампонга, Дакир привязал захваченных лошадей в лесу, чтобы появление лошадей без всадников не вызвало у жителей кампонга лишних разговоров. За лошадьми должны были прийти верные люди. Они же должны были зарыть трупы.
9
Бекки твердо решила не говорить первая о стрельбе в лесу, чтобы ее не сочли хвастунишкой. Все же первые слова ее, когда она увидела Эрла и Джима, были: "Я только что застрелила предателя".
Обмен разведчицы Анны Ван-Коорен на четырех заключенных американских летчиков и десять патриотов, осужденных на каторгу, делал поездку Бекки в Джакарту излишней. Эрл так и сказал ей об этом. Но Дакир и два индонезийца были иного мнения.
- Вы еще не знаете коварства белых тигров, - говорили они.
Их план сводился к следующему: обмен Анны Ван-Коорен на летчиков и патриотов должен совершиться. Но так как нельзя заранее предвидеть, на что способны американо-голландские военные власти, они предложили взамен Анны послать похожую на нее Бекки, и если обмен произойдет нормально, отослать им настоящую Анну Ван-Коорен. Тогда Бекки может быть свободна.
Эрлу и Джиму не слишком понравился этот план, но Бекки так хотелось, чтобы ее поездка не была бесцельной, она так настаивала, что им пришлось уступить.
Единственное, что смущало Бекки, - это то, что она не знает голландского языка. Но Дакир успокоил ее, сказав, что Анна Ван-Коорен поклонница американской культуры. Она принципиально говорит только по-английски и презирает все голландское. Иногда Анна даже жует резинку, больше из молодечества. Дома она носит малайский саронг или брюки, подражая известной киноактрисе. В дорогу она надевала бриджи, шелковую безрукавку и тропический шлем. Впрочем, Бекки предложили теперь же посмотреть на Анну Ван-Коорен.
- Она здесь? - воскликнула Бекки.
- Она в соседнем доме, - сказал Эрл. - Я поговорю с ней, а вы наблюдайте. Уж если вы хотите быть похожей, то усвойте ее стиль. Вы готовы идти или отдохнете с дороги?
- Нет, я не устала, - сказала Бекки, все еще возбужденная после дороги.
Они прошли в соседний дом, и Бекки через дыру в матерчатой занавеске увидела Анну Коорен. Стройная девушка ее роста, в бриджах, крагах и голубой шелковой рубашке с короткими рукавами и открытым воротом, стояла перед клеткой, где сидела говорящая птица бео. Коорен насвистывала несколько тактов одного и того же мотива. Изумрудно-красно-желто-синий бео переступал лапками по прутику в клетке, клонил голову набок и время от времени насвистывал тот же мотив.
Коорен выпрямилась, громко зевнула, потянулась, потом лениво заложила руки за спину, расставила пошире ноги и, снова наклонившись к клетке, сказала: "Анна Коорен, Анна Коорен, Анна Коорен". Бео послушал и в ответ произнес два слова по-малайски.
- "Анна Коорен умирает в плену, умирает в плену", - твердила Коорен.
- Я бы не сказал этого, - раздался густой грудной голос Эрла. Он вошел в комнату.
Анна быстро повернулась, все так же держа руки за спиной.
- О-о-о! Новое явление?! - сказала она. - Вы избавитель или тюремщик?
- Если вы хотите вернуться к отцу, вам придется написать одно письмо, сказал Эрл.
- Ага! Выкуп! Сто тысяч долларов наличными?
Бекки поразило, как чертами лица Коорен похожа на нее и как все-таки они не похожи друг на друга. "В чем же секрет?" - задала она себе вопрос. У Анны в лице, во всей ее фигуре было что-то подчеркнуто надменное, вызывающе злое, уничтожающе пренебрежительное. Бекки пыталась понять, что именно создавало это впечатление. Коорен держалась прямо… "Ага, голова несколько более закинута назад, чем надо… вот так. Щурит глаза… - Из сумочки Бекки вынула зеркальце и прищурила глаза. - Нет, не так. К тому же Коорен чуть-чуть кривит верхнюю губу… вот так… и резко двигает бровями. Жесты резкие, повелительные…"
Бекки пропустила часть разговора. Теперь она видела Коорен в профиль.
- Не только четырех летчиков и десять малайских патриотов, а хоть сорок тысяч желторожих! Отец это сделает! Но объясните, чему я была обязана столь длинным ожиданием. Ведь письмо я могла написать на второй же день пленения. Диктуйте, но дайте ручку и бумагу.
Эрл подал. Коорен крупными шагами подошла к низенькому столику и, поджав ноги, села по-восточному.
- Напишите отцу, что живы, здоровы, но чтобы он поспешил тотчас же освободить четырех американских летчиков и десять патриотов. Вот их имена. Эрл подал бумажку. Наклонился и молча прочитал написанное. - Добавьте, сказал он, - чтобы он вам больше не посылал коробочек с записками и ядом.
Коорен быстро оглянулась и задержала свой взор на лице Эрла. Но Эрл невозмутимо смотрел на письмо. Она промолчала и снова принялась писать.
- И напишите, чтобы Ян Твайт напрасно не летал над римбой.
И это написала Коорен.
- И напишите, как с вами хорошо обращаются!
Коорен написала, положила ручку и встала.
- Я попалась, охотясь за дурианом, - сказала она. - За это вы могли бы, по крайней мере, угостить меня дурианом, и я бы с удовольствием отблагодарила мистера… - Она внимательно смотрела в лицо Эрлу.
- Я не честолюбив, - ответил Эрл. - Просто я спасаю своих друзей-летчиков. Ребята хотели подработать на контрабанде медикаментами, но их подвел самолет.
- Отец бы заплатил им за работу пилотов больше!
- Опасная работа?
- Нет, у батаков нет зенитной артиллерии, и бомбить их - все равно что возить почту… Хотите заработать? - спросила Коорен. Она быстро встала, шагнула к Эрлу вплотную и тихо сказала: - Выше подбородок, парень! Колеблются слабые, а вы напоминаете мне сверхчеловека из одного кинофильма. Такое же волевое лицо… И он шутя заработал десять тысяч!
- А что я должен сделать?
- Доставить меня к отцу.