Однако все попытки вырвать признание у попрошайки разбились о его несокрушимое непонимание существа вопроса.
- Великое множество, - упорно твердил Сява. - Кипа…
В конце концов, решили поискать чего-нибудь съедобного в округе, хотя бы питательной травки или, если повезёт, прикупить подходящих продуктов у первого встречного.
Разбрелись, но недалеко, так, чтобы с ближайших холмов можно было и окрестности осмотреть, и не выпускать из поля зрения мешки с добром.
Первым несчастье заметил Бяка. Он обгрызал кору с небольшого кустика, поглядывал по сторонам, опасаясь претендентов, и неожиданно увидел столб дыма. Ещё ни о чём не догадываясь, вновь наклонился к стеблю, но вдруг насторожился, приподнял голову и, увидев прыгающего вокруг костра Сяву, замер с открытым ртом.
Бешеное пламя взметнулось к небу. Попрошайка бросил последний мешок в огонь и заскакал в диком танце, радостно выкрикивая одни и те же слова: "Гора! Уйма! Масса! Прорва! Груда!.."
Кулак подбежавшего Кнута оборвал его на слове "Куча!" и сбил с ног. Сява охнул, вскочил и принялся растирать ягодицы ладонями, с недоуменным вниманием выслушивая поток проклятий. Постепенно смысл оскорблений начал доходить до него, попрошайка стрельнул острыми глазками в костёр и стал пятиться. Лица товарищей горели пламенем коммунистической ненависти к врагу и классовой солидарностью друг к другу.
- Лишить его Партбилета! - крикнул Культя.
Зрачки Сявы расширились, губы обиженно отвисли, руки затряслись.
- Я… как член Партии… торжественно клянусь… то есть приношу свои искренние…
Кнут грозно надвигался - попрошайка мелко отступал. Дёрнул взглядом вправо, влево, потом резко развернулся и рванул прочь с такой скоростью, что вырубала едва успел моргнуть. Растаяло облачко пыли, и Сявы не стало.
4
Огонь погубил всё. Фантики сгорели, пластиковые бутылки обуглились, даже мотки проволоки расплавились и превратились в бесформенные металлические горошины. Сгорел даже мешок с коммунистическим Калом, что выглядело самым настоящим вредительством. Уцелели только Культин таз да ненужная железяка, неизвестно как попавшая в чей-то мешок.
Кнут кинулся железякой в сторону убежавшего Сявы, сел на землю и угрюмо замолчал. Культя тайком ощупал внутренний карман, в который он заложил фантики от жвачек, конфет да ещё успел-таки сунуть несколько штук на свалке.
- Надо идти, - робко позвала Вася.
- Да, да, - спохватился Культя. - Надо уходить. На север. Домой.
- Ух, ты-ы! Ох-хрр-крр-р, - вдруг сказал Бяка.
На холме, освещенная полуденным солнцем, стояла Проня. В руках она чудом удерживала, по крайней мере, с десяток тыквочек. Радостно вскрикивая, девица ринулась вниз.
- А я всё ждала, ждала. Надеялась. Верила… Сомлела уже, и тыквочки тухнуть начали. Жара такая, а вас всё нет и нет…
- Вот мы, - сказал Культя, не зная, радоваться ему или плакать.
Бяка ловко поймал разогнавшуюся Проню, подхватил падающие тыквочки, сложил их к ногам девицы.
- Извольте, ахрр-р. Это ваше.
- Благодарю. Любезный мужчина - такая редкость…
- Ах-фрр. Очень рад стараться.
- Угощайся.
- Ах-мрр. Какая добротная женщина! Вумен! Вери супер гууд баб! Я только что из-за кордона - там таких нет.
- О-о-о! - совсем растаяла девица. - Кушай, вот эту - она, кажется, получше. Нет, гнилая. Тогда вот эту…
Бяка, давясь и брызгая коричневой мякотью, заработал челюстями.
- Ах, нет! И эта гнилая, - расстроилась Проня. - Протухли все. Солнце. Жара…
- Ничего, мрр. Я так соскучился по настоящей пище, - Бяка подобрал вторую тыквочку. - Там у капиталистов хорошая еда - дефицит, люди жрут что попало, даже трупы. Фрр.
- Ах! Какой ужас! Тогда ещё вот эту попробуй.
Бяка скинул рубаху и принялся за третью. Культя, тихонечко поёрзывая, придвинулся к одной из откатившихся тыквочек. Но, только он успел колупнуть её пальцем, Проня фыркнула, подскочила, пихнула критика бедром и, подхватив плод, любовно положила его перед Бякой.
- Ничего никому не дам, - объявила девица. - Вы меня всё равно любить не хотите. Я теперь всё ему отдам. Всё, всё! Даже свою невинность.
Культя быстренько стал подбирать разлетевшиеся семечки. Проня топнула ногой.
- Ты, морда бесстыжая, семечки мои сожрать хочешь? Без разрешения? Да за такое дело Партбилета лишают!
- А ты сама-то сейчас Партийная? - спросил Культя вкрадчиво.
Бяка подавился куском, замер…
- Я?! - Проня выхватила красную книжечку. - Да я за свой Партбилет им тут всем кое-что поотрывала. Они мне ещё один предлагали, лишь бы я утихомирилась.
- Ах-р-р, какой баб! - радостно воскликнул Бяка. - Вумэн!
Проня распушила губы в довольной улыбке.
- Кажется, объелся, - торжественно объявил Бяка и раскатисто рыгнул. - Уф-р-р, больше не могу…
Девица сложила оставшиеся тыквочки в кучу, села рядом.
- А вы чего тут торчите? - с ехидцей спросила она Культю и Кнута. - Идите своей дорогой. Я вас больше и знать не хочу. У меня теперь новый товарищ ухажёр.
Бяка хозяйской рукой похлопал тыквочки и с самодовольным видом приобнял кормилицу. Проня игриво захихикала, выпустила язык и широко лизнула Бяку от пупка до макушки.
- Ах-мрр, - замурлыкал обжора и полез к девице под тряпки. Вытянув оттуда огромные колышущиеся груди, он стал подкидывать их, перекатывать, щекотать, охая и ахая от охватившего его восхищения. Проня заскулила в блаженстве, потянула Бяку за портки, горячо зашептала:
- Скорей, скорей, где он тут у тебя завалялся?
Бяка с достоинством засунул в ширинку руку по самый локоть и вывалил своё великолепие.
- Вот, фрр, мрр.
Проня встрепенулась. Она плотно прильнула к мужичку, впилась в губы, засасывая их вместе с носом, глазами и всем лицом по самые уши. Уже вдвоём они завозились в отчаянной спешке. Завязки, тряпки, рубахи, штаны, взлетали в воздух и падали, словно подбитые палками вороны, на землю. Культя подкрался к оставленным без присмотра тыквочкам, выхватил две и, стараясь не шуметь, стал быстро отходить. Кнут тоже прихватил парочку. Про Васю все забыли, и она, не умея воровать, уходила без добычи.
- А-а-ах! - вскрикнула Проня и завыла на все лады. Бяка тоже зафырчал и захрюкал.
Культя обмер от страху, оглянулся. Нет, этот вой был не из-за украденных продуктов, это был вой сладострастия.
Трое путников спешно уходили полями, чтобы стороной миновать опасный город Красносолнцевск.
А Проня и Бяка продолжали бешеную любовную оргию.
Ближе к вечеру Бяка вдруг с удивлением заметил, что его милашка больше не скулит, не стонет и не охает, и что он уже давно сношается с трупом. Проня не дышала. На её лице застыла счастливая улыбка, в глазах запечатлелось блаженство…
Бяка слез с туши, перезвездил её несколько раз, поцеловал в лоб и, смахнув скупую мужскую слезу, быстрым шагом направился к границе…
Путешественники спешили на север. День набирал силу. Безоблачное белесое небо источало жар, воздух дрожал, словно в лихорадке. Вдали из небольшого пруда колхозники таскали воду. Весело тренькали цикады, разноцветные мотыльки целовались с цветами.
На путников никто не обращал внимания. Известно ведь: идёт человек мимо - он не опасен, а вот если остановится, значит, что-то задумал.
Завечерело. Отлегла жара, воздух насытился свежей прохладой. Солнце провалилось за край земли, торопливая темнота жадно вылезала из ям и ущелий.
- Да… подвёл нас Сява, чтоб ему сдохнуть в безлюдном месте, - вздохнул Кнут.
- Да уж, да… - согласился Культя.
Вася посмотрела на товарищей и ничего не сказала. В эти последние дни она стала задумчиво молчаливой. Кнут тоже не выглядел весёлым. Он оживлялся лишь тогда, когда вспоминали об их нападении на закрома капиталистов. Это возбуждённое оживление вырубалы наводило Культю на неприятные мысли, не замыслил ли его товарищ измену Родине. Кнут, однако, не покупался на вкрадчивые вопросики критика и лишь толковал, что не мешало бы им тогда подебоширить в буржуйском логове покруче, а ещё лучше - совершить крупную диверсию.
- Эх, жаль, что мы там всё не подожгли, - огорчённо вздыхал вырубала и бил себя по колену огромным кулаком.
- Очень недальновидное сомнение, - выговаривал критик раздражённо. - Поджог мог бы послужить толчком к третьей мировой войне!
- Так уж и к войне, - кривился Кнут. - Не заметил разве, как они там с нами заигрывали? Бояться они нас до жути. А раз бояться - значит уважают!
3
Пустыню миновали, как в дурном сне, но всё-таки легче, чем в первый раз. Заранее удалось запастись картошками и тыквочками, приобретёнными исключительно в обмен на фантики. Способностями нигде не пользовались - опасались. Культя всё пытался загнать свой таз, но южане лишь изумлённо хмыкали, переглядывались и даже не торговались. На последний фантик Культя выменял толстых сушёных гусениц, не очень, правда, вкусных, зато достаточно питательных.
Город Красноздравск, первый после южных краёв, порадовал голодных и измученных путников щедрым рынком, на котором Культя и Кнут блестяще продемонстрировали свои способности.
Довольные, возбужденные, они поедали продукты, бурно обсуждая тяготы перехода через степь и пустыню.
- А помнишь, как ты пробовал глину есть? - смеялся Культя.
- А ты - чьи-то засохшие какашки?
- Это не какашки были, а косточки.
- А пахли, как какашки.
Кнут впервые слопал свои картошки, забыв покормить Васю…
Вечером друзья забрели в небольшую деревушку, чтобы попытаться всучить какому-нибудь простофиле Культину железяку.
Колхозник долго вертел таз и руках, стучал им об пол и сколупывал ногтем ржавчину. На негодующие Культины протесты заметил, что ржавчина - не металл, металл, мол, не сколупывается, а ржавчина ему ни к чему, потому что этой ржавчины вокруг и так целые горы. Так что нечего тут пыхтеть и возражать, когда человек вещь проверяет.
Культя согласился, что ржавчина - вещество бесполезное, никчёмное, но таз - это вам не ржавчина. Тут же добавил, что если вот подойти к этому тазу с умом, а не стучать им об пол и не колупать почём зря ногтями, к тому же такими заскорузлыми, то можно из этого таза изготовить огромное количество полезных в хозяйстве предметов…
Было заметно, что хозяину вещица понравилась, хотя он и тужился делать вид, будто таз слишком стар и ни на что не годен. В конце концов, колхозник отложил его в сторонку и вопросительно уставился на критика…
- Так… - Культя наморщил лоб, стараясь не потеть от радостных предчувствий. - Так, значит… Одну часть расчёта мы взяли бы продуктами, ну а другую… - Колхозник нахмурился, но не возражал. - Другую можно и фантиками. Только какие попало нам не нужны, а вот если хорошие, то мы взяли бы, конечно…
Хозяин, кряхтя, пополз за печку, вытащил оттуда жестяную коробочку, открыл её и выложил на стол несколько фантиков.
- За таз? - ужаснулся Культя.
Колхозник добавил парочку.
- Издеваешься? Да это так мало, что я даже не имею слов!
Хозяин посмотрел на таз, на фантики и уже неуверенной рукой выложил ещё один, потом ещё.
- Нет, нет! Добавь-ка самое малое с десяток, а потом уже начнём торговаться.
- Ещё? С десяток? Это очень много.
- Да ты положи, положи, чего боишься. Я же их не заберу, если не сговоримся.
- А-а-а, - согласился хозяин.
- Ну вот, теперь и поторгуемся, - обрадовался Культя.
- А как?
- Экий ты тип. Ты свои фантики будешь хвалить - я свой таз. Ты прибавишь, я прибавлю…
- Чего ты прибавишь? - недопонял колхозник.
- Как это чего? Достоинств! Я к своему тазу столько достоинств хороших прибавлю, что у тебя и фантиков не хватит.
Колхозник почесал затылок.
- Будто бы я сам не соображу, на что этот таз годен, - произнёс он. - Будто бы я сам дурак.
- Такой вывод пока ещё не напрашивается, - сказал Культя. - Глупый человек подумал бы: вот, мол, таз какой-то, да кому он нужен? А умный так не подумает, умный сообразит, что этому тазу цены нет. Ведь это не просто кусок железа, это - изделие, а каждый ли может уразуметь, как использовать в деловом применении данное изделие с полной и существенной пользой лично для себя и своего хозяйства?
Хозяин ещё сильнее заскрёб голову.
- Кумекаешь? - поинтересовался Культя.
- Ну?
- Соображаешь?
- Ну?
- Ну, ну… Думаешь, я тебе всё даром расскажу?
- А-а-а, - скумекал колхозник, подсыпав на стол фантиков.
Когда фантики кончились, а достоинства ещё нет, хозяин побежал за тыквочками…
Культя выбрался на улицу… без штанов. Тесёмки на порчинах были туго завязаны, а сами штаны, набитые тыквочками, перевешены через плечо.
Кнут заходил кругами вокруг критика, несмело нахваливая и тыквочки, и Культины способности. Вася демонстративно помалкивала.
- В долг, под Честное Партийное Слово, одну тыквочку я тебе, так уж и быть, дам, - сказал критик вырубале. - А это тебе. - Культя выбрал самую румяную и положил перед Васей.
- За так? - удивилась и обрадовалась девица.
- Ну, в общем, как бы это сказать… ну, иначе говоря… вот, как бы, в порядке аванса, - пролепетал Культя.
Часть тыквочек критик пропил в городском ресторане и вернулся к месту ночлега сильно навеселе. Он долго и нудно пел одну и ту же строчку из "Вихрей враждебных", чем довёл до бешенства вырубалу. Тот, конечно, мог бы прервать его пение хорошей затрещиной, однако, не решился на сей шаг, ввиду его явной контрреволюционности.
Закончив пение, а, вернее, забыв, наконец, и эту единственную строчку, Культя попытался ещё раз договориться с Васей и начал плести какую-то чушь о "томном свете Луны" и о "слиянии двух тел в экстазе звездопада", но, не добившись взаимопонимания, наконец-то уснул. Вася так и не поняла туманных намёков критика и прямо извелась, соображая, чего же такого от неё добивался этот странный извращенец.
На другой день, отработав, как и положено, на рынке, друзья решили держать путь к городу Краснозвёздску, в котором родилась и провела не худшие свои годы Вася.
- Никуда я больше с вами не пойду, - заявила Вася, со слезами на глазах осматривая до боли знакомые окрестности любимого предместья. Подбежав к родному песчаному холму, она с нежностью погладила камень, за которым многие годы справляла малую нужду, с грустью подошла к своей норке.
- Здесь кто-то уже живёт, - сообщила она без всякого огорчения.
- Выгоним, - пообещал Кнут.
- Зачем же? - неодобрительно фыркнула девица. - Для меня всегда место найдётся.
- Ну-ну, - сказал Кнут, присаживаясь. - Так и будешь тут мужиков мучить, значит?
- Сами себя они мучили, мне-то какое дело…
- Бросаешь нас, значит?
- Я никого не бросаю. Это вам с вашими способностями бродить всю жизнь надо, а мне-то зачем? Мне уже бродить надоело.
- В этой дыре будешь жить, значит?
- Не в дыре, а в норке, - ответила она и полезла знакомиться с новым хозяином её жилища.
Кнут подумал, что бы такого сказать на прощанье жестокого… Но так ничего и не придумав, обратился к Культе:
- А мы куда путь направим? В Столицу что ли?
- Можно и в Столицу. Я и раньше предлагал…
- Завтра?
- Давай завтра…
- После рынка?
- Как водиться.
- А сегодня?
- Сегодня я гулять буду.
2
Культя вылез из заведения совершенно пьяный.
- Идём к бабам. Бабы - это вещь! - провозгласил критик и трахнулся мордой об дорогу.
- Ну и нажрался же ты, браток, - позавидовал Кнут.
- Ага. В драбадан, - икнул Культя, пытаясь встать.
- Идти можешь?
- Могу. И иду. К Светлой Заре Коммунизма! - критик сделал несколько быстрых шажков и врезался в развалины.
Утром, очнувшись, Культя в первую очередь схватился за карман. Все его ценности были на месте.
- Вчера ты обещал мне два фантика за то, что я тебя там не бросил, - сказал Кнут, протягивая руку и нетерпеливо шевеля пальцами.
- Если обещал, то почему же не дал? - засомневался в правдивости товарища Культя.
- А потому что не мог.
- Вот в то, что не мог - верю, - согласился Культя, - а что два фантика обещал - не верю. Не могло такого случиться.
- Ну-ну, - пригрозил Кнут. - В другой раз брошу тебя на произвол судьбы.
- До другого раза ещё дожить надо, - по-философски рассудил критик. - Пойдём-ка лучше на рынок. А то что-то башка трещит.
Раскритиковав в пух и прах приглянувшиеся ему продукты и завладев самой крупной из имеющихся в наличии тыквочкой, Культя уселся на горшок, чтобы произвести необходимую сдачу Кала. Он тужился, краснел, пыхтел, но ничего не получалось.
- Ага! - радовался колхозник. - Небось, второй раз хочешь продукты отхапать. Меня не проведёшь.
У Культи от напряжения заломило в ушах и выпучились глаза.
- Эй, люди добрые, у меня тут на горшке настоящий жулик, - крикнул колхозник. - Кала нет, а всё туда же… Да ещё продукты мои ругал.
- В Партком его! - закричали труженики полей. Набежала толпа.
В Парткоме стоял шум.
- Прошу тишины! - приказал Секретарь. - И не галдите так, а то совсем гриб обрушите.
Кто-то ойкнул: на него с потолка упал кусок штукатурки.
Культя стоял перед Секретарём и усиленно думал, что ему говорить в свою защиту. Никаких подходящих идей не возникало. "Прощай, Партбилет", - молнией обожгла жуткая мыслища.
- Итак, уважаемые товарищи, начинаем заседание, - сказал Секретарь. - На повестке дня один вопрос: недостойное поведение Коммуниста Культи на колхозном рынке. Слово предоставляется Коммунисту, колхознику Ляпе.
- Вот этот, так называемый Коммунист, критиковал мои продукты. Хорошо критиковал, добросовестно, я не в претензии. И чтобы продемонстрировать свою неустанную борьбу за улучшение качества выращиваемых мною овощей, я выдал ему на пробу одну тыквочку, но товарищи!.. Этот тип оказался жуликом, он не смог сдать Кал. Что же это такое?!
- Да-а-а, - Секретарь грозно задвигал бровями. - Налицо явное введение трудовой общественности в заблуждение. Этот человек видимо сдал Кал кому-то другому, продуты съел, а тебя, товарищ Ляпа, хотел попросту одурачить и с помощью твоей тыквочки намеревался, видимо, удовлетворить не потребности, а какие-то неподобающие Коммунисту прихоти…
В зале негодующе загудели.
- Позор!
- Аферист!
- Пройдоха!
- Обманщик!
- Заклеймим позором!..
- Вон таких из Партии!
- Очистим наши стройные ряды!
- Слово предоставляется пока еще товарищу Культе, - объявил Секретарь, произнеся слово "товарищ" с явным неудовольствием.
Культя встрепенулся. В его глазах стояли слёзы. Он достал свой Партбилет из кармана, поцеловал его, прижал к сердцу и начал рыдающим голосом: