– То есть, Бааде оказался неправ. Он вернул должок?
– Не успел.
– Почему?
– Умер.
Глава шестая.
"Это шествуют творяне…"
28
Разбудили нас голоса.
Я решил, что Степаныч очнулся.
Сойдя утром с теплохода, мы никакой разумной жизни в окрестностях не обнаружили. Покосившаяся поскотина на опушке. Сероватый лишайник на серых жердях. Белый песок, весело рассыпанный под соснами. У заброшенного навеса – пирамида черного, рассыпающегося угля, прямо какой-то ужасный потусторонний Египет. Хозяин бывшего Дома колхозника был пьян. "Он завязал, – утверждал в дороге Врач. – У Степаныча – огромная сила воли". Но Степаныч был так пьян, что будить его не имело смысла. В неуютной комнатушке пахло сухой пылью, в глиняном горшке умирало дерево-ректификат, так мы решили по запаху. На бревенчатых стенах проглядывали сквозь слой пыли любительские натюрморты: битые сибирские фазаны, тетерева, рябчики. Сам Степаныч ("У него огромная сила вол") валялся на черном клеенчатом диване, под рукой опорожненная бутылка.
Мешать мы не стали.
Выбрали домик ближе к поскотине.
Выгрузили на веранде продукты, Врач выставил коробку с пазлом.
Почему все чудесное происходит в Австралии, а не в заброшенных Домах колхозника? – думал я, отмахиваясь от случайного комара. Почему Архиповна предпочитает дальние страны, а не едет, скажем, в Бердск, где я мог бы отыскать ее на пляже. Что с того, что откроют они с Бредом Каллерманом возможность существования иной, внеземной жизни? Все равно это будет в Австралии.
Бред!
Солнце сквозь легкую, горчащую дымку.
Запах перестоявших грибов. Стеклянные стрекозы.
Мудрить мы не стали. Перекусив, упали на нагретые солнцем спальники и уснули.
Мне снились какие-то пространства. Я чувствовал, они бесконечны. Из пронизывал свет, но они оставались темными. Я был так мал, что не мог заполнить и ничтожной их части. От квазара до квазара через весь Космос – вот истинный масштаб. А что я? Миллиарды световых лет. Моя малость выглядела ужасной.
29
– Эй, евреи!
Из-за рассохшихся перил на нас смотрел слабоумный.
Я страшно обрадовался. Куртизанка-партизанка нисколько не привирала.
Наивные глазки, нелепые косые бачки, запущенная щетина. Лариса Осьмеркина запомнила каждую деталь: почерневшая фальшивая цепь на шее… застиранная рубашка в горошек… Человека с такими глазами не убедишь в том, что Ахилл никогда не догонит черепаху. Апории Зенона такому не близки. Тем более что совсем недалеко, у покосившейся, поросшей лишайниками поскотины курили еще двое. Побитая иномарка упиралась погнутым бампером в телеграфный столб, правая фара высыпалась. Явно с тормозами проблемы. Покуривая, мужики лениво поглядывали в нашу сторону. Еще один вразвалочку шагал к дому Степаныча.
– Чего тебе?
– Нам бы веток сухих.
– Хочешь поговорить об этом?
– Ты что? – обиделся слабоумный. – Ветки нужны.
– Ну, иди, собирай, – разрешил Врач. И ободрил. – "Со скоростью, превосходящей все последние изобретения".
Слабоумный перекрестился.
Кажется, он не совсем понял Врача.
А меня поразил номер иномарки, уткнувшейся в столб поскотины. 77–79. Тойёта королла. Именно этот номер назвала Роальду Осьмеркина.
– Эй, евреи!
– Чего тебе?
– Нам бы веток.
– На кухне газ есть.
– Он пахнет, – слабоумный показал грязный палец.
– "Эти апотропические ручки!" – восхитился Врач. И спросил: – Ты когда в последний раз обращался к врачу?
– Не помню, – удивился слабоумный. – А что?
– Здорово запустил болезнь. Наверное, не слыхал об Арнольде?
– Да ты что? – ужаснулся слабоумный. – Никогда не слыхал. А что?
"А то!" – сказал Врач. Был у него такой приятель. Арнольд. Еврей лютый. Шел с работы, увидел толпу. Местные патриоты вышли на борьбу с жидами и масонами. На трибуне – тучные бабы в кокошниках, с топорами в руках. У микрофона – боевой лидер. Маленький, горбатый, кашляет. Продали жиды святую Русь! Арнольд начал проталкиваться к трибуне. На него шипели, но не останавливали. Так он поднялся на трибуну и попросил у боевого лидера микрофон. Тот остолбенел. "Люди добрые! – сказал Арнольд. – Знаю я, как примирить вас с евреями!" Тучные бабы в кокошниках побледнели от таких слов, сладко прижали к грудям тяжелые топоры. "Если ты о гафниевой бомбе, русскоязычный, то есть у нас такая, не сумлевайся!" – "Я не о бомбе. Я о любви. Знаю, как примирить вас". Патриоты замерла и тогда Арнольд возгласил: "Люди! Возлюбите евреев!" От таких слов самая тучная баба уронила топор на ногу боевого лидера и заплакала от беспомощности.
– Ты чего это? – совсем растерялся слабоумный.
И крикнул мужикам у машины:
– Рубик!
– Что тебе?
– Они не хочут.
– Чего они не хочут?
– Сухие ветки таскать.
– Ну, так скажи им, что я сказал.
– Я им говорю, а они все равно не хочут.
– Тогда сам таскай! – невежливо отозвался Рубик.
Слабоумный обиженно заморгал. Но я ему не сочувствовал.
Как раз в этот момент солнце спряталось за сосны, сладостно зашипело в море, и освобожденным от блеска зрением я увидел еще одного человека. Он сидел под сосной, в стороне от машины. Раскладывал ветки на старом кострище, обламывал сучки, тихо и блаженно улыбался. А левой рукой отгонял вьющуюся перед ним бабочку.
Настоящий ботаник!
30
– Эй, евреи!
– Чего опять?
– Разменяйте сотку.
Слабоумный протянул через перила стодолларовую купюру.
Впрочем, такой она была только для идиотов. Цифры явно были наклеены. И не очень удачно. "Это шествуют творяне, заменивши дэ на тэ". Врач рассматривал слабоумного с наслаждением:
– Много у тебя таких?
– Я бы еще принес. Но нету.
– А почему цифры наклеены?
– А как должно быть? – заподозрил неладное слабоумный.
– Напечатано должно быть. Специальной краской. Не знаешь?
– Да что это у тебя то наклеено, то напечатано! – обиделся слабоумный. – Ошиблись, наверное.
– Кто ошибся?
– Америкашки.
– Вот у них и разменивай.
Слабоумный обиженно поморгал.
Боком-боком стал отодвигаться от домика.
Не выпускал нас из виду, видимо, чем-то мы его насторожили.
Явно хотел посоветоваться с авторитетами. "Папася, мамася!" Я страшно боялся, что в проем растворенной настежь двери он увидит коробку с пазлом. "Видишь татарина?" – толкнул я локтем Врача. – "Возле машины? Бритый?" – "Ну да". – "Вижу. А что?" – "Вчера я видел его в "реанимации". Доходит?" – "Это точно он?" – "Память у меня хорошая". – "Тебя же бутылкой били по голове".
Впрочем, Врач произнес это неуверенно.
Глава седьмая.
"Кто, господа, видел многоуважаемого Архитриклина?"
31
– Эй, евреи.
– Чего тебе?
– Заварка имеется?
– А у вас нет, что ли?
– Закончилась. Вы это.
– Ты все же обратись к врачу.
– Да для чего? – испугался слабоумный.
– Типичные признаки вырождения.
– Вы это. Вы давайте к костру.
– Так у вас же нет заварки.
– Рубик зовет.
32
На реках вавилонских,
там сидели мы и плакали, вспоминая о Сионе.
33
Не пойти было нельзя.
Костер под сосной дымил.
Ботаник блаженно улыбался, будто у него программа зависла.
Ну да, вспомнил я, он контужен. Он несколько раз ранен. У него провалы в памяти. Он бывал на таких войнах, о которых никто не слышал. Отмечен Благодарственными письмами нескольких прогрессивных правительств. Работал с заграничными коллегами. Видел, как ученые самых безмозглых беспозвоночных обучали вполне осмысленным действиям. Интересно, кто его запрограммировал? Почему он в банде? Тем более, в его возрасте?
Бритый татарин, увидев нас, цепко повел черными глазами. Товарищ Эй из "реанимации" возил его на фотонном звездолете, чтобы было кому открывать бутылки, а он оказался не таким простым. Голова коричневая, закругленная, как глобус. Закурив, опустил глаза, зато задумчиво уставился на нас горбоносый тип, похожий на депрессивного кавказского принца. В общем, спокойные товарищи, один только слабоумный строжился, поругивался, хотел понравиться Рубику. Нет правильных китайцев без правильных мыслей. Сам Рубик, впрочем, особого внимания на нас не обращал. Курил, стряхивал пепел в ладошку.
– "Кто, господа, видел многоуважаемого архитриклина?"
Слабоумный страшно обрадовался, захлопал в ладоши:
– Видишь, Рубик, я говорил. А ты не верил!
Рубик очнулся от размышлений, глаза нехорошо сузились:
– Кто такие?
– Рыбаки.
– А снасти где?
– Завтра подвезут.
– Завтра теплохода не будет.
– Ну и что? Дорог много, – миролюбиво объяснил я. – Вы сюда тоже не на теплоходе попали.
Рубик намек понял. Задумался.
– Давай-ка, – кивнул слабоумному. – Оторви зад от земли.
– А чего?
– Сгоняй, посмотри, что там в их домике.
– А вы, – сказал он нам, – моих ребят не дразните. Фарит, – кивнул он на татарина, – во вневедомственной охране служил. – Рубик как-то уж очень старательно подбирал слова, наверное, хотел показаться интеллигентным. – А вот он, – кивнул на депрессивного принца, – груженую машину выталкивает из колеи.
– Хотите поговорить об этом?
Вопрос Врача Рубику не понравился.
Он помолчал и вдруг заорал, даже пригнулся:
– Чего у тебя глаза блестят?
– Контактные линзы.
Рубик сразу успокоился:
– Я про такое только слыхал.
И спросил уже дружелюбнее:
– Водки хотите?
34
Нет, Врач не хотел водки.
Я тоже не хотел, но Врач не хотел сильнее.
Чего это пить теплую водку? У него дед был алкаш. Он в детстве всякого насмотрелся. Контактные линзы Врача нагло поблескивали. Он не хочет походить на деда, тот по пьяни, как муха, ползал по грязному двору, падал в навоз. Видел Врач, что с людьми делает теплая водка.
– Рубик!
– Ну что?
– Ты посмотри, ты посмотри, что у них!
Слабоумный чуть не приплясывал. Он бросил в траву коробку с пазлом. Знал, наверное, что не может повредить игрушку. Депрессивный принц улыбнулся и почесал горбатый нос. Кажется, всех неожиданный расклад обрадовал. Даже коричневое лицо татарина искривила улыбка.
– Твое?
– Конечно.
– Откуда?
– От деда Филиппа.
– Это который алкашом был?
– Ну да, – блеснул глазами Врач.
– А если по пьяни ползал по навозу, никогда ничего не помнил, то как не пропил такую диковинку?
– Он пробовал. – Глаза Врача нагло посверкивали. – Только она как неразменный пятак. Продаст игрушку, а ее обратно несут. За литр самогону отдаст, а смотришь, через день счастливчик тащит игрушку обратно, да еще сам несет бутылку. Когда берут, так всем нравится, а обратно несут – одни хлопоты. Игрушку эту дед Филипп привез с японской войны. Еще с той, с первой, девятьсот пятого года. Сам прожил девяносто пять лет, не собачий хвост, да? – посмотрел он на меня. – Может, и пил всю жизнь потому, что морскую войну проиграл. Аукнется, говорил, Цусима. И точно. Сперва японцы наш флот утопили, а потом деревню.
– Какую деревню?
– Антоновку. Я там жил.
– Японцы утопили? – не поверил Рубик.
– Да нет. Деревню сами утопили. Без японцев. Поставили плотину, вот и залило водой районы. Деда Филиппа из Антоновки вывозили силком. Хотел остаться на дне моря. Игрушку таскал при себе, нашел ее под Мукденом в китайской фанзе. Всю войну таскал в вещмешке. И потом всю жизнь надолго не оставлял. – Я не отрывал зачарованного взгляда от Врача. Роальд называет меня вралем, но куда мне до Врача! – Дед Филипп так гулял, что Деду-Морозу не снилось. Но настоящие чудеса начинались, когда игрушку выносил на завалинку. Возьмет тяжелый молоток или топор, сейчас, говорит, вмажу по игрушке, а ей ничего не будет. Ну, кто поверит? Спорили. Пока денежки соберут, дед на это желе ставил кружку с самогоном. Охлаждал. От игрушки холодком несло. Хотите поговорить об этом? – Врач посмотрел на Рубика и тот несколько напрягся. – Дед всем давал проверить. Руку приложишь, от желе бьет током. Когда дед Филипп сторожил кирпичный завод, то ночью упал в сушильную печь. Другой бы сгорел, а он выбрался. К нему приходили смотреть на такое чудо. Даже девки, – нагло сверкнул глазами Врач. – Дед им нес такое, что одна потом с животом оказалась.
– Заткнись!
Глаза Рубика подернулись злым пеплом.
– Заткнись и завали стаканчик. И корешу своему предложи.
Что-то явно не связывалось в голове Рубика. Слишком много случайностей. По глазам Рубика было видно, что многое у него не связывается. Вот два каких-то придурка приехали рыбачить, а при них пазл, а удочек нет. Похоже, Рубик, да и все они, хорошо знали о существовании пазла, но вряд ли Рубик был тем самым Нику. Тот седой, усатый, утверждала Осьмеркина. Врач тоже хорош. Какой к черту дед Филипп? Игрушку в контору принесла Осьмеркина, зачем врать?
Рубик хмуро уставился на меня:
– Бери и ты кружку.
И медленно, как-то совсем уже нехорошо добавил:
– Поддержишь дружка, Шурка Воткин?
Ну, прямо Бюро глупых вопросов. Даже Врач не знал, под какой кликухой я ходил на встречу с Хорем и Калинычем, а откуда о таком мог знать Рубик? Знали Роальд, я и Хорь и Калиныч. Все. Круг замкнут. Думай, Кручинин! Почему Ботаник с ними?
– Мулт!
Ботаник блаженно поднял голову.
– Мулт, ты ведь видел этого Шурку?
Ботаник кивнул. Вряд ли он узнал меня. Но блаженно кивнул.
– Вот и объяснились, – моргнул Рубик. И приказал: – Плесните гостям!
Слабоумный водки не пожалел. Налил по самый краешек легкой алюминиевой кружки. "За глаза красотки девы"? От такой наглости зеленоватые глаза Рубика снова затянуло пеплом. Он сильно потер плоскую переносицу. Слабоумный, почувствовав настроение Рубика, кривляясь, все заходил и заходил сбоку, пытался грязным пальцем зацепить мое ухо.
– Поднимай!
– Да ну, – сказал Врач.
– А ты выпей! Хоть и теплая, а выпей.
– Я и холодную не пью, – откровенно признался Врач.
– А ты выпей, не так страшно будет, – загадочно намекнул Рубик. И спросил у татарина: – Как там в погребе у старика?
– Как весной под Магаданом.
– И замок надежный?
– На все сто.
– Ну тогда определи гостей.
Вопрос был решен. Татарин кивнул.
Депрессивный принц расслабился. Рубик и слабоумный тоже расслабились.
Рубик даже полез за огоньком в костер, но, оказывается, у наглого Врача имелись свои соображения. "Хотите об этом поговорить?" Во-первых, как потом выяснилось, он совершенно не хотел в холодный погреб, во-вторых, его совершенно не устраивала весна под Магаданом, ну и в-третьих его дико взбесило мое неожиданное превращение в Шурку Воткина. Ботаник сидит с бандюгами, этого мало? Прямым ударом в нос Врач опрокинул слабоумного в костерчик. Взметнулись алые искры, как над пионерским костром, слабоумный страстно заголосил. Депрессивный принц попытался вскочить, но попал прямо под головню, которую я выхватил из костра. Морда у принца сразу закоптилась. Бросив головню, я ловко врубил Рубику по ушам. С двух рук, как учил Роальд. В спортзале у меня плохо получалось, но тут получилось. Рубик от удара вскрикнул и сел в траву. Из носа и ушей выступила кровь.
А вот с татарином не получалось.
Ну никак не получалось. Хитрый попался.
Я целил по зубам, а все время попадал по костистому лбу.
Врач это заметил и деревянным половником выплеснул на бритую голову татарина целый литр кипящей похлебки. "Аха!" – радостно закричал татарин и прыгнул в куст шиповника. Врач был в полном восторге: "Выходи, падла!"
35
– Да ты и правда выйди, Фарит!