* * *
- Ну, отходняк! Навались на праздничные! Или тоже есть не будете? Так нам больше достанется!
Рыжеволосый с торчащими ушами тюремщик, деревенщина. Ему все нравится пока: работа не тяжелая, кормят, поят, одевают, в город к девкам пускают! Чем не жизнь? И эти, которых велено стеречь, кормить, водить на допросы - они тоже ничего в массе. В этой камере трое - отходняк. Так называют тех, кого держат последний день. В последний день положено кормление по норме офицерского состава. Теля-то - он теля и есть. Траву подсунь - траву будет жевать. Дерьмо подсунь - дерьмо сожрет. А тут, вроде, последний праздник желудка…
- Ну, навались! Кто у вас будет получать?
Рыжий глянул в журнал.
- Гойко Гон! Это тот самый, что песни поет? И за что ж тебя, сердешный?
- Громко пел, - буркнул Гон.
Рыжий радостно загоготал.
- Кто на обычный - подваливай! Молитесь, чтоб до конца дней вам праздничного не видеть! Следующая камера!
Бочковой наваливается на ручку тележки и катит ее к следующей камере, лязгают запоры.
- Не могу! - Витко ставит чашку на нары. - Не могу, не лезет!
Уголовники обмениваются молниеносными взглядами: "Лафа! Опять не ест!"
Гойко Гон качает головой: "Надо!.. Что впереди - неизвестно". Свою порцию он насильно вручил Беско. Теперь именно от него зависит все. Но аппетита нет ни у кого. Осталось около двух часов. К полуночи обычно все бывает кончено: очередную партию двуногих животных загоняют в фургон и увозят на сборный пункт.
Беско видит, с каким усилием Гойко Гон заставляет себя хлебать. Реакция на грядущие испытания у всех одна. Все четверо напряжены. Уголовники чувствуют: что-то происходит, но относят это к тому, что люди живут последние часы. По-своему оба даже деликатны, стараются не встревать в разговоры, говорят вполголоса. Гон, темперамент которого не дает ему возможности сидеть на месте, уже протер дорогу на бетонном полу. Чтобы не мешать - пусть человек побегает, - уголовники забрались на нары.
Сунув щепку в травяной отвар, он рисует на досках нар план побега. От жидкости доски нар темнеют.
Беско кивает и медленно ест.
- Так?
- Ошибка. Это тупик. - Нужно сразу зачеркнуть этот проход и в памяти, и на схеме.
Гон заставляет товарищей нарисовать то же во всех подробностях. Все трое воспроизводят план, срисованный Леном со стены в караульном помещении. Он и сейчас одним глазом там. Через считанные минуты должна произойти смена состава. Караулка на полчаса заполнится гомонящими тюремщиками. В ячейки лягут лучеметы охраны. Новый состав разберет часть лучеметов. В ночной смене их меньше.
За пять дней Беско изучил тюрьму так, как должно быть, не знал ее комендант: от крыши до последних подсобок в подвале. И на крыше обнаружил мощный зенитный пулемет. Они долго обсуждали с Гоном, как передать его беглецам, пока не появилось замечательно простое решение: Беско должен будет опустить зенитку вдоль стены и, разбив стекло, на первом этаже коридора просунуть ствол сквозь решетку.
Во всех этих обсуждениях Гон полностью доверяет Беско. Однако у друзей его не все способности Лена вызывают доверие.
- Если не трудно… понимаешь… но для поднятия духа… чтобы поверили они… Попробуй хоть что-нибудь…
Гойко неопределенно поводит в воздухе руками. Беско соглашается. В караулке уже царит суета. Те, которые "столкнули" смену, стремятся проскочить, пока не повалила толпа. Двери хлопают, пропуская радостно гогочущих счастливцев. В тюрьме неделю выдавали талоны на Вайю Ван - столичную певицу. Во время концерта, говорят, у нее голая спина… "Вся! Досюда вот… Ну! И ногами стрижет, что твоя коза!"
Взгляд Беско прикован к полке, на которой лежат десятка два ручных ножей. Один ползет к краю полки, падает, но не достигает пола. Пролетев до выходной двери замирает в самом верху проема. Вот дверь распахивается, вваливаются сразу двое. Нож перекочевывает в коридор. Некоторое время висит неподвижно, после чего ползет под самым потолком до конца коридора, где двое охранников, навалясь на перила, беседуют, поплевывая на пол.
Желто-красной птицей нож влетает в раскрывшийся волчок. Гойко Гон подхватывает его и на виду у уголовников обнимает Беско и прижимается щекой к его щеке. Этика уголовного мира заставляет посторонних делать вид, что ничего и не произошло. "А что, собственно, произошло? Мы ничего не видели!" - написано на лице игроков в "О-Ду".
- Решайся! Если прорвемся, то через границу все равно уйдем. Рано или поздно, но уйдем!
Беско отрицательно качает головой. Мысль о том, что он станет Врагом Режима, что ему придется покинуть Родину, ужасает его. К тому же… Ли.
- Нет, - решительно отрезает он. - Уж если, не дай, конечно, бог, такое положение, как у вас, тогда конечно. А так… Ну что они мне сделают за журнал этот?
Аргументы даже без упоминания главного убеждают заговорщиков.
- Лучше еще раз проиграйте, как делать будете, - советует Беско.
Дисциплина, несколько пошатнувшаяся в группе кинематографистов после вынесения приговора, вновь становится железной.
- Итак… ящик в четырех шагах направо - начинает разбор ситуации шепотом Гойко Гон. - Крышка открывается так… - Он показывает в воздухе как открывается крышка пожарного ящика. - Один лучемет лежит сверху, два других под слоем песка. Первый лучемет берет Витко. После… - Гойко Гон красноречиво проводит себя по шее.
- Да не себя, - "возражает" Витко, - а охранника!
"Поразительно, - задумывается Беско. - В ожидании казни, в предвкушении убийства в тюрьме, на нарах, в полной безвестности относительно своей судьбы у людей хватает сил на юмор! Удивительное существо человек…"
- …решетки. После этого вниз! - продолжает Гойко Гон. - На нижней площадке остановиться… Окно высокое? - спрашивает Гойко у Лена. - А то придется прыгать, чтобы зенитку достать.
Если я чего-то не успеваю, ждите! - приказывает Беско - Потому что дальше уж дверь во двор. - Он кивает головой сторону окна, откуда видна эта дверь, ведущая во внутренний двор тюрьмы. - А дальше - ворота. Пока зенитный лучемет не окажется в руках Гойко, я, - Беско показывает свои руки, - помогать вам не смогу. Рассчитывайте только на себя. А когда отдам зенитку, стану помогать. Ну там… толкнуть, за ствол дернуть…
Вся компания смотрит на руки Беско с суеверным трепетом.
- Как только прорветесь во двор, я бы мог заняться воротами, - предлагает он.
Гон качает головой.
- Не надо. Если зенитка исправна, она вынесет любые ворота. С косяком.
Все готово. Но Беско ничего не может сделать с дверями… Чтобы их открыть, нужно либо взять связку ключей у дежурного по этажу, либо… либо… Беско в очередной раз запускает мысленные руки в замок и пытается пошевелить тяжелый засов. Тщетно.
Уголовники, услышав позванивание пружин замка, встают в стойку охотничьих псов перед дверями. Они окончательно убедились, что что-то происходит. Но что? Эти трое смертников задумали побег. Но причем тут этот пацан? Ему-то ничего не угрожает… причем тут он? А в то же время очевидно, что именно он находится в центре каких-то невидимых событий.
Гойко вопросительным кивком в сторону уголовников спрашивает Беско: "Что делать с этими?"
Беско машет рукой.
- Все будет нормально. Я уговорю господ не вспоминать этот вечер…
Началось!
Во рту Беско пересыхает так, словно ему приходится бежать самому.
Троица, глядя на изменившееся лицо Беско, сползает с нар, устремляется к двери, напряженно прислушивается.
Когда в камеру входят охранники с лучеметами наперевес, трое уже готовы. Ко всему. Зачитывается приговор суда Хранителей.
"…Лишить памяти! Лишить памяти! Лишить памяти!" - звучит троекратно.
Приговоренные поворачиваются к остающимся в камере - прощание. Это разрешается. Даже поощряется. Всякая театральность на пользу дела. Беско обнимают все трое. Последний - Гойко Гон. Его щетина обдирает лицо Беско. "Не брили в последний-то день!" - мысль совершенно глупая, и Беско гонит ее прочь.
Уголовники в последний момент - как в старинных фильмах. Само благородство. Жмут руки троим и прочувствованно трясут головами. Уши и у того, и другого, как у свинки Хомус, торчком. Звенят наручники. А вот этого допускать нельзя! Началось! Господи… ну откуда тут этот дежурный? Конечно же, видит, как бросается Витко к ящику с песком. Вот она - человеческая реакция! Дежурный даже не понимает, что происходит! Он продолжает видеть то, что должно происходить! Заключенные должны идти впереди конвоя, заложив руки за спину.
…Да… Гойко Гон - серьезный человек. Охранник опускается на колени и пытается вытащить нож из груди. Гойко Гон рвет с его шеи пулемет.
Эх, Рыжий ты, Рыжий… Кто же тебя вынес в этот миг на этаж? Уж лучше бы тебе оказаться тугодумом! Но он вскидывает лучемет, и из груди бегущего Витко вырывается сноп огня.
Рыжий попадает точно в позвоночник. Витко еще бежит, переламываясь пополам, но ноги уже отстают от тела… Его заносит, и переломившаяся фигурка, словно глиняная, ударяется о бетонную колонну.
Беско, запоздав на доли секунды, ударяет по руке Рыжего, и лучемет, вылетев из кисти, исчезает в пролете между этажами.
Оператор склоняется над Витко… Нашел время! Наградив его тумаком, Беско возвращается к Рыжему. Булькая черной кровью, тот лежит на спине и невидящим глазом смотрит на низкий потолок коридора, сплетенный из канализационных и отопительных труб…
Эх, парень!.. Ты решил, что положение вещей таково, как это видно глазами деревенщины. Ты ввязался в нечестную игру, хотя, быть может, и не выдумал ее правил. Беда в том, что игра существует до тех пор, пока в нее играют…
Темный ствол с раструбом на фоне звездного неба. Никто не поставил на место гайку крепления? Нет… Где часовой? В противоположном конце крыши. Беско срывает зенитный пулемет с турели, несет его к краю крыши. От тяжести у Беско перехватывает дыхание. Только бы удержать! Вот оно - то окно! Стволом Беско с ходу ударяет в стекло и тут же чувствует, как Гойко Гон с другой стороны подхватывает зенитку.
Беско проходит сквозь стену и оказывается в узком коридоре одновременно с беглецами. Страшная вспышка зенитки в коридоре. Даже из окна камеры видно зарево, отразившееся на козырьке крыши. Остов двери, кувыркаясь, несется по двору и рассыпает по снегу искры.
Вот они! Пара смертников выбегают во двор… "Батюшки… - отчужденно думает Беско, глядя на них с высоты. - Они же раздетые!" Это внезапно представляется Беско ужасно смешным. Он начинает смеяться, сначала тихо, а потом уже во все горло… Вторая вспышка ярче первой заливает двор тюрьмы нестерпимым белым светом. Вынесенные вместе с бетонными основаниями ворота тюрьмы вылетают на улицу. Вот и все.
Беско кажется, что он сейчас умрет… Медленно он бредет от окна к нарам и слышит, как запоздало, угрожающе низко начинает ныть сирена. Тон ее повышается до пронзительного стона, а затем спадает.
Бред у него начался сразу, как только он упал на нары. Он увидел как дверь камеры открылась и вошел Гойко Гон.
Режиссер озирается по сторонам в поисках своего пальто.
- Уходи! Уходи, они же сейчас здесь появятся. Что же ты наделал? - кричит он и пытается вытолкнуть Гона за дверь. - Они же лишат тебя памяти!
Гон отталкивает Беско, стараясь остаться в камере, и все выискивает что-то по углам. И вдруг это уже не Гойко Гон, а его помреж Витко! Он зажимает дыру в груди и все шарит кругом руками.
- Что тебе? - холодея спрашивает Лен, он отлично понимает, что имеет дело с покойником.
- Ремень… Всю кровь собрал, а на ремне осталась. Видишь, как меня?.. - Витко распахивает заскорузлую от крови рубаху и показывает жуткую обугленную дыру в груди. У Беско кружится голова, он чувствует, что теряет сознание, однако остается стоять. А помреж между тем продолжает:
- За что ты меня так?
- Не я, не я это! - кричит Беско. - Это Рыжий!
В камере появляется Рыжий. Глаза его смертельно остекленелые, как тогда, в коридоре.
- Врет он все… - Рыжий пытается ухмыльнуться. Но для этого нужны ясные глаза, и ухмылка у него не выходит. Оттого и явная шутка звучит как правда:
- Врет он! Он и тебя убил и меня убил. Его памяти лишить надо. Он же враг Режима!
Уголовники, до того безмолвно наблюдавшие со стороны, хватают Беско за руки и радостно волокут по коридору, приговаривая: "Враг Режима… Сейчас мы его… А паек - нам! Нам паек. Он не станет есть. Теля, он теля и есть. Ему зачем по офицерской норме? Дерьма ему подсунуть, пусть жрет!
Задыхаясь от борьбы, Беско отчаянно кричит: "Не хо-чу-у! Мне нельзя… У меня же… У меня же Лийя!" Назвал ее как жену, надеясь таким образом остановить уголовников. Но они не хотят слушать, злобно дышат в лицо Беско, у них бритые черепа и огромные, торчащие, как у свинки Хомус, уши.
Беско открывает глаза и видит склонившихся над ним уголовников. Собрав последние силы, Беско бросается на одного и пытается душить, но сил у него нет. Он оставил их все там - в коридоре и на крыше.
Уголовники не раз пытались стучать в дверь, вызывая дежурного, но вся тюрьма, словно огромный муравейник, была наполнена криками, звоном сапог. Горели все лампы, вспыхивали осветительные установки фотохроники и никому не было дела до их камеры. Только однажды пробегавший по этажу дежурный продектор остановился и, открыв волчок, крикнул:
- Прекратить! Я вас, сволочей!..
Заробевшие уголовники не предпринимали более никаких попыток вызвать врача и только время от времени, когда Беско затихал, подходили проверить, не дал ли дуба этот политический с повадками умалишенного.
* * *
Дежурный пытатель, не отрываясь от телефона, махнул рукой в сторону стула.
Один вид этого чудовищного стула вызвал у Лена чувство ужаса и тошноты: возвышающийся на невысоком основании, весь прямоугольный, увешанный блестящими колючими браслетами и ремнями.
Беско, едва отошедший от болезни, попытался упрямиться - уперся ногами в кафельный пол. Конвоир заученно ударил его локтем в живот. Дыхание у Лена оборвалось, и пока он, подволакивая ноги, пытался вдохнуть, конвоир уже подтащил его к стулу и, усадив, принялся привычно и ловко пристегивать браслеты. Вертикальная стойка, проходящая за спиной Беско, заканчивалась ошейником, выстланным внутри острыми металлическими шипами. Его застегнули на шее Лена. Сразу лишившийся подвижности, Лен дал застегнуть манжеты на руках. Потом он почувствовал, как ему задрали штаны, и холодные браслеты легли на щиколотки ног.
Был еще один браслет, которым конвоир помахивал, дожидаясь, когда пытатель обратит на него внимание.
Пытателю рассказывали что-то необыкновенно приятное. Он улыбался, и в улыбке его было сознание собственного достоинства. Заметив немой вопрос конвоира, пытатель закрутил головой и махнул рукой: "Этот не надо. Брось!"
Конвоир равнодушно уронил браслет и, цокая набивками по кафельному полу, направился к выходу. У дверей он наклонился над кучей тряпья. Выбрав что-то похожее на женскую ночную рубаху, вытер правый сапог. Подумав, вытер и левый, после чего бросил рубаху в кучу и вышел, закрыв за собой дверь.
Дежурному пытателю теперь рассказывали смешные вещи. Он бархатно смеялся. Голос его раскатывался по большому залу, заполненному и заставленному какими-то механизмами, баками, ваннами. На стенах виднелись подъемные устройства с зажимами и кольцами. Повсюду из стен торчали водопроводные краны. По полу змеились черные резиновые шланги. Видно было множество сливных решеток.
Отсмеявшись, пытатель поблагодарил невидимого собеседника за оказанную услугу, пообещал, пока ходит по небу Кратос, оставаться в долгу, и наконец распрощался.
Напевая, он подошел к столу, стоящему прямо напротив возвышения со стулом, и раскрыл тоненькую папочку.
- Та-а-к… - протянул он. - Значит, Лен Беско? Не дожидаясь ответа, пролистнул пару листиков и прочитал на последней странице: "Имеешь ли" ты отношение к инциденту, который произошел в аудитории университета Милости Хранителей периода
10, числа 25?"
Переведя взгляд на Беско, он нажал педаль под столом.
Мир померк в глазах Лена. Дикая, неописуемая боль вошла в его тело. Завизжав, Беско выгнулся дугой.
Когда сознание вернулось к нему, он хрипло ответил:
- Я же сказал, что да, да! Имел!
- Сказал? - удивился палач. - Когда же ты это сказал? Ты глянь… - с сожалением проговорил он, перевернув страницу. - И впрямь сказал, на последнем допросе… Тогда пардон, тогда пардон!.. А о чем же спрашивать? Где план допроса? Вот идиоты! - возмутился он. - Целый следственный отдел сидит, талоны собирает! Никогда у них порядка нет!
Он отстегнул Беско от стула и довел до дверей.
- Отведи в камеру… Перепутали… Следующего веди.
Ноги тряслись так, что было тяжело идти. Все тело ныло.
Ужасающее свойство пыток состояло еще и в том, что помимо воли все, что могло выделяться из организма, вытекало во время страшных мгновений электрического шока. Он шел, едва передвигая ноги в мокрых, обгаженных брюках. Жизнь и раньше не подчинялась ему - так, словно он жил по чьей-то воле, теперь и вовсе представилась ему злой самостоятельной силой. Он перестал понимать, почему он здесь и что же ждет его впереди. Так же медленно и болезненно, как передвигал ноги, Беско вытер рукавом лицо, понимая, что оно мокрое. Конвоир весело щелкал орешки и зубатился с надзирательницами женского отделения.
- Гляди! - со смехом указала одна на бредущего Беско. - Загнет шею-то как враг Гойко!
Видимо, внешность его резко контрастировала с образом злодея, и все весело засмеялись. Путь пролегал мимо многочисленных кабинетов тюремного начальства, следственных отделов, отделов криминалистики, судебно-медицинской экспертизы и еще десятка других. Двери одного из кабинетов широко открылись и, сопровождаемые смехом, двое вышли в коридор. Они продолжали весело и возбужденно говорить. Один из них, молодой гросс-дектор, второй же был в штатском, и лица его не было видно.
Шаркая ногами, Беско приближался к ним. Гросс-дектор, приглушив голос, потянул спутника за рукав, чтобы тот посторонился. Штатский, продолжая говорить, обернулся, и Беско Узнал… Денко Дана!
- О, Великий Кратос! - пробормотал тот, вглядываясь в лицо Беско.
Молодой гросс-дектор тем временем брезгливо отклонившись, махнул рукой конвоиру: "Проводи быстрей!"
- Минутку! - остановил их Денко и вернулся в кабинет, откуда только что вышел. В коридоре появился хозяин кабинета. Несмотря на седины, он был в звании меньшем, чем молодой гросс-дектор - всего лишь обер. Но обладал реальной властью в тюрьме. Конвоир перестал щелкать орешки и вытянулся в струнку. Его лицо - хлыщеватое, с белой кожей, застыло маской. Рядом с тоненьким усиком прилипла кожура от орешка.
- Как зовут заключенного?
Молчание.
- Кто дежурный пытатель?
Конвоир молчал, только сглатывал слюну, отчего кадык судорожно ерзал под белой кожей.
- Веди его в душ, дубина… - раздраженно приказал обер-дектор и пошел к телефону.
Подгоняемый испуганным конвоиром, Беско, спотыкаясь, дошел до душа. Потом стоял в коридоре, пока конвоир бегал в поисках ключей от душевой. Надзирательница из женского отделения, открыв душевую, брезгливо, тычками в затылок, загнала Беско в кабину и открыла воду.