Или мы заплывали на лодке далеко от берега, оставаясь наедине с небом и лохматыми облаками. Я смотрела на облака, опустив руки в ласковую воду, а Морис рассказывал о том, как было бы интересно овладеть секретами памяти, чтобы научиться управлять ею - вспоминать в малейших деталях любое пережитое прежде событие или за считанные минуты запечатлевать в мозгу знания и навыки, на приобретение которых пока приходится тратить годы.
- Опыты показывают, что практически мы запоминаем все, - говорил он. - Только, к сожалению, далеко не все можем вспомнить по желанию. Прежние впечатления таятся где-то в глубинах подсознания, а как добраться к ним, мы не знаем.
Очень увлекательно он фантазировал о том, какие удивительные возможности откроются перед людьми, когда удастся наконец познать в деталях, как преобразуются в мозгу все ощущения, воспринимаемые нашими органами чувств.
- Представляете, если мы раскроем электрохимический код, с помощью которого изображение где-то в глубинах нашего мозга превращается в образ, то сможем вернуть зрение всем пораженным слепотою людям! Или подключить к нашему мозгу органы чувств любого существа - все равно, человека или животного - и посмотреть на мир его глазами. Разве не заманчиво увидеть то же, что и орел, парящий в небе, или, скажем, ныряющий в глубины океана кашалот? Вполне возможно, если мы научимся передавать по радио в наш мозг соответствующие импульсы от органов чувств кита или птицы.
- Ну, это уже фантастика!
- Ничуть. Когда вы прикасаетесь к чему-нибудь, вы ведь не замечаете, что ваш мозг находится не в кончиках пальцев, а на расстоянии доброго метра от них. Увеличьте расстояние до тысячи километров, и вы не заметите, потому что радиоволны преодолеют его все равно быстрее, чем бегут нервные импульсы вдоль руки. Так что, оставаясь на Земле, у себя в комнате, вы сможете отправить свои органы чувств на другие планеты, все видеть, слышать, ощущать, обонять, осязать воочию!
- Вы мечтаете, как улучшить человека и сделать его сильнее, - покачала я головой. - А другие надеются с помощью ваших открытий превратить людей в послушных рабов, в живых роботов…
- Да, вы правы. - Жакоб сразу помрачнел. - Таких, к сожалению, немало. Как меланхолически заметил один философ: "Когда в науке делается открытие, дьявол сразу же хватается за него, пока ангелы обсуждают, как его лучше использовать…" И огонь становится не добрым, опасным, если он не горит в печке, а охватывает дом. Надо бороться, чтобы наши открытия не попадали в грязные руки проходимцев. Вот я с ними и воюю. Но нелегко. Ведь каждого жулика приходится разоблачать заново. Об этом напоминал в свое время еще Энгельс…
- Энгельс? - переспросила я.
- Да.
- Он тоже занимался разоблачением шарлатанов?
- И весьма успешно. Написал специально статью по этому поводу - "Естествознание в мире духов".
- Простите за мой вопрос, но… вы - коммунист? - не удержалась я.
Доктор Жакоб посмотрел на меня с усмешкой и ответил:
- Допустим, да. А вы боитесь довериться коммунисту?
- О нет, что вы, - пролепетала я и поспешно добавила: - Но я вас перебила. Так что же говорил Энгельс?
- Не помню дословно, но смысл такой: пока не разоблачишь каждое отдельное мнимое чудо, у шарлатанов остается достаточно почвы под ногами. В том-то и трудность.
Морис рассказал мне историю Пауля Дибеля. Он был простым рабочим, шахтером и жил неподалеку от одного селения в Баварии, где мистики устроили очередное "чудо": у крестьянки Терезы Нейман каждую пятницу начали появляться кровоточащие стигмы как напоминание о муках распятого Христа. Суеверные люди стали совершать паломничество, чтобы получить благословение новоявленной "святой".
Дибель с юности увлекался фокусами и знал их секреты. Он начал под именем факира Зин-Долора повторять на арене местного цирка все "чудеса", происходившие с Терезой Нейман, объясняя зрителям их вовсе не божественную природу.
- Прошло тридцать лет, - сказал Жакоб. - Дибель уже умер, а Тереза Нейман стала старухой. Но к ней по-прежнему приходят тысячи богомольцев.
- Да, суеверия живучи, я тоже об этом думала, - сочувственно кивнула я и рассказала о своих размышлениях во время гнетущего бессильного одиночества, так замучавшего меня, когда проклятый голос заставлял тетю то впадать в детство, то никого не узнавать.
- Суеверные предрассудки людей, живущих в глухих долинах у подножия "Игрища дьявола", еще можно как-то понять, - продолжал доктор Жакоб. - Но ведь и "просвещенные интеллигенты" не отстают. Во время Всемирной выставки в Нью-Йорке американские психологи попробовали подсчитать, какой процент среди посетителей составляют суеверные люди. Они решили проверить их лишь на одном из многих суеверий, широко распространенных в Штатах: кто пройдет под лестницей-стремянкой, того, дескать, ждут большие неприятности.
- Есть такая примета? - удивилась я.
- Каких только нет! В одном из павильонов на самом пути, как будто случайно, поставили такую лестницу. Она была высокой, проходили под ней совершенно свободно, а иначе приходилось делать крюк. И фотоэлементы незаметно подсчитывали всех, кто обходил лестницу стороной. Знаете, сколько таких оказалось?
- Не буду гадать. Много?
- Семьдесят процентов из нескольких миллионов посетителей! И не удивительно: ведь суеверия выгодны, их усиленно насаждают, поддерживают. Сейчас в Америке не меньше тысячи газет ежедневно печатает предсказания астрологов. Там насчитывается около тридцати тысяч официально практикующих "звездных предсказателей", выкачивающих за год из карманов простаков кругленькую сумму в двести миллионов долларов. Эти бы деньги на научные исследования! Да хотя бы просто на нужды образования - ведь на них можно кормить в течение двух лет бесплатными завтраками всех американских школьников. Но, чтобы открыть людям глаза, нужно уличить и разоблачить каждого из этих тридцати тысяч шарлатанов…
В увлекательных беседах и прогулках незаметно пролетело десять дней. Жить в мире доктора Жакоба было очень интересно. Я хорошо узнала Мориса, мы подружились. Я даже начала писать его портрет, сразу в двух ликах: за опытами в лаборатории и в чалме и набедренной повязке. Получалось любопытно, работа меня захватила - вот насколько я пришла в себя.
Мрачные и тревожные мысли я старалась гнать прочь, но это плохо удавалось. Особенно часто я задумывалась: откуда взялся второй голос - дядин?
Морис тоже был озадачен:
- Может быть, ей только кажется, что она его слышит? Горан ей внушает эту галлюцинацию…
- А если тетя слышит голос покойного дяди Франца на самом деле? - допытывалась я. - Значит, она больна? Сходит с ума?
Морис успокаивал меня, но тревога не проходила.
Каждые два-три дня я звонила доктору Ренару. С тетей все было хорошо, полное впечатление, что она совершенно выздоровела, старался он меня порадовать. Но я не могла избавиться от мысли, что затишье это перед бурей.
И буря грянула…
Вечером, когда мы весело болтали с Морисом и матушкой Мари, вдруг зазвонил телефон - требовательно, настойчиво.
- Наверное, Вилли, - обрадовался Жакоб, хватая трубку. - Похоже, междугородная…
Но это был не Вилли.
Жакоб тут же передал трубку мне, и я услышала взволнованный голос доктора Ренара:
- Алло, это вы, Клодина? Алло!
- Да, да, я слушаю!
- Приезжайте немедленно: она хочет вас видеть.
- Что случилось?
- Она собирается вызвать нотариуса и сделать какие-то распоряжения. Хочет, чтобы вы присутствовали. Слышите?
- Да, слышу. Одну минуточку, доктор… - Прикрыв ладонью трубку, я повернулась к Жакобу: - Она требует нотариуса. Что делать?
- Ага, началась решительная атака, - пробормотал Морис. - Они нас опережают. Надо ехать.
Я кивнула и сказала в трубку:
- Дорогой доктор, я еду! Сейчас же выезжаю, ближайшим поездом.
Положив трубку, я посмотрела на Жакоба.
- Поезжайте и постарайтесь ее переубедить, - сказал он. - Как только появится Вилли, мы поспешим к вам на помощь. Попытайтесь любым способом к тому времени перевести ее в другую комнату - хоть на одну ночь…
- Вы говорите так, словно не очень верите в успех.
- Да, отговорить ее вам вряд ли удастся, - честно признался Морис. - Но хоть потяните время. Старайтесь отговаривать ее спокойно, логично, не горячась, всячески подчеркивайте, что считаете ее совершенно здоровым и разумным человеком. И непременно звоните мне каждый вечер - от шести до семи. Я буду дежурить у телефона.
Возвращение в ад
Тетя встретила меня приветливо и тепло, так что у меня немножко отлегло на сердце.
Она искренне радовалась моему возвращению, выглядела совершенно спокойной, здоровой, нормальной, словно все недавние ужасы мне приснились в кошмарном сне. Тетя пополнела, на щеках у нее появились прежние лукавые ямочки, которые в детстве я любила, бывало, целовать, уходя спать.
Как в добрые, безмятежные старые вечера, мы снова сидели втроем на веранде и пили чай с душистым клубничным вареньем. Тетушка заботливо расспрашивала, не устала ли я в Париже. Доктор Ренар посасывал кривую трубочку. В дверь заглядывали то кухарка, то Розали и умилялись.
Тетя не поминала о нотариусе, а я не задавала никаких вопросов.
Спокойным и безмятежным выдалось и утро следующего дня.
Перед завтраком мы с тетей и доктором Ренаром бродили по саду, слушая веселую перекличку птиц и болтая о всякой всячине. И только когда сели за стол, тетя мимоходом вдруг сказала:
- Да, я звонила нотариусу, он сегодня приедет.
Стараясь говорить так же спокойно и буднично, как она, я спросила:
- А зачем тебе нужен нотариус, тетя?
- Составить одну бумагу. Я тебе потом расскажу.
До конца завтрака я сидела как на иголках.
Со стола убирали посуду. Доктор Ренар ушел в сад, чтобы, как всегда, вздремнуть на скамейке в укромной тени.
Мы с тетей остались одни, и она сказала:
- Я много думала последние дни и твердо решила: нам надо изменить свою жизнь. Мы не так живем, недостойно…
Она строго посмотрела на меня. Я молчала, ожидая продолжения.
- У нас слишком много денег, и они мешают нам жить так, как пристало порядочным людям. Я решила оставить себе только этот дом, а все деньги отдать на святые дела. Такова и воля Франца. Он сегодня снова подтвердил ее, - сказала она так просто, словно речь шла вовсе не о человеке, умершем почти год назад. - Ты неплохо зарабатываешь, нам хватит, если, конечно, ты не бросишь меня.
Дальше молчать уже было неприлично, и я торопливо проговорила:
- Конечно, нет, тетя, как ты могла подумать! А кому ты решила отдать деньги?
- "Братству голосов космического пламени".
Я помнила наказ доктора Жакоба и как можно спокойнее и мягче спросила:
- Но почему именно им, тетя? Можно передать деньги какому-нибудь фонду защиты детей. Наконец, просто раздать нуждающимся. А это "Братство"… Ты ведь его совсем не знаешь, никогда у них не была. Почему тебе захотелось отдать деньги именно им?
Этого говорить не следовало.
Тетя сразу помрачнела, насупилась, замкнулась, словно улитка, поспешно прячущаяся в раковину.
- Ты опять пытаешься изобразить меня ненормальной? - грозно спросила она.
- Нет, что ты! Просто меня немного удивило твое решение. Ведь мы ничего не знаем об этих "братьях"…
- Это он почему-то думает о них плохо. А я знаю, что они достойные, честные люди и творят добрые дела. Поэтому и хочу им помочь…
Я все-таки не удержалась и спросила:
- Так тебе сказал голос?
Этого мне совсем не следовало говорить!
Тетя встала и безапелляционно сказала:
- Пожалуйста, после обеда никуда не отлучайся. Приедет нотариус. И доктора Ренара попроси, пожалуйста, от моего имени не уходить. Вы подпишетесь как свидетели, - и, не ожидая моего ответа, ушла к себе.
Я побежала в сад, нашла доктора Ренара, дремавшего на скамейке в глухой аллее с газетой в руках, поспешно и не очень вежливо разбудила его и рассказала о нашем разговоре.
Он выслушал меня не перебивая, но ничего не ответил.
- Что же вы молчите? Посоветуйте, что делать.
- Не знаю, - беспомощно ответил старик, пожимая плечами. - Я совсем запутался, Кло.
- Надо ей помешать!
- Как?
- Ведь она ненормальна, надо ей запретить подписывать эту бумагу.
- Она совершенно нормальна, - покачал головой Ренар.
- Но ведь ей внушил это голос!
- Это вы утверждаете с доктором Жакобом. Но доказательств нет. Как медик, постоянно наблюдающий за нею, я должен сказать, что она действительно была одно время нездорова, но теперь поправилась.
- Поэтому тетя и приглашает вас в свидетели вместе со мной - именно потому, что вы думаете, будто она выздоровела. Но она больна, больна, уверяю вас!
- Любой консилиум признает ее совершенно здоровой и юридически дееспособной. Скорее вас, дорогая моя, признают ненормальной, послушав ваши рассуждения о каком-то голосе, что-то внушающем тете.
Доктор Ренар рассуждал трезво. И все-таки нужно же что-то предпринять!
Я кинулась звонить Жакобу, все время оглядываясь на дверь - как бы не вошла тетя. Но никто не отвечал, даже матушка Мари, видно, куда-то ушла.
Злиться было бесполезно. Ведь мы договорились, что я буду звонить по вечерам. Не мог же Морис целыми днями сидеть у телефона, словно на привязи.
Я снова помчалась в сад, нашла доктора Ренара в задумчивости расхаживающим по аллейке и, с трудом переводя дыхание, попросила:
- Милый доктор, а вы не можете все-таки объявить ее ненормальной? Хотя бы на несколько дней, пока Морис что-нибудь не придумает…
- Но моя врачебная честь… Как вы могли мне предложить это? - ответил он, насупившись, таким тоном, что я пожалела о своей просьбе, и проговорил наставительно: - "Если хочешь поступать честно, принимай в расчет и верь только общественному интересу, а не окружающим людям. Личный интерес часто вводит их в заблуждение…"
- Опять Гольбах? - сердито спросила я.
- Нет, Гельвеций, - и грустно добавил, опустив седую голову: - Я и так уже начал ей лгать из-за вас, Клодина…
Обед прошел в тягостном, похоронном молчании. А вскоре после обеда за воротами раздался требовательный гудок автомобиля.
Я никогда не встречалась с нотариусами и представляла их по читанным в детстве романам Диккенса. Поэтому, когда вместо зловещего сухопарого старика крючкотвора в торжественном черном сюртуке появился совсем молодой человек спортивного вида, я изумилась. И приехал он не в старомодной карете, а в новеньком ядовито-красном "ягуаре".
Молодой человек, с машинальной учтивостью склонив стриженую голову, внимательно и безучастно выслушал, что ему сказала тетя, и деловито застучал на привезенной портативной машинке. Через несколько минут он положил на стол документ, который нам предстояло подписать.
Тетя дважды внимательно прочитала его и твердо, решительно подписалась. Потом как свидетель подписался доктор Ренар, стараясь не смотреть в мою сторону.
Настала моя очередь. Теперь они все трое смотрели на меня: тетя - сердито и требовательно, со все нарастающим гневом, старенький доктор Ренар - сочувственно и, как мне показалось, виновато, а молодой нотариус - просто с досадой на непонятную задержку.
- Ну? - насупилась тетя.
Я взяла ручку и подписала, стараясь не разрыдаться. Глаза мне застилали слезы, я ничего не успела прочитать, кроме заголовка "Дарственная" и первых двух строчек:
"Я, нижеподписавшаяся, Аделина-Мария Кауних, находясь в здравом уме и твердой памяти…"
Швырнув ручку на стол, я убежала в сад и там наплакалась вдоволь. Несколько раз мимо проходил озабоченный доктор Ренар, негромко окликая меня. Но я забилась в самую глушь кустов и не отзывалась.
Так я просидела до темноты, а потом пошла в кафе у шоссе и позвонила Жакобу.
- Н-да, все осложняется. Жаль, что не удалось отговорить ее, - сказал он, выслушав мой рассказ. - Хотя, впрочем, это вряд ли было возможно. Уж они, конечно, постарались ее обработать как следует. Так что не огорчайтесь. А вот вам подписывать, пожалуй, не стоило.
Помолчав, словно ожидая от меня ответа, он добавил:
- Попробуем задержать вступление дарственной в силу. Что-нибудь придумаем. Вы слышите меня?
- Слышу.
- Но не верите, да?
- Вилли ваш приехал наконец? - ответила я встречным вопросом.
- Звонил, что завтра прилетает. Мы с ним сразу же приедем. Можно будет остановиться у доктора Ренара?
- Думаю, да. Он проникся к вам большим уважением.
- Предупредите его, пожалуйста, но так, чтобы никто больше не знал о нашем приезде, - как бы их не спугнуть.
Подумав, он добавил:
- Может, вам подать жалобу на незаконность дарственной? С тетей вы, правда, окончательно поссоритесь, но хоть время выгадаем. Впрочем, бессмысленно. Вы же сами подписались свидетельницей, а теперь вдруг придете с жалобой. Глупо. Ладно, потерпите еще, а потом я все возьму в свои руки.
"А что толку?" - хотела я спросить, но удержалась.
- Пожалуйста, до нашего приезда не оставляйте тетю ни на минуту одну. Пересильте себя, сделайте вид, будто ничуть не сердитесь. Следите за нею днем и ночью, ни на миг не выпускайте ее из виду!
- Почему? Зачем вы меня пугаете?
- Я вас не пугаю, а просто прошу быть внимательной. Дело приняло серьезный оборот, мало ли что может случиться, - туманно ответил Морис.
Я так устала, что не стала больше его расспрашивать, попрощалась и по тропинке, смутно белевшей в лунном свете, побрела домой.
Ночь была тихой, приветливой, мирной. Уютно и ласково сияли огоньки в селении под горой. Там, кажется, пели…
Мной овладела полная апатия. Хотелось одного: поскорее добраться до постели и завалиться спать. Пропади они пропадом, этот голос и все тревоги!
Я спала до утра как убитая. А потом одно событие за другим начали обрушиваться лавиной, и все понеслось, завертелось, словно в детективном фильме…
Весь день я неотступной тенью ходила за теткой по пятам, стараясь беззаботно и весело болтать и все время с тревогой ожидая какого-нибудь происшествия: ведь не случайно Морис велел быть настороже?
Откуда ждать нападения? Я вспомнила, что рассказывал доктор Жакоб о внушенных преступлениях, и на сердце становилось все беспокойнее…
Но день прошел мирно и спокойно. И, кажется, я хорошо сыграла свою роль: тетя опять подобрела, ледок, образовавшийся между нами после вчерашнего, растаял.
Доктор Ренар охотно согласился приютить у себя Жакоба с его приятелем-инженером.
- Хоть на целый месяц - мне будет только веселее…
После обеда он ушел к себе, чтобы приготовиться к встрече гостей. К ужину опоздал, подмигивал мне, делал таинственные знаки, а улучив удобный момент, шепнул, как опытный заговорщик:
- Приехали. Передают вам привет.
Мне стало смешно. Очень уж все, несмотря на серьезность положения, напоминало игру в сыщиков. Даже доктор Ренар увлекся и чувствует себя великим конспиратором…
Вечером, когда тетя ляжет, я хотела навестить Мориса и познакомиться с долгожданным Вилли. Но все получилось иначе.
После ужина тете стало плохо. Она жаловалась на резкую боль в желудке. Поставили грелку, но боли становились все сильнее. Я позвонила доктору Ренару.