2.1
Голодные собаки шныряли в снегу, забавлялись, валялись на спине и беззлобно грызлись меж собой. И в конце концов прорыли проход к избе - только хвосты колечком торчали из прокопа, куда обрушился сугроб, закрывавший прежде крыльцо.
- Гля-ка - мои псюги нам напрямки дорожку до самого крыльца пропахали, а ты сомневался. Они у меня наученные.
- Да это прямо-таки коридор!
- Фу на вас, сучьи дети! Не путайтесь под ногами. Дайте до двери добраться. Чисто оголодали, оглоеды! Хорошая собака сама себя прокормит, а не клянчит у хозяина.
Ерофеич пошарил в глубоком снегу у крыльца и вытащил широкую алюминиевую лопату-сгребло.
- Притопчи-ка чуток снежок у крыльца, док, пока я от дверей отгребу.
Первым из-под снега проступил высокий бревенчатый ларь с массивной задвижкой из елового бруса. Ерофеич выбил его и бросил собакам подальше от крыльца с десяток мороженых рыбин.
- Жрите, да не подавитесь!
Собачья грызня всполошила всю округу. Даже снег с ближних ёлок посыпался, а желтогрудые синички слетелись со всех сторон дружной стайкой и уселись на распорках ветряка поджидать, когда лайки, наевшись от пуза, оставят им остатки пиршества. Гость ещё раз с опаской посмотрел на нависающий на скальном козырьке над домом снежный массив.
- С судьбой играешь в жмурки, мужик! Обрушится когда-нибудь.
- А тебе чего бояться - ты ж сам игрок по жизни.
Когда массивная дубовая дверь и часть стены с окном проглянули на свет, гость подозрительно глянул на тёмные стёкла.
- Дома-то кто есть?
- Подкаменная тунгуска.
- А без фольклора можно?
- Баба.
- Твоя?
- Не моя, а при мне. В услужении.
- Почему "подкаменная"?
- Потому как под камень заточена. Как сядет камнем, так с места не сдвинешь, как те каменные столбы при дороге, которых мы с тобой миновали.
- А почему дым из печной трубы не валит?
- Огня зажигать не велю, чтоб дура моя избу не спалила.
- Замёрзнет же, живая душа как-никак.
- Ничо! Её родной люд к холоду привычный. В их берестяных чумах температура только чуть-чуть выше нуля поднимается, и ничего себе - выживают даже сосунки. А у меня печка справная - и за три дня изба не выстудится, коли по самую трубу снегом присыпана.
2.2
- Зачем на дверях наружные запоры? Хозяйка же дома, - снова удивился городской гость, когда Ерофеич снял пудовые замки, кованные ещё в позапозапрошлом веке.
- Я, когда в отлучке, её всегда на замок запираю, чтоб по тайге не шастала. А то на ногу слишком шустрая.
- Твоя тунгуска по здешней тайге на лыжах одна без опаски ходит? - изумился гость, зная все природные ловушки и западни восточного склона этих горных отрогов.
- Ха - не ходит, а лётает! Ей полста вёрст за день по тайге на ихних меховых лыжах отмахать и назад вернуться, что раз плюнуть. А по тундре на собаках - так все сто. Чего ей опасаться? Она что зверёк природный - в тайге как у себя дома.
- Дитя дикой природы, одним словом?
- Ага. Разве что только разговаривать чуток умеет, а так почти что не человек, а зверюга приручённая.
- Низшая гоминидка?
- Не-е, не гоминидка, а тунгуска она чистокровная.
- Скажи уж честно, - усмехнулся гость, - боишься, что убежит прислужница твоя, раз на ключ запираешь?
- Боюсь, что вшей занесёт от своей родни немытой. Первый день, как привёл её к себе, думаю, чего это я всё чешусь и чешусь? Разделся, оглядел себя - звери вот такущие по мне так и ползают. Я эту плоскодонку (девять лет ей тогда примерно было) за косы да в баню. Оскоблил её бритвой, а шерсть ейную, волосья то ись, да одёжки вшивые в печку кинул для дезинфекции.
- Она у тебя в рабынях или по вольному найму?
Разгорячившийся работой Ерофеич опёрся на черенок лопаты, чтобы перевести дух, и с хитроватым прищуром глянул на гостя, словно прикидывал, до какой степени с ним можно откровенничать.
- Купил по дешёвке за старые долги.
- Это в наше-то либерально-демократическое время?
- Ты же сам говорил, вся человечья история - это переменка способов рабовладения. Батька ейный как-то мне задолжал золотишка за полгода. Он на одиночных старателей охотился. Сунул мне три самородка как бы за полтора кило весом, а как я плавить в долблённом кирпиче стал, так там угару на килограмм.
- С рудой, понятно, - усмехнулся док.
- Ага, с рудой. Я того старого тунгуса за жидкую бородёнку да об пень мордой. А с него и взять нечего, даже последнее ружьишко пропил. Знал, чёртов сын, как я с должниками квитаюсь. Зашили б потом его, дохлого, евойные родичи в звериные шкуры и на берёзу, что повыше, подвесили, каб росомахи не сгрызли. В ногах у меня старый валялся, чтоб я в счёт долга девчонку евойную к себе забрал. Сопливая ещё была, девяти годов, как говорил. А грязная, знал бы ты! С роду немытая, как у них водится. Две мочалки об неё в баньке стёр, пока до чистой кожи добрался. Потом ещё собачьей варежкой так отдраил в стиральной соде, ажно шкура с неё слезла, как с той гадюки по весне.
- Так сколько ей сейчас годков?
- У таёжных тунгусов свидетельства о рождении не бывает. Точно не знаю, но, по моим прикидкам, около шашнадцати… Ну, проходи, дохтур економицких навук!
- "Док" - напоминаю для тупых.
- Лады, Шманец…
- Ещё раз это имя произнесёшь!
- Понял, док, не тупой. Прости дурака, коли что не так.
- Вот так-то оно лучше, мужик.
ГЛАВА 3.0 ХОРОШО НАТАСКАННАЯ ГОМИНИДКА
Ерофеич громко щёлкнул в сенцах включателем и зажёг лампочки, которые слабенько светили от ветрогенератора с аккумуляторами, подсевшими в безветренную погоду.
- Давай я с тебя снег обтрушу, чтоб в избу холода не занёс… Ну, проходи теперича, док!
В просторной горнице перед раскрытой печкой сидело миниатюрное существо неопределённого пола в широченной заячьей рубахе, замшевых штанах и мягких меховых сапогах по колено. Замшевая оторочка и обувь были украшены замысловатой вышивкой красным по светло-кремовому.
- Фёкла! - притопнул Ерофеич валенком по полу. - Очумела чУмная чумичка! Почему сидишь камнем?
- Корова подоил, свинья накормил, курям подсыпал, олешкам моху надрал. Собак сам смотришь, хозяйна, - не моё дело.
Ерофеич покрутил головой, оценивая идеальную чистоту в избе. Ему явно не к чему было придраться, чтобы приструнить прислужницу для острастки. Но нашёл-таки повод:
- Скоко разов говорить - у раскрытой печи не сидеть! На золу не ворожить! Нечистой силы и без тебя в избе довольно по углам прячется.
- Моя не шаман, я не ворожил, просто глядел, хозяйна.
- Почему без шапки? Натяни колпак, не позорь меня перед гостем своим срамным волосьём.
- Забыл шапку, один был, - ответило существо ломким голосом подростка и натянуло вязаную шапочку с узорами - скачущими оленями.
- А к чему шапка в доме? - удивился гость. - У тебя что, всегда так холодно в избе?
- Да у неё не волосья человеческие, а шерсть, как у яка на брюхе… Срам один глядеть!
Существо в меховых и кожаных одеждах мельком равнодушно скосилось на вошедших и снова вперилось в раскрытую холодную топку с уложенными щепками и берестой для растопки.
- Почему печь не растопила?
- Хозяйна сам приказал - без тебя печь не топитя. Сам приказал - я не ослушался.
- Слышала же, дура, как я на крыльце лопатой стучал и запорами гремел.
- Крику не было, топоту не было, кулаков не было - приказу не было. Тово и не разжигал, хозяйна.
Гость пальцем поманил к себе Ерофеича и вполголоса спросил с масляным блеском в чёрных левантийских глазах:
- А ты, мужик, не из этих ли?
- Каких этих?
- Ну, из нетрадиционных.
- Гомосеков, что ли? Не… У нас за это резко опускают.
- То есть это не трансвестит?
- Кто тут свистит?
- Это не пацанёнок, спрашиваю?
- Баба она стопроцентная, хоть и на настоящую женщину непохожая. Только наполовину человек.
- А почему твоя тунгуска говорит о себе в мужском роде - "хотел", "забыл"?
- Она русскому языку у мужиков училась. Не слыхала, как бабы промеж собой по-русски разговаривают. Да и русских баб с детства почитай что в глаза не видела, только мужиков над собой знала, - глумливо хохотнул Ерофеич. - Фёкла, подъём!!! Гость в доме, а ей хоть бы хны! Как сидела камнем, так и сидишь. Топи печь и ставь стряпню, да сначала раздень нас с мороза.
3.1
Береста затрещала, сухие поленья тоненько запели, огромная печь загудела, как заведённый промышленный агрегат. Похоже, когда-то в этой русской печи готовили еду для целой артели работников. Да и чёрный от времени дубовый стол в избе был такой величины, что взвод солдат накормишь, если потесниться.
Крохотная женщина умудрилась ловко и быстро раздеть и разуть неуклюжих с мороза здоровенных мужчин, сунула рогачом тяжеленные чугуны в печку, раздула сапогом самовар на столе. Выставила нехитрую таёжную закуску на пластиковом китайском блюде.
- Стой! - заорал Ерофеич. - Что ты в печку бросила?
- Обрезки, крошки - мусор гореть.
- Скоко разов говорил - огонь не кормить! Тунгусской матушке-владычице огня молитву не читать! Объедки свиньям отдавать!
- Я не молитя. Я не шаман.
- У тунгусов бабы огонь кормят, а не шаманы. Не бреши мне! Только нечистую силу своей ворожбой в избу заманиваешь. И без того чертовщины вокруг полным-полно.
Странное существо глубже натянуло на уши вязаную шапочку с помпончиками и в упор глянуло на Ерофеича бойницами-прорезями век. За ресницами не видно было глаз. Под плоским носом была ещё одна прорезь - плотно сжатые узкие губы, которые так же не шевелились, как и веки не моргали.
- Вот так-то, с непокрытой головой при госте не ходить! Заговоры тунгусские не шептать! Меня не позорить. А теперь марш в свой закуток и сиди там как мышь под метлой, пока еда в печи не поспеет, - отдал приказание Ерофеич, щёлкая кедровые орешки ядрёными белыми зубами, которые стояли плотно в ряд - один к одному, все как на подбор.
Комнат в огромной избе не было совсем, по старорусской заведёнке. Только закутки с полатями, отгороженные полустенками, как стойла в конюшне, и закрытые ситцевыми занавесками.
Диковатое создание юркнуло в свой загончик и сгорбилось там комочком на медвежьей шкуре перед маленьким телевизором. Ситцевую занавеску прислужница прикрыла только наполовину. Переключала канал за каналом так быстро, что невозможно было взглядом схватить картинку на экране.
- Ей что в печку на огонь, что в телевизор пялиться, - крякнул с досады Ерофеич. - Ты, док, просто не замечай её, будто бы её и нет. Глядеть на неё тошно!
- У меня был кот, который любил мультики смотреть.
- Моя тунгуска тоже мультики любит. Особенно китайские. Да ещё моды всякие. И хихикает еле слышно, как та дурочка с тряпочкой.
- Спутниковая антенна хорошо ловит?
- Плохо. Идут только китайские каналы. Тунгуска особенно любит один такой китаянский - на эвенкийском языке. И чёрт его знает, о чём они там говорят, чему её учат. Может, и к недоброму подбивают.
- А по-русски хорошо понимает? - спросил гость, начёсывая волосы на розовую лысину, чтобы потом закрепить их заколкой-невидимкой.
- Сам же слышал - "моя-твоя-не-понимая"… С десяток русских слов в запасе, а так всё больше руками показывает, если ей что надо. При ней можешь смело обговаривать наши дела, как при каменном истукане. Всё равно ни до чего не допетрит.
- Как же ты с ней общаешься?
- Без единой закавыки! Она команды выполняет совершенно точно, как дрессированная псина, похлеще охотничьей лайки. Ты её не опасайся, док. Она зверёк хоть и дикий, вонючий, но полезный и не кусачий. Даже не огрызается, когда её бьют.
Гость приложил палец к уху и кивнул на странную женщину:
- По-моему, ты ошибаешься… Гляди, как ушки навострила! Она всё понимает. Заметил, даже шапочку с одного уха приподняла, чтобы лучше нас слышать? И занавеску до конца не задвинула, чтобы за нами подсматривать.
- Не боись! Она, как тот зверь в тайге, на любой шум ушами водит, да ни в чём толком не разбирается.
3.2
Гость отогрелся и разрозовелся в тепле. Теперь он выглядел точь-в-точь, как состоятельный ребе в старинных театральных пьесах из жизни обитателей штетлей в зоне оседлости царской России. Высокий, дородный, с сытым брюхом, блестящими глазами-маслинами навыкате, сочными красными губами, ухоженной чёрной бородкой и правильными чертами лица. И притом очень красивый, как не без зависти подметил довольно-таки страшненький на мордочку Ерофеич.
Если б не маосталинисты, сидеть бы такому роскошному господину в белом костюмчике в казино на берегу тёплого моря и деньги грести под себя лопатой. Вот же нелюди, эти маосталинисты - сами не живут и другим не дают. Эх, Ерофеичу хоть бы капелюшечку такого роста, красоты, дородства и достоинства, как у гостя!
- Отогрелся, док? Давай теперь выпьем по маленькой для настроения и подзакусим для аппетиту перед обедом.
Гость, как заслышал про выпивку, оторопело выпучил и без того круглые глаза навыкате. На лбу проступила испарина. На скулах сжимались и разжимались желваки, словно лицо вот-вот перекосит судорога.
- Давай лучше просто чайку с мороза, без алкогольного баловства, - ответил он, как только прокашлялся.
- Ты не запойный часом? - хитренько прищурил конопатые веки Ерофеич.
Гость несколько раз глубоко вздохнул, словно борясь с приступом удушья. Потом с трудом выдохнул:
- Нет!
- Вера иудейская не дозволяет?
- Православный я, сколько раз повторять! Ни кошер, ни халяль ни ахимса меня не сдерживают.
- Так чо ж тебя от одного намёка на выпивку так корёжит?
Гость опустил мясистый подбородок на грудь, вытер носовым платком с цветочками вспотевший лоб и прохрипел перехваченным спазмой горлом:
- Аллергия у меня на спиртное.
- Подшитый али заговорённый?
- Тебе не понять, мужик! - с трудом выдохнул гость, как астматик перед приступом.
- Всё! Далее пытать не буду, а так-то оно и лучше, док, без водки-то. Тайга пьяницам не мирволит. Успеется нам выпить.
- Ты сначала покажи, что у Пса Габыра хапнул.
- Чаво? - испуганно дёрнулся Ерофеич.
- Ну, то самое, за что он твою душу в карты выиграл и велел тебя в вечную кабалу продать.
Ерофеич сник, вяло махнул рукой и пробормотал неохотно:
- Ладно, все свои припрятки тебе покажу, а то и сам забуду про них, как тот бурундук забывает, где кедровые орешки в тайге припрятал. А они потом прорастают новым лесом.
3.3
Ерофеич забрался на приставную лестницу и извлёк из схрона под притолокой двери симпатичный чемоданчик, похоже, что из крокодиловой кожи.
- Японский крокодил, - с нежностью стёр он пыль рукавом с лакированной крышки.
- Так уж и японский! - усмехнулся док. - Что-то я о крокодилах в Японии не слышал. Пожрали всех, наверное, если таковые там и были.
- А то как же! Японский. С наборным шифром, два замка. Настоящий сейф. Как забудешь комбинацию цифр, так сам хрен откроешь.
В чемоданчике лежали пачки валютных кредиток, запаянные в плёнку, прозрачная папка с документами и цветная фотография, похожая на открытку с видом на море. На ней - машина на лужайке перед домиком с садиком.
- Гроши считать будешь?
- И без того помню, какую сумму я Псу Габыру за тебя проплатил.
- Тогда забирай своё! - выложил валюту Ерофеич на стол. - Ни копеечки не тронул. Зато это вот моё!
Он показал документы и фотографию с домиком у моря и машиной во дворе.
- Есть куда на старости лет приткнуться и кости у тёплого моря погреть. Посёлок Карачун. Чёрное море - почти что Сочи. Смотри и завидуй!
Гость презрительно отодвинул от себя запаянные в плёнку пачку с валютными кредитками:
- Мне от твоей бедности ничего не надо, мужик.
Ерофеич поджал губы от обиды.
- А о черноморском побережье в нынешней Русской державе забудь, мужик! Оно теперь не для нас. Маосталинисты шпильманов и убийц не жалуют. Можешь вдоволь полюбоваться, чуть-чуть помечтать, но это уже не для нас с тобой. В Восточной Сибири ещё кое-как можно развернуться крутому и лихому человеку, пока ею Международная комиссия по дерусификации временно распоряжается. А в России, то есть в новоиспечённой Русской державе, тебе ловить нечего.
- С чаво-то так-то вдруг? - выпучил глаза Ерофеич. - Мне обещались кореша, что документы на домовладение стопудово у любых юристов прокатят.
- Налоговые фискалы первым делом спросят, откуда у зачуханного таёжника Куздрина (ну, официальную фамилию ты себе, конечно, в документах другую выдумал, покойничек) нелегальные доходы. И оттяпают у тебя домик у моря за неуплату налогов. И повезёт тебе, если сошлют счастливого домовладельца на южный берег моря Лаптевых, а не тихо шлёпнут в подвале МГБ, оборудованном суперсовременным крематорием.
- Мне пацаны с Магадану обещали такую отмазку справить, что сам генеральный прокурор из Москвы не придерётся.
- На маосталинистов в новой России старые ходы не действуют. И твоих пацанов давно нет в Магадане. Там следствие ведёт компьютер-психоанализатор. Проверяет пункты обвинения компьютер-прокурор, а компьютер взяток не берёт, в ресторанах не гуляет, в сауне с девками не оттягивается.
- А если оператору за компом дать на лапу?