На лугу Трактли, между упавшими камнями с надписями на огаме, она нашла другие камни, маленькие, размером с кулак, и удивительно гладкие. Она набрала их так много, как только могла, и сложила под дубом. Разложив камни, она принесла из дома краски и кисти, взяла несколько камней и поднялась на Кряж Морндун, села на краю земляных валов, лицом к Райхоупскому лесу, и попыталась представить себе черное лесное море, некогда волновавшееся здесь.
На некоторых камнях она нарисовала Убивающий Глаз, на других - Знак Хищной Птицы, а еще кресты, круги и спирали из древних времен. Она перебрала все свои книги, в поисках подходящих заклинаний. Она скопировала безглазые лица жертв друидов, безжизненные каменные головы времен кельтов, и почувствовала, как их наполнила энергия потусторонней жизни. И вырезала десятую маску, мертвую снаружи, но живую внутри. Она назвала ее Морндун; земляные валы на вершине холма было первым, что Таллис увидела через ее недоуменные глаза. Маска имела и второе имя, тайное: первое путешествие призрака в неведомый край.
Последними она нарисовала Отца Листа и Мать Листа, каждого на отдельном камне. Она нарисовала их зеленым, а потом добавила красные кровавые глаза, сделанные из собственной крови, для связи со Скатахом.
Привязав веревки к Отцу Листа и Матери Листа, она полезла на свою ветку, чувствуя, что делает что-то не то. Она не была на ней почти восемь недель. Она уже решила не глядеть на Скатаха до первого дня осеннего семестра. Если он действительно живет только тогда, когда она смотрит на него, она должна протянуть его жизнь на несколько лет.
Тем не менее ее захватила идея защитить его каменными лицами. Она ползла по ветке до тех пор, пока летняя жара не сменилась холодом запретного места. Только тогда она посмотрела вниз, на спящего воина.
Он был точно там же, где и несколько недель назад. Ничего не изменилось. Она улыбнулась ему, тихонько позвала его и спустила камни-хранители с ветки. Сначала она потеряла их из вида, потом они опять появились. Теперь она видела, как веревка, спущенная с ветки, исчезает, а потом появляется из воздуха несколькими футами южнее, но эта иллюзия больше не тревожила ее. Два лиственных лица закачались над телом Скатаха, медленно поворачиваясь туда и обратно. Она привязала веревки к ветке, проверила узлы и наклонилась вниз, чтобы опять позвать его...
И тут она увидела их.
Ей очень хотелось посмотреть на далекие темные облака. Не выдержав, она взглянула туда, через реку и лес, и увидела, что черных силуэтов птиц стало больше. Но вовсе не птицы заставили ее вскрикнуть. Реку пересекли стервятники, и сейчас они, крадучись, приближались к подножию холма, туда, где в мире Таллис Поле Холма граничило с Ручьем Охотника.
Четыре старые согнутые фигуры, одетые в черные лохмотья. Таллис мгновенно поняла, что это женщины, хотя увидела только длинные седые волосы под темными шалями. И это были не замаскированные женщины, обитавшие на краю леса. Одна из них толкала ветхую тележку на двух огромных крепких колесах.
По полю боя разнеслись их голоса, пронзительные крики и смех; они пришли ограбить мертвых.
Таллис опять позвала Скатаха, громче. Он не пошевелился. В его пальцах дрожал белый лоскут ночной рубашки. В том мире подул сильный ветер, начиналась буря. Внезапно Таллис разъярилась. У нее было с собой еще два маленьких камешка, и она бросила их на потерявшего сознание юношу. Она пыталась попасть в ноги, но камни появились прямо над его грудью; переход между двумя мирами отбросил их в сторону. Таллис ахнула, когда увидела удар, но камни только скатились с тела воина, ничего не повредив. Скатах не пошевелился.
Таллис наклонилась пониже и поглядела на падальщиц. Ветер подхватил их свободную черную одежду, и она хлопала по телам, как крылья летучей мыши. И Таллис содрогнулась, разглядев в точности, что они делали. Они раздевали и расчленяли мертвых. Вытащив очередной труп, они снимали с него рубашку, пояс, штаны, сапоги. Потом одна из них обрабатывала голый торс тускло блестевшим кривым ножом, а другая, самая старшая и больше всего похожая на ведьму, орудовала длинным изогнутым клинком в области шеи. Когда женщины переходили к другому телу, слепые головы качались и бились о дерево тележки; их печальные рты были широко раскрыты в молчаливом протесте.
Тележка женщин наполнилась мертвыми. Теперь ее толкали уже две из них. Посреди холма лежало еще трое мертвых, и потом - да, Таллис не сомневалась - они заметят Скатаха.
Она поползла обратно, в лето. Сердце стучало, мысли разбегались. Что делать? Что делать? Она должна узнать больше. Она знала, что имеет дело с примитивными людьми, и надо найти подходящую защиту - вовремя! Она могла управлять временем. Достаточно только не глядеть на Скатаха. Но нет, это совершенно невозможно. Она слишком беспокоится о нем. А что, если время в его мире перестанет останавливаться? Что, если как раз сейчас три ведьмы идут к нему и радостно каркают, толкая дребезжащую повозку к сочной добыче?
Она вернулась в зиму. И услышала смех женщин даже раньше, чем раздвинула листья, чтобы лучше видеть. Металл трещал, колеса скрипели, с темнеющего поля боя ветер нес запахи крови и дыма.
Там было очень холодно. Далекие деревья качались, зима почти оголила их ветки. Дым огней хаотически поднимался в хмурые небеса. И Таллис поняла, что ведьмы увидели Скатаха.
Не обращая внимания на тела посреди поля, они потащили свою скрипучую повозку прямо к дубу. Ветер трепал их капюшоны, и Таллис увидела пепельно-серые лица, натянувшуюся на костях кожу и открытые рты - черные дыры, из которых неслись хищные крики.
У дуба они остановились. Над телом, которое они пришли ограбить, колыхались каменные головы - Отец Листа и Мать Листа. Возможно, они могли видеть, что головы свисают из ниоткуда. Повозка перестала скрипеть. Женщины опустили ручки повозки - безглазые мрачные головы перекатились - и осторожно пошли вперед.
Они посмотрели на камни. Они посмотрели на Скатаха. Самая старшая взмахнула окровавленным клинком и шагнула вперед.
- Нет! - закричала Таллис с ветки Победителя Бури. - Прочь!
Старухи остолбенели. Они посмотрели вверх, испуганно отступили, потом остановились. Самая старшая опять шагнула к дубу.
- Назад! - крикнула Таллис. - Оставьте его. Он мой. Мой!
Самая старшая глядела прямо на Таллис, но ее бледные водянистые глаза, похоже, ничего не видели. Она смотрела через Таллис, поверх ее головы, мимо...
- Он мой! Убирайтесь! - провизжала девочка.
Наконец женщин осенило. На дереве не было никого, во всяком случае людей. Они закричали и быстро попятились, скрестив руки перед лицами; пальцы правой руки они растопырили, изобразив рога, а левой - глаз. В замешательстве они что-то сказали друг другу, подобрали тележку, развернули ее и понеслись к темному лесу и горящим за полем огням.
Таллис засмеялась, видя, как они уходят. Ее смех подхлестнул женщин, заставил их бежать еще быстрее. Она победила! Она заставила их отступить. Скатах в безопасности!
Увы, торжествовать ей пришлось недолго.
Несколько минут она лежала на ветке, довольная собой, и глядела на приближающуюся бурю; ветер усилился, холм потемнел, его затопили тени. Скатах лежал неподвижно, но она решила дать ему выспаться. Она была уверена, что утром он проснется вместе с солнцем: во́роны его не тронут.
Наступили сумерки, рядом с лесом замелькали огни. Она посмотрела туда и увидела несколько факелов. Ее сердце подпрыгнуло. Реку пересекли темные тени. Факелы вспыхнули ярче, она услышала голоса.
Опять те же женщины. Они все еще толкали тележку, но на этот раз в ней лежали куски дерева и то, что выглядело как длинный камень. За ними шел мужчина с высоким посохом, закутанный в длинный меховой плащ. Он подошел ближе, и Таллис увидела длинные усы, седые волосы, выбритый подбородок и босые ноги. И пять женщин, а не четыре. Лицо последней закрывала странная и пугающая черная вуаль, но остальная одежда была такая же изодранная, как у ее подруг.
- Уходите... - прошептала Таллис, чувствуя отчаяние. Потом в ней вспыхнула злость, и она громко крикнула: - Убирайтесь!
Мрачная процессия на мгновение остановилась, но потом двинулась дальше.
Не дожидаясь, пока они дойдут до призрачного дуба, Таллис опять остановила время. Она собрала несколько раскрашенных камней, выбирая только те, на которых были круги и спирали. Потом вернулась в мир Скатаха.
Ветер ожесточенно развевал огни факелов. Черные грозовые облака быстро приближались к полю, в воздухе пахло дождем, слышались удары грома.
Женщины воткнули факелы в землю, образовав вокруг дуба полукруг. Ветер хлестал их разодранной одеждой по злым телам. И, внезапно, они во весь голос завыли, сверхъестественно, устрашающе. Все они глядели на ветку дуба, на которой скорчилась Таллис, и делали пальцами магические знаки. Женщина в вуали что-то прошептала мужчине и отступила назад. Старик, напротив, шагнул вперед. Подняв посох, он ударил по каменным головам, висевшим над телом Скатаха. Таллис, никак не ожидавшая такого, громко закричала и бросила камень, целясь в голову. Однако камень ударил в плечо.
Старик заорал от боли и гнева на дерево, подобрал талисман и тут же испуганно бросил его. Однако женщина в вуали быстро шагнула вперед, подняла камень, повертела в пальцах и засмеялась, испугав Таллис.
- Он мой! - опять закричала девочка и бросила второй камень в один из факелов. Женщины продолжали выть, самая старшая взмахнула длинным тусклым ножом.
- Оставьте его в покое! - крикнула Таллис. - Не режьте его! Не трогайте его!
Старик разъярился. Он замахал посохом, одновременно рисуя левой рукой в воздухе странный узор. Направив посох на спящего Скатаха, он ударил юношу в грудь и что-то сказал; простые слова, злые и требовательные.
Таллис бросила в него каменный глаз и на этот раз попала в лоб, заставив его отшатнуться. Придя в себя после удара, он сгрузил с тележки еще несколько факелов, зажег каждый и воткнул их в мягкую землю, замкнув вокруг дерева огненный круг. Таллис смотрела на него. Стемнело; пламя заставило светиться бледные лица ведьм.
Таллис слезла с ветки, чтобы набрать побольше каменных глаз, и сообразила, что в ее мире тоже наступили сумерки. Она взяла приготовленные камни и опять поползла в сердце Победителя Бури.
И попала в ночь, наполненную ураганным ветром. Факелы громко трещали, ведьмы выли, как раненые волки. Посмотрев в запретный мир, она увидела, что старик и две женщины сняли с повозки высокий серый камень. С большим трудом они сумели поставить его прямо; другие женщины поддерживали его с боков. Женщина в вуали на мгновение положила на него руки, потом что-то сказала старику, который, ударив камень посохом, заходил вокруг него, выкрикивая слова на странном языке. И каждый раз, проходя между Таллис и камнем, он ударял по гладкой серой поверхности.
Наконец странный ритуал завершился. Старик вынул нож и провел на камне линию, сверху вниз, потом начал энергично что-то царапать по его краям...
Удары не казались достаточно сильными, чтобы оставить глубокие отметки огама, но Таллис заинтригованно смотрела на представление. Он вырезает имя Скатаха? Неужели они используют самое сильное заклинание, которое только знают, чтобы украсть воина?
Внезапно все закончилось. Камень тяжело повалился на землю. (Во время Таллис на этом месте не было никакого Человека Трактли.) Женщины побежали к спящему Скатаху, и их встретил град камней. С громкими криками они отступили, размазывая по лицу кровь. Только Черная Вуаль осталась невредимой; она спокойно стояла немного вдалеке, глядя на дерево.
- Ты не возьмешь его! Ты не возьмешь его! - проорала Таллис. - Он мой. Он принадлежит мне...
Камни кончились. Она быстро скользнула к сердцу дерева, чтобы набрать еще. Ударил гром, сильный порыв ветра затряс ее ненадежное убежище. Она наполнила руки камнями, потом застыла как вкопанная.
Где тихие сумерки? Что буря делает здесь?
- Скатах! - прокричала она. - Нет. Нееет!
Она метнулась обратно на ветку, едва не упав с нее. Забравшись на свое место, она вгляделась в поле между огнями.
Скатах исчез. Она расслышала скрип повозки и наклонилась пониже, стараясь все рассмотреть. Скатаха бросили в нее, его ноги перевешивались через край. Старик шел рядом, держа посох поперек тела. Старухи выли и волокли жертву в безопасное место, чтобы там раздеть его. Вокруг лежачего камня привязали черную вуаль, ураганный ветер раздувал триумф ведьм.
- Скатах! - закричала Таллис, раз за разом безнадежно повторяя имя; слезы хлынули градом.
Она потерпела поражение. Не смогла защитить его. Не выполнила работу, данную ей Пустотницей. Холодная тоска, как изогнутый нож, перерезала ее кости, тело, душу.
По дубу бежал огонь - они бросили к его подножью два факела. Таллис всхлипнула, глядя на пламя. Она изо всех сил пыталась спасти своего любимого воина, но она еще слишком мала и ее заклинания недостаточно сильны.
Пустотница нашептала ей путь, и она управляла временем в видении, пока не усомнилась в себе: она точно помнила мгновение, когда потеряла контроль над пустым путем, когда испугалась, что одного ее присутствия на дереве будет недостаточно, чтобы руководить потоком жизни Скатаха...
Теперь она заплатила цену. И Скатах заплатил. Она не сумела спасти его. Ее сомнение стало вмешательством, и это вмешательство изменило историю Скатаха.
Я тупое железо.
Тень, брошенная через время.
Я сырая земля. Я стою одна.
Я вторая из трех. Я камень.
Или эта история изменила ее?
Как только отчаяние и упадок духа прошли и ей стало легче, она вновь обдумала события последних нескольких часов и, наконец, поняла, что ошибалась, полагая, что могла избавить Скатаха от отвратительной судьбы.
С потрясением она сообразила, что вой женщин вовсе не был криком триумфа; наоборот, они пели с отчаянием и печалью, они пытались вызволить тело воина, а не украсть его.
Все, буквально все воспоминания подтверждали ее догадку: она приняла их скорбные голоса за радостные крики падальщиков, нашедших жертву. А этот старик, указывавший то на Скатаха, то на себя? Разве он не хотел сказать, что Скатах принадлежит им? И конечно, ведьмы не обратили внимания на другие тела на поле боя, потому что увидели тело своего принца.
Все стало ужасно ясно. Ведьмы были из его народа, они увидели его под деревом, увидели духа дерева, сторожившего его, и предположили, что дух хочет украсть его. И они попытались спасти Скатаха от духа дерева. И совершенно не понимали, что она делает. Она хотела защитить воина от убийц. Но, похоже, защищала его от собственного народа, собственного клана.
Пожалуй она может заставить их принести его обратно, если позовет более нежно. Да, это было бы неплохо. Они еще не дошли до реки, и однажды уже слышали ее крик. Она вскарабкается по веткам Победителя Бури в последний раз, позовет их, убедит их, скажет им свое имя, и потом, когда Скатах восстановится от ран, он всегда будет с любовью вспоминать о ней.
Ее время с ним еще не настало. Надо ждать, когда она будет старше.
На какое-то мгновение она будет духом дерева, но таким, которого не надо бояться.
Она три раза обежала вокруг каждого из упавших камней, Людей Трактли, не зная, какой именно из них камень Скатаха, потом вернулась к дереву, быстро забралась на него и проползла по ветке туда, где ярилась буря и освещенная светом факелов ночь была первым памятником всем мертвым, павшим в этой древней битве.
Она ожидала увидеть повозку и женщин в лохмотьях, но с ужасом поняла, что тот мир опять обманул ее. У реки горел огромный погребальный костер, его пламя молча плясало на фоне темной стены леса.
На костре лежал человек. Скатах, конечно. Таллис отчетливо видела его, и огонь уже подбирался к его телу.
Дуб обгорел и почернел, но огонь погас; остался только его призрак, задержавшийся в дымящемся стволе, но Таллис даже не заметила его. И закричала, когда пламя начало пожирать Скатаха и его яркая жизнь унеслась в штормовое небо.
Последним она увидела всадника, галопом вылетевшего из леса; ветер раздувал черный плащ, развевалась темная грива лошади. Таллис сразу же решила, что всадник - женщина, хотя не могла сказать, почему. Всадница объехала погребальный костер дважды, справа налево, потом еще раз, отблески пламени играли на ее белых, вымазанных глиной волосах, мрачном лице и обнаженных руках и ногах. Она печально закричала - как будто закричали певчие птицы, изгнанные из этого запретного места зимы, Земли Призрака Птицы.