– Знаешь, - задумчиво молвил Артём. - В "Последнем прибежище" тебя за такие слова на руках носили бы. Хотя нет… Там ведь у нас и президентолюбивые встречаются… Скажи, пожалуйста, ты с каждым так теперь откровенничаешь или только со мной?
– Пошел ты! - Собеседник обиделся и замолчал.
– Извини, - сказал Артём. - Значит, во-первых, ты говоришь, шарлатан, во-вторых, злопамятен… Это тебя в нем и привлекает?
Внезапно противник ухмыльнулся и добродушно, чуть ли не ободряюще потрепал Артёма по колену.
– Нет, - ответил он. - Меня это в нем отталкивает. И тем не менее, согласись, Сызново его стараниями помаленьку превращается…
– В психушку?
Ухмылка стала еще шире.
– Что? Не нравится? - понимающе спросил бывший друг и соратник. - Ну что делать… Психам место именно в психушке. Ты вспомни, что мы натворили, когда нам дали свободу… сняли смирительную рубашку! Нормальные люди так поступают? Развалили Родину во имя Родины… Вернее, во имя красивых слов о Родине! Разграбили все, что можно разграбить, кинулись друг на друга, как звери…
– Свежее сравнение, - буркнул Артём.
– Виноват. - Башенный череп склонился в насмешливом кивке. - Не литератор есмь. Всего-навсего журналист. Тонкостям стиля не обучен… Короче говоря, случайно ли, нарочно, но Безуглову удалось нас обезвредить. С чем я его и поздравляю. А самое смешное, обрати внимание, борясь с нами, он осуществил то, за что боролись мы…
– Вот об этом, пожалуйста, подробнее… - Артём нервно щелкнул зажигалкой.
– Много куришь…
– Нет, это я только с тобой… Ну так?
– Во-первых, стало меньше инородцев…
Артём Стратополох сверкнул глазами и гневно, по-драконьи, выбросил дым из ноздрей:
– Да ни один инородец не выдержит того, что с нами проделывают!
– И что ж это такого с нами плохого проделывают? Тюремное заключение отменили…
Вместо ответа Артём Стратополох покосился на желтеющий сквозь листву корпус больничного комплекса "Эдип".
– Благосостояние выросло… - сделав вид, что не заметил этого выразительного взгляда, невозмутимо продолжал собеседник.
– Какой ценой?
– Полагаю, весьма скромной. Вспомни, сколько тратилось на предвыборные кампании… А на армию!
– На армию?! - взбеленился Артём. - Да ты знаешь, что такое государство без армии?
– Знаю. Япония.
На несколько секунд Стратополох утратил дар речи.
– Погоди, - сдавленно пообещал он. - Покончит Америка с Лыцком, за нас возьмется - посмотрим, как ты тогда запоешь…
Собеседник мерзко захихикал. Видимо, представил себе вооруженные силы Сызново, противостоящие армии Соединенных Штатов.
– Еще какие преимущества? - не разжимая зубов, полюбопытствовал Артём.
– Пить стали меньше, - напомнил собеседник.
– Серьезное достижение.
– С нашим менталитетом? Более чем серьезное. Я вот недавно вычитал, что Николай Второй запретил продажу спиртных напитков. Дескать, пока германца не одолеем… Чем дело кончилось, а? Распадом империи, мой милый… Про борьбу Горбачева с алкоголизмом вообще умолчу… А Сызново-то наше стоит. Трезвое, а стоит!
– Ну, положим, не такое уж трезвое…
– По сравнению с тем, что было? Как стеклышко!
***
В чем-то, конечно, редактор некогда патриотической газеты "Заединщик" был прав: инородцев в Сызново слегка поубавилось, хотя, казалось бы, замена погранвойск санитарным кордоном неминуемо сделает южные рубежи государства окончательно проницаемыми. Однако ничего подобного не случилось. Первое же бандформирование, попытавшееся проникнуть на беззащитную суверенную территорию было встречено мужским голосом из динамика, со скукой произнесшим роковые для боевиков слова: "Даю устаноуку…"
Поначалу нарушители и ухом не повели. А то они установок мало видели! Но кто же знал, что речь идет вовсе не о ракетной установке! Физически состав отряда остался цел, но морально он для правого дела был потерян раз и навсегда. Ну что это, скажите, за джигит, которому становится дурно при одном только взгляде на взрывное устройство?
Были попытки нахлынуть в Сызново с юга и легальным путем, но вскоре выяснилось, что таможенный шмон - семечки по сравнению с нынешним медосмотром. Честные люди нет-нет да встречаются, но покажите хоть одного совершенно здорового человека!
Всеобщую воинскую повинность ликвидировали в связи с очередной весенней вспышкой камптокормии. Особенности этого странного истерического симптома заключаются в невозможности выпрямиться и в сохранении такого положения при ходьбе. "Наблюдается главным образом у солдат и призывников, - меланхолически отмечает словарь. - У женщин - крайне редко".
Тюрьмы стали называть санаториями. Собственно, в уголовной среде их и раньше так величали. Но если бы все ограничилось лишь сменой таблички! Принудительная трудотерапия - дело привычное, а вот процедуры… Особенно боялись "вышки", то бишь кодирования от преступных наклонностей. Представьте на секунду блаженного, не способного ни соврать, ни своровать. Долго ли он протянет в наших условиях?
Поговаривали, будто бы за особо грубое нарушение режима запросто могут в двадцать четыре часа выписать за пределы государства, но насколько это соответствовало действительности, сказать трудно.
Профилактика алкоголизма при Безуглове также приняла неслыханные черты: водку объявили лекарством и стали выпускать в облатках. Сгоряча хотели было продавать по рецептам, но вовремя опомнились. В итоге население не то чтобы совсем охладело к спиртным напиткам, но все же следует признать, что потребление их несколько снизилось.
Партии и общественно-политические движения, переведенные в разряд сексуальных меньшинств, преследованиям не подвергались. Ряды их, однако, сильно поредели, поскольку все карьеристы немедленно открестились от каких бы то ни было извращений и объявили себя натуралами.
Наука, естественно, убереглась, хотя, честно сказать, при желании можно было бы объявить и ее какой-нибудь там перверсией. Процесс изучения вообще во многом напоминает соитие. Не зря же глаголы "понять" и "познать" в старину имели прямое отношение к половой жизни.
Резко вышли из моды бухгалтеры и юристы. Сообразительная молодежь ринулась в медицинские вузы, отдавая предпочтение психиатрии и невропатологии.
Не последовало и оттока из страны крупного капитала, на что втайне рассчитывал Артём Стратополох, быстро успевший возненавидеть новый "больничный режим" и желавший ему всяческих неприятностей. То ли странный доктор успел закодировать и олигархов, то ли заворожил их отменой законов, сдерживающих какое-либо предпринимательство. Поначалу, услышав об этой реформе, народ содрогнулся. Ждали резкого скачка цен, инфляции и прочей ограбиловки. Не дождались. В средствах массовой информации запорхало неслыханное словцо "хрематомания" (болезненная тяга к сверхприбылям), а несколько финансовых воротил отправились на излечение. Вернулись вполне вменяемыми. В "Толковом словаре психиатрических терминов" Артёму удалось отыскать "хрематофобию", а вот "хрематомании" таки не нашлось… Видимо, данный недуг был срочно открыт и описан самим Безугловым.
Впрочем, в "Последнем прибежище" кое-кто утверждал в четверть голоса, что сам-то доктор не более чем ширма и что за его спиной стоит преступная группа врачей, затеявшая заговор покруче масонского.
Много, много ходило слухов - и, как правило, весьма правдоподобных. Что милицию перепрофилировали в санитарный корпус - общеизвестно: ментов постарше отправили на пенсию, молодых - на переподготовку. Да, но госбезопасность! Куда дели госбезопасность? Самая остроумная сплетня звучала так: бывших контрразведчиков внедрили в стоматологию.
Представляете сценку:
– Откройте рот… Шире! Еще шире… Да, кстати!.. На кого работаете?..
Всех резидентов на хрен выдашь и маму родную в придачу.
"Одни страны живут по законам, другие - по понятиям, - объявил на весь мир доктор Безуглов. - Мы будем жить согласно врачебным предписаниям".
Как ни странно, Запад такую доктрину принял скорее одобрительно, поскольку подано все это было как торжество неофрейдизма. Возможно, сыграло определенную роль и то, что ряд американских фирм подрядился поставить сызновскому "больничному режиму" технику для строящихся заводов медоборудования. Зато русскоязычная пресса ближнего зарубежья проявила взрывчатость или, как еще принято говорить, недержание аффекта. Обычно осторожный в выражениях баклужинский "Ведун", орган Лиги Колдунов, на сей раз превзошел в ругани аж самих православных коммунистов Лыцка с их "Краснознаменным Вертоградом". Казалось бы: чародеи и медики - что им делить? И те, и другие промышляют целительством, да и приемчики у них похожие - опять же гипноз используют сплошь и рядом. Причиной раздора явился пустяк: чернокнижники так и не смогли простить докторам их циничного утверждения, будто аура - это не более чем "предвестник эпилептического припадка".
Глава 5. Ностальгическая
И записываю я, в сущности, черт знает что, что попало, как сумасшедший…
И.А.Бунин.
Поле боя осталось за Артёмом. В самом разгаре спора ренегат-редактор вспомнил вдруг о какой-то верстке, которую ему якобы надлежит срочно вычитать, и, наскоро попрощавшись, покинул скверик. Стратополох долго смотрел ему вслед.
И это бывший единомышленник! Тот самый, что каких-то несколько лет назад бил со всхлипом кулаком по "Толковому словарю психиатрических терминов" и хрипел, что за Родину пойдет на всё.
По улице за оградой скверика мимо больничного комплекса "Эдип" пронеслись с сиреной и мигалкой одна за другой две "неотложки". Из бокового окошка ведущей машины торчала мужская ступня в туфле. Странно. Если везут буйного, то почему в незафиксированном виде (раз сумел высунуть ногу наружу)? Кроме того, получалось, что везут его на переднем сиденье, рядом с шофером.
Странно. Очень странно.
Артём поднялся со скамьи и, подойдя к аптечному киоску, принял еще три водочные капсулы. Не помогло. Нахлынула хандра. Вернулся, сел. С кривой улыбкой сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав свой верный наладонник, тронул стилом папку "История болезни". Поколебавшись, вызвал на экранчик дневник, начатый еще в тот безумный год.
Давненько не перечитывал. А тут все-таки повод.
"Никогда не думал, что окажусь однажды в царстве ликующего лоха. Откуда его столько? Из каких щелей, из каких трущоб он выполз на улицы Сызново? Идут и идут. Сотни, тысячи. На переходе у кинотеатра "Багдадский вор" "мерседес" уступил дорогу пешеходу. Милиция - оплот криминалитета! сама криминалитет! - редеет, ретируется в подворотни. Собственными глазами видел плывущий над людским скопищем плакат "Крутизна излечима!". Милостливый Микола Угодник, покровитель всех заключенных и путешествующих, в какие времена мы живем!
С чего они решили, что медицина и злодейство несовместны? Чем им не угодил Паша Моджахед? Ну хорошо, история никогда ничему не учит, но кинематограф-то, кинематограф! Должны же знать из фильмов, что случается, если к власти приходит доктор…
Неужели мало было распада Сусловской державы? Стоишь в бессильной ярости на тротуаре и беспомощно смотришь, как рушится последний оплот нашей великой культуры. Опять руины, опять все разломано до основания.
Авторитеты с охраной, имиджмейкеры в неслабых прикидах, бойкие бритоголовые отморозки - куда это все делось? Кругом исковерканные радостью лохоподобные рыльца, отмеченные печатью слабоумия, которое они имеют дерзость называть честностью. Хилые безмозглые существа, не способные составить договор и не быть при этом обутыми, - на что они способны, кроме разрушения?
На углу Дубровского и Кирджали какой-то мозгляк все с тем же лошиным восторгом озирает навороченный особняк и блеет мечтательно:
– Хорошая поликлиника будет…
Две испуганные путаны не понимают, зачем они вообще вышли на панель. Бедняжки, мне даже боязно подумать о том, что ждет их в будущем…
С утра пасмурно. Стальное солнце. Кружево дождя в лужах. К полудню по толпам пробегает шепоток о каком-то путче - и улицы стремительно пустеют. Впрочем, ненадолго. Часа через полтора вновь густо высыпает лох. Говорят, что путч провалился.
Никто ничего не знает наверняка, но говорят, говорят…
– Я говорю: "Знаете что? Не говорите!" А она говорит…
– Ну это вообще что-то с чем-то!..
Ресторан "Али-Баба" опустил стальные шторки, превратился из аквариума в крепость.
– Вы слышали?! С завтрашнего дня лечение становится обязательным и бесплатным!
– Бесплатным? Так это ж здорово! А обязательным?
Кажется, психотерапевт и сам не ожидал, что его изберут, - даже портретов не заготовили. Да и зачем портреты? Празднуют-то не победу доктора Безуглова - празднуют поражение Паши Моджахеда.
В элитных кварталах траур. Видел девушку в приспущенном государственном флаге…
Странно, ей-богу. То ли всерьез гневался, то ли валял дурака. Поди пойми. А ведь все авторитетные источники в один голос утверждают, будто депрессия непременно чревата утратой чувства юмора.
Вот тебе и чревата!
Однажды, впрочем, Артёму довелось раскопать в словаре "депрессию ироническую", замечательную "скорбной улыбкой в сочетании с горькой иронией". И все бы тютелька в тютельку, если бы не последняя фраза. "Часты суицидальные поступки". Вот уж в чем ни сном ни духом…
Артём вздохнул и, спрятав наладонник, поднялся со скамьи.
***
Путь в "Последнее прибежище" пролегал по той самой улочке, извилисто взбегающей от проспекта Поприщина к городскому парку мимо бело-розового особнячка поликлиники. Добравшись до портрета доктора Безуглова на глухой торцовой стене жилого дома, Артём приостановился. Портрет снимали. Верхний правый угол изображения обвис, промяв Президенту висок, огромное матерчатое лицо, колеблемое ветерком, гримасничало, недовольно морщилось. За процедурой следили два амбала в белых халатах. Крестоносная легковушка приткнулась неподалеку.
– Анилингвус, - язвительно выговорил один из медбратьев. - Кодируешь их, кодируешь… Пополизаторы…
Анилингвус? Термин, несомненно, встречался Стратополоху в "Толковом словаре", и не раз, только значение его подзабылось… Какое-то вроде извращение. Ну "лингвус" - понятно, это когда языком возбуждают, а вот "ани"… Анус? Да, наверное…
Во-он он о чем!
– Что ж это вы нашего Президента, законно избранного?.. - не удержавшись, упрекнул Артём нарочито елейным пенсионерским голоском.
Санитары с высоты своего башенного роста покосились на прохожего.
– Еще один… - вздохнул второй медбрат. - Говорил же, набегут… Нет чтобы ночью снять!
– Мешает он вам?.. - горестно продолжал Стратополох, но тут на него взглянули так пристально, что сердце екнуло. Переиграл. - Я, собственно… - кашлянув, заговорил он нормальным голосом, - мимо шел…
Санитары потеряли к нему интерес и снова повернулись к раздеваемой стене.
– Нам не мешает… - чуть погодя обронил первый. - А психическую эпидемию спровоцировать может запросто… У нас ведь народ такой: разницы между портретом и иконой не чует.
– Но кто-то же распорядился, чтобы изготовили… повесили.
– Градоначальник, - нехотя снизошел до объяснения санитар. - Как почувствует приближение припадка, так начинается… В прошлый раз памятник поставить хотел.
Стратополох ахнул, изобразил ужас:
– Неужто теперь должности лишится? Амбал пожал плечищами:
– Зачем? Подлечат - и обратно. Эпилептики - это ж золото, а не работники. Усидчивы, трудолюбивы, аккуратны…
– Педантичны, скрупулезны… - истово закивал Стратополох, знавший этот текст почти наизусть. - Подобострастны…
– Во-во, - сказал санитар, потом взглянул на Артёма внимательней. - А пройдемте-ка в машину, - сурово предложил он.
Пришлось подчиниться. Честно говоря, достали уже эти уличные медосмотры! Месяца полтора назад чуть не взяли посреди парка по подозрению в диабете.
Залезли вдвоем в крестоносную легковушку, где страж здоровья облепил Стратополоха датчиками и долго вникал в мельтешение зеленых цифр на табло. Потом велел дыхнуть в трубочку.
– И как у меня с нервишками? - полюбопытствовал Артём. - В норме?
– Да, в общем, в норме…
– А выхлоп?
– Курите вы многовато, - сокрушенно заметил медбрат.
– Только сегодня, - заверил Стратополох. - Перенервничал малость…
Отпущенный с миром, поспешил убраться подальше. Шел в сложных чувствах: с удалением со стены портрета одной претензией к режиму стало меньше, зато будет теперь что сказать Виктории по поводу иконостаса в кухне.
Глава 6. Тот самый притон
Сбежались. Я тоже сбежался.
Саша Чёрный.
Ни возле памятника Петру Ильичу Чайковскому, ни перед салоном красоты "Нарцисс", ни в каком другом месте Сызново, облюбованном для сборищ лицами той или иной нетрадиционной сексуальной ориентации, - нигде не белело столько медицинских халатов и не дежурило столько "неотложек", как в окрестностях скромного ресторанчика с мрачноватым названием "Последнее прибежище".
Одно лишь это обстоятельство заставило бы прохожего натурала, забреди он сюда впервые, миновать неширокую площадь без промедления. Но если бы он все-таки сунул свой любопытный нос под обширный тент летней веранды, то прежде всего был бы поражен тем, что столики и стулья привинчены к полу, а лампы забраны металлической сеткой. Попытка пронести на веранду тяжелый предмет пресекалась на входе двумя натужно вежливыми громилами в ливреях.
Под навесом было пока немноголюдно и относительно тихо. В дальнем углу, правда, кто-то уже митинговал. Всмотревшись, Артём узнал в крикуне смуглого ястребиноликого живчика, с которым столкнулся сегодня утром, возвращаясь из поликлиники. Рядом с оратором обнаружился и его дружок, сумрачный дылда готического телосложения.
– Адыгея! А-ды-ге-я!.. - надрывался вскочивший на стул живчик. - Русский язык вторым государственным языком объявила! С англоязычием борется! Столицу свою Майкоп в Моймент переименовала! А мы? На заборах латиницей пишем? Стыд головушке!..
Артём присел за столик у самого входа (не из соображений безопасности - просто знал свой шесток) и подозвал официанта, о котором ему точно было известно, что тот внедрен сюда районной поликлиникой. Той самой, где сегодня утром Стратополох проходил собеседование.