– Ненавижу! - напоследок процедила она и ушла, исполненная правоты, по хрусткой гравийной дорожке.
Ей и впрямь не в чем было себя упрекнуть: акт половой ненависти с врагом никак не может считаться предательством.
***
По пути домой Артём останавливался под каждым фонарем, озабоченно осматривал рукава, обирал с пиджака травинки, пытался отчистить зелень с коленок и укрепить полуоторванные пуговки путем заматывания ниточек. Одной пуговки не наблюдалось вообще. Там, видно, и осталась, на газоне. Может, соврать, что побили в "Прибежище"? Дескать, не сошлись во взглядах… Ну да, побили! А синяки где? Плохо…
Наладонник-то хоть цел? Достал, включил. Цел. Надо же!
Мимо прошла молодая натуралка с указательным пальцем в правом ухе. Должно быть, придерживала втулку сотика.
– А что он может возразить? - ликующе вопрошала она. - Он мне слово - я ему диагноз…
Войдя в тонко благоухающий хлоркой подъезд, Стратополох небывало долго поднимался на второй этаж, останавливаясь в раздумье через каждые три ступени. Просто не знал, как поступить. Сразу нырнуть в ванную комнату и там привести одежду в порядок? А пуговки? Муж, попросивший у жены иголку с ниткой, уже изменник, иначе бы он просто велел залатать что у него там порвалось. Даже если вообразить, будто Артёму удастся незаметно слямзить швейные принадлежности (знать бы еще, где они лежат!) и произвести ремонтные работы втайне, Виктория быстро и неминуемо углядит следы его неумелой мужской руки.
С кряхтеньем отомкнул дверь, вошел.
Первым в прихожую высунул физию Павлик. Рот до ушей, в глазах чертики, на шее юннатский галстук нежно-голубого цвета. Завидевши такое, Артём оторопел настолько, что все его проблемы повылетали из головы.
– Эт-то еще что за…
– А это Митькиной сеструхи галстук! - радостно отрапортовал сын. - Из-за которого мы сегодня Митьку из юннатов выгоняли…
– Выгнали?
– Не-а! На поруки взяли.
– Кто?
– Да все! И я тоже.
– Откуда он у тебя?
– Трофей. Я ему говорю: хочешь на поруки - галстук гони!
– Так это не трофей, а взятка.
– Ну, взятка…
– А если увидит кто-нибудь?
– Так я ж на улицу в нем не выхожу. Скажи, прикольно?
– А мама?
– А я ей сказал, что у нас карнавал завтра… То есть не карнавал… этот… маскарад…
– Ну-ка быстро иди и сними! И чтобы я тебя больше в таком виде…
Но тут в прихожую выглянула хмурая Виктория, строившая, должно быть, весь день зловещие планы отправки нетрадиционного супруга на принудительное лечение, - и Артём мигом вспомнил о собственном непотребном облике.
– Да понимаешь… - не дожидаясь рокового вопроса, снова закряхтел он. - Возвращался из "Прибежища" через парк, а там канава, оступился - ну и…
Осмелился поднять глаза и успел увидеть, как широкоскулое лицо жены приняло на миг удивленное выражение, а затем словно бы осветилось изнутри.
– Не умеешь ты врать, - с ласковой грустью сказала преобразившаяся Виктория, и пухлые губы ее тронула мягкая улыбка. - Какое "Прибежище"? Не было тебя там…
– Т-то есть… почему… Был. Меня там видели… Могут подтвердить…
– Ну, может быть, на минутку и заскочил, для отмазки… - Не сводя с него смеющихся карих глаз, подошла вплотную, сняла травинку с пиджака, нежно огладила твердую мужскую щеку. - Глупый ты, глупый… - промолвила она. - Дурашка… Столько времени голову морочил… Лучше бы сразу правду сказал…
– Нет, позволь… - оскорбленно отстранился он. Она легонько дернула его за ухо.
– Ах ты, проказник! Ну, пойдем ужинать…
Чего угодно ждал Стратополох, только не такого приема. Да, он прекрасно помнил, что, когда несколько лет назад отконвоировал Вику в клинику Безуглова, ее там закодировали в числе прочего и от беспочвенной ревности. Но от беспочвенной же! А тут все улики налицо…
В какой-то степени это было даже обидно.
Пока облачался в домашний халат, супруга успела осмотреть и оценить повреждения на брюках, пиджаке и рубашке.
– Пуговки я переставлю, - успокоила она. - Как ее зовут?
– Кого?
– Пуговку.
– Вика… - взвыл Артём. - Ну вот как перед Господом Богом… Не знаю я, как ее зовут! Все вышло случайно, понимаешь, случайно! Если хочешь, по идейным мотивам… Ничего личного!
– Хорошо-хорошо! По идейным - так по идейным. Я же не ругаю тебя. Я просто счастлива…
– Чему ты счастлива?
– Тому, что муж у меня - нормальный человек.
– Сумасшедший дом… - простонал он, хватаясь за голову.
***
Ужин был изумителен. Он был даже изумительнее обеда, поскольку не сопровождался тихими проникновенными склоками.
– Слушай, а где портрет? - спросил вдруг Артём.
Первого лица на стене кухни больше не наблюдалось. Не мозолило глаза и оскорбительное изречение. Виктория вздрогнула и потупилась.
– В шкафу, - продал Павлик. А галстук так и не снял, вредина!
– Почему в шкафу?
– Ну… - беспомощно сказала Виктория. - Он же тебе не нравится…
И Артём Стратополох с мысленным стенанием вновь осознал себя мерзким растленным типом. Она же всем дорогим жертвует для него, всем самым ей дорогим!
– М-м… А ты не могла бы… - переждав спазм совести, попросил он, - достать на минутку…
Встревожилась, пожалуй, даже слегка испугалась.
– Зачем?
– Надо…
Встала, беспрекословно принесла, подала с опаской. Странно. Чего опасается-то? В легком недоумении Артём перевернул портрет, словно ожидал прочесть на обороте что-нибудь этакое, от руки: "Виктории Стратополох - на память. Доктор Безуглов".
Оборотная сторона портрета, естественно, была чиста.
Снова перевернул, всмотрелся.
– Что? - еле слышно спросила супруга.
– Что-то общее есть… - задумчиво процедил Артём. - Но, наверное, все-таки не он.
– Кто?
– Да понимаешь… Встретил сегодня на улице. То есть не на улице, а… Да, собственно, неважно, где я его встретил. И вот теперь смотрю…
– Кого встретил? Безуглова?! - подскочил Павлик.
– Да нет, конечно, - с досадой ответил Артём. - Так, похож… слегка.
Всмотрелся еще раз, хмыкнул, вернул.
А с другой стороны, несходство тоже ничего не доказывает. Если портрет выдающегося человека до последней черточки похож на оригинал, то это уже, простите, не портрет, а гнусная, возмутительная провокация.
***
Странно, очень странно вела себя в этот вечер Вика. Вроде бы не притворялась, что счастлива, однако были мгновения, когда теплое сияние карих глаз супруги меркло и на внезапно осунувшемся лице возникало жалобное тревожное выражение. Поначалу Артём вообразил, будто она еще колеблется, простить его или не простить, но потом понял: нет. Тут что-то другое.
– Ничего не случилось?
– А?.. - Очнулась, заулыбалась. - Нет-нет, я так… Стратополох прошел в комнату сына и выудил его за нежно-голубой галстук из компьютерной игрушки.
– Не знаешь, что это с мамой?
– А! - Отпрыск дернул плечом. - По зомбишнику о новой шизе передали. То есть не о новой… Психическая эпидемия… тоси-боси…
– Ну-ну! И что?
– Да как всегда! Засуетилась, давай в поликлинику звонить, презика в шкаф спрятала.
Презика? Ах, пре-езика… В смысле - Президента! То есть сняла со стены Президента и спрятала в шкаф… Стратополох сразу вспомнил огромный матерчатый портрет, убираемый с торца здания под надзором двух санитаров.
– Погоди-погоди… Что за эпидемия?
– А я знаю? Что-то там такое говорили… замена идеи аффектом… служение не делу, а лицу… На классном часе скажут.
Надо же страсти какие! Санитар, помнится, высказался короче и проще: пополизаторство. Этак они, глядишь, и президентоманию извращением объявят. Ох, доиграетесь вы однажды, доктор Безуглов, ох, доиграетесь…
***
А поздним вечером, еле дождавшись, когда Павлик прекратит ворочаться за стеной, Виктория набросилась на мужа, как в первую брачную ночь.
– Бедный, бедный… - то всхлипывала, то шептала она. - Это я, это я виновата… Больше так не будет… Тебя ни на кого теперь… не хватит… кроме меня…
Потом изнемогла и уснула.
Измочаленный Артём Стратополох бессильной рукой попытался взбить подушку.
– Спать… - бормотал он. - Спать-спать-спать…
И уже в наплывающей дреме возникла и обрадовала фраза: "Какое счастье, - думал он, засыпая, - что это была всего лишь явь…"
Не забыть бы до завтра.
Глава 9. Клевета за клеветой
Не дай мне Бог сойти с ума.
А.С.Пушкин.
Утром свежевыбритый, благоухающий кофе и лосьоном Артём Стратополох в коричневом домашнем халате прошествовал вниз по лестнице к почтовому ящику. Поднес ключик к жестяной дверце и приостановился. На стене подъезда поверх заскобленной латиницы чернела свежая кириллическая надпись: "Любил я ваши именины".
Так. Начинается.
Фыркнул, отомкнул ящик, извлек воскресный номер газеты "Будьте здоровы!". Предпоследняя страница. "Литературный диагноз". Неужели и сегодня о нем ничего…
Есть! Вот оно! Артём Стратополох, "Умножение скорби", сборник стихов… Зажмурился, бегло досчитал до десяти.
Вскинул бьющиеся веки, вновь отыскал заголовок - и тут же всполошился. Позвольте, позвольте… А почему так коротко? Анонимный отзыв состоял всего из трех предложений. Первые два были не более чем оскорбительны, зато третье… "Невыразительная бледность женских портретов, - чуть отшатнувшись, прочел Артём, - невольно наводит на мысль о гомосексуальных тенденциях автора".
Они там что, совсем идиоты?
Поднял обезумевшие глаза, непонимающе уставился на непристойную со вчерашнего дня надпись.
Ах, сволочи! Ну не получаются у него женские образы, не удаются! Но чтобы на этом основании вот так… огульно… облыжно…
Артём нервно свернул газету и запер ящик. Виктории заметку показывать нельзя. А спросит, где газета? Сказал, что сходит вниз за газетой, а где она? Да нет, не спросит…
Гораздо хуже другое: в "Последнем прибежище" прочтут неминуемо. Хоть кто-нибудь да прочтет. И неизвестно еще, чем вс# это обернется. Запросто могут потребовать, чтобы пересел за столик под портретом поэта Клюева. В компанию Квазимодо и юноши с минимумом косметики.
Ну нет! Такого срама он не переживет.
Вот что нужно сделать: взять этот номер и заявиться со скандалом в редакцию. А потом - в "Прибежище". Сколько бы он там теперь ни проторчал, все равно Виктория решит, что это для отмазки…
"Будьте здоровы!"
Недолго вам быть здоровыми…
***
О газете Виктория не спросила, ей было не до того. По телевизору шла "Школа больных", и речь велась именно о профилактических мерах против психических эпидемий. -…Протекает обычно с нарастающим психомоторным возбуждением, в высказываниях часто доминируют идеи одержимости… - монотонно излагал с экрана некто в белом халате.
Кое-что Виктория записывала.
Облачаясь в парадную пару (пятна отчищены, пуговки переставлены), Стратополох краем уха прислушивался к голосу ведущего. Суть высказываний воспринималась обрывками. -…господство одного аффекта над всеми… -…определенному лицу, которому они экстатически преданы и во имя которого… -…как правило, личности тревожного фобического склада…
Насколько Артём мог понять, граждан, заботящихся о своем психическом здоровье, предостерегали против восторженных прилюдных высказываний, стихийных митингов и особенно против обращений с просьбами непосредственно к портрету доктора Безуглова.
Спохватились…
– Ты осторожнее, - ласково потрепав жену по загривочку, предупредил он на прощанье.
Та оторвалась на секунду от экрана и улыбнулась - тревожно, почти заискивающе.
– Нозофилия, - нарочито занудливо, в тон телевизору процитировал Стратополох, - проявляется в особом пристрастии некоторых лиц находить у себя болезни и заниматься их лечением. Чаще всего, некомпетентным.
– Ты куда?
– В редакцию, - сказал он, мрачнея. - Кое-кому шею намылить. Ошибку сделали, козлы…
– Пуговке - привет.
– Вика!
Конечно же, грозные высказывания Стратополоха в адрес газеты "Будьте здоровы!" следовало делить как минимум на шестнадцать. Редакция ее обитала на одном из этажей здания, принадлежащего Министерству Здравоохранения, так что скандала там особо не учинишь. Здравоохранка - учреждение серьезное.
Высотный дом яично-желтого цвета твердыней возвышался над окрестными строениями, и в него еще надо было ухитриться попасть.
– Мне в редакцию, - объяснил Артём.
– К кому? - неумолимо спросили из-за бронированного стекла.
– В "Литературный диагноз".
– К кому именно?
– Н-ну… понимаете… заметка была без подписи…
– Вы кто?
– В смысле - фамилию? Стратополох.
– Стратополох… Стратополох… - забормотал дежурный, гоняя по монитору списки дозволенных в здании лиц. Замолчал, вскинул глаза. - Артём Стратополох?
– Да… - удивленно ответил тот.
– Документ, удостоверяющий личность, есть?
– Да… вот…
– Ваш пропуск… - В щель под бронестеклом была просунута пластиковая бирюлька. - Вас ждут. Куда идти, знаете?
– Н-нет…
Исполнившийся почтения дежурный оторвал задницу от стула и принялся подробно и доступно растолковывать, как добраться до лифта и на каком этаже высадиться.
Что происходит?
***
– Здравствуйте… - сказал Стратополох, не без робости переступая порог приемной.
– Артём Григорьевич! - в радостном испуге ахнула секретарша и вскочила.
Артём знал ее. Когда-то эта пепельная блондинка работала в "Заединщике".
Забегая то справа, то слева и отбивая при этом сумасшедшую дробь высокими каблучками, что несколько напоминало какой-то испанский танец, она провела долгожданного Артёма Григорьевича по коридору к дверям кабинета с табличкой "Лит. диагноз".
В кабинете навстречу Стратополоху с распростертыми объятьями взметнулся из-за стола еще один старый знакомый - бывший редактор "Заединщика", тот самый, с кем вчера Артём повздорил в сквере возле автомата "Моментальная патография". Самолично усадил дорогого гостя в кресло, затем вернулся под портрет дедушки Фрейда (обратите внимание, Фрейда, а не Безуглова) и сел, с нежностью глядя на вконец ошалевшего Стратополоха.
– Казни, Артём! - истово вымолвил он. - Виноват! Сам не знаю, как такое могло пролететь. Дыра была в подборке - ну и заверстали, не спросясь! Я утром номер увидел - за голову схватился… Кофе? Чай? Йогурт?
– Так ты, стало быть, здесь теперь… - Артём огляделся. Кабинет был роскошен и огромен. Не то что в "Заединщике".
На стенке - плакатик. "Мечтая героически погибнуть за Родину, ты желаешь ей трудных времен". Подписи нет, но по чеканности формулировки вполне можно догадаться, кому это изречение принадлежит.
– Как видишь.
– Ага… - приходя помаленьку в себя, выговорил Артём. - А все-таки, что за припадочный у вас завелся? Что за рецензия?
– Да нет уже никакого припадочного! - вскричал бывший друг и соратник. - Уволил я его! Сегодня утром уволил! Такую дал характеристику, что его теперь с ней только в комплекс "Эдип" примут. В качестве пациента.
"Гад ты, гад… - зачарованно глядя на собеседника, мыслил Артём. - Сам наверняка и настрочил, сразу после того разговора в сквере…"
– Завтра же опровержение дадим! - поклялся тот.
– Знаешь, - молвил Артём, и обидчик мгновенно умолк - весь внимание. - Был при Екатерине Великой один полицмейстер… Так вот он, представь, внес законопроект: несправедливо осужденным за воровство перед выжженным на лбу словом "вор" выжигать еще и отрицательную частицу "не".
– В смысле…
– Чего в смысле? Ну, выжжешь ты мне на лбу отрицательную частицу "не". Думаешь, ее кто-нибудь заметит?
– Погоди! - взмолился тот. - Ты хочешь какую-то другую компенсацию? Хорошо! Давай так: пошли к чертовой матери "ПсихопатЪ" и перетаскивай свою рубрику к нам… Как она у тебя там называется?
– "Истец всему".
– Замечательно! Учти, платят здесь по-министерски.
Предложение было не просто соблазнительным - оно было неслыханным. Официально газета "Будьте здоровы!" не являлась правительственным органом, но с момента основания и по сей день имела репутацию честного рупора здравоохранки.
– Неловко как-то, - заметил Стратополох. - Солидное издание поручает вести подборку черт знает кому… то бишь мне. Ты в курсе, что я посещаю клуб анонимных патриотов на базе диспансера?
– Все что-нибудь посещают, - философски отозвался искуситель. - Клуб анонимных взяточников, клуб анонимных клеветников… Как учит нас Министерство Здравоохранения и лично доктор Безуглов, нет абсолютно здоровых людей, есть не до конца обследованные.
– Ты уверен, что этот афоризм принадлежит доктору Безуглову?
– Нет, - спокойно отозвался бывший друг и соратник. - Я даже не уверен, принадлежат ли ему все остальные его афоризмы… Короче, я тебя оформляю.
– Стоп! - спохватился Артём. - Откуда у тебя такие полномочия? Ты же не редактор.
– С редактором все согласовано!