Содержание:
Часть I 1
Часть II 14
Примечания 34
Мария Перцева
Сказочка
Часть I
Вам, дружки, посвящаю…
Здравствуй, дружок!
Ну вот мы с тобой и встретились. И ради такого чудесного события тебе приготовлен маленький подарок. Миленькая сказочка для таких дружков, как ты.
Ты любишь сказочки? А я - нет. Особенно - эту. Потому что она бездарна. Но бездарна не потому что глупа, а потому что хочет быть умной.
Ты, наверно, уже встречал такие сказочки. Они вечно претендуют на что-нибудь ненужное: например - на гениальность. Но согласись, дружок, зачем сказочке гениальность? Ведь это же сказочка! Она пишется для таких дружков, как ты. И в первую очередь она должна выкинуть из твоей головы всякие дурацкие идеи вроде "смысла между строк". Поэтому не огорчайся, дружок, если ты между этих самых строк ничего не увидишь. Такое бывает. На то ты и дружок.
Ну а сейчас устраивайся поудобнее.
Вздрогнули!
- Мама! Ма-ама-а! - в комнату с ревом вбежала пятилетняя Леночка, сдирая по пути мохнатую шапку с длинными ушами.
- Что случилось? - Надежда Георгиевна на всякий случай прижала рыдающее дитя к себе. - Что ты плачешь? Тебя кто-нибудь обидел?
Дочка продолжала реветь и отчаянными усилиями пыталась стянуть с себя шапку. Но завязки затянулись в узел, и все усилия были напрасными - мохнатая шапка из спутанного искусственного меха продолжала сидеть на голове.
- Мама! - рыдала в голос Леночка, растирая слезы по красному лицу. - Фними ф меня ее! Мама! Фкорей!
Не на шутку встревоженная Надежда Георгиевна принялась нервно дергать завязки. Но без особого толку - узел благодаря дочкиным усилиям затянулся накрепко. Вконец отчаявшись, Надежда Георгиевна схватила ножницы и перерезала завязки. Леночка тотчас сорвала с себя шапку и отшвырнула ее в дальний угол.
Отдышавшись после борьбы с головным убором, Надежда Георгиевна стала взвешивать все происшедшее за последние пять минут. Проведя глубокий анализ, она с удовлетворением отметила, что, кроме хирургического удаления шапки с дочкиной головы, ничего страшного не произошло. Пострадали только шапкины завязки. Потеря невеликая. Если, конечно, сбросить со счетов то, что шапка была новая и стоила бешеные деньги (по тем временам. - Прим. авт .) - 15 руб. 50 коп. Итак, потери все-таки были, и причину этих потерь прояснить мог лишь ревущий на полу младенец, устами которого якобы должна глаголить истина.
- Леночка, - Надежда Георгиевна попыталась придать голосу особую проникновенность. Именно так, считала она, истинные педагоги должны разговаривать с детьми. Во всяком случае, когда от последних следует чего-нибудь добиться. - Перестань плакать, Леночка. Лучше расскажи маме, что произошло.
Уста младенца продолжали извергать такой рев, коий даже глухой не признал бы истиной.
- Леночка, - голос Надежды Георгиевны стал терять прежнюю эластичность. - Так что случилось?
Дитя продолжало предаваться безутешному горю, не обращая на свою добрую маму ни малейшего внимания. Терпение Надежды Георгиевны лопнуло. Забыв обо всех педагогических тонкостях, о которых, кстати, не так уж часто вспоминала, она ухватила дочку за плечи и принялась трясти ее как грушу:
- Да прекратишь ты или нет?!
Вопреки всей педагогической мишуре народный способ подействовал безотказно. Дочь перестала реветь и уставилась на мать.
Надежда Георгиевна прекратила сотрясания и, сменив гнев на милость, приказала:
- Рассказывай.
Леночка как будто ждала этой короткой и ясной команды. Облизнув губы, она так же коротко и ясно ответила:
- Я больфе этой фапки не адену!
- Почему?
Судя по тому, как Леночка надула губы, собираясь разреветься вновь, Надежда Георгиевна поняла, что они подошли к главному.
- Ну так почему?
Обдумав все как следует, Леночка выложила на стол свой главный козырь:
- Мам, а ты фнаеф, иф чего их дефают? А я тебе фейчаф фкажу. Мам, их дефают иф дохлых плюфефых мифек!
- Что? Из каких мишек?
- Плюфефых! Но это ефё не фё! Она фказафа, фто кто эту фапку дофго понофит, у тофо она к голофе прирафтет, - тут Леночка как можно страшнее округлила глаза, - на-а-мертфо!
Надежда Георгиевна с сожалением оглядела свою лупоглазую дочь и поняла, что завязки погибли зря.
- И ефё, мам: она фказафа, фто кто эту фапку нофит, тот фтанофитфя такой фе тупой, как плюфефый мифка!
- Ну а ты? - Надежду Георгиевну постепенно стал занимать разговор двух малолетних недоумков.
- А я, мам, фказафа ей, фто мне фтрафно, фто я не хочу фтать дуфочкой.
- Ну а она?
- А она зафмеялафь. Ну ты фнаефь, мам, она фё фремя надо фем фмеётфя. Офобенно когда фо мной рафгофарифает.
- Ну и что? - Надежда Георгиевна уже от души забавлялась над своей недогадливой дочкой.
Леночка, глядя на мать, тоже разулыбалась, и на несколько мгновений речь ее лишилась пришепетывания:
- Мам, она меня успокоила. Она сказала, что я эту шапку сколько угодно могу носить - она мне уже не повредит. Вот только почему, я не поняла. А ты, мам, не знаешь?
Улыбка медленно сползла с лица Надежды Георгиевны. Смысл последних дочкиных слов стал постепенно доходить до нее.
- Мам, но я фё рафно ифпугалафь. А фдруг эта фапка фё-таки ко мне прирафтет?
Но Надежда Георгиевна уже не слушала Леночку. В ее помутневшей от гнева голове пульсировала единственная мысль: "Ее дочь оскорбили ! Ее красивую, умную девочку бессовестно осмеяли! И кто! Не она сама - Надежда Георгиевна, не генеральный секретарь, - а какая-то такая же пятилетняя сопля с кривыми ногами и выпученными глазами! Ее сокровище стало посмешищем для какой-то косоглазой уродины! Да таких, как эта малолетняя дрянь, надо за ноги - и головой об угол! Так, чтобы мозги по стене!"
Надежда Георгиевна была вне себя от гнева. Сжав кулаки, она зарычала на онемевшую от испуга Леночку:
- Кто?!!
Однако умная, красивая дочка лишь как рыба разевала рот, не в силах вымолвить ни слова. Впрочем, Надежда Георгиевна и не нуждалась в Леночкином ответе. Вопрос можно было считать чисто риторическим. Конечно же, из всех малолетних ублюдков с детской площадки на такое была способна только она!
Анфиса…
Елена Николаевна стояла у стола и с остервенением стругала овощи в суп. Недавно ей удалось пережить визит разгневанной Надежды Георгиевны, и ее все еще переполняли эмоции по этому поводу. Что и говорить, довольно накладно выслушивать в течение получаса, как очередная обозленная мамаша расхваливает перед вами свое разлюбезное чадо и клянет на чем свет стоит ваше собственное дитя.
Елена Николаевна понимала, что подобные визиты неизбежны, если у вас растут более-менее сообразительные дети. Но тут дело обстояло несколько иначе. У Елены Николаевны детей было двое. Старший - десятилетний Саша, - как и все нормальные мальчики его возраста, бил лампочки в подъезде, терял дневники и дрался с одноклассниками. Им Елена Николаевна была вполне довольна. Во всяком случае, все это говорило, что Саша растет нормальным человеком.
Но младшая…
Тут Елена Николаевна находила серьезные поводы для беспокойства. Эта пятилетняя девочка была… Нет, это невозможно описать. Одним словом, Анфиса была не как все, она была не от мира сего.
- Мам, оставь мне кочег’ыжку.
- Что? - Елена Николаевна очнулась от своих горьких дум.
На кухню вошла Анфиса. В руках она держала коробку цветных карандашей и стопку открыток.
- Я говог’ю, кочег’ыжку мне оставь, пожалуйста.
- Хорошо.
Елена Николаевна обрезала кочерыжку и отдала дочери. Краем глаза она наблюдала, как та, зажав кочерыжку в зубах, лезет на высокий табурет и расчищает на столе место для рисования. Елена Николаевна решила, что пришла пора для серьезного разговора:
- Анфиса, я давно хотела с тобой поговорить.
- Давай поговог’им, - миролюбиво ответила дочь, раскладывая на столе карандаши.
- Анфиса, я хочу тебя спросить, ну когда это все кончится?
- Ты пг’о что? - искренне удивилась дочка.
- Про то! Когда ты кончишь терроризировать детей во дворе?
Анфиса выбрала наконец карандаш и принялась за работу.
- А-а-а! Это Фуфыг’ка опять наябедничала!
Елена Николаевна раздраженно посмотрела на Анфису, целиком поглощенную раскрашиванием открытки.
"Только что язык не высовывает", - с некоторым отвращением подумала она.
- Во-первых, не Фуфырка, а Леночка. Ты вот тоже картавишь - тебя же никто не обзывает.
- Сг’авнила! Одно дело - пол-алфавита не выговаг’ивать, а дг’угое - каг’тавить.
- Не вижу разницы!
- Шепелявить каждый дуг’ачок сможет.
- А картавят, по-твоему, одни умные!
- Нет, не только, - согласилась Анфиса, - но великие сг’еди них есть!
- Это ты, что ли?
- Зачем я? Много дг’угих достойных пг’имег’ов. Вот - Владимиг’ Ильич.
Елена Николаевна догадалась, что тема разговора выбрана неверно. И дело не в том, что Анфиса в очередной раз сострила. Вовсе нет. Елена Николаевна до сих пор не могла понять, почему ее пятилетняя дочь выбрала своим кумиром именно народного вождя. Конечно, детская литература уделяла достаточно внимания уникально-положительному герою детских книжек - Володе Ульянову. Но ведь она читала Анфисе много разных книг. Там были и зайки, и мишки, и Чипполино, и даже Муму. Однако ее загадочной дочери приглянулся почему-то именно он - добрый Ильич. Ее маленькая Анфиса, никогда не игравшая в куклы и казавшаяся взрослее старшего брата, вдруг удивила мать. Елена Николаевна даже и не подозревала, что в таком возрасте можно проникнуться столь глубокими чувствами к народному вождю. Анфиса не просто по-детски восхищалась своим кумиром, нет! Она уважала Ленина. Как уважали его, наверно, Дзержинский или Бонч-Бруевич.
Однако детская наивность все-таки брала верх даже в Анфисе. Так, больше всего Анфису в Ленине восхищал его добрый прищур. Она часами просиживала у зеркала, добиваясь нужного выражения лица. Достигнув, как ей казалось, лучшего результата, она бежала к матери:
- Мам, посмотг’и - а тепег’ь добг’ее?
Елена Николаевна оторвалась от раздумий и опять взглянула на дочь, с самым невинным видом продолжавшую разрисовывать открытки. "Ну просто ангелочек! - подумала она. И тут же добавила: - Только неудавшийся…"
Впрочем, любовалась дочкой она недолго. Перед Еленой Николаевной всплыло багровое от гнева лицо Надежды Георгиевны, и она тут же вспомнила тему разговора:
- Анфиса, зачем ты пристаешь к Леночке? Ее мама говорит, что ты ее обижаешь.
- Мама, Леночку нельзя обидеть - я ее жалею.
- Ну хорошо, Леночку ты считаешь глупой. Тогда не играй с ней. Играй с другими ребятами. Хотя нет… Другие мамы тоже жалуются… Анфиса, что ты за ребенок?!
- А тебе г’азве Леночкина мама не сказала?
Елена Николаевна нахмурилась. Она не любила, когда Анфиса проявляла свои телепатические способности. Хотя какие тут способности - всему миру известно, что эта неотесанная Надежда Георгиевна не выбирает выражений!
Елена Николаевна опять оглядела дочь. И за что ее Бог этим ребенком покарал! У всех дети как дети. Да и у нее самой Сашенька вон какой: и умненький, и красивый…
Елена Николаевна всегда мечтала иметь красивых детей. Чтобы прохожие засматривались. Благо сама она была женщиной весьма привлекательной, да и мужа все считали красивым мужчиной. "И как это ты, Ленка, себе такого мужика отхватила? - бывало, говорили ей девчонки на работе. - Ну вылитый Ален Делон!" Ну, конечно, не Ален Делон, думала сама Елена Николаевна, но где-то рядом.
Когда родился Сашенька, Елена Николаевна нарадоваться не могла. Ну а стал подрастать, так вообще как в сказке - вылитый принц!
Саша действительно красотой превзошел все ожидания. Встречаются в природе такие лица. Они как наркотик - посмотришь на них раз и успокоиться не можешь. Так хочется на этого человека еще раз посмотреть.
Итак, принц в этой семье уже был. Но у Елены Николаевны оставалась еще мечта - и исполнилась она через пять лет. Родилась у принца сестра.
Вот тут-то Бог и подшутил над Еленой Николаевной. Родилась-то вовсе не принцесса. Это была Анфиса. Сначала, правда, они не поняли, что родилась не та, кого ждали. Забеспокоилась Елена Николаевна лишь когда стала замечать, что внешность дочки оставляет желать лучшего. Все те фамильные черты, которые в Саше подчеркивали красоту, в Анфисе каким-то издевательским образом подчеркивали совершенно обратное. Если у Саши черные вьющиеся волосы в сочетании с белоснежной кожей делали его похожим на принца голубых кровей, то у Анфисы был вид девочки, которая одной ногой стоит в могиле. Ввалившиеся глаза и обтянутые скулы - словно легендарная девочка, сошедшая со страниц бессмертного творения Эдуарда Багрицкого "Смерть пионерки". "Наша Валенька", как ее иногда называл отец. Елена Николаевна не поощряла подобного черного юмора.
А "Валенька" тем временем научилась говорить и обнаружила еще один недостаток. "Звонкий детский голосок" было сказано явно не про нее. Мало того, что Анфиса картавила - этот недостаток, возможно, исчезнет с годами, как у Саши, - но голос… Низкий, глухой - прекрасно, впрочем, сочетающийся с внешностью.
Если сама по себе Анфиса и не была явным уродом, то среди других детей она сразу же бросалась в глаза. Словно в стае ободранных, но сытых голубей появлялся голодный вороненок.
И хотя все детские атрибуты вроде пухлых губок и розовых щечек проплыли мимо Анфисы, мечта Елены Николаевны все-таки частично сбылась. На Анфису действительно оглядывались на улице…
Елена Николаевна снова посмотрела на дочь. Анфиса что-то увлеченно рисовала, кривя тонкие губы в недетской усмешке. И, словно почувствовав взгляд, Анфиса подняла голову. Елена Николаевна невольно отвела глаза. К этому взгляду она никак не могла привыкнуть. И дело даже не в том, что Анфиса владела каким-то сверхъестественным взглядом, но глаза… Красивые Сашины глаза с длинными черными ресницами на лице Анфисы превратились в уродливую пародию красоты.
На оттянутых нижних веках росли, как и у Саши, необыкновенно длинные ресницы. Но фокус был в том, что росли они необычайно редко. Это придавало им сходство с паучьими лапками. И когда Анфиса смотрела в упор, без своего привычного "ленинского пг’ищуг’а", создавалось впечатление, что на лице сидят два мохнатых зеленых паука.
- Ну, Анфиса, - тяжело вздохнула Елена Николаевна, - расскажи мне хоть, что ты на этот раз придумала?
- А-а-а…
- Но Леночкина мама мне об этом не рассказывала!
- Да? - Анфиса радостно облизнула губы.
Удивительно, как эта девочка любила, чтобы ее слушали. Особенно когда речь шла о ее шутках.
- Мам, понимаешь, дело было вовсе не в шапке…
- Догадываюсь. А в чем?
- Нет, ну, конечно, и в шапке тоже. Пг’осто Фуфыг’ка очень…
- Анфиса! Сколько раз можно повторять! Не Фуфырка, а Леночка.
- Хог’ошо. Пг’осто Леночка очень гог’дилась этой шапкой. Пг’едставляешь, она ходила по двог’у и говог’ила, что она ког’олева.
- Ты, конечно, не стерпела и…
- Нет, мам, зачем? Мне и так было очень смешно!
- Тогда зачем ты к ней полезла?
- Нет, мам. Ты все вг’емя меня пег’ебиваешь! Это не я к ней полезла, а Катя.
- Дочка уборщицы, что ли?
- Ну да. Катя сказала Леночке, что она вовсе не похожа на ког’олеву. И что Катина мама купит ей сто таких шапок.
- Это уборщица-то? - Елена Николаевна пренебрежительно скривилась.
- Вот и Леночка так же ответила. А еще она сказала, что ей мама сказала, что Катина мама - нищенка и что все они едят на помойке.
"Ну и правильно!" - чуть не ляпнула Елена Николаевна, но вовремя удержалась.
- И что же было дальше?
Анфиса удивленно подняла брови:
- Всё.
Елена Николаевна нахмурилась и сказала:
- Я считаю, этого мало.
- Да, - согласилась Анфиса, - возможно, я и погог’ячилась.
Елена Николаевна хотела что-то добавить, но тут в коридоре раздался трезвон.
- Это, наверно, Саша со школы пришел. Пойду открою. - И Елена Николаевна, снимая фартук, направилась к двери.
Войдя в квартиру, Саша первым делом побежал на кухню. Анфиса с полным равнодушием наблюдала, как брат заглядывает во все кастрюли и роется в холодильнике. Его дурацкая привычка вылавливать и сжирать все самое вкусное не являлась ни для кого новостью. Однако все подобные неприятные нюансы Сашиного поведения Елена Николаевна склонна была относить к разряду детских шалостей, предпочитая вообще не обращать внимания.
Наконец, обшарив все углы, Саша уделил внимание сестре:
- А, пг’инцесса! - Он никогда не упускал возможности передразнить сестру, хотя сам еще слегка картавил. - Как дела? - проворковал Саша уже своим голосом. - Всё кепки Ленину пририсовываешь? - захихикал он, глядя на открытки, разложенные на столе.
Анфиса продолжала молча наблюдать за братом. Саша постоял несколько минут, подумав, как бы разозлить сестру, и заявил:
- А ты на жабу похожа! Про это все во дворе говорят!
Анфиса опять равнодушно промолчала. Саша никак не мог привыкнуть к подобному поведению - не выдержав издевательского молчания, он заорал:
- Что ты молчишь, ты, жаба! Ну скажи что-нибудь!
Анфиса страдальчески улыбнулась и тихо произнесла:
- Ква.
Саша не смог сдержаться и замахнулся. В самый последний момент Анфиса посмотрела ему в лицо. Аристократическая Сашина физиономия сейчас напоминала китайскую маску: глаза выпучены, на висках вздулись жилы, зубы оскалены. Увидев все это, она засмеялась и сказала:
- Саша, ты самый кг’асивый мальчик в миг’е!
Саша, не ожидавший такой реплики, опустил руку. Но, увидев, как Анфиса заливается, разъярился еще больше.
Каждый раз, когда она смеялась, Саша выходил из себя. Его бесило в сестре все: и то, что она не такая, как все, и то, что она так смеется, и то, что она его сестра.
Самое же страшное заключалось в том, что он никак не мог ей досадить. Уж кажется чего проще: нарисовал свастику на любимой кукле или изорвал любимую книжку. Но Анфиса не играла в куклы и была равнодушна к книжкам про всяких там ежиков и заек. Словесная перебранка тоже отпадала. Все обычно кончалось тем, что Анфиса начинала смеяться, а Саше ничего не оставалось, как захлебываться собственной желчью. Единственно возможным путем к победе была драка. Но тут на пути вставали родители, которые в этом отношении были строги.
Имелась, правда, у Анфисы одна слабость - Владимир Ильич. Но как использовать вождя мирового пролетариата против сестры, Саша никак не мог придумать.