– Что есть событие? Нечто, происходящее в определенной точке пространства, в определенный отрезок времени. Нам не дано увидеть настоящее и будущее; вглядываясь во Вселенную, мы видим только ее прошлое. Увидеть то, что происходит во Вселенной сейчас, нам недоступно. Настоящее проявится только через многие тысячи, а то и миллионы лет. Мы живем прошлым, даже не осознавая этого. Я смирилась со своим прошлым, приняла его и не хочу менять. Через миллионы лет все начнется заново, и тогда, возможно, я кое-что исправлю.
Кира бросила короткий взгляд на Мару и, получив молчаливое согласие, спросила:
– Если бы у вас была сейчас возможность вернуться к некой исходной точке, с которой все пошло не так, вы бы рискнули ее изменить?
– Забавная правильная девочка, – Кассандра зябко поежилась. – Мара. Ты бы закрыла окно. Холодно.
– Нельзя. Мерзни.
– Как скажешь. Так о чем мы? А, прошлое… Нельзя вернуться в прошлое и начать с чистого листа. Нельзя начать все заново с тем, прошлым, опытом. Если вы возвращаетесь, то возвращаетесь туда нынешней, со всем нынешним опытом, осознанием своих ошибок, знанием последующих событий и желанием поступить иначе. Таково условие Времени. И его нельзя нарушить.
– Что же в этом такого страшного?
– Ну, представьте… Была возможность купить лотерейный билет, выиграть миллион. Но по каким-то причинам – не купила, осталась без миллиона. И пилишь себя всю жизнь: вот если бы знать тогда, уж я бы не оплошала. И вдруг оказия – добро пожаловать в прошлое. Покупаешь билет, выигрываешь миллион…
– Отлично!
– Квартиру грабят, а тебя молотком по голове. Умираешь и думаешь, зачем все было менять. Тот вариант был не так уж и плох.
– Но ведь все может сложиться не так трагично.
– Да. Но ты об этом не можешь сказать наверняка. Поэтому я не хочу ничего менять. Я знаю, что у меня будут два пути: оставить все, как есть, или же действительно выбрать другую жизнь. В первом случае я знаю, как все будет. Во втором случае я не знаю, как будут развиваться события и каким будет их итог. Но я знаю, что я буду другой. Значит, и жизнь будет совершенно иной. И я не знаю, хочу ли я этого сейчас. Как-то так.
Мара, в свою очередь, поежилась и все-таки закрыла окно.
– Все это лирика.
– Пусть так.
– Где находится воронка времени?
– В любом месте, где ты захочешь. При условии, что будут соблюдены все означенные условия. Ты действительно хочешь этого?
Мара задумчиво смотрела на луну.
– Твой вопрос устарел. Уже неважно, хочу я этого или нет. Все предопределено. Бог бросил свои кости. И его бросок не слишком удачен. Не только для меня. Но и для бога.
– Зачем ты пришла?
– Не могу ее разбудить. Без нее ничего не получится.
– Тебе нужен совет?
– Да.
– Поэтому ты и привела эту девочку?
– Их связало одно семя.
– Как и тебя.
– Я его не люблю. Она любит. И та, другая, любила. И потом я не хочу, чтобы ты проникала в меня.
– Боишься?
– Боюсь.
– Она на это согласна?
– Теперь это неважно. Она сказала, что ей это интересно.
– Как скажешь.
Тело Киры окаменело. Виски разорвала острая проникающая боль. Сердце гулко и страшно забилось. Дыхание прервалось. Кто-то чужой, холодный, циничный и чуть насмешливый путешествовал по уголкам сознания, вторгаясь в самые потаенные, неумело спрятанные комнатки. Ей было стыдно за тот беспорядок, который там царил. И она засуетилась, стараясь прибрать, рассовать мысли, мечты по ящичкам с секретами, накрыть то, о чем и сама-то думать боялась.
– Хорошая девочка… – нежно погладил вкрадчивый голос. – Даже слишком хорошая. Только очень уж стеснительная. Не надо стесняться, покажи все… Ты же хорошая девочка, ты сама этого хочешь.
– Не надо…
В голове что-то взорвалось, и Кира потеряла сознание.
* * *
– Готово!
На столе появилось блюдо с шампурами.
Алиса захватила кусок горячего мяса кусочком лаваша, добавила каплю кетчупа…
– Вкусно!
За окном вечерней кистью размывало сумерки. В полутонах терялся лес.
Они провели день в постели, занимались любовью, дремали, прижавшись друг другу, а ближе к ночи затеяли шашлыки…
– Расскажи что-нибудь, – наверное, в сотый раз за эти дни, попросила Алиса. Не хотелось говорить. Хотелось слушать, думать и плакать.
Дима отложил в сторону тарелку. Задумался, перебирая в памяти истории. Его готовность делать ей приятное, пусть и в ущерб себе, сегодня особенно восхищало Алису. Было в этом что-то обреченно жертвенное, словно жизнь заплела их судьбы в один узел.
– Давно хочу рассказать тебе одну сказку. Дед перед сном нашептывал, тихо-тихо, чтобы бабушка не слышала. Бабушка сказок не любила, прямая была, как древко знамени, за мир во всем мире боролась. А дед от природы – все время ножиком стругал, бормотал себе сказки под нос, а летом в лесах пропадал. Грибы, ягоды, травы… Мне от него этот дом достался. Деда много лет как нет, а дом до сих пор стоит, ничего ему не делается… Так вот, сказок у деда было много, но эта была самой любимой. Сказка про северных демонов.
В давние времена, когда нас с тобой еще не было, и судьбы наши еще никто не проложил звездным пунктиром – ни на небе, ни на земле, – жили три северных демона. Были они стары как само время, да только время все равно было старше. Раз в столетие принимали демоны человеческий облик и селились среди людей, сея душевную смуту.
Первый демон убивал любовь. Все, кто с ним сталкивался, теряли способность любить и быть любимыми, и, в конце концов, гибли, не в силах защитить ни себя, ни своих близких.
Второй демон был сильнее, чем первый. Подобно червю, проникал он в человеческие души и грыз их день за днем, пока не оставался тонкий кокон, внутри которого не было ничего, кроме пустоты. Люди переставали жить, мечтать, творить, навсегда пропадая в сумерках своего мертвого "я".
И все же, пока у них была вера, они могли хоть как-то, но жить.
Третий демон пожирал веру. После него не оставалось ничего.
Чтобы спасти людей, рождались герои. Росли они и жили как герои, пока, наконец, не наступало время. И тогда они жертвовали собой… Это ведь так прекрасно – пожертвовать собой во имя любви, во имя мечты и веры.
Время улыбалось, герои погибали. Демоны исчезали. Год за годом, век за веком, города, страны, миры, люди – гибли… Во имя их спасения рождались новые герои, и все повторялось снова и снова. Демоны забирали любовь, мечты и веру, пока не приходили новые герои… И никто из смертных и богов не мог понять, почему так происходило…
Однажды, незадолго до того, как небо и земля прочертили наши с тобой следы, любимая, родился новый герой. С самого первого дня его воспитывали как героя, и с самого первого дня он знал: его предназначение – сразиться с северными демонами.
Он вырос в отрока, и его народ сказал – там, на северо-востоке живет первый демон. Он убил любовь. Пойди и убей его.
Отрок-герой шел лесами и полями, горами и реками, спал на мхах и тонул в болотах, и однажды повстречал демона. И был демон красив, как сама красота, нежен, как объятие, и хрупок, как жизнь. Демон сидел у ручья, и вода отражала нежную деву, зрелую женщину, влюбленного мужчину, ласковую мать, внимательного старика, смеющегося ребенка.
– Кто ты и зачем ты здесь? – спросил демон.
– Я тот, кто убьет тебя.
– В чем моя вина? – спросил демон, и слезы его были подобны утренней росе.
– Ты забираешь любовь у людей… Жены теряют мужей, мужья – жен, дети ищут родителей, и так проходят века. Уже столетие мы живем без любви, и нам страшно. Люди сказали: если ты умрешь, в наш мир вернется любовь.
– Тогда убей меня, – ответил демон. – Мне не нужен мир, в котором нет любви.
Отрок-герой убил демона.
– Ты храбрый воин, – сказали люди. – Горе и скука иссушили нас. Там, у подножия горы живет второй демон. Он украл радость нашего "я". Наши дни черны, наши ночи пресны и холодны. Мы умираем от той пустоты, что сосет наши сердца. Пойди и убей его. Он умрет, и мы станем счастливыми.
Отрок-герой пришел к подножию горы и увидел второго демона. Вода отражала радугу и солнце, дождь и закат, в воздухе плыл аромат еловых игл, нагретых солнцем, и мысль о бренности мира сменяла вечная волна.
На плечо отрока-героя села райская птица и спросила:
– Кто ты, и зачем ты здесь?
– Я тот, кто убьет тебя.
– В чем моя вина? – спросил демон, и голос его был подобен прощальному эху в горах.
– Ты забираешь радость и счастье у людей. Из-за тебя они забыли свое предназначение. Разучились радоваться и творить. Люди сказали, что если ты умрешь, в наш мир вернутся радость и краски. Мы обретем смысл бытия и поймем, зачем живем.
– Тогда убей меня, – попросил демон. – Мне не нужен мир, в котором люди не знают, зачем живут.
С одного удара отрок-герой убил демона.
– Ты смелый человек, ты победил двух демонов, – сказали люди и устроили праздник. – Но там, за северным морем, живет третий. Самый страшный демон. Он отнял нашу веру, сожрал нашу надежду. Мы умираем от пустоты наших молитв. Музыка мертва, слова подернулись пеплом. Небо не слышит нас, боги стали глухи… Пойди и убей его. Он умрет, и мы снова сможем верить.
Несколько лет шел отрок за море, за это время он вырос, стал мужем, но его ступни были источены до костей… Хромая, отрок-муж пришел на северное побережье и увидел третьего демона. У самой кромки воды сидел белый старец. И он был старше, чем Время, но и чуть моложе. Глаза его выклевали птицы. В бороде застрял чертополох, одежда превратилась в тряпье, сквозь которое проглядывало старое тело. Он услышал шаги героя, повернулся на звук и еле слышно спросил:
– Кто ты, и зачем ты здесь?
– Я тот, кто убьет тебя.
– В чем моя вина? – спросил старик под шорох волн.
– Люди перестали верить, люди перестали надеяться. У них больше нет богов, а молитвы подобны луковой шелухе. Небо нас не слышит, не слышит и море. Наши слова падают, словно птицы, пораженные мором. Люди сказали, что если ты умрешь, в наш мир вернется вера, и боги снова примут нас.
– Тогда убей меня как можно скорее, – сказал третий демон. – Мне не нужен мир, в котором нет веры.
Отрок-муж убил третьего демона. И стало хорошо.
Солнце сияло сквозь радужные дожди, травы оплетали ноги, и все дышало любовью, мечтой и верой, пока он шел обратно к людям.
Но когда он вышел из-за моря, когда он спустился с гор, когда он миновал кромку леса, люди встретили его ножами и вилами.
– Ты обманул нас, – сказали они. – Ты убил не тех демонов. В нашем мире по-прежнему нет ни любви, ни радости, ни веры. Мы умираем, и никто не в силах нам помочь. Может, если мы убьем тебя, то вновь обретем утраченное?
– Тогда убейте меня, – сказал повзрослевший отрок-герой. – Мне не нужен мир, в котором нет любви. Мне не нужен мир, в котором люди не знают, зачем живут. И мне не нужен мир, в котором нет веры.
И люди убили его.
Солнце засияло ярче. Горное эхо запело громче. Море вторило вечными мантрами.
Ничего не изменилось.
Перед закатом пришли три демона и похоронили героя.
Первый демон плакал.
Второй – смеялся.
Третий – пел песни.
И только время улыбалось и бежало, бежало, бежало…
* * *
– Не поздновато ли?
Казус затянул пояс на халате и пропустил их в квартиру.
– Только не начинай, пожалуйста, – Кира сбросила туфли и, шатаясь, прошла в свою комнату. Щелкнул замок.
– Напилась?
– Скорее, эмоциональное потрясение. Шок. Я почему-то думала, что вы носите парчовый.
Казус затянул пояс.
– В парчовом неудобно. И холодно. Все время мерзну. Так от чего шок?
– Чаю нальете, скажу.
– Проходите.
Казус замешкался в коридоре. Из зеркала на него смотрел усталый немолодой мужчина в нелепом полосатом халате. Халат показался пошлым. Жизнь – неудавшейся.
– Где же вы?
Он разозлился. Эта женщина чувствовала себя в его доме как в своем собственном.
– Вы заняли мое место, – сказал брюзгливо и почувствовал еще большее отвращение к себе.
Что она тут делает? Зачем так откровенно смотрит на него? Чего хочет? И, главное, чего он сам хочет? Ее? Павел Сергеевич изумился мысли.
Мара в ответ усмехнулась, словно услышала.
– Не подсижу.
– Какой чай пьете? Черный? Белый? Зеленый? Красный?
– Красный. Каберне. И танина побольше.
Казус хмыкнул, достал бокал, бутылку. Нарезал сыр. Вывалил на блюдце оливки и маслины.
– А сами?
Казус достал второй бокал.
– Давайте, Мара, сразу с вами договоримся. Один бокал без глупостей, и я вызываю вам такси.
– Без глупостей?
Ее губы были влажными и пахли… Он украдкой взглянул на этикетку. Вино с нотками вишни, крепкими танинами, оттенком молочного ириса и легким ароматом березовых почек.
– Мне вот что интересно… Кто из вас Киру воспитывал – вы или жена? Думаю, что жена. Только никчемные бабы могут сделать из своих дочерей таких никчемных образцово-показательных девочек. А хорошие девочки знаете, куда попадают?
– Куда?
– В том-то и дело, что никуда они в конечном итоге не попадают. В лучшем случае рожают дочерей и делают из них свое же подобие. В худшем – остаются в девках и до старости губы кривят: "Меня так воспитали".
– Вы зачем мне сейчас все это говорите?
– Киру жалко.
– Вы способны на жалость? – Казус позволил себе снисходительно улыбнуться.
– В отличие от вас – да, способна. Вы – нет.
– Откуда такие выводы?
– Люди для вас ничто. Они хуже таракана. Вы отрываете по лапке и наблюдаете, когда же сдохнет очередной имярек – после первой оторванной лапки или после четвертой. И все эмоции, которые вы испытываете, скука.
– У вас образное мышление, – признал Казус. – С зоологическим уклоном, но… даже забавно. Я в вас не ошибся. Итак, я не люблю людей. Допустим. Но это же не преступление, не так ли?
– Не преступление, – кивнула Мара. – Если только вы не занимаетесь практической помощью людям, которые вас не интересуют. Вы ставите на них эксперименты.
– Мара, вы начинаете меня разочаровывать, – Казус откинулся на спинку стула, прижался к стене и потерся об нее, словно кот – сытый, вальяжный, матерый. – Сколько пошлости и морализаторства. Кстати, не замечали, что морализаторство – всегда пошлость? Неужели вас возмущает мысль об эксперименте?! Именно этим вы сами занимаетесь дни напролет. Так же, как и я, ставите на людях эксперименты. И на моей дочери тоже.
– Кира мне нравится.
– Неужели? И чем же? Назовите хоть одно качество, которое в ней есть и которое вам может понравиться.
– Она хочет меняться.
Казус аккуратно поставил бокал на столешницу и налил вина ровно на три четверти.
– Кире было двенадцать лет, когда она пришла из школы и сказала, что с завтрашнего дня в ее жизни все будет иначе. У нее появятся друзья. Она станет отличницей, ее все будут любить. Ну, и прочее в том же духе. Я поинтересовался, что так повлияло на нее. Оказывается, в школе был конкурс красоты, и Кира вызвалась в нем участвовать.
– Заняла последнее место?
– Вы проницательны.
– Она расстроилась?
– Она изумилась. Пожалуй, в первый и последний раз в жизни я видел такое искреннее изумление. Она не поверила, что никому не интересна. Целую неделю бродила, как щенок, за матерью и спрашивала: "Ведь я лучшая. Правда?"
– Не за вами.
– Я ей сразу сказал, что на тот момент она была совершенно неинтересна.
– И вам?
– Мне – в первую очередь. Вы правы, Мара, я ставлю эксперименты на людях. Но только на тех, кто вызывает у меня любопытство. На остальных это делать бессмысленно.
– Почему?
– Человек – скот. От животных его отличает только два качества – сначала набивать голову бесполезной информацией, затем использовать ее во вред себе и ближнему. Животное убивает из чувства голода и чувства самосохранения. Человек убивает из чистого любопытства: чтобы посмотреть, как устроено тело, что чувствует жертва и что чувствует при этом он сам. Любите Достоевского, Мара? Риторический вопрос. Его любят все, кто чувствует в себе червоточину и знает о себе единственно верную правду: я тварь дрожащая, хочу право иметь.
– И вы тварь дрожащая?
– Тварь, – Казус насмешливо поднял бокал. – И вы такая же… Время от времени я завожу романы с молодыми девочками. Не затем, что хочется пощупать очередное молодое тело, секс всего лишь прелюдия к близости. Завожу я эти романы только лишь затем, чтобы услышать, что я не такой, как рисуюсь, что я хороший, только очень несчастный. Мне не повезло: до сих пор не встретил женщину, которая бы смогла окружить меня любовью, нежностью, заботой. Предполагается, что очередная пассия и есть та самая женщина. Все эти пошлые уверения длятся до тех пор, пока я не начинаю вести себя так, как привык. Девочка обижается, хлопает дверью и уходит к другому – спасать. Ей невдомек, что тот, другой, такой же. И что он будет идеальным, пока это ему не надоест. Или ей – в качестве разнообразия. Вы шокированы?
– Отнюдь. Такова человеческая натура. Вы хитрец, Павел Сергеевич. Притворяетесь интеллигентным человеком, но, по сути, остаетесь самим собой, да еще показываете окружающим, каковы они на самом деле. Вы смеетесь над нами. Пусть тайно, но смеетесь, издеваетесь. И все равно вам скучно.
– Я – эмоциональный импотент. Уже много-много лет. При всей моей внутренней самоиронии и внешнем цинизме это неизлечимо. Я обречен. И давно уже смирился с диагнозом. Время от времени изображаю чувства, но с каждым днем получается все хуже и хуже. А вы, Мара? Какая вы? Можете описать себя в пяти словах?
– Прилагательных? Глаголах?
– Ну, не разочаровывайте… Этот тест не нуждается в подсказках. Итак?
– Я хочу быть свободной всегда.
– Браво! Никаких банальных эпитетов: смелая, опасная, сексуальная… Четкое намерение. Кстати, знаете, как Сара ответила на этот вопрос? Вполне в вашем духе.
– И как же?
– "Я хочу ненавидеть и знать". Неплохая формула, не так ли? Я предложил Вадиму назначить ее на пост топ-менеджера.
– Он отказался?
– Естественно. Но потом признал мою правоту. Он хочет вас.
– Знаю.
– Вы так спокойно реагируете на то, что вас хотят? Эта мысль вас не волнует?
– Нисколько.
– Вы эмоционально фригидны.
– Давно уже.
– И что же повлияло? Одна причина или целый комплекс?
– Второе. Я знаю прошлое, настоящее и будущее, я слышу мысли людей и предугадываю их поступки.
– Вы умеете плакать?
– Нет.
– Завидуете тем, кто умеет?
– Очень.
Казус снова наполнил бокалы. В полумраке зрачки Мары блестели галькой в лунном свете.
– Павел, а вам никогда не хотелось изменить свое прошлое?
– Сотни, тысячи раз…