Когда-то хотелось завести пса-чистокровку какой-нибудь редкой породы, чтоб на улице оборачивались и ахали… суета сует. Мелкий человеческий эгоизм. Если ты чего-то стоишь и претендуешь на то, чтобы побыть Хозяином хоть в малой части - возьми к себе бродяжку, вот, приюти своего коллегу. Или кого-нибудь из тех… из подвальных. Если хватит смелости и терпения.
В последнем, впрочем, Тео далеко не был уверен. Но окончательно решил предложить Гарику жить у себя в квартире, а для очистки человеческой совести перед калеками из подвала - найти мразь, которая затеяла эту… бойню.
Есть приметы. Есть досье. И Рамон его обонял. Господина Битера. Генерального директора Центра Развлечений. Мертвого. Ха, альтернативно…
В Управлении Тео встретила заплаканная Лилия. Днем приезжали ветеринар и посредник из Лиги, забрали котенка, несмотря на все ее мольбы. Ветеринар сказал, что котенку требуется профессиональная реабилитация, специальный корм и лечение - все это Лилия, конечно, не может обеспечить, не смотря на все свои задатки Хозяйки.
И вообще - где думает поселить рысенка девятнадцатилетняя девчонка, живущая на съемной квартире, в довольно-таки жалкой комнате, принадлежащей сварливой хозяйке?
Но все эти мудрые резоны Лилию не утешали - она плакала навзрыд.
- Да брось, - сказал Тео без малейшей надежды на успех. - Ему же так лучше будет. Его отвезут к кому-нибудь из посредников на лесную виллу, он будет жить почти в лесу…
Лилия подняла мокрые глаза:
- Он же никогда охотиться не сможет, господин капитан! У рысей когти - главное оружие. Он в лесу не выживет…
- Ему помогут прокормиться, - сказал Тео. - Это не проблема. Зато он хоть побегает по лесу, на воле. Им же плохо в городе, диким, как ты не понимаешь…
Лилия всхлипнула и вытерла нос бумажным платочком.
- Вы, наверное, правы, господин капитан. Мне просто так жалко… мы с ним подружились, играли… Он даже перекидывался на пять минуток, его Роули зовут, мы разговаривали… я эгоистка, да? Больше думаю о себе, чем о рысенке?
Тео улыбнулся.
- Ну что ты. Просто с друзьями расставаться тяжело, вот и все. Не переживай, еще увидитесь.
Лилия шмыгнула носом - и ее лицо вдруг ожесточилось и замерло.
- Господин капитан, - сказала она странным тоном, - а вдруг я - как те? Вот сволочь такая же? Котеночек хорошенький, ласковый - а я, гадина, и рада его тискать! Дела нет, что у его животик болит, что ему бегать хочется, лазать, что он простор любит - лишь бы он поблизости был, пушистенький… - и снова разрыдалась злыми слезами. - А они-то мне доверяют, глупые!
Огорченный ее слезами Гарик просто не мог больше сидеть и слушать - перекинулся, подошел, лизнул ее в щеку. Лилия судорожно обняла его за шею:
- Ну что ты меня жалеешь, а? Эгоистку мерзкую…
- Ладно, - сказал Тео сердито. - Хватит уже чушь молоть. Будь ты эгоисткой, тебе бы все это и в голову не пришло. Сволочи, чтоб ты знала, искреннейшим образом думают, что любят зверушек - и хоть трава не расти. Оставят при себе, доведут до смерти - ужасно переживают, кремируют и заводят другую, на ту же участь. А ты себя тут ушами по щекам колотишь, что жаль расставаться с котенком, не наигрались! Нет уж, дорогуша, зверей не обманешь. Они знают, кому доверять, чуют.
Лилия вздохнула.
- И что я кидаюсь в крайности…
- Хватит рефлектировать, - сказал Тео, изображая начальственную строгость. - Умойся и иди домой, отдыхай. Твой рабочий день, между прочим, еще вчера кончился, в десять вечера, а сегодня ты вообще, помнится, выходная - вот и вали, не мешай занятым людям.
- Не хочется, - сказала Лилия с новым вздохом. - Лучше я тут чем-нибудь помогу, ладно? Домой смерть не хочется.
Тео пожал плечами и свистнул Гарика, чтобы идти к себе. Лилия подобрала в углу холла истрепанный собаками мячик, которым играла с рысенком, и печально побрела в диспетчерскую. Тео вдруг вспомнил, что хотел сделать.
- Эй, Лилия! - крикнул он вдогонку. - Постой!
Девчонка обернулась.
- Лилия, - сказал Тео, - раз уж ты все равно здесь, пиши рапорт о переводе на должность проводника служебной собаки, Хозяйка, блин… Потом занесешь - я подпишу и шефу отнесу. Раз уж ты так общаешься со зверями, будешь и работать со зверями, в оперативной группе. Хочешь?
Слез как не бывало - Лилия пискнула от восторга.
- Иди-иди, пиши, - сказал Тео. - Проводники, кстати, и получают побольше… плюс премии за оперативные рейды…
Продолжать он не стал - похоже, в настоящий момент деньги Лилию не слишком волновали. И рапорт писать она не побрела, а улетела - моментом.
- Здорово, - сказал Гарик. - Тео, а мы обедать будем? - и облизался.
Кошка
Манефа была по-женски несчастна.
Урлинг, старый посредник, наставник Хольвина, купил ее в городе, на выставке прирученных диких животных, которую инспектировал. Манефа была тогда маленьким котенком, будущей северной рысью. До этого она жила в городском приюте. Ее воспитывала старая угрюмая кошка, которая учила с пяток котят хорошим манерам в большей степени и правилам боя в гораздо меньшей степени, но не была им матерью. На все вопросы Манефы она отвечала кратко и сердито:
- Бросила тебя мамаша. Кормить не стала. Шельма гулящая.
Подобные ответы отбивают охоту к расспросам раз и навсегда. Манефа была гордой от природы, в своей тоске она никому бы не призналась - хмурые тирады старухи возымели действие только в одном: юная кошечка замкнулась в себе, доводя собственный экстерьер и характер до возможного совершенства. Люди из Зоологического Клуба, где жила старая кошка, восхищались хорошеньким котенком; Урлинг, увидев ее на выставке, был очарован и купил ее, забыв свои принципы. Такая прелестная живая игрушка с кисточками на ушках в Младшей Ипостаси - такая прелестная девочка с громадными глазищами враскос в Старшей…
И с самого начала жизнь на пригородной вилле посредника у нее не заладилась. То, что Хозяин заплатил за нее, ни к чему Манефу не обязало. Она не полюбила Урлинга. Он, старый собачник, не понимал кошачьей независимой натуры, раздражался: она неохотно ела то, чем он ее кормил, предпочитая ловить в подвалах виллы крыс, а в саду птичек, только изредка милостиво позволяла себя погладить - и по целым часам не откликалась на зов, если не желала его видеть.
Урлинг, по-настоящему уважавший только собак, считал, что красивая безделушка, которой в его глазах была домашняя кошечка, должна быть под рукой, когда Хозяину хочется ее ласкать, и по временам, видя кошку, приходил в настоящую ярость, которую стоило немалого труда сдержать. Его талант общения с живыми существами был слабоват для того, чтобы расположить к себе независимую кошку, а понимание собственной слабости не делало Урлинга сильнее. Манефа прекрасно все чувствовала; в отместку она забиралась в темные закоулки, пряталась в подвале и на чердаке, бродила по забору, дразня и доводя до исступления собачью стаю, и делала Урлингу мелкие кошачьи гадости.
Приятная жизнь, нечего сказать.
Живи Урлинг в городе, Манефа ушла бы, чуть-чуть окрепнув. Город она прекрасно знала и могла в нем выжить, найдя себе занятие или даже другого Хозяина по сердцу. Но Урлинг, на ее беду, жил в безлюдной глуши, где на сотню километров кругом стоял враждебный лес, совсем чужой для Манефы. В ранней юности кошка пыталась привыкнуть к бродячей лесной жизни - уходила на целые недели - но домашнее воспитание тянуло к горящему камину, к сливкам и вареной курятине, к тихим вечерам на крыше, под самой луной… и даже к дурням-псам, разорявшимся, загнав ее на дерево.
Не складывалось. А потом Манефа стала взрослой.
Она каталась по коврам Урлинга, оставляя на них шерсть, и вопила кошачьи любовные призывы, которых заведомо никто не слышал и над которыми потешались псы. Хозяин высказался в том смысле, что если ей все равно, где орать, то, по его мнению, она должна орать в лесу. Манефа ушла.
Орала в лесу. А лес был достаточно диким и глухим, чтобы призыв был услышан. Здесь, далеко за городом, в самой чаще, у скальной гряды, водились рыси.
И на призывы Манефы откликнулся Неру, первая любовь, коготь в сердце. Шикарный кот с насмешливой и равнодушной располосованной мордой. Пятнистый вихрь, безупречная боевая машина.
Его прельстила не сила, Манефа не надеялась. Экзотика.
- Тебе, конечно, лучше вернуться под крышу, детка, - сказал он после недели сплошной любви. - Здесь такой, как ты, котят не поднять. Хотя ты, конечно, хорошенькая.
В ответ Манефа перекинулась.
Она вернулась домой, принеся в себе будущих котят. Урлинга это вовсе не обрадовало.
- Мне одной кошки хватает с избытком, - мрачно говорил он знакомым, - а тут изволь возиться с целым выводком. Хоть топи их, право…
Манефа об этом знала, принимая эти злые слова слишком всерьез… Впрочем, все матери таковы. Ее бедная душа разрывалась между желанием убежать рожать в лес и желанием спрятаться для этой цели на чердаке - но и то, и другое обещало слабую безопасность. Беременная, домашняя кошка стала почти беспомощной, теперь она одинаково боялась Урлинга и собак, которые могли причинить вред ее будущим детям.
Котята родились в комнатушке на вершине смотровой башни, в гнезде, сделанном из старых попон, покрывала и соломы. Их было трое - и даже сейчас, по ним, слепым, с прижатыми ушами, было заметно, что их отец - лесной кот. Это были прелестные крупные лесные котята. Манефа, совершенно измученная страхом за детей, обожала их страстно и нервно, готовая защищать свое потомство от кого угодно - вплоть до Хозяина.
Но Урлинг все-таки был посредником, кое-что понимал - и оставил ее в покое. Манефа закрывала дверцу в башне на засов изнутри, а сама вылезала в окно и спускалась по крыше, так же по крыше принося котятам еду. Она каждый раз рисковала сорваться с пятнадцатиметровой высоты, но игра стоила свеч - никто не мог унести котят, пока ее не было дома.
Единственный котик с широкой мордочкой и милым наглым прищуром получил имя Неру. Манефа надеялась в меру сил научить детей жизни в лесу, как-нибудь приспособиться и уйти из дома, где все уже опостылело - но время шло, ей давали мяса и рыбы на четверых, и кошка потихоньку успокоилась.
Котята научились перекидываться года в полтора - Манефа могла гордиться. А к двум годам они стали задавать вопросы - и их сложно стало удержать в клетушке на вершине башни. Манефа фырчала и плевалась, хоть в глубине души и понимала, что дети не могут прожить всю жизнь взаперти, и стаскивала котят за шиворот обратно в жилище. В этом доме слишком многое грозило бедой ее детям.
Псы Урлинга разорвали ее котенка, когда выводку почти исполнилось три. Манефа ходила за едой, а котята уже стали очень подвижными и любопытными. Они сумели отодвинуть засов, и кошечка по имени Гейла выскочила из башни во двор, прямо на собак.
Манефа, мирная, хорошо воспитанная домашняя кошка, увидев это, насмерть задрала одного сторожевого пса и выбила глаз другому. В схватке она сама была тяжело ранена, но укусы были сущими пустяками по сравнению с болью потери.
Потом Манефа отлеживалась в башне, вылизывая перепуганных котят и медленно умирая от сознания собственного ничтожества. Она не может сохранить детей. Она, городская диванная подушка, домашняя киска, живая игрушка, не может уйти в лес - там она потеряет остальных, и не может остаться здесь - потому что и тут…
Жизнь среди людей не научила Манефу переносить потери с лесным фатализмом. Ей казалось, что все кончено. И тогда в башню впервые поднялся Урлинг.
У Манефы не было сил возражать, тем более, что тепло Урлинга могло помочь быстрее залечить ее раны. Замученная кошка даже не шипела. Она тупо, устало слушала.
А он, сам явственно шокированный произошедшим, сказал:
- Жаль котенка, славный был… Правда, очень жаль. Большие они уже, Манефа, тебе за ними не уследить, а собакам не объяснишь, что нельзя трогать кошку. У меня есть хорошая идея - один мой коллега в городе обожает кошек, хорошо понимает, так что мог бы взять котят на воспитание…
Я не могу быть матерью, думала Манефа. Может, в словах Хозяина есть некий резон… там котята уцелеют… хотя бы…
Однако, когда котят увезли, Манефа поняла, что сделала чудовищную ошибку. Долго-долго она места себе не находила в тоске, потом решила - детей у нее больше не будет. А за свои мучения возненавидела Хозяина.
И злорадно обрадовалась, когда узнала, что мертвяки в городе убили Урлинга вместе с двумя его псами-телохранителями. Так и надо.
Стаю Урлинга забрали в жандармерию - он в основном работал не с ищейками, а с псами боевой и сторожевой породы. В дом въехал новый посредник, настоящий Хозяин, с чутьем на порядок более сильным, чем у Урлинга - Хольвин, совсем молодой парень - и привез своих собак. Кошка дичилась и присматривалась, почти не перекидываясь в его присутствии. И тут вышла эта история с лосенком.
Новый Хозяин взял в к себе в дом, впустил в гостиную маленькое беспомощное существо, чтобы его спасти. Вероятно, он бы спас и Манефиных котят. Так Манефа приняла Хольвина. А чужого детеныша просто нельзя было бросать одного, как и всякого детеныша. Вот и все.
И Манефа взяла лосенка себе в котята.
С тех пор жизнь стала гораздо веселее.
Нет, из лосенка вышел неважный рысенок. Этакое созерцательное тихое существо, слишком сдержанное, слишком непонятное для кошки - но какая, в сущности, разница, какая? Смелая кроха, рано потерял родителей, нуждается в заботе - вот и все, что Манефу по-настоящему волновало. Она принялась с энтузиазмом нянчить чужое дитя.
Лосенок не ел мясо и рыбу, зато с удовольствием пил молоко. Он был терпеливый и послушный, полюбил сидеть рядом с Манефой у камина в гостиной и слушать сказки - в такие вечера казался чем-то похожим на котенка. Не боялся собак и играл со щенками - Манефа начала привечать щенков, и суки примирились с присутствием кошки в доме.
Лосенок обладал независимым характером и надолго уходил в лес - Манефа думала, что хороший котенок вел бы себя так же. И когда ее новый детеныш, ее чужой детеныш подрос, Манефа, чувствуя скромную гордость за взрослое потомство, усыновила крохотного щенка-подкидыша, едва открывшего глаза и только-только учившегося перекидываться.
Жизнь Манефы наполнилась смыслом. Тяжело становилось лишь осенью и весной, когда весь мир наполнялся любовью и хотелось кататься по влажной траве, тянуться и петь древние, как лес, кошачьи зовы. Но как молодость и лес не тянули рысь с раненой душой к приключениям, она не поддавалась.
Оставалась в доме. Играла с Каратом, милым ребенком, который постепенно приобретал кошачью независимость, по-кошачьи тонкий ум и кошачью изысканность манер - хотя отучить его тыкаться во все носом решительно не представлялось возможным.
В свои пять лет Карат отлично раскапывал в саду гнезда полевок, а в подвале находил крысиные норы. Но за птицами гонялся раскоординированно и нелепо, ни одного воробья, ни одной галки, не говоря уж о сойках и трясогузках, ему так и не удалось поймать, как он не пытался. Манефа, лежа на подоконнике, наблюдала за его играми с другими щенками и печально улыбалась: он казался ей более ловким и подвижным, чем щенята его возраста, но куда более неуклюжим, чем котенок…
Нет, природу не обманешь. Как не учи собаку, кошкой ей не быть. Манефа обожала щенка со страстной болезненно-снисходительной нежностью, как несколько неполноценное, но обаятельное дитя. К лосенку она не испытывала таких чувств - он был слишком чужеродным существом, неспособным учиться кошачьим охотничьим премудростям в принципе - но щенок все время обманывал ее воображение.
И его все время хотелось вылизывать и чистить, чтобы от опрятного детеныша не пахло псиной. А от него все равно пахло. И в жару он не наслаждался, лежа на солнышке, а хахал и высовывал язык. Смешно и грешно.
Но зато он любил свою приемную мать с такой силой и был так зависим от ее мнения, что даже слегка пугал ее своей любовью. Могла ли Манефа бросить такое преданное существо на произвол судьбы?
Манефа стала отличной матерью; у нее были отличные дети, хоть и не котята. Великолепный лось, приходя к Хольвину в гости, нагибал голову Младшей Ипостаси, чтобы не зацепить рогами за верхнюю перекладину ворот - Манефа ни секунды не воспринимала его как потенциальную добычу, она восхищалась. Она не сомневалась, что щенок, покрытый мягким детским пухом, с толстыми лапами, с ушами, которые никак не хотели встать ровно, а то растопыривались в стороны, то заваливались друг на друга, с возрастом превратится в прекрасную ищейку. Имея в виду такие обстоятельства, личной жизнью можно и пожертвовать.
Ради детей.
Но все-таки осень разрывала сердце…
Манефу слабо интересовали общие дела собачьей Стаи. С мертвяками ей повезло никогда не встречаться, людьми она большей частью брезговала, в работу ищеек никогда не вникала. Разве что ее лось подался в город из-за каких-то там неприятностей у его приятеля-пса. Но с лосем не справятся и пятеро, он - серьезный боец в своем роде, а пес - на то и нужны псы, чтобы искать себе неприятностей. Манефа не волновалась.
Откровенно говоря, ее больше беспокоила осень.
И она лежала на окне в башне, смотрела на дорогу, на блестящий влажный асфальт, к которому прилипли желтые листья, как следы чьих-то странных лап. На далекий лес, на недосягаемый лес…
На автомобили, которые изредка проезжали мимо.
Некоторое время Карат лежал рядом, потом заскучал и ушел играть со щенятами - по временам он был все-таки слишком суетлив. А Хозяин с утра уехал из дома.
Впрочем, Хозяин приехал или Хозяин уехал - это все собачья суета. Манефа жила в доме у Хольвина как-то отдельно от Хольвина. Нельзя сказать, что она совсем с ним не считалась, нет - она его уважала, насколько для кошки это вообще возможно, а иногда даже чувствовала некую тень симпатии. Но все эти чувства никогда не переходили границы кошачьей вежливости: полежать рядом, когда Хольвин читает у камина, боднуть в колено, потереться подбородком об руку - изобразить еле заметную приязнь… но никогда ничего больше. Поэтому ничего не ждала.
Никого не ждала. Серьезный возраст - начинающаяся старость зверя и условная молодость трансформа. Осень.
А Хозяин привез кота.
Если ему случалось привезти из города в Стаю нового пса, он сам со Стаей и разговаривал. Собачий этикет: он - Хозяин, он и главный, ему представлять новенького, а его место в иерархии Стаи потом само отыщется. Самое главное - раз товарища привел Хозяин, значит он Стае по определению не чужой.
Но Хольвин догадался, что с кошками такое дело не пройдет.
Принцип экстерриториальности у Манефы с собаками соблюдался четко и издавна. Манефа жила в доме. Собаки жили на псарне и во дворе. Соблюдение незримых границ, отмеченных запахами, ликвидировало все возможные проблемы: все просто, все по местам и никто никого не обижает.
Сад, где жил, когда гостил у Хольвина, Локкер и где играли щенята, служил нейтральной полосой, куда, тщательно соблюдая этикет и субординацию, приходили все желающие.
И вот теперь.