А в капище горел огонь. Жрец сидел у костра и грел над огнем свои узловатые старческие руки. Молчаливый, затаившись за камнем, смотрел на огонь и неслышно вздыхал. Сколько ночей он вот так же подглядывал за ним, стараясь уяснить, как же это старику удается из черного жирного камня вызвать огонь. Никто в племени этого не умел и уметь не смел. Женщин и вовсе к костру не подпускали, а среди мужчин чести погреться у костра удостаивались только охотники за крысами да лазутчики. Лазутчики – это глаза и уши племени, а охотники добывают жирный камень в крысиных норах: двое стоят с ножами наготове, третий поспешно рубит камень…
Но отчего он загорается? Жрец говорит, что камень загорается от прикосновения его руки, но Молчаливый этому не верит. Он знает – что-то сокрыто в руке старика, но вот что?
– Эй, Молчаливый! – вдруг окликнул жрец, не поворачивая головы.
Молчаливый не шелохнулся.
– Я кому говорю! – повысил голос старик.
Молчаливый прижался к стене и не проронил ни звука.
– Садись к огню, я давно тебя дожидаюсь.
Голос жреца не предвещал ничего плохого, и Молчаливый вошел в капище, сел рядом со жрецом и, не удержавшись, тоже протянул руки к огню…
А глаза его неотрывно смотрели на башмаки, стоявшие на священном желтом камне.
– Я не только сегодня, я вообще давненько за тобой приглядываю, – сказал жрец, глядя на огонь. – И знаю: ты хочешь уйти. Ты ищешь выход из лабиринта и думаешь, что башмаки тебе в этом помогут.
Молчаливый опустил голову. Он знал, что жрец умеет читать по глазам.
– Если я буду спать, ты их похитишь, – продолжал жрец, – а если же нет… то ты сначала убьешь меня, а потом все равно их похитишь и уйдешь.
Рука Молчаливого незаметно скользнула к поясу, к ножу. Жрец слабо улыбнулся и сказал:
– Погоди, не спеши. Сначала выслушай меня, а сделать свое дело ты всегда успеешь… если будет на то моя воля!
Молчаливый убрал руку с пояса и приготовился слушать. Жрец пригладил негнущимися пальцами свою лысую бугристую голову и заговорил:
– Ты заблуждаешься. Мечтаешь выбраться из лабиринта и думаешь, будто это самое главное в жизни. Увы, это не так. Вот ты хочешь бежать, но откуда? Что есть лабиринт? Быть может, это единственное наше спасение, быть может, его стены защищают нас от неведомых, чудовищных бедствий. Да, жизнь здесь скудна и безрадостна, но что такое радость? Ты думаешь, что радость – это нечто большее, нежели то, что ты имеешь сейчас. Ты ведь еще хочешь быть сытым, ты не желаешь каждую ночь ждать нападения крыс, страшиться эпидемий. Да, это так: вся наша жизнь проходит в предчувствии беды. Однако это самое предчувствие заставило… нет, научило нас быть сильными, терпеливыми, чуткими к ближнему. Плохо ли это?
Молчаливый молчал. Жрец грустно улыбнулся и продолжал:
– А вот теперь представь, что может случиться с человеком, когда он будет сыт и забудет о страхе. Что, если подобная самодовольная безнаказанность сделает его во много раз хуже самой бешеной крысы? Так что прежде всего хорошенько подумай, что значит лабиринт для человека, и уж только после этого решай, а нужно ли тебе бежать из него.
Жрец замолчал и пристально посмотрел на Молчаливого. Жрец был стар и, наверное, мудр. Старость лишает человека многого: тело становится дряблым, глаза слезятся и плохо видят, уши почти не слышат. Над старыми смеются женщины, старыми брезгуют крысы. Однако взамен всего этого старость делает человека спокойным и мудрым. Человек начинает различать то, что недоступно самому зоркому глазу, и слышать то, чего не слышит никакое ухо. Понять, зачем воздвигнут лабиринт, возможно только в старости. То есть уже тогда, когда руки станут слабыми, колени устанут сгибаться и будут болезненно щелкать при каждом шаге. Так что если ему в старости откроется, что лабиринт – это действительно зло, западня, то сил бежать отсюда все равно уже не будет. Значит, совет жреца – это коварная ловушка. А если так…
– Постой! – поспешно воскликнул жрец. – Не шевелись! Сейчас я усну, сон мой удивительно крепок, я буду молчать…
И он замолчал. Покачнулся, вздохнул и упал. А Молчаливый вытер нож об колено и посмотрел на старика. Тот тихо умирал. Теперь никто не помешает забрать башмаки и уходить до тех пор, пока будут силы. Как хорошо, что башмаки лишат его покоя и заставят идти даже тогда, когда он потеряет решимость и пожелает вернуться назад. Как хорошо…
Но тут Молчаливый заметил, что рука умирающего медленно разжалась… И на его ладони сверкнул маленький блестящий осколок. Молчаливый нагнулся, взял осколок в руки, рассмотрел. А что, если… И, боясь ошибиться, он осторожно притронулся осколком к обломку черного камня, лежащему возле костра – ничего. Провел сильнее – камень зашипел. Еще сильнее – камень вспыхнул. Так вот оно что! Так вот как добывается огонь! Теперь его никто и ничто не остановит. Спрятав осколок в тайный кармашек на поясе, Молчаливый подступил к священному желтому камню и посмотрел на башмаки, затем… О, нет! Он еще долго стоял над ними и все никак не решался их надевать. Что есть лабиринт? Что сокрыто за его стенами? Так ли ужасны жизнь впроголодь и беспрестанные войны с крысами?
Да, ужасны. Да, нестерпимы. Молчаливый нагнулся, взял башмаки и снял их с камня, торопливо, стараясь ни о чем думать, обулся, встал, сделал шаг, второй… Хей-ха! Он не ошибся, его время пришло! Башмаки оказались ему в самую пору, значит, они ждали его – только его! И Молчаливый, даже не оглянувшись на умирающего старика, решительно вышел из капища.
Он шел всю ночь, боясь остановиться. Он ничего не видел, то и дело спотыкался, отступал, падал, проваливался в трещины, карабкался, ломая ногти, вверх и снова шел – порой на ощупь, наугад. Шел медленно, а временами замирал и слушал. Он знал: покинув племя, он теперь ничей, теперь никто его не защитит, поэтому он должен быть очень осторожным и никому не доверять. Он должен верить только в одно – что лабиринт не бесконечен. Скрипел под ногами песок, шуршали осыпи, предательски шатались валуны, а он все шел и шел. Холодные шершавые стены то расступались, то сходились так близко, что даже тусклые звезды вверху, и те исчезали из виду.
К утру он выбился из сил, нашел укромную расщелину, залез в нее, надежно завалил камнями вход, лег и тут же заснул. Проснувшись ранним вечером, он ждал, стараясь не шуметь, когда стемнеет, потом осторожно выбрался из своего убежища и двинулся дальше.
Так продолжалось долго, может, несколько недель. По ночам он шел по лабиринту, а когда становилось светло, отдыхал. Он собирал улиток, пил гнилую воду, плутал в тупиках, возвращался, скользил, ударялся о камни, вставал и снова шел. Да, у него был волшебный осколок, он мог добыть огонь и освещать себе дорогу. Но что, если этот свет привлечет посторонних? Нет, уж лучше блуждать в темноте. И он шел, спотыкаясь, хватаясь за стены, при этом не очень-то беспокоясь о том, куда нужно при случае сворачивать. Единственное правило, которого он при этом придерживался, – это как можно дальше обходить селения, ибо где люди, там и лабиринт, а вот зато где их нет, там, может быть, не будет и лабиринта.
Однако этого всё не случалось и не случалось. Да оно и понятно: будь лабиринт не столь большим, из него давно бы уже все разбежались. А так…
Однажды на него напали крысы. Он шел по осыпи, шуршание мелких камней под ногами клонило ко сну. Молчаливый устало зевнул и только хотел было сесть… как тотчас же четыре жирные злобные твари с разных сторон напали на него и сбили с ног. Крысы хрипло визжали, кусались и рвали Молчаливого когтями, а он, не в силах встать на ноги, бил их ножом, катался по земле, брыкался и снова бил, резал, колол… Когда же он вскочил, две уцелевшие твари метнулись в ближайший проем, а третья, полуживая, медленно отползла в сторону, повернулась к нему и свирепо оскалилась. Молчаливый не стал ее трогать, он слишком устал, и крыса уползла.
Зато четвертая, убитая, осталась. Разделав и освежевав ее, Молчаливый постелил на камнях ее еще теплую, мокрую шкуру, лег на нее и тут же заснул.
Шесть дней он жил на осыпи. Шесть дней он жег костер, ел жареное мясо и ждал, когда заживут его раны. Впервые он ни от кого не прятался, он чувствовал себя уверенным и сильным, страх покинул его. Он знал: теперь его рука не дрогнет, крысы – это не дряхлый старик. И когда затянулась последняя рана, Молчаливый поднялся, надел башмаки, густо намазал их крысиным жиром и двинулся дальше. Было теплое, душное утро.
Он шел весь день, а ночью спал. Он шел еще два дня, а на рассвете третьего, проснувшись, вдруг почувствовал, что его правое колено не сгибается. Это рана на нем загноилась. Ха, это не беда! Превозмогая боль, Молчаливый, хватаясь за скользкую стену, поднялся и пошел.
А в середине дня упал. Он попытался ползти, но колено так сильно болело, что глаза застилало кровавым туманом. Тогда Молчаливый впервые заплакал – беззвучно. Слезы текли по щекам, а он неистово бил кулаками по камням и молчал. Потом вдруг вскрикнул и забылся.
Очнулся Молчаливый оттого, что кто-то осторожно тронул его за плечо. Молчаливый медленно открыл глаза и осмотрелся. Должно быть, он лежал на спине в незнакомой пещере, залитой холодным серебристым светом. Ему было тепло и мягко – кто-то заботливо укутал его в толстое одеяло из крысиных шкур. Укутал, тронул за плечо и скрылся. Или спрятался. Подумав так, Молчаливый зажмурился и притворился спящим.
Вначале было тихо, но вскоре где-то совсем рядом послышался приглушенный говор множества людей. Потом люди вдруг замолчали, и кто-то один сказал:
– Ну вот, он совсем слаб и не опасный. Я так и думал.
И вновь чья-то рука осторожно легла ему на плечо. Молчаливый тотчас же открыл глаза… И увидел склонившегося над ним благообразного старика с седой коротенькой бородкой. Старик приветливо улыбнулся ему и спросил:
– Тебе уже лучше?
Молчаливый согласно кивнул и повернул голову в сторону, чтобы получше осмотреться. Оказывается, он лежал на высоком, устланном шкурами каменном ложе, стоявшем посреди довольно-таки просторной пещеры. Вдоль ее стен сидело на корточках множество мужчин и женщин. Все они, одетые в просторные и теплые одежды, с любопытством смотрели на Молчаливого. Холодный серебристый свет причудливыми тенями ложился на их круглые сытые лица.
Но что это за свет? Вновь повернувшись, Молчаливый увидел открытый очаг, в котором лежала большая охапка светящегося мха. Как странно! В его родных местах найти даже один побег такого мха считалось за большую удачу. Ведь из него варили очень целебный отвар. Даже один его глоток сразу делал человека отдохнувшим и веселым. На целый день, а то и на два…
– Откуда ты? – спросил старик.
Молчаливый медленно закрыл глаза. В самом деле, откуда? А куда он пришел? Что это за люди вокруг? Что они задумали? Он слабый и беспомощный, он весь в их власти!
Старик громко сказал:
– Наш гость еще не в силах отвечать на наши вопросы. Однако, судя по всему, он пришел издалека. Но главное вот что! Глаза его полны безумия, так что, вполне возможно, это и есть тот одержимый, о котором мы столько наслышаны. Мечты его кощунственны, деяния его безумны. Вот вы ответьте мне: разве у Вселенной, у бесконечности, может быть край?
– Нет! – дружно ответили люди.
– Что есть Вселенная?
– Есть лабиринт!
– А что есть лабиринт?
– Спасение!
И наступила тишина. Молчаливый, не выдержав, открыл глаза. Люди бесшумно вставали и также бесшумно, как тени, покидали пещеру. Когда все они вышли, старик вновь склонился над Молчаливым и сказал:
– Я рад, что ты пришел ко мне. А еще я очень рад за тебя. Потому что никто иной, кроме меня, не в силах тебе помочь.
Молчаливому стало очень неприятно смотреть на этого самодовольного старика, он попытался отвернуться… Однако старик легко удержал его и с улыбкой продолжил:
– Вот и сейчас: любой другой принял бы тебя за безумца, а я же продолжаю беседовать с тобой как равный с равным. Итак…
Старик немного помолчал, прищурился и, глядя прямо в глаза Молчаливому, стал тихо, но очень властно говорить:
– Мир, созданный Творцом, покоится на вечных и мудрых законах. Этих законов великое множество. Однако же основа мира одна, и имя ей Доброта. Доброта помогает трудиться, с ней легче переносить голод и болезни. И, главное, она дает понять, что мир, в котором мы живем, неизменим. Мы следуем законам Доброты и потому счастливы. Тебе же кажется, что лабиринт не безграничен и за ним есть другая, привольная и сытная жизнь. Но это не так. Лабиринт не имеет конца. Ибо что есть конец? Пустота. А в пустоте жизнь невозможна.
Молчаливый опять захотел отвернуться, но старик снова удержал его и с улыбкой продолжил:
– Я знаю. Ты хочешь сказать, что готов уйти и в пустоту, лишь бы только покинуть лабиринт. Пусть так. Но куда ты пойдешь? И, главное, откуда? Где ты сейчас находишься? Ты идешь наугад и на ощупь, и в то же время почему-то думаешь, будь твой путь правилен и целеустремлен. А что, если ты все это время бродишь по кругу или и вообще с каждым шагом удаляешься от края лабиринта? Куда тебе идти, ты знаешь?!
Но Молчаливый молчал. Он молчал много дней. Ему лечили ногу, его поили бодрящим отваром, кормили сладким мясом – он молчал. Он думал над словами старика. Он понимал, что все это ложь. Лжив сам старик, и лживо его жирное, сытое племя, и лжив их серебристый холодный огонь. Да-да, вот именно! Этот огонь его не согревал, а только давал свет. И люди, приносившие ему еду, смотрели на него без всякого сочувствия, а просто с любопытством. А старик, тот и вовсе не лечил его, а только не давал умереть. Его якобы мудрые речи не давали никакой опоры душе, а лишь дурманили разум. Они толкали Молчаливого смириться и поверить в то, что лабиринт бесконечен, а края бесконечности достичь нельзя. Да это будто и не нужно, потому что стены лабиринта защищают их от врагов. А голод, холод и болезни убивают лишь слабых и оставляют невредимым сильное потомство. А войны с крысами сплотили племя. И еще о многом и многом другом говорил этот лживый старик. Его сородичи очень любили его слушать, а после повторять за ним всё то, что он им скажет. Один Молчаливый молчал. Он по-прежнему твердо верил в свою цель, он был одержим ею и знал, что он добьется своего. Нужно только немного подождать.
И он дождался – болезнь понемногу ушла. Однажды он без посторонней помощи спустился с ложа и, держась за стену, прошелся по пещере. На следующий день он вышел в лабиринт и долго сидел, глядя на шершавые стены, на серое небо. У него слегка кружилась голова. Люди, столпившиеся поодаль, о чем-то шептались. Он не слышал их слов, но он знал, что они говорили примерно такое:
– Он безумен! Он одержим! Он считает себя самым умным на свете!
Пусть так, пусть говорят, что угодно! Молчаливый даже не улыбался, хотя ему было очень смешно. На третий, на четвертый и на пятый день он снова сидел у пещеры и думал. Теперь он сидел в башмаках. Башмаки были густо намазаны жиром. А поодаль толпились зеваки – босые. Все молчали.
На шестой день, когда подул холодный ветер, Молчаливый вышел из пещеры, посмотрел на притихших зевак, усмехнулся, взял в руки волшебный осколок, резко ударил им по жирному камню…
И у него в ладонях заплясал огонь! Настоящий, горячий. Огонь обжигал ему пальцы, слепил глаза и укреплял в душе уверенность.
– Не смей!
Это крикнул старик. Потом поспешно выбил у него из рук горящий камень и затоптал его в песке. Молчаливый резко обернулся к нему, замахнулся…
Старик же, разведя руками, улыбнулся и сказал:
– Прости меня, я был не прав. Прости!
Молчаливый растерялся. Старик еще раз улыбнулся, потом посмотрел на зевак и строго сказал:
– Уходите!
Зеваки ушли.
– Вот ты опять молчишь, – сказал, немного погодя, старик. – Ну что ж, возможно там, откуда ты пришел, такой обычай – всегда молчать. А у нас по-иному. И вообще, у вас одни обычаи, а у нас другие. Мы мирное племя, наши костры никому не приносят вреда и ничего не сжигают. Поэтому нам бы очень хотелось, чтобы твой злой огонь больше никогда не горел в нашем селении.
Молчаливый вздохнул. А старик, улыбнувшись, сказал:
– Да, мир бесконечен. Но еще бесконечней душа человека. Твое безумие зашло так далеко, что теперь даже я уже не в силах его вылечить. Единственно, чем я могу тебе помочь, так это дать тебе на дорогу запас провизии и пожелать, чтобы ты как можно скорей одумался и возвратился. В свой дом. Потому что свой дом…
Молчаливый не стал дальше слушать. Он развернулся и пошел.
– Куда ты? – удивленно воскликнул старик.
Пройдя немного, Молчаливый оглянулся. Племя, столпившееся возле старика, смотрело ему вслед. Он махнул им рукой. И они замахали. Безумцы! Молчаливый торопливо пошел дальше. Однако на первом же повороте он резко остановился и волшебным осколком сделал первую зарубку на стене – чтобы не возвращаться, не плутать, а идти только вперед.
Шуршала под ногами галька, крошились камни – а он шел все быстрей и быстрей. Теперь в нем было столько сил и нетерпения, что он мог бы идти, не останавливаясь, не только днем, но и ночью. Однако ночью темно, он может не заметить своих собственных зарубок и сбиться с дороги. Вот почему, как только наступали сумерки, Молчаливый останавливался на ночлег. Найдя удобное для отдыха место, он разжигал костер и жарил на огне улиток. Теперь он уже не боялся, что его могут заметить. Он знал, что теперь он сам внушает страх. Уже не раз с ним случалось такое, что при его появлении встречные поспешно уступали ему дорогу и, прячась за обломками скал, с опаской следили за ним.
Он шел и шел – много дней. Охотился на крыс, пил грязную, тухлую воду, вновь шел. И однажды…
Он встретил Того-Кто-Построил. Случилось это так. Был душный и пасмурный день. Молчаливый торопливо спускался по узкой тропе, сжатой холодными скользкими стенами. Неловко соскочив с камня, расколовшегося у него прямо под ногами, он вытер пот со лба и глянул в сторону, за поворот.
А там, в каких-то трех шагах… и далее, насколько, сразу даже не представишь… лежал, свернувшись кольцами, толстенный, в два обхвата червь. Червь был пепельно-серый, весь покрытый чешуей, между которой пробивалась жесткая бесцветная щетина. Червь медленно, мерно дышал. Чешуя шевелилась и сухо шуршала.
Да, без сомнения, это был Тот-Который-Построил.
Старики говорили, что некогда мир был пуст и только где-то в его недрах, как во чреве, рос Тот-Который-Построит. Мир долго ждал. Мир засыпало снегом и задувало ветром. Ничто живое не могло появиться на свет, ведь ему негде было жить. И вот тогда гигантский червь восстал из недр и нарушил пустоту. Он разрывал песок и обваливал скалы, он насыпал холмы и подтачивал твердь. Он был неудержим, и он построил лабиринт. Мир, обретя в лабиринте укрытие, немедля населился жизнью. А Тот-Который-Построил ушел на покой. Он, говорят, вновь скрылся в недрах. Однако иногда случается такое, что он выползает на свет, лежит и лакомится жизнью.
И вот он теперь перед Молчаливым. Толстенный, непомерно длинный, в чешуе. Священный Червь!
Но правда ли это? Да, он, конечно, страшен. Всех, кого он встречает, он душит в объятиях. Вот и сейчас, проснувшись, он поднял свою слепую безглазую голову…