Пошел ролик, снятый камерой автомата. В правом нижнем углу рамки был наложен логотип СиЭнЭн-ЭлЭй. Роберт смотрел черновую мешанину образов: сначала показали жертву, женщину чуть старше его самого, она лежала в луже крови, очки валялись рядом, потом камера качнулась вверх, в замедленном движении показала людей, толкающихся вокруг мертвого тела и показывающих пальцами, а потом сосредоточилась на бегущей фигуре. Камера приблизила бегуна, и в правой части картинки появилась колонка информации по наведению на цель. Роберт понял, что ему показывают то же самое, что видели копы через свои телеочки. Было ясно, что бегущему мальчишке всего лет двенадцать-тринадцать.
Затем в правой колонке замигал огонек, подтверждающий выстрел, и облако игл, легко различимых в замедленном движении, стало шириться, пока не превратилось в гало из ледяных кристаллов, которые заслонили бегущего мальчика.
Его куртка лопнула, превратившись в ореол кожаных лохмотьев.
Голова мальчика тоже взорвалась, в замедленном движении от нее полетели сначала волосы, потом кожа, куски черепа, мозг.
"Фрагмент черепа на крышке багажника", - подумал Роберт, чувствуя, как начинает ускользать из реальности. Усилием воли он вернул себя обратно.
Мальчик споткнулся, затылка у него уже не было, иглы торчали в выпученных глазах и выдавшемся вперед лице; споткнулся, скользнул под веревочное ограждение и исчез. Картинка на телеэкране застыла и погасла. Логотип компании расширялся до тех пор, пока не занял весь экран, за ним замелькали предупреждения об ответственности за нарушение авторского права. Секунду спустя телеперсона появилась снова и молча терпеливо ждала.
- Еще раз, - сказал Роберт. Голос у него был хриплым.
Теперь он остановил картинку на пятой секунде, когда объектив камеры покинул лежащее тело, но еще не сфокусировался на бегущем мальчике.
- Вперед… остановите, - сказал Роберт.
На застывшей картинке двое или трое взрослых размахивали руками. Рот одной из женщин был открыт, она кричала или визжала. Но Роберта интересовала тень внутри тени: расплывчатая фигура в проходе между палатками.
- Наведитесь вот сюда… нет, выше… сюда. Чуть левее. Стоп. Хорошо. Можно это улучшить?
- Разумеется, мистер Хирне, - услышал он синтетический голос диктора.
Пока на экране перестраивались пиксели, складываясь в подобие человеческой фигуры, вылепляя узнаваемое человеческое лицо из расплывчатой белой массы, Роберт думал, господи, если бы в 1963-м было вот это, а не фильм Запрудера…
И вдруг все мысли покинули его, когда на экране появилась окончательная картинка.
- Желаете продолжить? - спросил бархатный голос. - Возможен добавочный интерактивный заряд.
- Нет, - сказал Роберт. - Просто подержите это.
Перед ним, разумеется, был внук. Вэл держал пистолет дулом вверх, в нескольких дюймах от своего лица. Его выражение - ужас, смешанный с любопытством, - напоминало выражение деда.
Роберт услышал, как застрекотал комбинационный замок задней двери, и мелодичным согласным звоном ответила дешевая сигнализация. Вэл вошел в кухонную дверь.
- Выключить, - сказал Роберт, и экран тут же почернел.
В два часа ночи Вэл уже был в постели, но волнения напряженного дня мешали уснуть. Он нашел два двадцатиминутных флакона и открыл первый.
Ему четыре года, это его день рождения. Папа еще живет с ними. Они в квартире возле Ланкершим Реконстракшен Проджект, и друг Вэла, пятилетний Сэмюэль, с которым они живут на одной площадке, обедает с ними, потому что это особенный день.
Вэл сидит на высоком деревянном стуле, который его мама купила в магазине некрашеной мебели и разрисовала специально для него разными зверями, когда он перерос детский стульчик. Хотя ему всего четыре, он любит высокий стул, потому что, когда он сидит на нем за столом, его глаза приходятся на одном уровне с папиными. Теперь весь стол усыпан остатками особого обеда… крошками от хот-догов, кусочками красного желе, картофельными чипсами… но папина тарелка чиста, его стул пустует.
Дверь открывается, и входят дедушка и бабушка. Вэл, как всегда во время просмотра этого флэша, поражается не только тому, что его бабушка еще жива и не изуродована раком, но и тому, как живо и молодо выглядит его дед, хотя все это было чуть более десяти лет назад. "Как время надирает людям задницу", - не в первый раз думает он.
- С днем рождения, парешок, - говорит внезапно помолодевший дед, ероша ему волосы. Бабушка наклоняется, чтобы поцеловать, и его окружает запах свежих фиалок. Заново переживая то счастье, которое чувствовал тогда, и тогдашнюю готовность перейти к подаркам, сегодняшний Вэл помнит, что в уголке дедова шкафа, где старик хранит несколько бабушкиных платьев, еще чувствуется этот запах. И он задумывается, подносит ли когда-нибудь дед эти платья к лицу, чтобы снова вдохнуть этот запах. Иногда, когда дед уходит в флэш-мотель, внук это делает.
Вэл наблюдает за тем, как его собственные короткопалые руки возятся с обертками, и слышит, как хихикает Сэмюэль. А вот и обрывки торопливого кухонного разговора, услышанного, но едва замеченного Вэлом тогда и такого понятного теперь…
- Он обещал, что придет сегодня вовремя, - говорит его мама. - Обещал.
- Почему бы нам пока не подать торт, - говорит бабушка, и ее голос успокаивает так же, как памятное прикосновение или аромат.
- Это же день рождения его сына… - Голос Роберта наливается гневом.
- Давайте подавать торт! - весело говорит бабушка.
Когда гаснет электричество, Вэл и Сэмюэль перестают играть. Внезапно весь мир заливает густой и теплый свет: это его мама вносит в комнату торт с четырьмя свечками. Все поют "С днем рожденья тебя".
Вэл уже достаточно большой, чтобы понимать: если он загадает желание и сумеет задуть все свечи разом, желание исполнится. Мама ему этого не говорила, но он боится, что не сможет задуть все свечи с первой попытки и его желание не сбудется.
Но он справляется. Сэмюэль, дедушка, бабушка и мама весело кричат. Ему как раз отрезают кусок торта, когда дверь распахивается, и в комнату влетает раскрасневшийся папа в разлетающемся пиджаке. Он несет большого мягкого медведя с красной ленточкой на шее.
Маленький Вэл не смотрит на подарок. Он бросает взгляд на мамино лицо, и даже пятнадцатилетний сегодняшний Вэл боится увидеть то, что на нем может быть.
Но все в порядке. Мама не сердится, она довольна. Ее глаза сверкают, как будто свечи зажглись вновь.
Папа целует его, поднимает одной рукой, другой обнимает маму, и они все трое обнимаются над полным тарелок столом, а бабушка и дедушка снова поют "С днем рожденья тебя", как будто только теперь поздравляют его по-настоящему. Сэмюэль приплясывает от нетерпения, когда же они наконец возьмутся за игрушки, и папина рука, которая держит его, такая сильная, и ничего, что у мамы на щеках слезы, она счастлива, они все счастливы, а маленький Вэл знает, что желания сбываются, и прижимается к папиной щеке, вдыхает сладкий запах лосьона после бритья, смешанный с уличным, а дедушка говорит…
Вэл вышел из двадцатиминутного транса под запах гниющих отходов и вопли сирен. Где-то неподалеку стреляли из мелкокалиберного оружия. Полицейские "вертушки" грохотали над головой, ищущие лучи их прожекторов шарили в темноте, как пальцы, белой краской заливая его окно.
Вэл повернулся на другой бок и спрятал голову под подушкой, стараясь не думать ни о чем, вспомнить свой флэш и встроить его в свой сон.
Ему в лицо ткнулось что-то холодное и твердое. Пистолет.
Вэл сел, чувствуя приступ тошноты, подержал полуавтомат в руках, а потом сунул его под матрас, к журналам "Пентхаус". Его сердце тяжело стучало. Он вытащил из кармана лежащих на полу джинсов второй двадцатиминутный флакон и сорвал крышку - слишком поспешно, ведь ему надо было спешить, чтобы не упустить нужный образ, и темпролин, проникая в мозг, мог достичь нужных нейронов и стимулировать нужные синапсы.
Ему четыре, и сегодня его день рождения. Сэмюэль вопит, мама готовит на кухне торт, стол завален недоеденными хот-догами, красными мармеладками и картофельными чипсами.
В дверь звонят, входят дедушка и бабушка…
Кэрол наблюдает за тем, как Дэнни выходит из голубой воды и бежит к ней, вверх по белому песчаному пляжу. Он красив, строен, загорел за пять дней на солнце и улыбается во весь рот. Бросается на покрывало рядом, и Кэрол кажется, будто ее сердце набухает счастьем и любовью. Она берет его мокрые пальцы в свои:
- Дэнни, скажи, что мы всегда будем любить друг друга.
- Мы всегда будем любить друг друга, - быстро говорит он, но теперь, запертая в самой себе, более наблюдательная Кэрол замечает быстрый взгляд, брошенный на нее из-под длинных ресниц, взгляд, который мог быть оценивающим или слегка насмешливым.
Но тогда Кэрол чувствует себя абсолютно счастливой. Она перекатывается на спину, позволяя свирепому солнцу Бермуд красить ее тело в цвет жара. Дэнни сказал, что на время этого отпуска они освобождаются от тревог об озоновом слое и раке кожи, и Кэрол радостно согласилась. Пальцами она проводит по пояснице Дэнни, чувствуя, как высыхают там капли воды. Игриво, с легким оттенком собственничества, ее пальцы скользят под эластичной резинкой его купальных плавок. Нижняя часть его спины и округлости ягодиц совсем холодные.
Она чувствует, как он слегка шевелится на покрывале.
- Хочешь пойти в комнату? - шепчет он. Пляж почти пуст, и Кэрол представляет себе, как бы это выглядело, если бы они занялись любовью прямо здесь, на солнце.
- Еще минутку, - говорит она.
Плывя на волне своих ощущений, настоящая Кэрол понимает простой факт: мужчины любят вспоминать лучшие сексуальные мгновения, - Кэрол слышала, как они об этом говорят, - в то время как женщины в большинстве своем путешествуют в прошлое, чтобы заново пережить времена, когда близость и счастье были всего острее. Это не значит, что в своих воспоминаниях она избегает секса. Сейчас они с Дэнни поднимутся в комнату и следующие тридцать минут проведут так бурно, как дай бог всякому, - и все же самыми притягательными для нее являются те мгновения, когда она чувствовала себя наиболее любимой, когда ощущение близости почти столь же ощутимо, как жар горячего тропического солнца над головой.
Кэрол поворачивает голову и прикрывает глаза ладонью: якобы для того, чтобы заслониться от солнца, на самом деле для того, чтобы еще раз взглянуть на лицо Дэнни так близко к ней. Его глаза закрыты. Бисеринки воды блестят на ресницах. Он слегка улыбается.
Ублюдок взял с собой в ту поездку флакон флэша. В последний вечер он покажет его мне, объяснит, как им пользоваться, и предложит вспомнить наш первый секс - с кем-то другим! Он ухитрился превратить ту последнюю ночь в двойной менаж-а-труа.
Кэрол пытается задушить эти мысли и свой теперешний гнев, пока тогдашняя Кэрол трет глаза, как будто убирая попавшие в них песчинки, на самом деле стирая слезы счастья.
Полицейский в желтом дождевике машет мотокортежу внизу, и Роберту хочется его подстрелить. Хорошо хоть, коп стоит между рабочими и перилами, значит, никто ничего не бросит вниз. Роберт бросает взгляд вправо, на людей, которые едят ланч, сидя на ступеньках кирпичного здания, которое возвышается как раз там, где дорога, обогнув большую травяную площадку, ныряет влево, под железнодорожную эстакаду. Люди машут руками. Не заметив ничего подозрительного, Роберт снова сосредоточивается на железнодорожном мосту впереди.
"Давай! Пошел! Слезай и беги!"
Он стоит на левой подножке автомобиля сопровождения. Очень жарко.
- Полпути к базе, - говорит в рацию их командир, Эмори Робертс, на переднем сиденье. - До места назначения пять минут.
Роберт представляет место назначения, зал огромного торгового центра, где Ланцер должен будет выступить перед сотнями техасских бизнесменов. Настоящий Роберт чувствует усталость от жары. "Не обращай внимания. Вперед!" Резкий звук вспугивает голубей, которые кружат над травой: "Господи, кто-то из этих дураков-рабочих выпустил сигнальную петарду". Он кричит, стремясь заглушить эту мысль, докричаться сквозь нее до себя прежнего. Годы тренировок и опыта псу под хвост из-за каких-то двух секунд непонимания. И только посмотрев снова вперед и увидев, как руки Ланцера поднимаются в безошибочно узнаваемом жесте жертвы пулевого ранения, молодой агент начинает двигаться.
Дистанцию, разделяющую два автомобиля, невозможно пробежать быстрее. Роберт хватается за металлический выступ, как раз когда третья пуля попадает в президента.
"Господи. Пуля ударяет в него на долю секунды раньше, чем я слышу звук удара. Я никогда раньше этого не замечал".
Голова Ланцера растворяется в мареве розовой крови и мозга.
Роберт хватается за металлическую рукоять и вскакивает на выступ с номером автомобиля, как раз когда тяжелый "Линкольн" прибавляет газ. Нога Роберта соскальзывает с номерной пластины, и разгоняющийся кабриолет тянет его за собой.
"Опоздал. Две секунды. Хотя бы полторы. Но мне никогда не догнать их".
Женщина в розовом выползает на багажник автомобиля в истерической попытке вернуть осколок черепа Ланцера, чтобы никто больше не увидел того, что только сейчас видела она.
Роберт внутри себя тщетно пытается закрыть глаза, чтобы не видеть следующие минуты ужаса.
Вэл встал и вышел из дома еще до завтрака. За кофе Кэрол обнаружила, что по-настоящему говорит с отцом, что было необычно:
- Сегодня у тебя консультация, да, пап?
Роберт хмыкнул.
- Ты ведь пойдешь? - Кэрол слышала менторские нотки в своем голосе, но ничего не могла поделать. "В какой момент, - подумала она, - мы становимся родителями своих родителей?" - "Когда они впадают в маразм, дряхлеют или сходят с ума", - приходит ответная мысль.
- А разве я пропустил хоть одну? - отвечает отец немного сварливо.
- Не знаю, - говорит Кэрол, глядя на часы.
Роберт издает неприличный звук:
- Узнала бы. Чертова программа терапии названивала бы тебе и засыпала сообщениями до тех пор, пока бы ты не связалась с ними лично. Прямо как программа учета прогулов в школе… - Старик резко замолчал.
Кэрол подняла голову:
- Вэл опять прогуливает?
Немного помешкав, отец пожал плечами:
- А какая разница? С тех пор, как я окончил школу, там только и учат, что ручку держать…
- Черт побери, - выдохнула Кэрол. Сполоснув кружку для кофе, она сунула ее в посудомойку. - Я с ним поговорю.
- Тяжелый день? - спросил отец, как будто ему не терпелось сменить тему.
- Хм-м-м, - сказала Кэрол, надевая накидку. "Встреча с Дейлом Фричем во время обеда", - внезапно вспомнила она. После ночных флэшей она почти забыла. Может, после разговора с его чокнутым информатором удастся заехать в африканскую часть города прикупить еще флэша, а потом вернуться на работу. У нее осталась всего одна тридцатиминутка.
"Хонда" зарядилась лишь на четверть. До работы доехать хватит, а обратно никак, придется заряжаться в Гражданском Центре по двойным ценам. А потом еще и за ремонт платить, тоже дорого.
- Черт, - ругнулась она, пнув обшарпанный бок своей девятилетней кучи дерьма. - Отличное начало дня.
Только выруливая на направляющее шоссе, она вспомнила, что не простилась с отцом.
- Классные тут тоннели, - сказал Койн. - Долго, правда, на автобусе пилить, но все равно классно. Как ты, говоришь, их нашел?
- Мне мама пару лет назад показала, когда начала работать в Гражданском Центре, - сказал Вэл. - Здесь раньше были моллы и всякое барахло. Потом, после Большого Коллапса, тут держали зэков, прежде чем запереть их окончательно.
Салли и Джин Ди были впечатлены и слегка нервничали. Эхо их шагов мешалось со звуком капели в коридорах. Лампы не работали, но видеоочки усиливали рассеянный свет, проникавший сквозь вентиляционные решетки.
- Так ты говоришь, что эти ходы тянутся от самого Гражданского Центра, где твоя старуха работает, до парка Пуэбло на том конце один-ноль-один? - спросил Койн.
- Ага. - Остановившись у забитой досками витрины, они прикурили сигареты и пустили по кругу бутылку вина. Усиленные очками вспышки спичек полыхнули, как зажигательные бомбы.
- По-моему, тебе надо сделать джапа, - сказал Койн.
Вэл вскинул голову:
- Джапа?
Койн, Салли и Джин Ди ухмылялись.
- Сделай джапа, - пропел вполголоса Салли.
Вэл смотрел только на Койна:
- Почему джапа?
Парень пожал плечами:
- Круто.
- Джапы помешаны на безопасности, - сказал Вэл. - У них бодигарды из задницы лезут.
Койн хохотнул:
- Так еще круче. А мы посмотрим, Вэл, мальчик мой. А потом все вместе будем вспоминать.
Вэл чувствовал, как колотится сердце.
- Нет, я серьезно, - сказал он, надеясь, что голос не так дрожит и трясется, как тряслось все внутри. - Мать говорит, что японские советники, которые приезжают к мэру или к окружному прокурору, крейзанулись на безопасности. Бодигарды ходят с ними везде. Она говорит, что, когда приезжает Казаи, Морозуми или Харада, возле Центра перекрывают все движение, потому что… - Вэл осекся, но поздно. Он уже сказал гораздо больше, чем следовало.
Койн подался вперед. В линзах усиливающих очков на его худом лице вспыхивали пятна света.
- Потому что тогда никто не сможет подойти к ним достаточно близко, так ведь, Вэл, мальчик мой? - Он показал рукой на тоннель. - А мы сможем, ведь так?
- Никто не знает, в какие дни приезжает мэр и его япошки, - сказал Вэл, тут же возненавидев свой скулящий голос. - Правда. Клянусь.
- Даже твоя старушка? - спросил Джин Ди. Из темноты ему ответило эхо. - Она ведь там возле больших шишек крутится, а?
Вэл сжал кулак, но Койн перехватил его руку.
- Она не знает, - сказал Вэл. - Никогда. Честно.
- Хей, Вэл, мальчик мой, засохни, - сказал Койн, хлопая его по плечу. - Мы тебе верим. Все в порядке. У нас полно времени, детка. Спешить незачем. - В усиленном свете Койн походил на демона. - Мы ведь все здесь друзья, так? А это милое местечко. Тут теперь будет наш клуб, без всякой шпаны, понятно? - Он в последний раз потрепал по руке Вэла и улыбнулся остальным.
- Неважно, джап это будет или кто другой, главное - тело, чтобы мы могли кайфовать вместе, когда ты его сделаешь. Я прав?
Они сидели и курили в темноте.
Кэрол стрельнула три флакона флэшбэка у кого-то из клерков в офисе окружного прокурора, чтобы продержаться до обеда, и провела утро, записывая показания по гражданским делам для нескольких адвокатов, чьи офисы находились в Центре. Она всегда бывала довольна, когда ей доводилось записывать показания для частных фирм, потому что это значило дополнительные деньги с продажи копий. Некоторые стенографистки отсутствовали - как обычно, - но ей сказали, что одна из них, по имени Салли Картер, с которой Кэрол не была близко знакома, осталась дома, получив известие о гибели мужа в бою под Гонконгом. Все, как обычно, закудахтали о том, что американским парням незачем проливать кровь на Востоке, сражаясь за японских или китайских диктаторов, но в конце концов все признали, что стране нужны деньги и что ничего, кроме военных технологий да пушечного мяса, Япония и ЕС у Америки не купят.