После нескольких секунд затянувшегося молчания Янси почувствовал на себе взгляд Лоис, быстро повернулся, и она сразу же опустила глаза. Он как ребенок радовался впервые обретенной возможности свободно, не спеша рассматривать ее. Наконец, облизнул пересохшие губы.
- Всего десять дней…
- ?
- Знаком с вами, - пояснил он. Потом внезапно поднялся, обошел кресло, присел на подлокотник, упираясь ногой в пол; Лоис не шелохнулась, все так же разглядывала свои загорелые руки, аккуратно лежавшие на коленях.
- Я хочу вам признаться, Лоис.
Она не поднимала глаз. На гладком лбу появилась и сразу же исчезла морщинка.
- Никогда не говорил такого даже… В общем, не говорил никому.
Лоис шевельнулась. Теперь он видел ее склоненное лицо в профиль. Она замерла в напряженном ожидании: словно капля росы, готовая вот-вот упасть, разбившись на тысячи осколков.
- В ту ночь, когда мы приехали… Вы сварили кофе, я сидел за столом; вы подошли, встали у меня за спиной. Дотронулись до меня. - Он закрыл глаза и приложил руку к плечу. - Что-то… что-то произошло, - странно, эти слова давались ему с особым трудом. У Янси имелись кое-какие познания; неожиданно для себя он заговорил поучающим тоном.
- Такое нельзя принять за заряд статического электричества. Не те условия. Снаружи лило как из ведра, влажный воздух. Влажный, а не сухой! Вы стояли на голом полу босиком, так что эффект электризации ковра здесь ни при чем. Значит, дело тут совсем не в… - он вытаращил глаза, судорожно глотнул и наконец выпалил:
- …не в электричестве!
Он умолк, не сводя с нее взгляда.
Гибкая маска ее лица дрогнула; казалось, оно пошло трещинами, будто лед, на который внезапно обрушился поток теплой воды. Побледневшую кожу лба прочертили тонкие линии, как следы коготков котенка на белоснежном сугробе. По правой щеке пролегла влажная блестящая дорожка, на левой бриллиантом сияла слеза; зубы впились в нижнюю губу, уголки рта приподнялись, словно она хотела улыбнуться, чуть сморщился подбородок.
Она не проронила ни звука. Поймав взгляд Янси, поднялась и стала пятиться к двери, не отрывая от него глаз. Потом повернулась и выбежала, растворившись в вечернем сумраке.
Когда вернулась Беверли, он стоял в той же позе, полусогнувшись, неловко примостившись на подлокотнике кресла.
- А где Лоис?
- Ушла, - с трудом произнес Янси.
Беверли окинула его взглядом. Сначала изучила глаза, быстро осмотрела волосы, губы, и снова глаза. А потом прошла на кухню. Янси услышал, как принесенный женой лед с грохотом посыпался в раковину.
- Янс, что-нибудь случилось? - крикнула она.
- Да ну! - вот и весь комментарий.
Они убрали стаканы, высыпали окурки из пепельницы и легли. Ни слова о Лоис. Вообще, ни слова… Ритуал отхода ко сну проходил в полной тишине. Когда свет был погашен, он вдруг сказал: "Мне здесь надоело. Давай уедем завтра же. Утром, пораньше".
Жена долго не отзывалась. Наконец: "Как скажешь". На следующий день ему показалось, что она не выспалась. Сам он не сомкнул глаз. Янси гнал машину как одержимый. Сначала он никак не мог разобраться в своих чувствах. После двадцати миль езды понял: его переполняет ярость. Еще миль пятьдесят напряженно думал, на кого она должна быть направлена. Никто ведь ничего не сделал. Так на кого же злиться?
Время от времени он посматривал на Беверли. Обычно она полностью расслаблялась, озирая небо или стремительно проносящиеся мимо картины, а иногда уходила в себя, мысленно беседуя с тем неведомым, кто составлял ей компанию в такие периоды молчания. Но сегодня его жена выпрямилась на сидении и не отрывала глаз от дороги впереди; он осознал, что едет слишком быстро и почувствовал ужасное раздражение. По-ребячески поддавшись бесу противоречия, еще прибавил скорость, распаляя кипевшую в нем обиду.
Наконец, с неким подобием облегчения нашел привычную мишень для накопившейся злости.
Беверли.
Почему она просто не скажет: "Не гони так?" Почему согласилась принять Лоис? Почему сохраняла свою обычную безмятежной, не замечая, как его душа рвется на мелкие клочки? Почему даже не спросила ни о чем, когда он так внезапно решил уехать? "Как скажешь", - пролепетала она тогда. Как скажешь! Где элементарное самоуважение?
А может быть, ей просто все равно?
Как скажешь… Янси впервые осознал, что эти два коротких слова выражают закон ее жизни, философию бытия. В гостиной у них красные шторы. Всегда только красные. Да, ему нравились такие, о чем он однажды обмолвился. Беверли повесила красные шторы, с тех пор так и повелось.
Он покосился на нее. Вся напрягшись, она следила за дорогой; Янси еще немного нажал на акселератор.
Дом, где они живут, работа, ежедневная трапеза и, наверное, их одежда - неужели все так, а не иначе только потому, что он захотел?
А действительно ли он хотел именно этого?
И надо ли всегда выполнять его желания?
А что тут дурного? Вот, скажем, Беверли именно так и делает.
Он рассмеялся, заставив жену подскочить от неожиданности. Янси покачал головой, что на их языке могло означать либо "так, пустяки", либо "не твое дело". В душе он ликовал, не находя ни единого изъяна в своем потрясающем умозаключении.
Так, наслаждаясь абсолютной властью над машиной и скоростью, он направил автомобиль между гребней холмов, потом вслепую повернул, столкнулся с космическим кораблем пришельцев и умер.
Ветер внезапно стих. Так бывает после бури. Но строптивое море никак не желало смириться, и с прежней яростью билось о скалы. Ночь полнилась шумом, однако его составляющие так изменились, что поражали измученный слух, как неожиданная тишина. Лоис изогнулась, ткнула окурком в пепельницу на столике. Сердито прошуршав простыней, она повернулась к нему спиной и вздохнула. Этот вздох едва угадывался, но ведь ее воспринимаешь не только на слух. Беверли неожиданно вырвалась из объятий сна, вскинулась, словно рыба, которая выпрыгивает из воды, чтобы мгновение спустя нырнуть и кружить у самой поверхности. Не открывая глаз, она приподняла голову, покрутила ей, будто кого-то разыскивала. "Ммм?" - сонно произнесла она. Потом снова уткнулась в грудь Янси и заснула.
Надо встряхнуть ее хорошенько, разбудить, не давала покоя безумная мысль. Разбудить и сказать: "Слушай, Бев! В то утро, когда мы попали в аварию, я умер. Да, я был трупом: усопший Янси Боумен, пусть земля ему станет пухом. А когда меня вновь собрали по частям и склеили, я стал другим. Ты вот уже два года живешь с человеком, который никогда не спит, не способен ошибиться, и может достичь… достичь всего, что пожелает. Поэтому, Бев, не стоит ожидать от такого феномена обычного поведения или поступков, продиктованных понятными тебе мотивами. А если я когда-нибудь причиню тебе боль, ты не должна обижаться. Неужели не понятно?"
Конечно, она не сможет понять.
Ну почему, думал он в отчаянии, восстанавливая меня, они не убрали ту самую маленькую человеческую особенность, которая дала Паскалю повод заметить, что у сердца есть резоны, неведомые разуму. Он тихонько фыркнул. Сердце! Ничего себе, подходящее название!
Лежа на спине, Янси смотрел на блики лунного света, раздробленные брызгами прибоя на мельчайшие зеркальные осколки. Он весь ушел в созерцание игры смутных теней: так, мысленно слившись с ними, можно отвлечься от невыносимой, неразрешимой задачи. И медленное течение памяти унесло на два года назад, то ли повинуясь инерции, то ли потому, что заново пережив только что две встречи с Лоис, - первую, во время которой он сумел устоять, и последнюю, когда не смог, - Янси с удовольствием возвращался к событиям, где и Лоис, и Беверли, да и он сам значили очень-очень мало.
Поднимаясь, космический корабль втягивал в свое искусственное нутро ноги-штанги; на одну из них и налетел седан Боуменов. Машина вихрем пронеслась под звездолетом, и край плоского основания штанги вспорол салон автомобиля, оставив внутри жуткое алое месиво, все еще цеплявшееся за руль. Корабль на мгновение завис, потом, паря в воздухе, направился к обочине, где замер искореженный седан.
В днище корабля возникло отверстие; вскоре оно раздвинулось, как диафрагма фотоаппарата. Сразу же возник вихрь из листьев и пыли, и то, что осталось от машины, вместе с пассажирами, поднялось в воздух и исчезло внутри корабля. Потом звездолет перебрался на лесную поляну, служившую укрытием. Там опустился, замаскировался и замер, не подавая признаков жизни.
Что именно они с ним проделали, Янси, конечно, не знал. Разумеется, ему сообщили о конечном результате. Они исправили все причиненные повреждения и вдобавок внесли значительные усовершенствования в "оригинал". Например, перестроили челюстные сочленения, устранив тенденцию к смещениям, инициировали процесс, со временем избавивший Янси от жировиков, которые упорно возникали на теле и постоянно воспалялись еще с детства. Исчез аппендикс; его не вырезали, а удалили непонятным способом, так что в случае вскрытия обнаружилось бы, что слепая кишка вообще не сформировалась в организме. По неизвестным, но наверняка основательным причинам, ему заменили гланды.
Однако такие аномалии, как искривленный с рождения мизинец на левой ноге и глаз, начинающий немного косить, когда он утомлялся, оставили. С последним вышло интереснее всего, думал он потом: мизинец просто не стали исправлять, но глаз восстановили вместе с изъяном. И зубы были такими же неровными, как раньше, с пломбами в прежних местах, хотя от них-то наверняка ничего не осталось после катастрофы. Коротко говоря, в Янси заменили лишь то, чего нельзя заметить внешне.
Но хотя он не знал, как с ним все это проделали, то по крайней мере понимал, почему. Там, внутри звездолета, он уловил исходящее от них сострадание, смешанное с чувством вины. А еще уважение - беспредельное уважение к любой форме жизни. В лаборатории корабля, поблизости от места, где лежал он, в маленьком контейнере покоились два кузнечика, цикада, четыре крошечных невесомых мотылька и земляной червь - все пострадавшие в аварии. Их клеточная структура, функции органов, процессы пищеварения и размножения подверглись столь же кропотливому изучению, что и его тело. Их тоже собирались восстановить с такой полнотой, какую только позволяла невообразимо более развитая по сравнению с земной наука инопланетян. Внесенные улучшения, по-видимому, стали своего рода компенсацией за причиненный ущерб.
Конечно, можно сказать, что пришельцы хотели ликвидировать следы пребывания на чужой планете. Но Янси твердо верил, что их побудительный мотив не ограничивался необходимостью "маскировки", и инопланетяне, кем бы они ни были, откуда бы не прилетели, готовы пожертвовать всем, включая личную безопасность, чтобы исключить малейшее вмешательство в жизнь Земли.
Как ему предстояло убедиться, разрушенную при столкновении машину восстановили точно так же, как его самого. Янси не сомневался, что, пожелай они, старенький седан превратился бы в какое-нибудь сверкающее чудо, способное летать и работать почти вечно на наперстке горючего. Но восставший из груды металлолома автомобиль на вид ничуть не изменился, сохранились даже пятна ржавчины и морщинки по обводу ветрового стекла, там, где влага проникла между его слоями. Однако он стал чуть вместительнее, экономичнее, тормоза больше не заедало в сырую погоду, а зажигалка раскалялась на несколько секунд быстрее.
Кто они? Откуда? Что делают на нашей планете и как выглядят?
Все это осталось тайной. Янси узнал ровно столько, сколько ему позволили. Например, зачем нужна такая секретность. Пришельцы могли восстановить размозженную голову и плечо - и сделали это; могли внести некоторые улучшения в работу организма - и слегка подправили его. Но даже они не способны предвидеть всего, с чем Янси придется столкнуться в будущем. Для них, как потом и для него самого, чрезвычайно важно было скрыть перемены в его мозге и теле; иначе нормальное сосуществование Янси и общества ему подобных станет невозможным, и последствия для обеих сторон окажутся очень и очень серьезными. Они сочли за лучшее открыть заново рожденному землянину всю правду и наложить категорический запрет на ее разглашение. Так исчезла опасность что он, в блаженном неведении, начнет публично творить чудеса, которые потом даже не сумеет объяснить.
Какие чудеса?
Самым удивительным, пожалуй, оказались изменения в нервной системе и работе мозга, в результате которых Янси приобрел способность мгновенно усваивать информацию. Кроме этого, сверхбыстрая реакция. Абсолютная память с того момента, когда он покинул космический корабль, и полный доступ к фактам, накопленным за всю предыдущую жизнь. Однако основной целью внеземных "хирургов" было сохранить в неизменном виде тело и личность Янси Боумена. Его не превратили в нечто совершенно иное. Начав в буквальном смысле новую жизнь, он функционировал лучше, но во всем остальном остался прежним Янси, ведь даже пищеварительную систему ему улучшили, а не заменили. Он стал получать больше калорий и энергии от меньшего количества пищи, свободно дышать воздухом с повышенным содержанием окиси углерода. И все-таки "усовершенствованный" Янси остался самим собой. И прежние чувства владели им с прежней силой; сохранилось даже (не даже, а прежде всего!) раздиравшее душу смятение, охватившее его в момент гибели.
Смерть обрушилась на него в пятницу утром, а в воскресенье, в тот же ранний час, глазам немногочисленных немых свидетелей - нескольких птиц и перепуганной белки - открылось удивительное зрелище. Земля разверзлась, из ее чрева поднялся космический корабль. Укрывавший его верхний слой почвы выровняли, присыпали опавшими раньше листьями, а потом звездолет прочертил в небе косую черту. Он сделал круг и какое-то время летел над пустынным шоссе. В днище открылось отверстие, оттуда на дорогу медленно опустился старенький седан с урчащим мотором и вращающимися колесами. Он коснулся асфальта, даже не подняв пыли, - настолько точно была выверена скорость.
Автомобиль пронесся между холмов, вслепую повернул и помчался дальше. За рулем сидел мрачный Янси Боумен, кипевший от злобы на непостижимую тупость жены.
Пережил ли он мгновение шока, очнувшись после небытия целым и невредимым, как ни в чем ни бывало продолжая ехать на целехонькой машине? Ну хоть обернулся, проводил взглядом быстро уменьшавшуюся точку на небе, из-за которой оборвалась его прежняя жизнь и началась новая? Съехал на обочину, чтобы вытереть взмокший лоб трясущейся от волнения рукой и благоговейно восславить благоприобретенные способности?
А Беверли? Что она? Потребовала объяснений, попросту испытала потрясение, обнаружив, что пятница вдруг чудесным образом превратилась в воскресенье, а суббота и вовсе пропала неизвестно куда?
Нет, нет и еще раз нет. Никакого шока у Янси не было и в помине; он знал заранее, что все произойдет именно так, что он не скажет ни слова и даже не подумает оглянуться. А безмятежное молчание жены неоспоримо доказывало, что у нее не сохранилось никаких необычных впечатлений.
Он ехал очень быстро, сидел очень тихо, не мешая гневу достичь своего пика, пока, наконец, это чувство не достигло своего пика, не выкристаллизовалось в нечто более основательное, бесстрастное и, пожалуй, безжалостно-ядовитое.
Новое настроение крепло, а Янси вел машину все спокойнее; Беверли расслабилась и уселась поудобнее. Время от времени оборачивалась, чтобы как следует рассмотреть занавески в окнах домов, мимо которых они проезжали или, глядя на небо, размышляла о чем-то своем.
Янси обнаружил, что новоприобретенные рефлексы позволяют полностью отдаться раздумьям: руки будто сами по себе управляли машиной и, казалось, мгновенно реагировали на дорожные знаки, не нуждаясь в сигналах мозга.
В сознании эхом отдавались беспощадные слова: "Нет, это не конец наших отношений, Беверли. Ведь он уже давным-давно наступил. Ты не женщина, ты получеловек, живущий не собственной, а моей жизнью. Твое ничтожное честолюбие никогда не заставит меня бороться, чтобы достичь успеха. Твои чувства слепы, не в состоянии отозваться на мою душевную боль, вкусы заимствованы у других, а способности ограничены единственной целью: угодить мне своими суетливыми стараниями. Но без меня ты ничто. Ты не работаешь, и никогда не сумеешь где-нибудь работать. Если тебя предоставить самой себе, ты не справишься и с простейшими обязанностями в конторе, не говоря о том, чтобы управлять летним лагерем. Даже если бы за эти три дня ничего не произошло, то, что нас связывает, уже никто не назовет браком. Никто, тем более я. Я видел солнце, Беверли; я парил в космосе, и больше никогда не сумею копошиться в грязи вместе с тобой. Я и раньше был слишком хорош для тебя, ну а теперь даже говорить не о чем".
Эта торжественная песнь презрения тянулась и тянулась, звуча на разные лады, дополняясь и усложняясь, черпая вдохновение в расстилавшихся перед глазами вольных просторах бескрайнего горизонта. Так прошло около часа. Неожиданно он почувствовал на себе ее взгляд и обернулся. Встретившись глазами с мужем, Беверли улыбнулась своей прежней, знакомой улыбкой.
- Сегодня будет чудесный день, Янси.
Он резко отвернулся и снова уставился на дорогу впереди. В горле возник комок, глаза защипало. Он осознал, что дар сопереживания, - умение ставить себя на место другого, видеть мир чужими глазами, - изменился вместе с остальными его особенностями, усилился настолько, что причинял беспокойство. Как Беверли восприняла случившееся? Вероятно там, на озере, смутно почувствовала неладное, но едва ли догадалась, в чем причина. Понимала, что там кроется нечто серьезное, потому что безропотно согласилась с неожиданным отъездом, ни о чем его не спросив. Но что означает эта фраза насчет "чудесного дня"? Может, Беверли воображает, что если к неведомой угрозе повернуться спиной, та сразу исчезнет! Точно, именно так она и считает! Ох, Беверли, Беверли, какой неприятный сюрприз тебя ожидает!
Но день пролетел, и ничего не случилось. Все оставалось по-прежнему неделю, месяц спустя. Отчасти тут виновата работа. Янси вернулся к своим обязанностям, наделенный обострившимся зрением, подаренной пришельцами способностью все схватывать, видеть суть явлений. Ему с потрясающей четкостью стала видна механика взаимодействия элементов системы, в которой он сам, его место, отдел и вся фирма составляли сложный организм, который в свою очередь был частью единого экономического монстра. Он не терял ни минуты впустую и целыми днями вникал в структуру организации. Результат усилий Янси опустил в ящик для предложений. Безупречная в своем роде идея, вполне соответствовавшая его прежним способностям, которая не могла прийти в голову никому, кроме человека на его должности. В результате должность сократили, а автора предложения повысили, позволив подняться сразу на две служебных ступени и поручив новое дело. Так что у него не оставалось ни минуты свободного времени, даже дома. Одного этого оказалось достаточно, чтобы отношения с Беверли отодвинулись на второй план.