Я повесил трубку и некоторое время сидел, размышляя, в удобном мягком кресле перед большим и совершенно пустым столом. Потом я достал из кармана слег и положил перед собой. Маленькая блестящая трубочка, незаметная и совершенно безобидная на вид, обычная радиодеталь. Такие можно делать миллионами. Они должны стоить копейки и очень удобны при транспортировке.
- Что это у вас? - спросил Лэн над самым моим ухом.
Он стоял рядом и смотрел на слег.
- А разве ты не знаешь? - спросил я.
- Это из приемника, - сказал он. - У меня в приемнике есть такая. Все время портится.
Я достал из кармана свой приемник, вынул из него гетеродин и положил рядом со слегом. Гетеродин был похож на слег, но это был не слег.
- Не одинаковые, - признал Лэн. - Но такую штучку я тоже видел.
- Какую?
- Вот такую, как у вас.
Он вдруг насупился, и лицо его сделалось сердитым.
- Вспомнил? - спросил я.
- Вовсе нет, - сказал он мрачно. - Ничего я не вспомнил.
- Ну и ладно, - сказал я. Я взял слег и вставил его в приемник вместо гетеродина. Лэн схватил меня за руку.
- Не надо, - сказал он.
- Почему?
Он не ответил, глядя на приемник настороженными глазами.
- Ты чего боишься? - спросил я.
- Ничего я не боюсь, откуда вы взяли…
- Посмотрись в зеркало, - сказал я и положил приемник в карман.
- У тебя такой вид, будто ты за меня испугался.
- За вас? - удивился он.
- Ну ясно, за меня. Не за себя же… Хотя да, ведь ты еще боишься этих… некротических явлений.
Он стал смотреть в сторону.
- Откуда вы взяли? - сказал он. - Просто мы так играем.
Я презрительно фыркнул.
- Знаю я эти игры! Одного вот только не знаю: откуда в наше время берутся некротические явления?
Он озирался по сторонам, потом стал пятиться.
- Я пойду, - сказал он.
- Нет уж, - сказал я решительно. - Давай договорим, раз начали. Как мужчина с мужчиной. Ты не думай, я в этих некротических явлениях кое-что смыслю.
- Что вы смыслите? - Он был уже возле дверей и говорил очень тихо.
- Побольше тебя, - сказал я строго. - Но орать об этом на весь дом не собираюсь. Если хочешь говорить, подойди сюда… Я-то ведь не какое-нибудь там некротическое явление. Залезай сюда на стол и садись.
Целую минуту он колебался, исподлобья глядя на меня, и все, чего он опасался, и все, на что он надеялся, появлялось и исчезало у него на лице. Наконец он сказал:
- Я только дверь закрою.
Он сбегал в гостиную, закрыл дверь в холл, вернулся, плотно закрыл дверь в гостиную и подошел ко мне. Руки у него были в карманах, лицо бледное, а оттопыренные уши - красные и холодные.
- Во-первых, ты дурак, - объявил я, подтащив его к себе и поставив между коленей. - Жил-был мальчик до того запуганный, что штанишки у него не высыхали даже на пляже, а уши у него от страха были такие холодные, словно он клал их на ночь в холодильник. Этот мальчик все время дрожал, и так он дрожал, что, когда вырос, у него оказались извилистые ноги, а кожа сделалась, как у ощипанного гусака.
Я надеялся, что он хоть раз улыбнется, но он слушал очень серьезно и очень серьезно спросил:
- А чего он боялся?
- У него был старший брат, хороший человек, но большой любитель выпить. И как это часто бывает, подвыпивший брат был совсем не похож на брата трезвого. У него делался очень дикий вид. А когда он выпивал особенно много, то делался похожим на покойника. И вот этот мальчик…
На лице Лэна появилась презрительная усмешка.
- Нашел чего бояться… Они, когда пьяные, наоборот, добрые.
- Кто - они? - сейчас же спросил я. - Мать? Вузи?
- Ну да. Мама, наоборот, с утра, как встанет, всегда злится, а потом раз выпьет вермуту, два выпьет вермуту, и все. А к вечеру уже совсем добрая, потому что ночь близко…
- А ночью?
- Ночью этот хмырь приходит, - неохотно сказал Лэн.
- До хмыря нам дела нет, - деловито сказал я. - Не от хмыря же ты в гараж убегаешь.
- Я не убегаю, - сказал он упрямо. - Это такая игра.
- Не знаю, не знаю, - сказал я. - Есть, конечно, на свете вещи, которых даже я боюсь. Например, когда мальчик плачет и дрожит. Я на такие вещи смотреть не могу, у меня все внутри прямо переворачивается. Или когда зубы болят, а по ходу дела надо улыбаться, - вот это страшно, ничего не скажешь. А бывают просто глупости. Когда дураки, например, от безделья и от жира угощаются мозгом живой обезьянки. Это уже не страшно, это просто противно. Тем более что это они не сами придумали. Это еще тысячу лет назад - и тоже с жиру - придумали толстые тираны на Дальнем Востоке. А нынешние дурачки услыхали про это и обрадовались. Так их ведь жалеть надо, а не бояться…
- Жалеть, - сказал Лэн. - Они-то ведь никого не жалеют. Они что захотят, то и делают. Им ведь все равно, как вы не понимаете… Им если скучно, то все равно, кому голову пилить… Дурачки… Это они днем, может быть, дурачки, вы вот все это не понимаете, а ночью они не дурачки, они все пр`оклятые…
- Как это так?
- Всем миром они проклятые. Покоя им нет и не будет. Вы-то ничего не знаете… Вам что, как приехали, так и уедете… А они - ночью живые, а днем мертвые… трупные…
Я сходил в гостиную и принес ему воды. Он выпил полный стакан и сказал:
- А вы скоро уедете?
- Да нет, что ты, - сказал я, похлопывая его по спине. - Я же только что приехал.
- Можно, я у вас ночевать буду?
- Конечно.
- Сначала у меня замок был, а сейчас она у меня замок зачем-то сняла. А зачем сняла - не говорит…
- Ладно, - сказал я. - Будешь спать у меня в гостиной. Хочешь?
- Да.
- Вот, запирайся там и спи на здоровье. А я тогда в спальню через окно забираться буду.
Он поднял голову и пристально посмотрел мне в лицо.
- Думаете, у вас двери запираются? Я тут все знаю. У вас ведь тоже не запираются.
- Это у вас они не запираются, - сказал я по возможности небрежно. - А у меня они запираться будут. На полчаса работы.
Он неприятно, как взрослый, засмеялся.
- Вы сами-то боитесь. Ладно, я пошутил. Запираются они у вас, не бойтесь.
- Дурачина ты, - сказал я. - Я же тебе сказал, что ничего такого не боюсь. - Он испытующе смотрел на меня. - А замок я сделаю в гостиной для того, чтобы ты спал спокойно, раз уж ты такой боязливый. А я всегда сплю с открытым окном.
- Я же говорю, - сказал он, - я пошутил.
Мы помолчали.
- Лэн, - сказал я, - а кем ты будешь, когда вырастешь?
- А что? - сказал он. Он очень удивился. - Какая мне разница?
- Как так - какая разница? Тебе все равно, химиком ты будешь или барменом?
- Я же вам сказал: мы все проклятые. От проклятия-то не уйдешь, как вы понять не можете, это же всякий знает.
- Что ж, - сказал я, - бывали и раньше проклятые народы. А потом рождались дети, которые вырастали и снимали проклятие.
- А как?
- Это долго объяснять, дружище. - Я встал. - Я тебе это еще обязательно расскажу. А сейчас беги играй. Днем-то ты хоть играешь? Ну, вот и беги. А когда солнце сядет, приходи, я тебе постелю.
Он сунул руки в карманы и пошел к дверям. Там он остановился и сказал через плечо:
- А эту штучку из приемника вы лучше выньте. Вы думаете, это что такое?
- Гетеродин, - сказал я.
- Никакой это не гетеродин. Вы его выньте, а то вам плохо будет.
- Почему это мне плохо будет? - сказал я.
- Выньте, - сказал он. - Вы всех будете ненавидеть. Вы сейчас не проклятый, а станете проклятым. Кто вам его дал? Вузи?
- Нет.
Он умоляюще посмотрел на меня.
- Иван, выньте!
- Так и быть, - сказал я. - Выну. Беги играй. И никогда меня не бойся, слышишь?
Он ничего не сказал и вышел, а я остался сидеть в кресле, положив руки на стол, и скоро услышал, как он завозился в кустах сирени под окнами. Он шуршал, топал, что-то бормотал и тихонько вскрикивал, разговаривая сам с собой: "…Принесите флаги и ставьте здесь, и здесь, и здесь… вот… вот… вот… И тогда я сел в самолет и улетел в горы…" Интересно, когда он ложится спать? - подумал я. Хорошо, если в восемь или хотя бы в девять, зря я, пожалуй, все это затеял, сейчас бы заперся в ванной и через два часа уже все знал бы, да нет, не мог же я отказать ему, представь-ка себя на его месте, но это не метод, я потакаю его страхам, надо было придумать что-нибудь поумнее, а попробуй придумай, это тебе не Аньюдинский интернат, ох, какой же это не Аньюдинский интернат, какое же это все не такое, и что же мне сейчас предстоит, какой, интересно, круг рая, только если будет щекотно, я не смогу, интересно, рыбари - это тоже круг рая, наверняка меценатство для аристократов духа, а Старое Метро для тех, кто попроще, хотя интели тоже аристократы духа, а напиваются как свиньи и ни на что больше не годны, даже они больше ни на что не годны, слишком много ненависти, слишком мало любви, ненависти легко научить, а вот любви - трудно, и потом, любовь слишком затаскали и обслюнявили, и она пассивна, почему-то так получилось, что любовь всегда пассивна, а ненависть зато всегда активна и потому очень привлекательна, и говорят еще, что ненависть - от природы, а любовь - от ума, от большого ума, а с интелями все-таки хорошо бы поговорить, не все же они там дураки и истерики, а вдруг удастся найти Человека, что, собственно, хорошо у человека от природы, фунт серого вещества, но и это не всегда хорошо, так что человеку всегда приходится начинать на голом месте, а хорошо было бы, если бы наследовались социальные признаки; правда, тогда Лэн был бы сейчас маленьким генерал-полковником; нет уж, лучше не надо, лучше на голом месте, он бы, конечно, ничего не боялся, но зато он бы пугал других, которые не генерал-полковники…
Я вздрогнул, потому что увидел: на яблоне напротив окна сидит Лэн и пристально смотрит на меня. В следующее мгновение он исчез, только затрещали ветки и посыпались яблоки. Нипочем не верит, подумал я. Никому не верит. А я кому-нибудь верю в этом городе? Я перебрал всех, кого мог вспомнить. Нет, никому я не верю. Я снял трубку, позвонил в "Олимпик" и попросил соединить с номером восемьсот семнадцать.
- Слушаю вас, - сказал голос Оскара.
Я молчал, прикрыв микрофон пальцами.
- Слушаю! - раздраженно повторил Оскар. - Второй раз уже, - сказал он кому-то в сторону. - Алло!.. Да нет, какие у меня здесь могут быть женщины?.. - Он повесил трубку.
Я взял томик Минца, лег в гостиной на тахту и читал до сумерек. Очень люблю Минца, но совершенно не помню, о чем я читал. С шумом проехала вечерняя смена. Тетя Вайна кормила Лэна ужином, пичкала его толокном с горячим молоком. Лэн капризничал, хныкал, а она терпеливо и ласково уговаривала его. Таможенник Пети внушал командирским голосом, но вполне добродушно: "Надо есть, надо есть, раз мать говорит - надо есть, выполняйте…" Заходили двое каких-то, судя по голосам - разболтанных молодых людей, спрашивали Вузи и заигрывали с тетей Вайной. По-моему, они были пьяны. Темнело быстро. В восемь часов в кабинете зазвонил телефон. Я босиком сбегал в кабинет и взял трубку, но никто не заговорил. Как аукнется, так и откликнется. В восемь десять в дверь постучали. Я обрадовался, что это Лэн, но это оказалась Вузи.
- Что же вы даже не заходите? - возмущенно спросила она прямо с порога. На ней были шорты с изображением подмигивающей физиономии, тесная курточка-безрукавка, открывающая пупок, и огромный прозрачный шарф, она была свежая и крепенькая, как недозрелое яблоко. До оскомины.
- Я сижу и жду его весь день, а он здесь валяется. У вас болит что-нибудь?
Я поднялся и сунул ноги в туфли.
- Садитесь, Вузи. - Я похлопал по тахте рядом с собой.
- Не сяду я с вами, - сказала она. - Он тут читает, оказывается… Хоть бы выпить предложил.
- В баре, - сказал я. - Как поживает слюнявая корова?
- Слава богу, сегодня ее не было, - сказала Вузи, залезая в бар. - Сегодня мне досталась мэриха… Вот дурища! Почему, значит, ее никто не любит? А за что ее любить?.. Вам с водой?.. Глаза белые, морда красная, задница диваном - ну как у лягушки, ей-богу… Слушайте, давайте сделаем "хорек". Сейчас все делают "хорек"…
- А я не люблю делать, как все.
- Это я и сама вижу. Все идут гулять, а он валяется. И читает вдобавок.
- Он устал, - сказал я.
- Ах так? Тогда я могу уйти!
- А я вас не пущу, - сказал я, поймал ее за шарф и посадил рядом с собой. - Вузи, девочка, вы специалист только по дамскому хорошему настроению или вообще? Не можете ли вы привести в хорошее настроение одинокого мужчину, которого никто не любит?
- А за что вас любить? - Она оглядела меня. - Глаза рыжие, нос картошкой…
- Как у крокодила.
- Как у пса… Не обнимайтесь, я вам не позволяю. Почему вы не зашли?
- А почему вы меня вчера бросили?
- Здравствуйте, я его бросила!..
- Одного, в чужом городе…
- Я его бросила! Да я вас потом везде искала! Я всем рассказывала, что вы тунгус, а вы пропали, - очень нехорошо с вашей стороны… Нет, я не разрешаю! Где вы вчера были? Рыбарили, наверное? А сегодня опять ничего не расскажете…
- Почему это не расскажу? - возразил я. И я рассказал ей про Старое Метро. Я сразу сообразил, что правды будет недостаточно, и я рассказал про людей в металлических масках, про жуткую клятву, про стену, мокрую от крови, про рыдающий скелет - про разные вещи я рассказал и дал ей пощупать желвак за ухом. Ей все это очень понравилось.
- Пойдемте сейчас же, - сказала она.
- Ни за что, - сказал я и лег.
- Что за манеры? Сейчас же вставайте, и пойдем! Ведь мне никто не поверит, а вы покажете эту шишку, и все сразу будет в порядке.
- А потом мы пойдем на дрожку? - осведомился я.
- Ну да! Знаете, это, оказывается, даже полезно для здоровья…
- И будем пить бренди?
- И бренди, и вермут, и "хорек", и виски…
- Хватит, хватит… И будем тискаться в машинах на скорости в сто пятьдесят миль?.. Слушайте, Вузи, зачем вам туда идти?
Она наконец поняла и растерянно заулыбалась.
- А что тут плохого? Рыбари ведь тоже ходят…
- Да нет, ничего плохого, - сказал я. - Но что тут хорошего?
- Не знаю. Все так делают. Иногда бывает очень весело… И дрожка. В дрожке все всегда исполняется…
- Что же это - все?
- Ну не все, конечно… Но о чем думаешь, чего хотелось бы, часто исполняется. Как во сне.
- Так, может, лучше лечь спать?
- Ну да! - сердито сказала она. - В настоящем сне такое бывает… Будто вы не знаете! А в дрожке - только то, что хочется!..
- А что вам хочется?
- Н-ну… Много чего…
- А все-таки? Вот пусть я волшебник. И я вам говорю: загадайте три желания. Любые, какие хотите. Самые сказочные. И я вам их исполню. Ну-ка?
Она тяжело задумалась, у нее даже плечи опустились. Потом лицо ее прояснилось.
- Чтобы я никогда не старилась! - заявила она.
- Отлично, - сказал я. - Раз.
- Чтобы я… - вдохновенно начала она и замолчала.
Я очень любил задавать этот вопрос своим знакомым и задавал его при каждом удобном случае. Несколько раз я задавал своим ребятам даже сочинение на тему "три желания". И мне всегда было очень интересно, что из тысячи мужчин и женщин, стариков и ребятишек всего два-три десятка сообразили, что желать можно не только для себя лично и для ближайших тебе людей, но и для большого мира, для человечества в целом. Нет, это не было свидетельством неистребимости человеческого эгоизма, желания совсем не всегда были сугубо эгоистичными, а большинство опрошенных потом, когда я напоминал им об упущенных возможностях и о великих всечеловеческих проблемах, спохватывались, совершенно искренне сердились и упрекали меня, что я сразу не сказал. Но так или иначе все они начинали свой ответ чем-нибудь вроде: "Чтобы я…" Здесь проявлялась какая-то вековая подсознательная убежденность, что твои личные желания ничего не могут изменить в большом мире - есть у тебя волшебная палочка или нет, безразлично…
- Чтобы мне… - снова начала Вузи и снова замолчала. Я украдкой следил за нею. Она заметила это, расплылась в улыбке и, махнув рукой, сказала: - Да ну вас, в самом деле… Ну и трепач вы!
- Нет-нет-нет, - сказал я. - К этому вопросу всегда нужно быть готовым. А то вот был у меня один знакомый, он всем задавал этот вопрос, а потом сокрушался: "Ах, а я вот так не сообразил, такой случай потерял". Так что это совершенно серьезно. Первое у вас - чтобы никогда не стариться. А дальше?
- Ну что дальше?.. Ну, конечно, хорошо бы иметь красивого парня, чтобы все за ним бегали, а он бы только со мной был. Всегда.
- Превосходно, - сказал я. - Это два. И наконец?
По ее лицу было видно, что эта игра ей уже надоела и что сейчас она что-нибудь отмочит. И она отмочила. Я даже глазами захлопал.
- Да, - сказал я. - Это, конечно, да… Только это случается и без волшебства…
- Как сказать! - возразила она и принялась развивать идею, ссылаясь на невзгоды своих клиенток. Все это ей было очень весело и забавно, а я, позорно потерявшись, дул бренди с лимонным соком и стесненно хихикал, чувствуя себя девой-неудачницей. Нет, если бы это происходило в кабаке, я бы знал, как себя вести… Ой-ей-ей… Ну и ну… Да-а-а!.. Хорошенькими делами они там занимаются в своих Салонах Хорошего Настроения… Ай да престарелые!..