- Тише! Тише! - сказал Лямин и похлопал ладонью по столу. - Прекратите споры. Нам надо выяснить, кто знает что-нибудь о Старой Базе, или о Серых Развалинах, как угодно, - одним словом, о высоте с отметкой двести одиннадцать!
Все молчали. Ходить на развалины старых поселений никто не любил, да и некогда было.
- Одним словом, никто не знает, - сказал Лямин. - И плана нет.
- Могу дать справку, - сказал секретарь директора, он же заместитель по научной части, он же архивариус. - С этой Старой Базой вообще какая-то чепуха получается. На отчетных кроках Нортона эта база не отмечена, потом она появляется на отметке двести одиннадцать, а два года спустя на докладной записке Вельяминова, просившего разрешения разобрать развалины Старой Базы, тогдашний начальник экспедиции Юрковский собственноручно начертать соизволил… - Секретарь поднял над головой пожелтевший листок бумаги. - "Ничего не понял. Учитесь правильно читать карту. Отметка не 211, а 205. Разрешаю. Юрковский".
Все удивленно засмеялись.
- Разрешите предложение, - тихо сказал Рыбкин. (Все посмотрели на него.) - Можно сейчас же отправиться на отметку двести одиннадцать и снять кроки Старой Базы.
- Правильно! - сказал Лямин. - У кого есть время - поезжайте. Старшим назначается товарищ Ливанов. Совещание возобновим в одиннадцать часов.
От Теплого Сырта до Старой Базы по прямой было около шести километров. Отправились туда на двух песчаных танках. Желающих оказалось много - больше, чем участников совещания. И Наташа решила ехать на своем краулере. Танки с ревом и скрежетом покатились к окраине Сырта. Чтобы не попасть в пыль, Наташа пустила краулер в обход. Поравнявшись с Центральной метеобашней, она вдруг увидела Рыбкина. Маленький Следопыт шел привычным быстрым шагом, положив руки на свой длинный карабин, висевший на шее. Наташа затормозила.
- Феликс! - крикнула она. - Куда вы?
Он остановился и подошел к краулеру.
- Я решил идти пешком, - ответил он, спокойно глядя на нее снизу вверх. - Мне не хватило места.
- Садитесь, - предложила Наташа. Она неожиданно почувствовала себя с Феликсом свободно, совсем не так, как по вечерам в обсерватории. Феликс легко поднялся на сиденье рядом с нею, снял с шеи карабин и поставил между колен. Краулер тронулся.
- Я очень испугалась вчера вечером, когда вы ушли одни, - призналась она. - Сергей вас быстро догнал?
- Сергей?… - Он посмотрел на нее. - Да, довольно быстро. Это была удачная мысль.
Они помолчали. В полукилометре слева шли танки, оставляя за собой над пустыней плотную неподвижную стену пыли.
- Интересное было совещание, правда? - сказала Наташа.
- Очень интересное! И что-то странное получается со Старой Базой.
- Я там как-то бывала с ребятами. Еще когда строили нашу обсерваторию. Ничего особенного. Цементные плиты растрескались, все проросло саксаулом. Вы тоже думаете, что пиявки вылезают оттуда?
- Уверен, - сказал Рыбкин. - Там огромное гнездо пиявок, Наташа, под холмом большая каверна. И она, наверное, имеет сообщение с другими пустотами под почвой. Хотя я этих ходов не нашел.
Наташа с ужасом на него посмотрела. Краулер вильнул. Справа, из-за барханов, открылась обсерватория. На наблюдательной площадке стоял длинный, как жердь, Матти и махал рукой. Феликс вежливо помахал в ответ. Купола и здания Теплого Сырта скрылись за близким горизонтом.
- Неужели вы их не боитесь? - спросила Наташа.
- Боюсь, - ответил Феликс. - Иногда, Наташа, просто до тошноты страшно бывает. Вы бы посмотрели, какие у них пасти. Только они еще более трусливы.
- Знаете что, Феликс, - сказала Наташа, глядя прямо перед собой. - Матти говорит, что вы странный человек. Я тоже думаю, что вы очень странный человек.
Феликс засмеялся:
- Вы мне льстите! Вам, конечно, кажется странным, что я всегда прихожу к вам на обсерваторию поздним вечером только для того, чтобы выпить кофе. Но я не могу приходить днем. Днем я занят. Да и вечером я почти всегда занят. А когда у меня бываем свободное время, я прихожу к вам.
Наташа почувствовала, что начинаем краснеть. Но краулер был уже у подножия плоского холма, того самого, который изображался на ареографических картах искривленным овалом с отметкой двести одиннадцать. На вершине холма, среди неровных серых глыб, уже копошились люди.
Наташа поставила краулер подальше от песчаных танков и выключила двигатель. Феликс стоял внизу, серьезно глядя на нее и протянув руку.
- Не надо, спасибо, - пробормотала Наташа, но на руку все-таки оперлась.
Они пошли среди развалин Старой Базы. Странные это были развалины: по ним никак нельзя было понять, каков был первоначальный вид или хотя бы план сооружения.
Проломленные купола на шестигранных основаниях, обвалившиеся галереи, штабеля растрескавшихся цементных блоков. Все это густо поросло марсианской колючкой и утопало в пыли и песке. Кое-где под серыми сводами зияли темные провалы. Некоторые из них вели куда-то в глубокий, непроглядный мрак. Над развалинами стоял гомон голосов:
- Еще одна каверна! Тут никакого цемента не хватит!
- Что за идиотская планировка!
- А что вы хотите от Старой Базы?
- Колючек-то, колючек! Как на солончаке…
- Вилли, не лезьте туда!
- Там пусто, никого нет…
- Товарищи, начинайте же съемку в конце концов.
- Доброе утро, Володя! Давно уже начали…
- Смотрите, а здесь следы ботинок!
- Да, кто-то здесь бывает… Вон еще…
- Следопыты, наверное.
Наташа посмотрела на Феликса.
Феликс кивнул:
- Это я.
Он вдруг остановился, присел на корточки и стал что-то разглядывать.
- Вот, - сказал он, - посмотрите, Наташа.
Наташа наклонилась. Из трещины в цементе свисал толстый стебель колючки с крошечным цветком на конце.
- Какая прелесть! - проговорила она. - А я и не знала, что колючка цветет. Красиво как - красное с синим!
- Колючка дает цветок очень редко, - медленно сказал Феликс. - Известно, что она цветет раз в пять марсианских лет.
- Нам повезло.
- Каждый раз, когда цветок осыпается, на его месте выступает новый побег, а там, где был цветок, остается блестящее колечко. Такое, вот видите?
- Интересно, - сказала Наташа. - Значит, можно подсчитать, сколько колючке лет. Раз, два, три, четыре… - Она остановилась и посмотрела на Феликса. - Тут восемь ободков.
- Да, - подтвердил Феликс, - восемь. Цветок - девятый. Этой трещине в цементе восемьдесят земных лет.
- Не понимаю, - сказала Наташа и вдруг поняла. - Значит, это не наша база? - спросила она шепотом.
- Не наша, - подтвердил Феликс и выпрямился.
- Вы об этом знали?
- Да, мы об этом знаем. Это здание строили не люди. Это не цемент. Это не просто холм. И пиявки не зря нападают на двуногих прямостоящих.
Наташа несколько секунд глядела на него, а затем повернулась и закричала во весь голос:
- Товарищи, сюда! Скорее! Все сюда! Смотрите, смотрите, что здесь есть! Сюда!..
Кабинет директора системы Теплый Сырт был набит до отказа. Директор вытирал лысину платком и ошалело мотал головой.
Ареолог Ливанов, утратив сдержанность и корректность, орал, стараясь перекричать шум:
- Это просто уму непостижимо! Теплый Сырт существует шесть лет! За шесть лет не разобрались, что здесь наше и что не наше. Никому и в голову не пришло поинтересоваться Старой Базой!..
- Чем там интересоваться! - кричал Азизбеков. - Я двадцать раз проезжал мимо. Развалины как развалины. Разве, мало развалин оставили после себя первопоселенцы?
- Я там был года два назад. Смотрю, валяется ржавая гусеница от краулера. Посмотрел и поехал дальше.
- Сейчас она там валяется?
- Да что там говорить! Посередине базы стоит с незапамятных времен тригонометрический знак. Тоже, может быть, марсиане ставили?
- Следопыты просто опозорились, стыдно на них смотреть!
- Ну почему? Это же они и открыли!
Начальник группы Следопытов Опанасенко, прибывший всего несколько минут назад, огромный, широкий, ухмыляющийся, обмахивался сложенной картой и что-то говорил директору. Директор мотал головой. К столу пробрался, наступая всем на ноги, Пучко. Борода у него была взъерошенная, очки он держал высоко над головой.
- Потому что в системе творится тихий бедлам! - фальцетом закричал он. - Скоро ко мне будут приходить марсиане и просить, чтобы я им починил танк или траулер, и я им буду чинить! У меня уже были случаи, когда приходят незнакомые люди и просят починить. Потому что я вижу - по городу ходят какие-то неизвестные люди. Я не знаю, откуда они приходят, и я не знаю, куда они уходят. А может быть, они приходят со Старой Базы и уходят на Старую Базу! (Шум в кабинете внезапно затих.) Может быть, вы хотите пример? Пожалуйста! Один такой гражданин сидит здесь с нами с утра!.. Я о вас говорю, товарищ!
Пучко ткнул очками в сторону Феликса Рыбкина. Кабинет взорвался хохотом.
Опанасекко сказал гулким басом:
- Ну-ну, Захар, это же мой Рыбкин!
Феликс покачал головой, почесал в затылке и искоса поглядел на Наташу.
- Ну и что же, что Рыбкин! - закричал Пучко. - А я откуда знаю, что он Рыбкин? Вот я и говорю: нужно, чтобы всех знали… - Он махнул рукой и полез на свое место.
Директор встал и постучал карандашом по столу.
- Хватит, хватит, товарищи! - строго сказал он. - Повеселились и хватит. Открытие, которое сделали Следопыты, представляет огромный интерес, но мы собрались не для этого. Схема Старой Базы у нас теперь есть. Облаву начнем через три для. Приказ на облаву будет отдан сегодня вечером. Предварительно сообщаю, что начальником группы облавы назначается Опанасенко, его заместителем - Ливанов. А теперь прошу всех, кроме моих заместителей, покинуть кабинет и разойтись по рабочим местам.
В кабинете была только одна дверь в коридор, и кабинет пустел медленно. В дверях вдруг образовалась пробка.
- Радиограмма директору! - закричал кто-то.
- Передайте по рукам!
Сложенный листок бумаги поплыл над головами. Директор, споривший о чем-то с Опанасенко, взял и развернул его. Наташа увидела, как он побледнел, а потом покраснел.
- Что случилось? - пробасил Опанасенко.
- С ума сойти можно! - сказал директор с отчаянием. - Завтра сюда на "Тахмасибе" прибывает Юрковский.
- Володя?… - спросил Опанасенко. - Это хорошо!
- Кому Володя, - простонал директор, - а кому генеральный инспектор Международного управления космических сообщений!
Директор еще раз перечитал радиограмму и тяжело вздохнул.
"ТАХМАСИБ". ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ИНСПЕКТОР И ДРУГИЕ
Мягкий свисток будильника разбудил Юру ровно в восемь утра по бортовому времени. Юра приподнялся на локте и сердито посмотрел на будильник. Будильник подождал немного и засвистел снова. Юра застонал и сел на койке. "Нет, больше по вечерам я читать не буду, - подумал он. - Почему это вечером никогда не хочется спать, а утром испытываешь такие мучения?"
В каюте было прохладно, даже холодно. Юра обхватил руками голые плечи и постучал зубами. Затем он спустил ноги на пол, протиснулся между койкой и стеной и вышел в коридор. В коридоре было еще холоднее, но там стоял Жилин, могучий, мускулистый, в одних трусиках. Жилин делал зарядку. Некоторое время Юра, обхватив руками плечи, стоял и смотрел, как Жилин делает зарядку. В каждой руке у Жилина было зажато по десятикилограммовой гантели. Жилин вел бой с тенью. Тени приходилось плохо. От страшных ударов по коридору носился ветерок.
- Доброе утро, Ваня! - сказал Юра.
Жилин мгновенно и бесшумно повернулся и скользящими шагами двинулся на Юру, ритмично раскачиваясь всем телом. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное. Юра принял боевую стойку. Тогда Жилин положил гантели на пол и кинулся в бой. Юра рванулся ему навстречу, и через несколько минут ему стало жарко. Жилин хлестко и больно избивал его полураскрытой ладонью. Юра три раза попал ему в лоб, и каждый раз на лице Жилина появлялась улыбка удовольствия. Когда Юра взмок, Жилин сказал:
- Брэк!
И они остановились.
- Доброе утро, стажер, - сказал Жилин. - Как спалось?
- Спа… си… бо, - сказал Юра. - Ни… че… го.
- В душ! - скомандовал Жилин. Душевая была маленькая, на одного человека, и возле нее уже стоял с брезгливой усмешкой Юрковский в роскошной, красной с золотом, пижаме, с колоссальным мохнатым полотенцем через плечо. Он говорил сквозь дверь:
- Во всяком случае… э-э… я отлично помню, что Краюхин тогда отказался утвердить этот проект… Что?
Из-за двери слабо слышался шум струй, плеск и неразборчивый тонкий тенорок.
- Ничего не слышу! - негодующе сказал Юрковский. Он повысил голос. - Я говорю, что Краюхин отклонил этот проект, и если ты напишешь, что это была историческая ошибка, то ты будешь прав… Что?
Дверь душевой отворилась, и оттуда, еще продолжая вытираться, вышел розовый, бодрый Михаил Антонович Крутиков, штурман "Тахмасиба".
- Ты тут что-то говорил, Володенька? - благодушно сказал он. - Только я ничего не слышал. Вода очень шумит.
Юрковский с сожалением на него посмотрел, вошел в душевую и закрыл за собой дверь.
- Мальчики, он не рассердился? - спросил встревоженно Михаил Антонович. - Мне почему-то показалось, что он рассердился.
Жилин пожал плечами, а Юра сказал неуверенно:
- По-моему, ничего.
Михаил Антонович вдруг закричал:
- Ах, ах, каша разварится! - и быстро побежал по коридору на камбуз.
- Говорят, сегодня прибываем на Марс? - деловито осведомился Юра.
- Был такой слух, - сказал Жилин. - Правда, тридцать-тридцать по курсу обнаружен корабль под развевающимся пиратским флагом, но я полагаю, что мы проскочим. - Он вдруг остановился и прислушался.
Юра тоже прислушался. В душевой обильно лилась вода.
Жилин пошевелил коротким носом.
- Чую… - сказал он.
Юра тоже принюхался.
- Каша, что ли? - спросил он неуверенно.
- Нет, - ответил Жилин, - зашалил недублированный фазоциклер. Ужасный шалун, этот недублированный фазоциклер. Чую, что сегодня его придется регулировать.
Юра с сомнением посмотрел на него. Это могло быть шуткой, а могло быть и правдой. Жилин обладал изумительным чутьем на неисправности.
Из душевой вышел Юрковский. Он величественно посмотрел на Жилина и еще более величественно - на Юру.
- Э-э… - сказал он, - кадет и поручик. А кто сегодня дежурный по камбузу?
- Михаил Антонович, - ответил Юра застенчиво.
- Значит, опять овсяная каша! - величественно сказал Юрковский и прошел к себе в каюту.
Юра проводил его восхищенным взглядом. Юрковский поражал его воображение.
- А? - сказал Жилин. - Громовержец! Зевс!.. А? Ступай мыться.
- Нет, - сказал Юра, - сначала вы, Ваня.
- Тогда пойдем вместе. Что ты здесь будешь один торчать? Как-нибудь втиснемся.
После душа они оделись и явились в кают-компанию. Все уже сидели за столом, и Михаил Антонович раскладывал по тарелкам овсяную кашу. Увидев Юру, Быков посмотрел на часы и потом снова на Юру. Он делал так каждое утро. Сегодня замечания не последовало.
- Садитесь, - сказал Быков.
Юра сел на свое место - рядом с Жилиным и напротив капитана. И Михаил Антонович, ласково на него поглядывая, положил ему каши. Юрковский ел кашу с видимым отвращением и читал какой-то толстый переплетенный машинописный отчет, положив его перед собой на корзинку с хлебом.
- Иван, - обратился к Жилину Быков, - недублированный фазоциклер теряет настройку. Займись.
- Я, Алексей Петрович, займусь им, - сказал Иван. - Последние рейсы я только им и занимаюсь. Надо либо менять схему, либо ставить дублер.
- Схему менять надо, Алешенька, - сказал Михаил Антонович. - Устарело это все: и фазоциклеры, и вертикальная развертка, и телетакторы… Вот я помню, лет пять назад мы ходили к Урану на "Хиусе-8". В две тысячи первом…
- Не в две тысячи первом, а в девяносто девятом, - пробурчал Юрковский, не отрываясь от отчета. - Мемуарщик…
- А по-моему… - начал Михаил Антонович и задумался.
- Не слушай ты его, Михаил, - сказал Быков. - Какое кому дело, когда это было? Главное - кто ходил, на чем ходил, как ходил…
Юра тихонько поерзал на стуле. Начинался традиционный утренний разговор. "Бойцы вспоминали минувшие дни". Михаил Антонович, собираясь в отставку, писал мемуары.
- То есть как это? - удивился Юрковский, поднимая глаза от рукописи. - А приоритет?
- Какой еще приоритет? - спросил Быков.
- Мой приоритет.
- Зачем тебе понадобился приоритет?
- По-моему, очень приятно быть… э-э… первым.
- Да на что тебе быть первым? - удивился Быков.
Юрковский подумал.
- Честно говоря, не знаю, - сказал он. - Мне просто приятно.
- Лично мне это совершенно безразлично, - сказал Быков.
Юрковский, снисходительно улыбаясь, помотал в воздухе указательным пальцем:
- Так ли, Алексей?
- Может быть, и неплохо оказаться первым, - ответил Быков, - но лезть из кожи вон, чтобы быть первым, - занятие нескромное. По крайней мере, для ученого.
Жилин подмигнул Юре. Юра понял это так: "Мотай на ус".
- Не знаю, не знаю, - сказал Юрковский, демонстративно возвращаясь к отчету. - Во всяком случае, Михаил обязан придерживаться исторической правды. В девяносто девятом году экспедиционная группа Дауге и Юрковского впервые в истории науки открыла и исследовала бомбозондами так называемое аморфное поле на северном полюсе Урана. Следующее исследование пятна было произведено годом позже.
- Кем? - с очень большим интересом спросил Жилин.
- Не помню, - ответил рассеянно Юрковский. - Кажется, Лекруа… Михаил, нельзя ли… э-э… освободить стол? Мне надо работать.
Наступали священные часы работы Юрковского. Он всегда работал в кают-компании - он так привык. Михаил Антонович и Жилин ушли в рубку. Юра хотел последовать за ними - было очень интересно посмотреть, как настраивают недублированный фазоциклер, но Юрковский остановил его.
- Э-э… кадет, - попросил он, - не сочтите за труд, принесите мне, пожалуйста, бювар из моей каюты. Он лежит на койке.
Юра сходил за бюваром. Когда он вернулся, Юрковский что-то печатал на портативной электромашинке, небрежно порхая по контактам пальцами правой руки.
Быков уже сидел на обычном месте - в большом персональном кресле под торшером; рядом с ним на столике возвышалась огромная пачка газет и журналов. На носу Быкова были большие старомодные очки.