С годами Гусев остепенился, драк уже не искал - да и прошло время драк. Новые хозяева делали большие деньги, в основном, без кровопролития, и не с мелких базарных торговцев сшибали копейки, а промышляли сбытом наркотиков. Сильные были наркотики, не чета листьям марсианской хавры. Сфера влияния росла, сбыт шел по всей России, цепочки тянулись во все стороны, в города большие и малые. Здешнее захолустье тоже, казалось бы, надежно контролировалось хозяевами Гусева - и вот на тебе! Появились некие конкуренты, начали забрасывать свою продукцию в заповедные угодья, уводить покупателей. И кто, оказывается, на этих конкурентов работает? Иван Жилин, который жизнь собственную, книжную, намеревался посвятить искоренению наркотика "слег" в Стране Дураков! А вместо этого шагнул в Дверь и принялся отнюдь не книжный, а настоящий, подлинный мир заваливать наркотой…
Что он сказал ему, Гусеву, чуть ли не в самом начале разговора, после первой порции коньяка? "Я, Алексей, дело бы здесь для себя без труда нашел, я же прирожденный технарь. Бортинженер космического корабля как-никак, хоть и бывший. Но я вполне сознательно поставил себе задачу, - когда осмотрелся, пригляделся и понял, что тут творится. Это не они меня отыскали, это я их отыскал…"
- Эх, Ваня, - задумчиво сказал Гусев, медленно жуя яблоко. - А мы ведь с тобой, наверное, тут единственные, кто два разных Марса видел. Я - равнину оранжевую, с кактусами, ящерицами и пауками, ты - пустыню с летающими пиявками… А здешний Марс, настоящий, совсем другой: ни марсиан, ни пиявок.
Он перестал жевать и посмотрел на Жилина. Тот полулежал, облокотившись на подушку, и глаза у него были туманные и невеселые.
- Мне вот что иногда в голову приходит, Ваня, - продолжал Гусев. - Не угодил ли я из одной книги в другую? Может, Дверь - это переход между книгами, а не выход в реальность? И я по-прежнему чья-то выдумка…
- Не исключено, - вяло произнес Жилин. - Все сущее - выдумка то ли Господа Бога, то ли кого-то еще. Или чего-то еще. Иллюзия, Алексей, все сущее - сплошная иллюзия. Ум есть эманация тела, а тело есть выдумка ума… Только нам не дано узнать, так ли это на самом деле или нет, поэтому мой тебе совет: не задумывайся.
- Не получается. Я только здесь по-настоящему и думать-то начал. Раньше все было ясно, а теперь… - Гусев помотал головой. - И еще я про Дверь все никак понять не могу. Что это за штука такая, кто ее выдумал?.. Все ли могут ее открыть, и много ли таких, как мы с тобой, здесь болтается?..
Жилин усмехнулся:
- Странники выдумали, Алексей, кто ж еще? Или Господь Бог. Или писатель - выбирай любое. Помнишь мою байку о гигантской флюктуации?
- А как же! - Гусев показал на стол, где лежала книга "Стажеры". -Впечатляюще. Особенно когда вода в вазе закипела. Ты все это выдумал, да?
- Это за меня выдумали. Ну, вот и считай, что Дверь - это гигантская флюктуация. Хотя какая разница, Алексей? Я же говорю: знать нам не дано… да и зачем? Мы здесь - вот и всё. Дверь это Дверь. Окно это окно. Всякие дальнейшие рассуждения по этому поводу есть бесполезное и даже вредное напряжение ума, который есть эманация тела, которое есть выдумка ума.
Гусев крепко потер руками щеки и вновь, исподлобья, взглянул на Жилина:
- А ты назад не пробовал?
- Не пробовал, - жестко ответил Жилин, как топором отрубил.
Некоторое время они молчали. Потом Гусев расслабленно откинулся на спинку стула, пошарил глазами по потолку и пробормотал:
- Вот так-то, Ваня… Строили, строили - и построили… - Он перевел взгляд на Жилина. - Зачем ты искать-то их стал, Ваня, хозяев своих? Ничего другого в голову не пришло? Ты ж как-никак борец с преступным миром…
Жилин оторвался от подушки, сел прямо и словно окаменел. И голос у него стал каменным, холодным, - но что там было, за камнем, за холодом?..
- Ты говоришь: "строили". Ты строил. И я строил. И, как ты очень точно подметил, - построили. Только что построили? - Жилин ссутулился, усмехнулся невесело. - Мне как-то в юности попалось на глаза высказывание Фомы Кемпийского. Был такой средневековый мудрец. Монах. Вот что он говорил: "Чем больше я бываю среди людей, тем меньше чувствую себя человеком". Бог ты мой, да я готов был по глупости своей отроческой его зубами разорвать на мелкие кусочки. Да как же так можно о людях?! Душа твоя поповская, старорежимная, пессимист ты средневековый! И жалко его было - не дожил, не увидел, как человечество светлой дорогой шагает прямо в рай, и вот-вот наступит Великий Полдень… А вместо этого имеем теперь Страну Дураков в квадрате, и переделать ее не получится, Алексей. И ведь не просто дураки, а дураки полнейшие! Не знают, зачем живут, в небо не смотрят и в себя тоже… Быдло кругом… Идут в никуда…
Гусев прищурился:
- И ты решил их подтолкнуть, стажер на службе у будущего?
- Был стажером, - холодно сказал Жилин. - Теперь ни стажеров, ни будущего. И поскольку к правде святой мир дорогу найти так и не сумел, навеем ему сон золотой. А дальше - смена караула: Гипнос уйдет и явится Танатос.
- Это как?
- То, чем ваша шайка-лейка торгует, это почти ноль по сравнению с тем, чем сейчас начали торговать мы. У вас каменный топор, у нас - атомная бомба. Подсесть можно буквально с двух-трех раз, соскочить невозможно. Цена вполне доступная. Этот городок - полигон, полянка для испытаний. Как только пойдут деньги, - а они пойдут, Алексей! - накроем сразу ну о-очень большую территорию. Опа-опа, Америка, Европа, Индия, Китай, и так далее, со всеми остановками. Это верный путь к вымиранию, Алексей, причем достаточно быстрому и глобальному. Не назавтра, конечно, и не через год, - но до конца века нынешнего, думаю, будет Земля вновь безвидна и пуста… Каков век, таковы и вещи… - Жилин вновь обозначил усмешку. - Великий Полдень не вышел - получайте Великую Полночь. Воздастся по делам… Не нужен такой мир, Алексей, никому не нужен…
- А не страшно выступать в роли палача? - осторожно спросил Гусев. - Такой грех на душу брать…
- Уже не страшно, - ответил Жилин и потянулся к бутылке.
Выпили еще, помолчали. Жилин застывшим взглядом смотрел в пространство, Гусев курил и обмозговывал услышанное.
- Я вот все думаю, - медленно начал он, - в чем все-таки смысл нашего перехода? Твоего… Моего… Смотри: мы оба, пусть каждый по-разному, но пришли к одному и тому же, одним делом занимаемся. Может, нашими с тобой руками Господь решил извести человеков, а?
Жилин поморщился:
- Опять за свое, предводитель марсиан! Ты идешь - и на голову тебе падает кирпич. Ни с того ни с сего. Именно ни с того ни с сего, что бы там ни утверждал книжный Воланд. Кирпич летел своей дорогой, ты шел своей - вот и пересеклись. Без всякого умысла как со стороны кирпича, так и с твоей стороны. Не ищи скрытый смысл там, где его нет. Впрочем, верным может быть и любое другое предположение. Я ведь тебе уже советовал: не задумывайся.
- Эх, тудыть твою в душу! - вздохнул Гусев. - А как раньше-то все было понятно: вот он, враг, руби его, гада, - и все дела. Прибыл на Марс - значит, Марс теперь наш, советский, и это дело надо закрепить. Врангель гад - бей гада! Тускуб гад - к чертям Тускуба! Кто решился, у того и власть. Просто все было и ясно…
- Да уж, - кивнул Жилин. - Все было просто и ясно. Как в правильных книгах.
- Почему - "как"?
- Ну, да. Именно - в книгах. И жаль, что только в книгах.
Гусев полез в карман, вытащил "удочку" и протянул ее Жилину:
- Вот, возьми, Ваня. Тут все материалы, что я сегодня про тебя нашпионил. Своих не закладываю. Я как увидел в твоей записной книжке имена: Быков… Григорий Дауге… - чуть не обалдел на всю оставшуюся жизнь. Давай, действуй, мешать тебе не буду. Может, именно твоего последнего фрагмента для полноты картины и не хватало. А картинка называется "Черная негеометрическая фигура". То бишь полная амба. На, держи.
- Спрячь, Алексей, - не шелохнувшись, сказал Жилин. - Возвращайся в Москву и передай по назначению. Мне это не повредит, ей-богу. Со мной уже никому не справиться, это не бравада, а факт. Не сегодня-завтра вашим будет предложено присоединяться. Что-то типа договора о партнерстве, дружбе и взаимопомощи. Во веки веков. Упрутся твои боссы - им же хуже будет. Ты ведь видишь - я тут работаю без оглядки, хвостов не отслеживаю и не опасаюсь. Насчет тебя - это уже местные позаботились, я был не в курсе. Кстати, они там, в твоем номере, от неудобств не потеряют ли веру в гуманизм и вообще во всякие светлые идеалы?
- Не думаю. - Гусев убрал "удочку" в карман. - Нет у них такой веры. В отличие от нас.
Жилин посмотрел на Гусева печальными глазами, задумчиво потрогал свой короткий нос-картошку:
- Так ведь и у нас ее тоже нет. Уже нет.
Гусев промолчал и перевел взгляд на недопитую бутылку.
8
Дверь была самой обыкновенной, белой, с блестящей никелированной изогнутой ручкой. За ней вполне могли находиться кухня или туалет, ванная или спальня. Только стояла она прямо посреди просторной прихожей, немного наискосок к стене, ни на чем не держась, и ее можно было обойти как справа, так и слева. Или даже перелезть через нее, если встать на табуретку, потому что между ее верхней кромкой и потолком оставалось много места. Из дальней комнаты долетал сюда бодрый речитатив рассчитанной на дебилов телерекламы.
Гусев стоял перед Дверью и смотрел на нее. В прошлый раз она очень смахивала на покосившуюся дверь его деревенского жилья, той избы, где он провел детство и юность, прежде чем уйти на войну. Теперь же она была под стать другим дверям его московской квартиры. Гусев шагнул вперед, к Двери, и вместе с ним шагнул его двойник в овальном настенном зеркале - человек в сером, в мелкую полоску, костюме, в распахнутом коверкотовом пальто, со шляпой в руке. Это была та самая одежда, в которой Гусев когда-то появился здесь, переместившись из конца двадцатых годов века прошлого в первое десятилетие века нынешнего. Из книги - в мир. Левую руку он держал в кармане длинного пальто, ощущая ладонью крышку неизменного старого портсигара. Он прошел мимо Двери и очутился позади нее - и, как и ожидал, не обнаружил ничего нового. Там продолжалась прихожая, и от нее под прямым углом ответвлялся коридорчик, ведущий на кухню. Кухонное окно было приоткрыто, по ногам струился холодок, с улицы просачивался тихий гул автомобилей. А вот никакой стоящей посреди прихожей Двери с этой стороны не просматривалось, словно и не было ее. В общем, все, как в прошлый раз.
Гусев постоял немного, раскачиваясь с пятки на носок. Потом подошел к тумбочке, заслонявшей нижнюю часть настенного зеркала, выдвинул ящик и взял мобильный телефон. Несколько секунд держал его в руке, словно раздумывая - звонить или не звонить, - а потом все-таки начал набирать номер.
- Приветствую, Иван, - сказал он негромко, глядя на свое отражение в зеркале. - Это Гусев. В общем, Ваня, возвращаюсь я.
Жилин долго молчал, потом произнес:
- Как знаешь, Алексей. Каждому - свое. Если получится, расскажи Мстиславу Сергеевичу про "Тахмасиб". И вообще…
- Хорошо, Иван. Прощай. Только уж извини, удачи тебе желать не буду.
- И не надо, Алексей. У меня и без удачи все получится, я себя знаю. - Жилин сделал паузу и спросил: - Что там делать будешь? Опять революцию на Марсе устроишь?
- Нет. Главное - на Земле, не так ли, Ваня? На курсы пойду командирские, война с немцем не за горами. Авось доживу, поспособствую Отечеству, чем смогу. Ты ломай тут, а я там, у себя, все равно защищать буду. Вдруг что-то другое получится, путное…
- Удастся ли, Алексей?
- Посмотрим, Ваня, посмотрим. Привет Великой Полночи.
- По-другому нельзя, Алексей…
- Ладно, Иван, прощай.
- Прощай, Алексей…
Гусев положил телефон на тумбочку, приблизился к Двери. Повернул вниз холодную ручку и сделал движение рукой от себя. Дверь приоткрылась легко, словно только и ждала этого момента.
"…У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде - солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.
- Вот этот - вот так замахнулся, - на Марс! - проговорил он и обернул к Скайльсу загорелое лицо. На виске у него наискосок белел шрам.
- Вы думаете пойти по этому объявлению? - спросил Скайльс.
- Да уж нет, меня земные дела больше интересуют, - ответил солдат. - И потом, нет там никого, на Марсе, один песок да камни…"
Эта картинка возникла в воображении Гусева - и тут же пропала.
Он по-прежнему, чуть подавшись вперед, держался за ручку и смотрел на то, что обнаружилось за Дверью.
- Тудыть твою в душу… - растерянно сказал он.
За Дверью оказалось совсем не то, что было в прошлый раз. Точнее, там не было - ничего. Безликая пустота, без малейшего намека на хоть какой-нибудь контур, тень, пятно… Пресная пустота - как зеркало, которое ничего не отражает, потому что и не существует вовсе, а только кажется существующим…
Гусев продолжал стоять в напряженной позе, словно в детской игре, где все обязаны замереть по команде, - и никак не решался сделать шаг вперед.