Павел сунул руку в карман, а Марат пружиной метнулся от двери. Похоже, он схватил противника за запястья и одновременно ударил коленом в пах. Павел издал жуткий вопль и упал как куль. Вся схватка оказалась молниеносной, куда короче, чем обыкновенно показывают в кино.
Марат наклонился и быстро обшарил тело. Выпрямился с забавным пистолетиком в руке, больше похожим на инструмент из химической лаборатории: маленькая рукоять и два синеватых коротких ствола. Ловко вынул патрон и вгляделся в пульку с иглой на конце.
– Надо же, – хмыкнул он. – Наверное, нервно-паралитического действия. Разновидность не смертельного оружия, ЦРУ часто пользуется таким.
На меня будто дохнул снежный вихрь с Адишского ледопада: там в меня уже стреляли похожим…
Я с трудом кивнул на свернувшегося калачиком Павла:
– Он что, из ЦРУ?
– Кто его знает, – Марат ловко снимал с меня верёвки. – Визитной карточки у него нет. Но явно не агент: боевая подготовка слабая, выстрелить не успел. Скорее всего, обыкновенный сотрудник – завербовали и провели ускоренный курс обучения. Чаще всего секреты просто покупают, а для этого Джеймсы Бонды не нужны. Ну-ка посмотрим, чем вас накачали…
Марат стал рассматривать и нюхать пустые ампулы, а потом порылся в "дипломате".
– Надписей на ампулах, естественно, нет. Но, скорее всего, тиопентал натрия, плюс ещё кое-что. Хорошо бы положить вас под капельницу, но придётся потерпеть, незачем привлекать внимание. Ничего, выживете.
Успокоил, называется. Я с трудом привстал и тут же прислонился к стене, так сильно закружилась голова. Кивнул на Павла:
– А с ним что?
Марат глянул на переводчика:
– Болевой шок. Таким ударом и убить можно: в паху нервов на квадратный сантиметр больше, чем в любом месте тела, кроме мозга. Но не переживайте, ваш Павел этого не стоит.
Меня затошнило, и я сглотнул едкую горечь:
– Что, потом убил бы?
В серых глазах Марата плеснулось веселье:
– Ещё пара уколов, и вас бы обнаружили мёртвым, никаких следов борьбы и насилия. Диагноз – употребление некачественного алкоголя. Частая причина смерти молодых мужиков в России.
Перед глазами поплыло, а затем я ощутил два болезненных удара по щекам. Сразу прояснилось, и я увидел, что Марат потирает руку.
– Не падайте в обморок, – сказал он жёстко. – Вам здорово повезло, что я решил установить наблюдение. Уж извините, не поставил в известность. И не думайте, что наш друг совсем уж бездарь. Он наведался в ваше отсутствие, чтобы проверить квартиру, а заодно скопировал содержимое ноутбука на флеш-драйв. Перед сегодняшним визитом перерезал телефонный кабель – хорошо, что я установил камеру с беспроводной связью…
– Скопировал жёсткий диск? – вяло забеспокоился я.
– Значит, кое-что там держите, – усмехнулся Марат. – Хотя бы шифруйте, программу я дам… К великому сожалению тех, кто будет изучать вещи своего незадачливого сотрудника, а их придётся вернуть, компьютерные вирусы давно освоили флеш-драйвы… В общем, навязал я вам свои непрошенные услуги. Но теперь мне нужна помощь.
Я облизал губы:
– Конечно. Что надо делать?
Марат встал:
– Я отлучусь ненадолго, а вы постарайтесь прийти в себя. Пройдитесь по комнате, выпейте воды. Понимаю, вам тошно, но сила воли творит чудеса.
– А этот не придёт в себя? – кивнул я на Павла.
– Добавьте, – равнодушно отозвался Марат. – По тому же месту. Ручаюсь, отключится сразу.
Я содрогнулся, а Марат сложил шприц и ампулы в коробочку, сунул в карман и, насвистывая, покинул квартиру.
Встать оказалось невероятно трудно, перед глазами плыло, но, в конце концов, я слез с тахты и доплёлся до кухни. Там долго пил холодную воду, пока не унялся пожар в гортани.
Обратный путь оказался легче. Павел лежал в той же позе, и мне стало немного жаль его. Сунул нос в чужую игру, и вот к чему это привело. Впрочем, и я осмотрительностью не отличался – похоже, тоже влез в чью-то игру… Хотя мог ли я выбрать другой путь? Есть ли вообще свобода выбора в этом мире?
Я сел на тахту и стал массировать виски, голова кружилась меньше. Попытался уловить дыхание Павла, но ничего не услышал. Возможно, тот нуждался в медицинской помощи. Неужели действительно собирался убить меня?
Что-то многие пытались это сделать…
Марат вернулся неожиданно быстро. Оценивающе глянул на меня, бросил на тахту полиэтиленовый пакет и склонился над Павлом.
– Жив, собака. Ничего, мы это поправим.
Я отнял пальцы от висков:
– Вы что, не собираетесь приводить его в чувство?
Марат сощурился:
– Зачем? Он сразу начнёт кричать от боли, понадобится новокаиновая блокада, а я не хирург, чтобы попасть шприцем в семенной канатик. Придётся вызвать врача и вообще дать делу ход. А потом… Ну, очухается он и расскажет своим хозяевам всё, что узнал. А это не так уж мало, он подкатывался не только к вам.
Марат замолчал и, к моему удивлению, достал из пакета обыкновенную грелку. Зачем-то надел резиновые перчатки, открутил пробку и, взяв со стола бутылку, вылил остаток водки в грелку. Потом достал из пакета ещё литровую бутылку водки, опорожнил туда же, а затем присоединил к грелке резиновый шланг.
Меня затрясло: понял, что собирается делать.
Марат положил грелку так, чтобы водка не выливалась из шланга, развернул тело Павла и усадил на полу, привалив плечами к тахте.
– Придержите ему голову, – приказал властно. – И помните, он собирался убить вас, как только получит нужную информацию.
Мои руки дрожали, но я взялся за жёсткие чёрные волосы Павла, а Марат тем временем засунул шланг ему в рот и приподнял грелку. Послышалось бульканье, от которого меня едва не стошнило. Марат сердито поглядел, и я судорожным усилием сдержал рвоту.
Наконец бульканье прекратилось. Марат сделал знак, и я отпустил голову. Та безвольно упала на грудь, и Павел тихо застонал. Марат выпрямился надо мной пружинисто, как кобра:
– Помогите спустить его вниз. Вынесем на задний двор. Там пурга и температура минус двадцать, так что к утру закоченеет. И не распускайте сопли, именно это он собирался проделать с вами. Когда обнаружат тело, вас могут допросить. Так вот, меня здесь не было. Вчера вы выпили две бутылки водки, а потом визитёр ушёл. Вы сразу легли спать и больше ничего не помните. Ясно?
Горло перехватило, я смог только кивнуть.
– Тогда берите за ноги! Хорошо, что он не снял ботинки, а то пришлось бы обувать. Спускаемся без шума!
Ботинки у Павла были хорошие, на толстой подошве, и я подумал, что мои-то прохудились. И в ремонт отдать некуда…
Наверное, эти мысли крутились в голове, лишь бы не думать, что оказался соучастником убийства. Что тащу по лестнице мёртвое тело. Правда, пока ещё оно не было мёртвым – Павел хрипло дышал, но вряд ли это продлится долго.
Всё когда-нибудь делаешь в первый раз…
Я покрылся потом, дыхание со свистом вырывалось из груди. Мы проволокли обмякшее тело мимо запертой квартиры кастелянши, и мне впервые пришло в голову: а случайно ли меня поселили отдельно от всех?
Внизу мы положили груз на пол, и Марат открыл заднюю дверь. На площадку ворвался снег и разбойный свист метели. Мы снова взялись за беднягу переводчика, выволокли наружу и прислонили к стене. От двери за бетонной перегородкой его не видно, да и темно, только налетают белые вихри.
– Бедняга ошибся дверью, – неприятно осклабился Марат, – вот и закоченел немножко.
У меня мелькнула неуютная мысль: сколько покойничков он так пристроил?
Спрашивать я не стал. Ветер леденил волосы, лицо Павла быстро залепляло снегом. А ведь ещё недавно рассуждал о Достоевском. Очнётся ли хоть ненадолго? Увидит ли последнее в своей жизни зрелище – летящую метель?
Многие приходили в Россию с мечом и последнее, что они видели, была эта белая русская метель…
Поднялись наверх. Марат деловито покидал в пакет свои медицинские принадлежности, взял дипломат Павла и, повторив наставления, ушёл. Я прилёг на тахту, меня трясло. Жаль, что не осталось водки.
Смерть Павла не вызвала шума, американцы её словно не заметили. Правда, приехал следователь, и я дал показания в кабинете Климы, стараясь строго следовать инструкции Марата. Несколько человек в столовой слышали, как Павел набивался ко мне в гости. Мы много выпили. Павел ушёл, а я отключился и дальше ничего не помню… Я подписался под протоколом, и меня отпустили, сказав, что вызовут, если понадоблюсь. Похоже, не понадобился, дело заглохло.
Наверное, у русских и в самом деле необыкновенная широта натуры. Как заметил один из героев Достоевского: "я бы сузил". Кто-то хочет дружить с американцами, чтобы получать их зелёные бумажки. Кто-то, наоборот, ненавидит.
Например, Клима.
Он вызвал меня сразу после отъезда следователя. Солнце только взошло, и диск рдел сквозь морозную дымку. Клима сидел в кожаном кресле, хмуро глядя на меня.
– И о чём тебя расспрашивал этот… Павел? На самом деле?
– Говорили о России, – скучно повторил я сказочку Марата. – Павел доказывал, что нам надо сотрудничать с американцами: мол, за ними будущее. Ну а я сомневался. Америка вошла в акматическую фазу этногенеза, а при ней неизбежны большие потрясения. Вдобавок грядёт крах долларовой системы и всего индустриального мира в придачу. Скоро американцам будет не до нас, так что надо устраивать свою жизнь самим.
– Так-так, – побарабанил пальцами Клима. – А он ни о чём… не расспрашивал?
Я призадумался, Клима явно что-то подозревал. Не рассказал ли ему Марат обо всём? Тогда, если буду врать, только усилю подозрительность Климы.
– Спрашивал, какие ведутся исследования, – принуждённо ответил я. – Но я сказал, что философ по образованию и в физике не разбираюсь. Да и вообще плохо помню, о чём говорили, слишком много выпил.
Клима неуклюже повернулся к окну, и по щеке словно протекла струйка крови – солнце робко заглянуло в кабинет.
– Ну, смотри, – неопределённо буркнул он и взмахом руки отпустил меня.
Похоже, Марат ничего не рассказал ему. А зря…
При встречах Клима смотрел на меня подозрительно, но денежки платил исправно. Я особо и не горевал.
Пару раз заглянул к Роману – теперь в его лаборатории работало несколько парней, а в соседнее помещение, где раньше стоял плазмотрон, снесли разный лабораторный хлам. Сам Роман обычно резался в какую-нибудь компьютерную игру или уныло слонялся по коридорам. Разговаривать со мной явно не хотел.
А вот Марат неожиданно взял меня в оборот.
Как-то подошёл в столовой и пригласил в свой кабинет. Тот был скудно обставлен: стол без единой бумажки, простые стулья, портрет президента на стене. Марат усадил меня на жёсткий стул и попросил рассказать о своих, как он выразился, "боевых контактах".
– Извините, но я порасспросил Романа, – сказал он, постукивая пальцем по столу. – Не обижайтесь, речь идёт о вашей собственной безопасности. То, что я услышал, меня заинтриговало. А теперь вы стали обладателем важной информации, так что к вам и дальше могут проявлять нездоровый интерес. Не обязательно рассказывать о ваших… потусторонних похождениях. Те опасности не по моей части. Расскажите только кто, когда и каким образом пытался вступить с вами в силовой контакт? Повторяю, я забочусь прежде всего о вашей безопасности.
"Ну и скотина этот Роман, всё разболтал", – вяло подумал я.
Хотя, возможно, мне это на пользу…
Так что не стал особо ничего скрывать, и попробовал добросовестно перечислить все случаи, когда ко мне "проявляли нездоровый интерес". Когда закончил, то поразился: меня пытались пленить или просто вульгарно убить раз шесть.
Похоже, я удивил даже Марата. Один раз он меня перебил:
– Вы действительно отправили мэйл в ФСБ?
В ответ на мой кивок качнул головой и пробормотал что-то нелестное – то ли о данном учреждении, то ли обо мне самом. Когда я умолк и откинулся на спинку стула, долго смотрел на меня. Зрачки напоминали нацеленный на меня ружейный ствол.
– Да, что-то не везёт вам, – наконец поморщился он. – Или наоборот, чересчур везёт. Это как посмотреть. Не стоило бы вам испытывать судьбу и далее, но, похоже, не выйдет.
А ведь я не всё ему рассказал. Язык не повернулся описать обольстительную Лилит и её тёмного спутника с мечом. Ещё направит на обследование в психушку…
Так что мои дела были ещё хуже, чем он предполагал.
А Марат продолжал разглядывать меня, словно что-то прикидывая.
– Умеете стрелять из пистолета? – неожиданно спросил он.
– Что? – заморгал я.
– Стрелять из пистолета, – терпеливо повторил Марат. – А также обороняться от ножа и другого оружия. Знаете ли болевые приёмы? Можете ли отбиться от нескольких противников сразу?
– Ну, на военной кафедре учили стрелять из пистолета Макарова, – пробормотал я. – Из автомата Калашникова тоже.
Марат хмыкнул:
– Это уже кое-что. А вообще-то странно, что смогли выжить. Ну, иной раз проявили сообразительность, а иной раз вам явно помогли. Только за помощь нужно расплачиваться. Вот окажетесь в неоплатном долгу, тогда вам и предъявят счёт…
"Интересно, кто?" – хмуро подумал я.
А Марат продолжал:
– На то, что везение будет продолжаться, лучше не рассчитывать. Вы ведь философ и знаете, что с каждым надо уметь разговаривать на его языке. И это вполне может оказаться язык оружия или рукопашного боя. История с Павлом, да и ваш рассказ не оставляют в этом сомнений. Кстати, рассказ необычен и, я думаю, далеко не полон. Возможно, это разумно, а возможно и нет…
Он помолчал, глядя в окно. Солнце стало вставать раньше, и сопки обливал нежный розовый свет.
– Если хотите, кое-чему вас научу, – внезапно предложил Марат. – У вас всё равно много свободного времени.
Я опешил и невольно проболтался:
– А чему? На меня нападал ещё один, с мечом. Учиться и на мечах?
Марат пристально поглядел на меня, а потом усмехнулся:
– Нет. Я не умею биться на мечах. Это особое искусство, и в наших условиях не очень нужное. Если есть пистолет, то у противника с холодным оружием мало шансов приблизиться. Вам лучше научиться стрелять, пистолет в России добыть не трудно. Так как?
Я подумал, да и кивнул. Может, смогу отбиться от этого нахала с мечом, если снова полезет.
– Тогда пошли! – распорядился Марат.
Мы отправились в спортзал, а там по лесенке спустились в подвальный тир. Давно не был в таком заведении. На стене красовалась не совсем обычная надпись: "Si vis pacem – para bellum". Древнеримская мудрость: "Хочешь мира, готовься к войне".
Марат отомкнул оружейную комнату и подал мне пистолет Макарова со снаряжённой обоймой.
– Будете осваивать ПМ и его гражданский вариант, ИЖ-71. Из второго легче попасть в цель, но начнём с "пээма". Покажите, чему вас научили.
Я осмотрел пистолет, тот был на предохранителе. Вставил магазин, повернулся к мишеням (показались очень далеко), большим пальцем правой руки снял пистолет с предохранителя и взвёл курок. Начал целиться…
– Чего закрыл один глаз? – рявкнул под самым ухом Марат.
Я стал поворачиваться, чтобы объяснить…
И получил такую оплеуху, что в ушах зазвенело.
– Почему?.. – обиженно начал я.
– Чтобы не направлял ствол на людей, – прорычал Марат, – а только в сторону мишени. Отвечай на вопрос!
– Так в книжке написано, – хмуро сказал я. – В "Наставлении по стрелковому делу, пистолет ПМ". Нас по ней учили.
– Плохо учили, – недовольно буркнул Марат. – Это хорошо только для соревнований. А в бою, если хочешь выжить, держи открытыми оба глаза…
Так мы перешли на дружеское "ты"…
Результаты первой стрельбы оказались плачевны и, чтобы не травмировать моё заболевшее запястье дальше, Марат стал учить меня стойкам: стойке Вивёра, фронтальной стойке, стойке для стрельбы от бедра… Затем перешли к прицеливанию, и под конец я снова пострелял, только теперь из пневматического пистолета, точной копии Макарова…
Из тира ушёл весь в поту, а вдобавок Марат дал список упражнений для утренних тренировок и сказал, что будет заниматься со мной по два часа вечером. Хорошо ещё, через день.
Так что загрузил меня по полной программе.
Прелести вечерней тренировки я вкусил в тот же день. Сначала разминка, потом на мороз для лыжной пробежки. Настоящей пробежки, так что пот заливал глаза, а Марат вдобавок заставлял разговаривать на бегу. Затем снова спортзал: прыжки с разбега, через стул, через пригнувшегося Марата… Потом падения и кувырки, упражнения с гирями, махание обрезком стальной трубы… Про отжимания с приседаниями говорить нечего.
До квартиры я еле дополз и распластался на тахте. В голове болезненно стучало: на кой чёрт это надо? Ответ напрашивался: терпи, если хочешь выжить.
Жизнь пошла странная: до обеда лекции и семинары (как раз стали проходить Фридриха Ницше), а вечером занятия с Маратом – или тренировка на два часа с лишним, или занятия по стрельбе и разным зубодробительным искусствам. Американцы отбыли, Марату видно нечего стало делать, вот и обрадовался ученику.
После занятий в спортзале я часто вспоминал Ницше: "Поистине, друзья мои, я хожу среди людей, как среди обломков и обрубков человеческих тел". Таким обломком я себя чувствовал, ковыляя домой на одеревенелых ногах. Хотя Ницше имел в виду другое: современные люди – лишь жалкие обрубки того грядущего Сверхчеловека, о котором он мечтал…
Как-то после лекции о влиянии Ницше на мировую культуру я отправился в спортзал, где Марат стал учить меня прикладной философии: как помочь ближнему если не стать Сверхчеловеком, то хотя бы вернуть человеческий облик.
– Если собеседник не понимает слов, то хорошим аргументом, особенно когда полезут в забегаловке – является обыкновенная бутылка. Хватаешь за горлышко, разбиваешь, и получается "розочка". Кстати, обо что лучше разбивать?
Я пожал плечами, которые побаливали после стрельбы с обеих рук:
– Ну, о край стола.
Марат неодобрительно хмыкнул:
– Сразу видно, что учился на философском. Там учат абстрактному гуманизму, а гуманизм должен быть конкретный. Одному человеку ты не уродуешь лицо, а гуманно отключаешь бутылкой по голове. Когда бутылка разбивается, один твой противник лежит и отдыхает, а ты с "розочкой" в руке готов продолжить разъяснительную беседу. Только осторожнее с шампанским, бутылкой из-под него и убить можно. Лучше тара из-под крепких напитков: водки, коньяка, на худой конец пива… А теперь займёмся применением "розочки". Ею можно поймать лезвие ножа, ткнуть противника в лицо…
Для практики я разбил с десяток бутылок (пришлось сходить домой за пивными) – к сожалению, не о голову Марата, а безответного манекена.
Подметая осколки, я размышлял, как уязвим человек и как много придумано способов, чтобы убить его или искалечить. Недаром Ницше писал: "Зло есть лучшая сила человека". Но таков наш мир, весь соткан из противоречий. Утром философствуешь, а вечером учишься, как пырнуть человека ножом.
– Убивать без нужды не надо, – продолжал втолковывать азы прикладного гуманизма Марат. – Сунь нож в промежность лезвием кверху, что-нибудь да разрежешь. А с рассечёнными яйцами агрессия сразу пропадает…
Я сразу и практиковался – естественно, на манекене, благо ему между ног отрезать было нечего.