Но всё-таки главное внимание Марат уделял стрельбе из пистолета. В основном пневматического, но иногда из "Макарова" или ИЖ-71… Сначала запястья сильно болели, потом стали привыкать.
В общем, я возвращался измотанный, но на следующий день снова заставлял себя идти на тренировку. Повторял про себя слова Ницше: "Тому будет приказано, кто не может повиноваться самому себе". Чем хороша философия – всё можно обосновать.
Болевшие мышцы донимали настолько, что даже тоска по Кире отступила.
Зима подходила к концу, солнце всё дольше стояло в голубом небе, но как медленно тянулось время! "То, что она не может разрушить время и жадность времени – вот в чём уединеннейшая скорбь воли".
Время… Кто-то говорил мне о власти над временем…
Поскольку я общался в основном с Маратом и безголосыми манекенами, то почти забыл о Романе. Но как-то мой истязатель уехал на очередные сборы, и я, купив вяленого сига и пива, нагрянул к приятелю в гости. Солнышко стало пригревать, с крыши капало, и карниз за окном мокро блестел.
Я отхлебнул "Балтики":
– Как твоя работа? – Сколько сортов пива в магазине, и все на один вкус.
– Нормально. – Роман разодрал сига, янтарно лоснящегося под солнцем. – Ту установку мы отправили, но сейчас собираем другую. Клима выписал новый плазмотрон, ребята паяют схемы, а я занимаюсь теорией.
– Не теорию единого поля ваяешь? – Я с удовольствием закусил пиво желтоватым полупрозрачным балыком.
Роман глянул настороженно:
– Может и так. Это вполне может оказаться базовой энергией, только характеристики частиц не могу экспериментально исследовать. Строю теоретическую модель. Похоже, есть два вида частиц. Первые составляют тёмный луч и живут относительно недолго. Но при взаимодействии с поверхностью образуется второй вид частиц, эти живут гораздо дольше. Ещё я как будто нащупал механизм их связи с фотонами, но это такая заумная математика… В принципе возможна система уравнений, которая свяжет все элементарные частицы.
Я допил пиво и пробормотал:
– То, что не удалось Эйнштейну?
Роман махнул рукой:
– В его время не накопили достаточно материала. Сейчас такую теорию создать легче.
Я поглядел на него внимательнее. Лохматые светлые волосы, серо-голубые глаза, лицо треугольное и грубо вытесанное – красавцем не назовёшь. Девчонки в нашем классе игнорировали Романа, хотя и он не обращал на них внимания, погружённый в книги. И всё же было в его лице что-то, наверное, ещё от древних арийцев – бесшабашность и упрямство. Пожалуй, он лучше смотрелся бы не за компьютером, а на коне и с мечом в руке…
– Ладно, Нобелевку ещё обмоем, – спохватился я. – А как дела в институте, куда отправили установку?
Роман доедал сига, желваки ходили под бледной кожей.
– Всё путём, – промямлил он. Отложил обглоданный хребет и надолго припал к пиву. Потом продолжал: – Спасибо Климе, у него там директор закадычный приятель. Нашу конструкцию доработали и испытали, причём с самолёта. Действует! А теперь собираются поставить на спутник. Чтобы установить дальность действия, у нас это так и не получилось. А заодно произвести впечатление на правительственную комиссию. Как раз есть квота на один запуск. Подробностей не знаю, но как будто поработают с орбиты по двум или трём полигонам. – Он мечтательно поглядел в голубое весеннее небо. – Хотел бы там оказаться, но меня скорее всего переведут позже… Только никому не говори, это секрет. Клима меня живьём съест. Спит и видит, как ему сам президент орден вручает.
Я тоже потянул пиво, закусил сигом.
– Да кому я скажу?
И вспомнил Павла: сколько бы ему заплатили за такую информацию? Вот только кто?..
Меня слегка затошнило, и я поспешно спросил:
– А твоя установка сможет работать на орбите? Как я понял, там главную роль играет плазменная линза. Для неё нужен газ, пусть и разреженный. А ведь на орбите почти вакуум!
Роман допил пиво и ухмыльнулся:
– Кое-что ты соображаешь. Тут есть два варианта. Первый – поместить рабочее вещество в шар из кварцевого стекла. Так попробовали делать, и получилось. Только мощность излучения как будто упала. Второй вариант – использовать наработки ещё советских времён. Тогда были сконструированы малогабаритная установка "Триггер" и плазменно-паровой генератор "Иллюзион", аналоги только сейчас появились у американцев. Эти установки создавали плазменные облака прямо в космосе, и те жили около часа. Нашей установке надо мало рабочего вещества, так что плазменную линзу можно будет поддерживать несколько часов. Столько и не требуется, установку будут включать только на время прохождения спутника над полигоном, а потом сразу выключать. Мало ли что…
Так что комплимент я получил, хотя и сомнительный – и на том спасибо.
Мы ещё поболтали, а когда сиг и пиво закончились, разошлись.
Через неделю вернулся Марат и стал обучать меня технике нанесения ударов. Сначала я работал с манекеном, а потом с реальным противником. Роль противника великодушно взял на себя Марат. В отличие от манекена, он ловко увёртывался и давал сдачи, так что к болям в мышцах у меня добавились синяки. После спарринга я часто ковылял домой весь избитый, зато, когда удавалось достать Марата, то испытывал чистую радость. Даже большую, чем после удачного толкования тёмного места у Гуссерля, которого сейчас проходили.
В очередной раз уложив меня на мат, Марат присел на корточки. Поджарое тело лишь слегка лоснилось от пота, а у меня даже капли падали с кончика носа.
– Отдохни, – посоветовал он. – Слабая у тебя физическая подготовка. В армии не служил, а в университете небось всё за книжками сидел.
– Была военная кафедра, – хмуро сообщил я, садясь и облизывая кровь с разбитой губы. – И вдобавок сборы.
Марат хмыкнул:
– Ещё одна кормушка для вороватых генералов… Я тут прочитал в книжке по русской истории, как при Екатерине II храбрый офицер, полковник Самойлов, получил орден Георгия 2-й степени. Как положено, приехал во дворец и стал ждать выхода императрицы. Его оттеснила толпа придворных и генералов, впереди которых ему, полковнику, стоять было не по чину. Но когда Екатерина вышла, то заметила Самойлова и сказала ему: "Граф! Ваше место здесь, впереди, как и на войне". Ведь женщина, да ещё немка по происхождению, а хорошо понимала, кто достоин первых мест. При ней выдвигались люди чести, привыкшие к дисциплине и орудийному грому. Когда надо, становились замечательными дипломатами и администраторами. Тогда в Европе уважали Россию. А сейчас у нас нет настоящей элиты. Боевых офицеров, талантливых учёных и промышленников оттеснило ворьё без чести и совести. А значит, скоро не станет и самой России. Такую обширную и богатую территорию просто отберут у нашей сволочной власти. Растащат по кускам американцы, немцы, китайцы, и даже турки, которых при Екатерине били в хвост и гриву…
Я даже забыл, что этот любитель истории только что врезал мне по носу.
– Ну да, – я проглотил солоноватую слюну. – Историк Тойнби тоже считал, что судьба стран зависит от элиты. Если она находит ответы на вызовы времени, то страна развивается и процветает. А если элита деградирует и не в состоянии найти достойный ответ, то страна приходит в упадок и, в конце концов, погибает.
Марат оскалил белые зубы:
– Похоже, наша дерьмовая элита уже втихую согласилась с разделом России. Только хочет урвать за это побольше зелёных. Ты не согласен?
Я задумался и неохотно признал:
– Вполне возможный вариант.
Марат пружинисто вскочил:
– Ну, тогда вставай! Может быть, из тебя ещё выйдет толк.
И стал вколачивать в меня этот толк посредством спарринга…
Хромая домой, я размышлял, что подготовка элиты часто бывала жестокой, и это имело смысл. Если не научишься переносить боль, лишения, преодолевать трудности на грани возможного, подчинять себя суровой дисциплине – то как сможешь повести за собой людей? Но теперь у нас сформировалась совсем другая элита…
Вскоре Роман опять поставил в лаборатории плазмотрон, но включал редко, в основном сидел за расчётами. Снег начал таять, иногда шёл дождь, и сопки прятались в грязно-серые облака. Лыжи пришлось оставить и, если бы не изнурительные тренировки, я бы выл от тоски – так не хватало Киры.
Как-то за ужином произошла странная сцена: Роман пришёл в компании двух лаборанток, налил девушкам коньяку и ухарски подмигнул:
– Выпьем за мучениц науки!
Девушки, наверное, подумали, что тост за них, и с хихиканьем выпили.
А Роман со стуком поставил опустевшую рюмку, достал пластмассовый футляр, скорее всего из-под картриджа, и открыл крышку…
Девушки с визгом шарахнулись, одна рюмка со звоном разбилась. Из футляра выпала дохлая мышь.
Наскоро высказав Роману, что они думают о мужиках вообще и о нём в частности, девушки удалились. Роман продолжал скорбно разглядывать мыша, я тоже посмотрел внимательнее.
Похоже, одна из тех белых мышей, что жили в лаборатории. Только эта уже не была белой: шёрстка пепельно-серого цвета, зубки оскалены, а глаза-бусинки потускнели.
Подошла раздатчица и строго сказала:
– Что за безобразие! Уберите немедленно.
Роман уложил мышь в футляр и поглядел на меня:
– Приглашаю на поминки.
Встал из-за стола и качнулся. Я оставил недопитый компот и уже в коридоре поинтересовался:
– Что за представление ты устроил?
Роман плёлся, не отвечая, и вдруг остановился.
– Надо ещё водки взять. А потом пошли ко мне.
В его квартире вещи были разбросаны, опять сели на кухне. Мы выпили, и Роман открыл банку рыбных консервов. Потом опять достал футляр и вытряхнул мышку, на этот раз на пол. Меня снова поразил серый, будто пепельный цвет. Мордочка была чем-то испачкана.
– Что с ней случилось? – удивился я. – Вроде были белые.
– Были, – пьяно сказал Роман. – Жили-были белые мыши. Жили, не тужили. Пока не пришёл злой дядя…
Он налил чуть не полстакана водки, но мне не предложил. Выпил залпом и скривился.
– Этих в клетке было две. Их первыми под луч поставили. Сегодня утром подхожу: одна чуть не разорвана пополам. А у этой рыльце в крови, пена изо рта, и вся серая. Ещё немного подрыгала лапками и тоже сдохла.
Наступило тягостное молчание. Потом я спросил:
– А другие?
– Пока ничего, – поморщился Роман. – Но одна тоже стала сереть и зачахла. А эта, похоже, взбесилась и загрызла другую. Не знал, что мыши на такое способны. Видимо, излучение действует не только на электронику.
– Ну и дела, – пробормотал я. От окна тянуло холодом, и я тоже плеснул себе водки. – Надо предупредить тех, кто готовит экспериментальный запуск.
– Уже сделал, – мой приятель пнул дохлую мышь носком ботинка. – Но они и не собираются лезть в зоны поражения, будут управлять из подмосковного центра. Меня беспокоит другое – спутник делает восемь километров в секунду, так что воздействие луча будет кратковременным и может вообще не проявиться. Зря они это затеяли, сразу с орбиты… А на полигонах под луч никто не попадёт – там тайга, и вокруг обычно ставят оцепление.
Похоже, люди его волновали меньше, чем лабораторные мыши.
Впрочем, не его одного. Мне наскучило читать записи и захотелось ещё раз испытать свои новые возможности. Что, например, в это время поделывала Сибил?
Смещаемся…
Сайда, Ливан.
Попались…
Впрочем, этого следовало ожидать.
Стоя на коленях, Сибил приподнимает голову над подоконником и тут же падает на бок. Звон разбитого стекла, сухой треск врезавшейся в стену пули, облако извёстки…
Сибил закашливается от едкой пыли, дом старый. К счастью, рядом нет высоких зданий, так что снайперы не могут простреливать всю квартиру. Впрочем, передышка будет короткой – в дом под прикрытием снайперов ворвётся штурмовая группа. Может быть, одновременно высадят десант на крышу.
Проклиная неуклюжесть собственного тела, Сибил ползёт к двери. Неважная физическая форма для работы в поле. Но кто знал, что простая операция так обернётся?
Хотя… Возможно, так и было спланировано.
За дверью Сибил выпрямляется и, хватая ртом пыльный воздух, вваливается на кухню. Окно выходит на глухую стену соседнего дома. Заложники – пожилая американская пара – привязаны к спинкам стульев. У мужчины лицо бледное и напряжённое, у женщины мокрое от слёз. Рты заклеены скотчем. Сибил морщится: заложники не входили в планы, но без них не выбрались бы из Бейрута. Она поворачивается к Хасану.
– Не трогай их, даже если начнётся штурм.
Хотя её арабский оставляет желать лучшего, Хасан понимает. Он хмуро поигрывает огромным ножом с зазубринами. Несколько лет воевал на Кавказе и любит строить из себя головореза.
Американцы вряд ли понимают. Глаза женщины выпучиваются, а мужчина мычит и дёргается – наверное, хочет что-то сказать.
Сибил пожимает плечами и, пригибаясь, минует замусоренный холл. В другой комнате нагибаться необязательно – за небольшим пустырём открывается морской простор.
Сибил сдвигает маску на волосы.
Джафар у окна с автоматом, а Саид за раскрытым ноутбуком.
– Телефонный кабель перерезан, – поворачивает он к Сибил смуглое мальчишеское лицо. – Спутниковая связь слишком рискованна, против компьютеров АНБ наш алгоритм шифрования не устоит. Остаются только сети операторов сотовой связи.
Да, АНБ здесь лишнее…
Сибил смотрит в расширенные зрачки Саида, концентрирует всю силу воли во взгляде, и понемногу глаза юноши снова обретают осмысленное выражение.
– Вот и хорошо, – одобряет она. – Умный мальчик. Пока есть связь, всё в порядке. Набери-ка мне этот номер.
Она пишет на бумажке вереницу цифр и, проследив, как Саид торопливо набирает их, поджигает листок.
Глядя, как бумажка превращается в обугленный клочок, усмехается. Или ей ответят, или через час и её жизнь обратится в пепел. Что же, взрывчатки достаточно. А может, сдаться и тем сорвать чей-то хитроумный план?
"Не глупи, тебя пристрелят в первую очередь!".
Саид протягивает трубку.
– Это Сибил, – говорит она, ныряя в туалет. Закрывает дверь и пристраивается на крышке унитаза. – Растус, помнишь наш разговор? Мы и в самом деле попались. Нас явно подставили… Мы на окраине Сайды, а чтобы узнать точно, используй систему определения местоположения, только сотовую… Времени у нас осталось час или немногим больше. Столько дали на размышление, потому что мы взяли заложников. Потом начнут штурм, но мы устроим им фейерверк… Не спешить? А что ты можешь? Здесь спецназ и скоро будет бронетехника… Ладно, подождём.
Сибил кладёт трубку на пол и, стянув чёрную маску, вытирает ею пот со лба. Ну и жара, надо будет хорошенько вымыть волосы – если останется жива, конечно. Выходит из туалета и останавливается перед сгорбившимся Саидом.
– Сотри всю информацию, связанную с разговором. Активируй заряды на обоих жёстких дисках, чтобы хватило одного нажатия кнопки. Не паникуй, это обычная предосторожность. Скоро придёт помощь.
Снаружи слышно лязганье гусениц, и она поворачивается к Джафару.
– Ложись на пол! Всем лечь на пол! Они могут начать стрелять без предупреждения.
Сама ложится на грубый ковёр и морщится – пахнет клопами. Суёт руку в нагрудный карман – пульт управления взрывным устройством на месте. Вытаскивать не стоит, мужчины могут впасть в панику. И так удобно надавить нужную кнопку.
Какую помощь обещал Растус? И кто он на самом деле?..
Время идёт, с улицы раздаётся шум моторов и лязг гусениц, иногда приглушённые команды.
– Внимание! – гремит металлический голос. – Вы окружены. Сложите оружие и выходите поодиночке, руки за голову. Если заложники останутся живы, вас пощадят. Иначе через десять минут начнём штурм…
Привычным усилием воли Сибил отключает слух и начинает разглядывать солнечное пятно на ковре… Где-то читала о приговорённом к смерти, который в последний момент зачарованно смотрел на золотой солнечный луч. Кажется, у какого-то русского писателя…
– Внимание!.. – снова громыхает голос. Но дальше слова тонут в нарастающем механическом рокоте…
Вдруг Сибил взлетает на воздух, а потом ударяется подбородком о жёсткий ковёр. В ушах закладывает от грохота, её швыряет, и она слышит тонкий писк Саида, хотя, наверное, тот кричит во весь голос.
Стёкол в окнах не остаётся, а оконные рамы разлетаются в щепки. Комнату наполняет едкая гарь, и Сибил мучительно кашляет, пытаясь очистить лёгкие. Механический шум то приближается, то удаляется, и она вдруг понимает, что это злобный клёкот вертолётных винтов. Взрывы на время прекращаются, но доносится треск пулемётных очередей.
Снова грохот, и снова неуклюжее тело Сибил швыряет как детский мячик. Кажется, так продолжается бесконечно долго…
Наконец адский шум стихает, а угрожающий гул удаляется…
Саид (белое от известковой пыли лицо делает его похожим на американца) припадает к окну.
– По-моему, это штурмовые вертолёты "Апач", – едва слышно блеет он. – Похоже, израильские. Уходят. А что делается внизу!
Сибил суёт обратно пульт, до того стиснутый в кулаке, с трудом встаёт на ослабевшие ноги и подходит к окну. Вертолёты кажутся чёрными точками в небе, а вокруг дома царит разгром: перевёрнутые и горящие бронемашины, окровавленные тела в лохмотьях камуфляжной формы…
Сибил сглатывает и отворачивается.
– Пошли! Берём только оружие и компьютеры.
Снова натягивает маску и заглядывает на кухню: белые от извёстки заложники валяются на полу, а Хасан сидит над ними на корточках.
– Хасан, оставь пленников. Мы уходим.
Наёмник недовольно кривится и подносит зазубренный клинок к горлу женщины – та в ужасе закрывает глаза, а лицо жалко морщится. Сибил усмехается: ничего, теперь останутся живы. Хасан прячет кинжал, картинно выпрямляется и идёт вслед за Сибил.
Входная дверь выбита, от едкого дыма першит в глазах. На всякий случай Сибил достаёт пистолет, а Джафар берёт наизготовку автомат, но вокруг никого нет – выжившие после налёта разбежались. Фургон, на котором прибыли в Сайду, лежит на боку, от горящих колёс поднимается чёрный дым. Сибил недовольно морщится, но тут замечает движение на улице…
Мимо обезлюдевших зданий (местное население привычно попряталось в подвалы) едет открытый красный автомобиль. Рядом с шофёром сидит некто в белом костюме, и вскоре становится видно, что это мужчина со смуглым, будто обожжённым лицом. Автомобиль останавливается, и Сибил пронзает взгляд жёлтых тигриных глаз.
Всякий раз такое ощущение…
– Привет, Растус! – делает она шаг навстречу…