Да, пусто. Стены с дешёвыми обоями, полка с цветочным горшком, две кровати - побольше и поменьше, телеэкран-стена, стул, незаметный из-за набросанной одежды, и покосившийся пластиковый шкаф фабрики "Красный плотник". И над всем этим - запах нестираного белья.
- А где наша мама? - ласково спросил я у девочки.
- На работе, - пролепетала она. - А почему ты не в форме, дядя-милиционер?
- Потому что так надо, - улыбнулся я. Вьюнов же всё больше мрачнел. - Смотри, - в воздухе снова соткалась голограмма удостоверения. Девочку это устроило.
- Где ты был сегодня в девять ноль-ноль? - повернулся я к снайперу.
- Ложился спать, - округлил глаза от удивления Вьюнов.
- Это правда? - уточнил я у девочки самым добрым голосом, на который был способен.
- Правда, - кивнула она, пряча глаза.
Значит, интуиция не обманула - и Вьюнов не виноват.
- А папа всё это время был с тобой? - вопрос был задан чисто для проформы, но ответ стал полной неожиданностью.
- Нет.
Я удивлённо приподнял брови и взглянул на Вьюнова, который изрядно занервничал.
- Что-о? - посмотрел он на дочь. - Чего ты выдумываешь? Я же лёг с тобой, колыбельную спел.
- Тише! - рыкнул я на него. - Не дави на ребёнка. Где был папа? Он куда-то ходил?
- Да. Лёг. А потом встал и куда-то пошёл…
- Михаил Алексеевич Вьюнов! - отчеканил я, поднимая пистолет. - Вы арестованы за убийство депутата Золотарёва. Я даю вам пять минут на то, чтобы одеться!
Девочка, услышав металл в моём голосе и увидев напуганного отца, захныкала.
- Но ведь я был с тобой, - дрожащим голосом говорил Вьюнов. - Она маленькая и у неё опухоль! Она может ошибаться. Может, ей приснилось!
- Мы проверим вас на детекторе лжи и всё выясним. А пока… Четыре минуты!
- А жене… можно? - спросил свежеиспечённый арестант, глядя на меня с так хорошо знакомой всем КГБ-шникам смесью страха и ненависти.
- Мы сообщим сами, - буркнул я и кивнул на пистолет. - И помни. Без глупостей. Снайпер… - я вызвал Палыча и кратко пересказал ему случившееся.
- Хорошо, - сказал он. - Обыск на подходе, "воронок" тоже. Можешь ехать домой. Хороших выходных.
2
Пик. Пик. Пик. Пи-ик.
- Московское время - девять часов, - произнёс диктор, тщательно копировавший интонации Левитана. Стена-экран включилась, зазвучала старинная мелодия заставки - хорошо всем известный фрагмент из "подмосковных вечеров".
Я негромко выругался и запустил подушкой прямо в изображение ярко освещённого солнцем Кремля.
- Солнце красит нежным светом… - не обратив внимания на мой бунт, захрипела и затрещала древняя аудиозапись.
Какой-то высоколобый учёный выяснил, что поздние пробуждения вызывают лень, апатию и, как следствие, тоску из-за того, что жизнь проходит мимо. Такие чувства были свойственны лишь зажравшейся довоенной буржуазии и советскому человеку были не нужны. Наш человек должен быть весел, жизнерадостен, как фокстерьер, и постоянно чем-то занят - не то не дай бог начнёт думать.
Я тяжело вздохнул и понял, что очередной раунд остался за ненавистной техникой. В этот раз я не подготовился: стена уже выдерживала тапки, металлическую кружку, хрустальную вазу, пустую бутылку и кота - что ей какая-то подушка?
Кстати, о коте. Кровать прогнулась, заскрипели пружины, от мурчания комната мелко завибрировала, и мне в лицо несколько раз ткнулся прохладный гладкий нос.
- Отвали… Сейчас я встану… Да отстань же ты, зараза, - бубнил я, морщась, и, в конце концов, Манька, он же Иммануил, громко и презрительно фыркнул. Ощущение было такое, словно я попал под чих здорового мужика.
- Фу! - я подскочил на кровати и увидел, как в полутьме квартиры в сторону кухни удаляется гордо поднятый чёрный пушистый хвостище. Дополненная реальность включилась и повесила у меня перед глазами безмятежно пустой ежедневник. Большая редкость для сотрудника КГБ.
- …Страна моя! Москва моя! Ты самая люби-ма-я… - допел экран и провозгласил: - Доброе утро, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!
Ненависть к экрану немного сглаживало то, что вместе со мной вынужден страдать практически весь часовой пояс, исключая, разумеется, тех, кто работает в ночную смену.
Широко зевнув, я уселся на кровати, яростно протёр глаза от сухарей и скомандовал поднять жалюзи. Они со скрипом поползли вверх, открывая вид на безоблачно-синее небо и впуская в комнату яркий, но болезненный свет осеннего солнца. Он красиво высвечивал каждую пылинку в воздухе и украшал мою унылую берлогу - скомканные вещи, полуразобранные электроприборы, паяльник в полной пепельнице и пустые коньячные бутылки повсюду. Кремль на экране пропал, продолжилось воспроизведение старого чёрно-белого фильма, который я смотрел перед сном. Американский, между прочим, и жутко незаконный. Простому смертному за него могли бы и антисоветчину впаять. К счастью, моя трудная работа предполагала некоторые вольности и послабления.
- Начинаем утреннюю зарядку! - после этой фразы обычно начинала играть музыка, и хриплый голос из далёкого прошлого пел "вдох глубокий, руки шире, не спешите, три-четыре".
Но я, вместо рекомендованного Партией и Правительством размахивания руками, пробурчал что-то недовольно-сонное и пошёл в ванную. Из зеркала на меня взглянула жуткая рожа: какой-то странный мужик, худой, заросший щетиной с проседью, постаревший до срока. Лицо было мне знакомо лишь отдалённо, но я знал, что бритьё, умывание и чистка зубов всё исправят.
Через пятнадцать минут я уже наслаждался синтетическим кофе, в котором не было кофе, сигаретой, в которой не было табака, и бутербродом, где в масле не было масла, а в колбасе - мяса. Хорошо хоть хлеб был нормальным, а не из опилок. Под ногами огромный чёрный котище довольно хрустел сухим кормом. В каком-то смысле мы с ним питались одинаковой синтетической дрянью, только он, видно, получал куда больше удовольствия.
Я прикидывал, чем можно занять ленивый день, когда услышал самый непривычный звук из всех - звонок в дверь, едва не заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности. Манька тоже отвлёкся от миски, поднял морду, сделал большие глаза, посмотрел на меня и издал вопросительное "мр-р".
Беспокоить меня могли только по одному поводу - в отделе что-то случилось, - но почему не позвонили? Предчувствуя неладное, я нахмурился и пошёл открывать. Проскочила мысль прихватить пистолет, но я её отогнал: кто вообще в здравом уме полезет к комитетчику? Лишь добравшись до двери, я сообразил, что всё ещё не оделся и стоял в "форме номер раз" за исключением противогаза.
- Здравствуйте! - уверенный высокий женский голос полоснул металлом по ушам. В следующую секунду его могучая обладательница заняла своим телом весь дверной проём. Синий форменный пуховик Департамента Генетического Наследия лишь усиливал впечатление - и без того валькириеподобная барышня выглядела просто необъятной. На красном несимпатичном лице застыло деловое выражение. У ног стоял громоздкий переносной холодильник, похожий на бидон для молока.
- Давайте всё! И распишитесь, - приказала она, проецируя оранжевую голограмму маршрутного листа перед моим лицом.
- Эй-эй! - я отступил вглубь квартиры, не выдержав напора. - Ничего я вам не дам. Идите вон отсюда.
- Что значит, ничего? Как это ничего? По какому праву вы меня прогоняете?
- Потому что ничего! - раздражённо сказал я. - Это моё личное дело. Вас вообще не должно было тут быть. Вы ошиблись квартирой. До свидания.
- Нет, это не ваше личное дело! - с её тоном можно было командовать батальонами. - А государственное! Я должна тут быть! Есть план! Последний пленум дал задание перевыполнить его на пятнадцать процентов! Вы - здоровый мужчина, всё ещё способный…
- Спасибо, я польщён.
Перебитой на полуслове "доярке"-ударнице хватило секунды на то, чтобы захлопнуть рот, перегруппироваться и снова пойти в атаку.
- Вы же знаете, какая у нас демографическая ситуация? - она была вынуждена сменить тактику и воззвать к сознательности.
- Знаю, - кивнул я. - Девушка, я… - попытался я поведать суть проблемы.
- Вам она безразлична? - перебила меня сотрудница Департамента Генетического Наследия.
- Нет, - тут я был совершенно честен: чем скорей ситуация выправится, тем скорей от меня отстанут хабалки из Департамента Генетического Наследия.
- Вы невоздержанны в сексуальной жизни? Алкоголик?
- Да, а у вас нет чувства такта, - рыкнул я. - И если мы закончили с перечислением недостатков, то послушайте… - очередная бесплодная попытка сказать главное.
- А почему тогда сперму не хотите сдавать?
- Не хочу, - я рассмеялся, поняв, что мы с "дояркой" практически воспроизвели сцену из "Собачьего сердца".
Её лицо покраснело, но женщина сразу же взяла себя в руки. Похвальное качество, что ни говори.
- Тогда подпишите, что отказываетесь! Но предупреждаю, что у вас будут проблемы по партийной линии.
- Ага, - смех выправил мне настроение, и кричать расхотелось. - Хоть по линии спортлото. Не буду я ничего подписывать. До свидания.
- Как это не будете? Что значит, не будете? Вы сдаёте?!
Похоже, меня решили взять измором. Я бы закрыл дверь, если смог, но толкать женщину мне не позволяло воспитание.
- Нет, не сдаю.
- Тогда подпишите! - голограмма, показалось, стала ярче.
- Так, - я закрыл глаза, шумно вдохнул воздух, в котором витал запах сублимированного кофе и недокуренной сигареты. Сосчитал до трёх. Потом до пяти. - Вижу, вы тут впервые. Решили план перевыполнить, да? Как ваше имя и фамилия?! - резко рявкнул я. - Как зовут вашего начальника?! Кому пожаловаться на вашу работу?!
- А какое вам дело? - тут же начала защищаться "доярка". - Нет, ну нормально? Сдавать отказывается и ещё жаловаться будет?
- Жаловаться?! - я повышал голос всё сильнее. Гулять так гулять. Если человек испортил настроение, то нет совершенно никаких причин сдерживаться. Я считал, что в таких случаях нужно платить той же монетой и портить настроение в ответ. Голограмма маршрутного листа исчезла, появилась новая, красная, мерцающая - моё удостоверение. - Майор Иванов, госбезопасность! А у вас, милочка, большие проблемы!
Женщина побледнела, словно мукой посыпали. Даже, кажется, в размерах уменьшилась, словно кто-то открыл клапан, и из неё начал выходить воздух.
- Если бы вы не были так заняты, хамя мне, то услышали бы, что я клон-репликант! А если вас там, в Департаменте, дубоголовых и набранных по объявлению хоть чему-то учат, то вы должны были знать, что реплики стерильны! - я говорил, искренне наслаждаясь моментом маленького триумфа. - Проблемы по линии партии?! А какие проблемы у вас будут, если я в понедельник запрошу у вашего начальства… - перед глазами внезапно возникла картинка входящего вызова. Палыч. Настроение тут же упало ниже уровня моря. Начальство, чёрт бы его побрал, никогда не звонит с хорошими новостями.
- Так! - я прервался на полуслове. - Брысь отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!
Доярка исчезла - мгновенно и бесшумно, как будто на атомы разлетелась вместе со своим чёртовым бидоном. Дверь закрылась. Я вернулся на кухню, где невозмутимый Манька гремел сухим кормом.
- Слушаю.
- Чего так долго? - буркнул начальник. Красные глаза, взъерошенный - похоже, не спал всю ночь. Плохой знак. Очень плохой.
- Да "доярка" привязалась, еле отшил. Ударница.
- М-м… - промычал шеф неопределённо. - Одевайся и давай в отдел.
Отлично. Самые плохие ожидания оправдались.
- Вьюнов?
- Он, родимый.
- Дай угадаю, он не убивал Золотарёва?
- Я что, тебе индивидуально всё рассказать должен?! - рявкнул Палыч, но я даже не обратил внимания. Это можно простить, учитывая то, что ему пришлось не спать всю ночь и держать оборону от перепуганных депутатов, требовавших "вотпрямщас" ввести войска и допросить всех москвичей.
- Понял. Выезжаю.
Палыч отключился, а я докурил сигарету и допил успевший остыть кофе, растягивая последние минуты удовольствия. Начинался новый день, не суливший ничего, кроме новой безумной гонки.
3
- Да-а, - протянул я, когда увидел труп Вьюнова, лежавший на сверкающей металлической каталке. Проблема была в голове, верней в том, что её верхняя половина отсутствовала. Выше нижней челюсти ничего не было, да и сама она с частью шеи представляла собой кусок угля.
- Он ведь был там, - посмотрел я на отчёт патологоанатома. - Я имею в виду в гостинице, - радиоактивность тела указывала на это очень недвусмысленно. Армейские ботинки с заражённой пылью и чёрная одежда, найденные в квартире, - тоже. Маску не нашли, но её можно было выбросить по дороге или банально потерять.
- Да, это совершенно точно, - сказал стоявший рядом со мной судмедэксперт Филипп Глебыч. Маленький, с серенькими усами и огромными залысинами, в огромных старомодных очках с толстыми линзами и роговой оправой. Они вкупе с немигающим взглядом и манерой говорить - тихо, нудно - делали его похожим на серийного убийцу. - Судя по всему, наш стрелок - он.
- А вот выводы за меня не делай, - недовольно проворчал я, задумчиво глядя на тело. - Кто знает, может быть, всё это - просто совпадения. А ты меня с толку собьёшь.
Глебыч пожал плечами:
- Как угодно.
Видимо, он обиделся.
Первым делом после приезда на Лубянку Палыч вызвал меня в свой кабинет и жестоко надругался, но, скорей, не по злобе душевной, а просто из любви к искусству. Из словесного потока, почти полностью состоявшего из эпитетов, удалось уловить, что единственный подозреваемый отдал концы, отчего святому человеку, не щадящему живота своего на ниве борьбы с преступными элементами, устроили разнос люди столь высоко сидящие, что мне даже представить сложно.
- Этой ночью я познал такие виды любви, которые тебе и не снились, - сказал он и подытожил: - Если не хочешь, чтобы я и тебя научил, дай мне результат, который можно предоставить этим ссыкунам из Совета.
- А ты не думал, что это какие-то разборки ведомств и нам лезть не стоит? - такое, к сожалению, тоже случалось.
- Думал, - кивнул начальник. - Но это не отменяет того, что у нас один мёртвый депутат и двести сорок девять живых, которые меня терзают, как демоны в аду.
- Ну мёртвый, ну и что? - я развёл руками. - Тоже мне большие шишки, кто их вообще считает?
- Ты мне эту антисоветчину брось, - вполголоса пробурчал шеф. - Совет - это наше всё. Демократия и прочее такое.
- Ладно, допустим, - согласился я. - Но что мне делать-то, Пал Палыч? Оживить его?
- Спасти меня от острых анальных болей, - Палыч указал на дверь. - Либо сам будешь от них страдать. Иди и работай.
Мне ничего не оставалось, кроме как, собственно, пойти. В морг, к обезглавленному телу главного подозреваемого. Работать в субботу ужасно не хотелось, хотелось только спать, поэтому углубляться в дело я не собирался. Раз уж Палыч хочет отмазку для депутатов - он её получит.
Я несколько раз внимательно осмотрел труп, снова прошерстил файлы с информацией по делу и пришёл к выводу, что, по сути, его вообще можно было закрыть хоть сейчас: составить пару бумажек, свалить всю вину на палачей из дознания и идти домой пить коньяк.
К мотиву не придраться, улик завались, даже дочь показала на допросе, что папка куда-то посреди ночи уходил. Идеальное для раскрытия преступление - готовая "палка".
Однако мне не давало покоя то, что сам Вьюнов упорно держался своей позиции: лёг спать и всё тут. И, судя по записи дознания, которую я, сдерживая тошноту, просмотрел полностью, держался искренне. Даже смог обмануть детектор лжи. Это было очень странно. Ещё более странной была его смерть: когда удалось выбить санкцию на прямое подключение к мозгу и начать процедуру, все его боевые имплантаты, которые должны были отключить при демобилизации, ввели в действие протокол "Плен" и уничтожили носителя.
Что давало мне рассмотрение этих зацепок? Только потерянный выходной и острые боли, как завещал Палыч.
Да, можно было найти другого подозреваемого, благо "воронки" свезли на Лубянку кучу народу. Камеры ломились от снайперов-инвалидов, которые наверняка получили увлекательную возможность вспомнить былые подвиги в хорошей компании. Но никто из них так и не смог показать ничего внятного: почти все имели железное алиби, а у одного единственного вместо алиби был такой процент алкоголя в крови, что он не попал бы даже струёй в унитаз, не то, что в голову депутата за несколько километров. Плюс - он не "светился". Так что немногие ниточки, которые позволяли раскрыть дело, сходились в одну точку. Сюда, в морг Лубянки, на блестящий стол, к снайперу без головы.
Я прикинул, что можно написать в рапорте для Палыча, которым он будет прикрываться от Совета и собственного высокого начальства. Да, история про переусердствовавших дознавателей вполне вписывалась в общепринятую практику.
- Можешь убирать, - сказал я, выходя, усатому седому санитару, сидевшему за столом и заполнявшему какой-то потрёпанный журнал. Тот кивнул, но даже не встал - видимо, решил сначала разобраться с делами.
Прямо на ходу я составил необходимые документы, отправил их Палычу и приготовился ехать домой, но во время подъёма в лифте начальник снова меня поймал - перед глазами повисла недовольная физиономия.
- Это ещё что такое? - спросил он, скривившись так, будто только что проглотил горькое лекарство.
- То, что ты просил, Пал Палыч.
- Охренел, что ли? Думаешь, двух сраных бумажек хватит, чтобы успокоить эту шайку мудаков?!
- Тебе должно быть виднее, - я пожал плечами.
- Вот мне и видно, что не хватит! - прикрикнул он. - Так что давай там, создавай ещё какую-нибудь бурную деятельность. Желательно с грудами отчётов, да чтоб депутатов слеза во время чтения прошибала от нелегкой участи сотрудников Комитета!
Я вздохнул, всем видом показывая, как меня это напрягает.
- Не беси! - прорычал Палыч и отключился.
Нужно было срочно придумать себе занятие, причём, лучше вне Конторы, где мне было мучительно больно находиться в свой выходной. Поразмыслив, я понял, куда можно было бы наведаться.
День выдался прохладный, и я пожалел, что оставил дома подстёжку от пальто. Морг располагался глубоко-глубоко под землёй - и мне пришлось подниматься на старом дребезжащем лифте, который останавливался на каждом пустом этаже и произносил их номера каким-то совсем уж замогильным голосом. Вкупе с безлюдьем и особенностями освещения подвалов - туда как будто специально устанавливали исключительно коротящие лампы дневного света - действовало угнетающе.
На подземной стоянке я застал троицу коллег из соседнего отдела: они о чём-то общались, очень активно жестикулируя. Моего приветствия не заметили - далеко, да и спор был слишком оживлённый. Навигатор, обнаруживший, что я сел в машину, приветственно запищал.
- Завод имени академика Лебедева.
Двойной писк уведомил, что адрес не принят. Я повторил несколько раз с тем же результатом и, наконец, не выдержав, пнул железку ногой, прокричав "Завод! Имени! Академика! Лебедева!" и добавив в конце ругательство. Удивительно, но такой подход навигатор понял и, звонко пиликнув, повёл машину к выезду со стоянки.