Если бы Марк остался жив… там, в стенах университета - он все равно заслужил высшую меру. Уйти из корпуса у него не было шансов. Он ведь не являлся героем приключенческого романа, способным раскидать вооруженный отряд. Его пристрелили бы на месте, или взяли живым. А потом… шумный процесс. Газетчики обожают подобные. И - приговор.
Весьма справедливый, кстати. Даже их мать, наверное, не смогла бы с чистой душой заявить, что ее старший сын имеет право остаться на этом свете.
И Марка бы уничтожили… как бешеную собаку.
Ренни сжал виски.
Он не понимал.
Зачем идти на верную смерть, если "наградой" будет только плевок на могилу? Ради чего? Те семнадцать не были врагами Марка. Он мог их не любить… но врагами? А может, слава? На славу Марку вроде как было начхать, но кто знает, что он думал на самом деле.
Понять - не значит оправдать и простить, подумал Ренато. Многие считают иначе, и они неправы. Но Марк… ни на что не мог опереться, родной брат предпочел забыть его имя, так может, у парня и впрямь не было иного выхода? Или он выхода не увидел.
Ренато не оправдывал Марка. У того было все - по крайней мере, самое необходимое. И выбор его внушал отвращение, а не жалость.
Однако и Марк умел мечтать и смеяться, у него, как у любого, от волнения колотилось и замирало сердце, он терпеть не мог пенки на молоке и тупые комедии… Он не был кровожадным злодеем - но по доброй воле лег под каменную плиту, забрав с собой таких же юных и обыкновенных.
Проще оказалось перечеркнуть родство с Марком, саму память о нем, чем понять старшего брата.
…Потом следователи будут удивляться меткости его выстрелов и несчастливому стечению обстоятельств - из двадцати с лишним человек, находившихся в аудитории, семнадцать погибли, причем одна девушка разбилась, выпрыгнув из окна, а из получивших тяжелые раны выжил только один…
Будто смерть стояла за плечом Марка, помогая ему целиться, разбросав нужным образом осколки самодельной гранаты - и не тронув его самого, пока он не сделал последнего выстрела.
Когда-нибудь, подумал Ренато, писатель мог вдохновиться этим сюжетом, создать из Марка трагическую фигуру, из тех, что заставляют ахать и лить слезы чувствительных школьниц.
Все его недостатки были бы подсвечены так, что показались бы скорее достоинствами, Марк обрел бы красоту и значительность, комплексы его заменились нервами, сжатыми, как пружины, протестом против серой постылой действительности…
Но этого не будет, поскольку не стало мира, где подобное произошло. Или - не стало Ренни в том мире?
* * *
Ренато смотрел на фото и слышал голос, которого не знал. Но интонации казались знакомыми, и легкое придыхание, и тембр - низкий, темно-серебряный. Неуверенный голос, робкий, как и его обладательница.
- Я тогда проспала, и решила не ходить на занятия, на первые пары. Нет, я ни о чем не догадывалась…
Эти фразы были напечатаны в газете. Но Ренато слышал сейчас и другие слова.
- Он очень нравился мне. Но… понимаете, он был эдакой "вещью в себе", с девушками не больно общался, да и с парнями… У него была Аурелия, но я все надеялась - это ненадолго, она ведь такая кокетка, и Марк ей был нужен "для галочки". Он меня однажды поцеловал - в щеку, по дружески. На новый год… когда сдали первую сессию. Мы тогда отмечали в кафе, все слегка выпили, было весело. Больше он ничего с нами не отмечал. Если бы только знать… Иногда я думаю - неужто он выстрелил бы, окажись я перед ним? Очень хочется верить, что нет. Но остальные девушки тоже не сделали ему ничего плохого. Мы дружили с Бианкой, не то чтоб очень, так, были приятельницами. Вместе ходили по магазинам…
Альма, однокурсница Марка. Ее фамилию Ренато забыл - кажется, нечто легкое, щебечущее. Слабо подходящее непримечательной девочке.
Ренато не мог понять, что эта серая мышка нашла в его брате… потом осознал. За его замкнутостью, отгороженностью от всех она видела силу. Дурочка… Только такая неопытная, до дикости застенчивая девочка и могла углядеть в Марке - крутого стрелка, загадочную натуру, хранящую в глубине своей нечто уязвимое, способное раскрыться навстречу кротости и пониманию.
Но Марк сам был существом диким.
…Если бы он хотел учиться и делать карьеру, то не сумел бы - его способностей не хватало на освобождение от платы за университет. А деньги платил бросивший их отец…
Ренато вспомнил - ведь Марк собирался идти работать, не подрабатывать, как это делал порой, а устраиваться куда-то всерьез. Но мать уговаривала… и он поплыл по течению.
Да… осознать, что не годен ни на что, кроме как закручивать гайки - от такой мысли Марк должен был лезть на стену.
Учебе ему не слишком давалась, и он занялся тем, что умел - стрельбой… хотя бы в виде игры. Хоть там добился успеха. И даже подцепил девушку… а ей очень хотелось, чтобы Марк тратил на нее деньги.
Наверное, он ненавидел благополучных однокурсников, по крайней мере тех, у кого все обстояло благополучно внешне. Некоторые имели собственные машины, модно одевались, учебный материал давался им без труда…
Кажется, Марка они не отталкивали, но вот принимали или же нет? Или он сам отталкивал всех?
Мама, подумал Ренато. Мама… Ты мне давала тепло, и отец… а мне не сильно и было нужно. Вы все разрешали мне, и считали меня своим даже после развода - оба. Вы гордились мной и почти ничего не спрашивали с меня, да и нечего было.
А Марку… в лучшем случае прощалось, как всегда прощала мать - от души, но всегда давая почувствовать вину в полной мере. Одни слезы или опущенная голова дорогого стоили…
Фильмы как попытка отвлечься. Там порой были красивые кадры - медленно летящая пуля, горящий автомобиль, срывающийся с моста. А еще там умирали, уложив груду врагов или нелепо, став жертвой судьбы. Уже не узнать, какие именно моменты нравились старшему брату.
Может быть, в голове его подсознательно отложилось - можно все переиграть, если после смерти заново поставить фильм, это же не окончательно… А может и нет - фильм всегда одинаков.
Тогда, окровавленный бинт на руке. Похоже, Марк испугался… А потом, хотя не видел для себя перспектив, особенно в горячке юношеского максимализма - потом он поступил на свой лад умнее.
Не хотел позволить сокурсникам презрительно посмеиваться над его уходом. Кое-чего он добился. О Марке заговорил весь город, что там - вся страна знала его имя и видела фото. Неплохо, едва отметив девятнадцатилетие, достичь таких результатов.
Пожалуй, это вызывало в Ренни легкое раздражение и едва заметную зависть.
Так просто. Сказал преподавателю, что того просили зайти в деканат, защелкнул на двери замок…
На подоконник медленно спланировал сухой коричневый лист, один из последних в этом году.
Тринадцатилетний мальчик сидел на кухне, глядя в окно, почти такое же, как в том, другом мире. Дом был пустым, и впервые в нем не ощущалось ни детства, ни юности, словно все завершилось давным-давно, и Ренни лишь по ошибке не успел постареть и оказаться намного взрослее своего старшего брата.
Было ли тому страшно? О чем он думал, пряча во внутренний карман две запасные обоймы? Ренни пытался представить Марка в эти минуты - еще не заряженный пистолет лежит на коленях, черно-белая повязка удерживает волосы, лицо сосредоточенное и холодное. Марк, всегда остро чувствующий, способный взорваться из-за любого пустяка - тут Ренни не мог представить его испуганным или взволнованным.
- Боже мой, - вырвалось у мальчишки, и он не сдержал стона, уткнулся лбом в край стола. Как же Марку было… одиноко…
Сейчас Ренни был уверен - может, Марк и стремился к славе, но ему было плевать на красивости и позу героя, пусть отрицательного. Полугодом раньше, может, это имело бы значение, сейчас уже нет.
Человеку, спокойно заряжавшему пистолет, оставалось жить несколько часов. Смерть его ждала вовсе не героическая. И он это знал.
* * *
Над головой крутился медленный черный водоворот. Там Медведица охраняла своего Медвежонка, вокруг них мерцали цепочки огней, будто мать и сын брели своей тропой меж бесчисленных человеческих селений.
Вот же… до сих пор верится в детскую историю, как сильно звездные мишки любят друг друга… наивная песенка об их семье трогает сердце.
Сейчас она звучала в мыслях, пока смотрел на угли камина, тоже мерцающие - и в них можно было разглядеть что угодно. Например, посапывающего медвежонка… Микаэла точно смогла бы.
- Виктор, тебе хотелось бы вернуться в детство?
- Пожалуй, нет, - перед тем, как ответить, сын всерьез поразмыслил.
- Почему?
- Тогда все решали за меня.
- Но ведь тебя не заставляли делать ничего, против воли… разве что пить лекарства.
- Так-то оно так… но я все время чувствовал - вот я, а вот взрослые, они в любой момент могут, как говорится, "поставить меня на место", они решают, как распорядиться моей жизнью… сам факт этого не сильно приятен. Сбросить лет двадцать пять-тридцать я бы не отказался. Но стать ребенком или ничего не смыслящим юнцом - нет.
- Жаль…
- Почему? - удивился Виктор.
- Я не о твоем нежелании. Просто… детство принято считать источником сплошной радости и приятных воспоминаний. Сказка и защищенность… а вот, похоже не сложилось, ни у тебя, ни у меня, - Ренато прикрыл глаза.
- Отец? - в голосе Виктора слышались тревожные нотки.
- У меня все в порядке. Так… перебираю мысленно прошлые дни.
- Может быть…
- Говорю, не тревожься. В старости часто роешься в прошлом… не о будущем же мечтать.
А Виктор неплохо выглядит… и если задумывается о старости, то мельком, подумал Ренато. И правильно. У него молодая жена и много дел впереди.
Ренни порой задумывался, как люди ухитряются любить друг друга - просто так, по факту самого их существования. Так, как мать любит и его, и Марка… вне зависимости от успехов младшего и никчемности второго, хоть и старшего годами. Марк ведь и сам понимал - поступил он в университет едва ли ни чудом, и вряд ли дотянет до выпускного курса.
Идти рабочим, несмотря на уговоры? Похоронив все надежды матери и отца? Да, и отца - дать тому возможность говорить "я знал, что из него ничего не получится".
Лучше уж бандитом на большую дорогу, хотя для этого у Марка не доставало решимости…
Воробьи прыгают на дорожке, жимолость курчавится под окном… солнце неяркое, через облака - рассеянный свет. Тепло… Привычный и скучный пейзаж. Может быть, малости не хватило - чтобы десятилетия спустя именно эти картины вставали в памяти, казались сказкой - той, где всегда любят, где сильный мудрый отец и заботливая, все понимающая мать, игры со сверстниками, а после - кухня, где пахнет выпечкой, и оранжевый огонек ночника в спальне, огонек, подле которого так приятно читать…
И ведь не сказать, что Ренни был всего этого лишен. Но что-то не получилось, как надо… будто глядишь на картину, и знаешь - перед тобой только копия, ученическое подражание работе мастера. А может, семья отчаянно нужна только тем, кому иначе не получить поддержки. Нужна в детстве, когда сам мал, хрупок и некому защитить от мира, показать мир. Нужна в старости - когда больше ничего за спиной не оставил, кроме собственного потомства - хоть так продлить свои дни на земле посмертно. Или - чтобы не так одиноко было.
А если - есть силы, цель, и нет одиночества?
Получается, семья никогда не была необходима Ренни, Ренато Станка.
Ни там, ни здесь.
А Марку была нужна, кажется…
В доме ничего не менялось. Вокруг - менялось, и лишь Ренато замечал отличия. То одно, то другое произнесенное имя вызывало удивление окружающих - кто это? Но к чудачествам старика привыкли уже. А он почти не задумывался - кого ему будет не хватать на самом деле?
Денизы, пожалуй. Жаль, если она однажды исчезнет.
Но пока служанка была на своем месте, добрая, хлопотливая и ненадоедливая. Даже убираться умела так, чтобы не мелькать перед глазами - напротив, приятно было смотреть на Денизу.
- А Микаэла чудная все же! - смех создал сетку морщинок на лице женщины, и это ее не портило, напротив - придавало особо уютный вид. - Вчера щипаного котенка подобрала на улице. Говорят, хотела сюда притащить - мол, кошка хороша в непогоду, и тоску разгоняет. Отговорили родители, так что котенок у нее живет. Представляете, такой подарочек в новый год? Притащила бы вам корзинку под дверь… с ленточкой! - она прыснула. Потом сказала уже сочувственно: - А зверушка-то - кожа да кости!
- Ничего, Микаэла откормит, - Ренато представил внучку - сама-то едва не светится, настолько тонкая, и звенит - и на руках мурчит не менее звонкий котенок. - Мне незачем, а ей в самый раз…
Родные отмечали - в последние пару недель старик выглядит на удивление хорошо. Небось, уже надписи придумывали на камень, с беззлобной усмешкой думал Ренато. Придется обождать…
Мысли о смерти больше не посещали. Разве что думал порой - вдруг возвращения в детство - это отголоски жизни, ждущей в посмертии? Там будут вместе все, и все потечет, как было когда-то.
Но сам не верил себе - не такой уж чистой была его жизнь, чтобы снова ощутить родительскую заботу, почувствовать гибкость и легкость собственного тела, увидеть перед собой - мир, а не стену кладбища.
Так что мысли Ренато отбросил, и просто наслаждался вновь нахлынувшей юностью.
Но мозг привык работать; когда вскорости радость, подобная той, что испытывает растение на пригреве, отошла на второй план; осознал, что ни разу не вернулся в прошлое после выстрелов в университете. Вспоминать - вспоминал, но чтобы те дни стали реальностью - такого не было ни разу. Разные случались дни, и солнечные, и пасмурные, и не только погода была тому причиной. Но уголок на центральном кладбище Лейвере оставался никем не тронутым, там мирно росла трава или падал снег, прикрывая пустую землю.
* * *
Через стену доносились очереди барабанов и тоскливые запилы электрогитары. Марк в очередной раз слушал какую-то муть, хотя музыку не слишком любил. Но иногда включал на полную громкость, будто желая докричаться до небес и выложить им все, что думает… не голосом, так хоть опосредованно.
Заканчивалось это всегда одинаково - мать со страдальческой складкой между бровей долго стучалась в комнату, потом Марк наконец слышал ее - и соглашался выключить вопли, по ошибке называемые музыкой. Потом ходил мрачнее тучи, а мать украдкой потирала виски - терпела до последнего, и головная боль долго еще давала о себе знать.
Мать было жаль. Она много трудилась, еще больше нервничала, особенно понапрасну. Красота ее напоминала карточный домик - дунь, и развалится, любая болезнь - и все, глаза никогда не засияют, как сияли когда-то. Отец больше чем когда либо казался "вещью в себе", он-то выглядел безупречно, по крайней мере, на взгляд ребенка…
А Марк всегда оказывался разным - то едва-едва подростком, то юношей.
Теперь, когда Ренни позволил себе помнить все до мельчайших подробностей, встречаться с Марком оказалось почти непереносимо - тоскливо, больно и страшно. Ренато видел могилу брата, слышал проклятия в его адрес - но пока еще ничего не случилось, и Марк был, как всегда, сумрачный, резкий, такой предсказуемый.
С памятью взрослого Ренни понимал, что за упаковку нашел в его комнате однажды - легкий наркотик, позволяющий оставить все трудности за бортом.
Пока легкий, не ведущий к неизлечимым последствиям… и тяжелый бы не успел.
Поначалу не задумывался, каковы его отношения с прошлым. Потом привычка к анализу заставила присмотреться - Ренни чувствовал себя совершенно свободным, он волен был встать и пойти, куда хотел, тело не требовало каких-то заранее предначертанных движений. Может быть, он хотел именно того, чего и многие десятилетия назад?
Проверить не получалось.
Проходили дни - Ренато ждал. И школьник Ренни, белокожий, белоголовый, ждал: будто кот у мышиной норы, подкарауливал события.
Проходили дни, за каждый день юности платили другие - переставали быть. Но размеренный быт старика оставался неизменным, чудовище, летавшее кругом и пожиравшее саму память о людях не трогало пока самых близких Ренато.
Чудовище, состоящее из пасти и глаз - следить и выхватывать жертву из толпы, так, чтобы никто не заметил…
Ненавязчивый вальс рассеивался в коридоре, сочась из кухни: мать слушала радио. На крыльцо, где Ренни устроился, музыка почти не доносилась.
Перед мальчиком лежала коллекция самых разных жуков - Ренни помнил, как все лето собирал ее по заданию учителя. Не похожие один на другого, наколотые на иглы, они казались не мертвыми, но искусственными. То черные, узкие, с длинными изогнутыми усами, то зеленоватые нарядные бронзовки, тяжеловесные даже в полете, то блеклые, смахивающие на пожухлый лист… Возиться с жуками было не слишком приятно, однако и не отвратительно - Ренни создавал коллекцию, словно собирал головоломку.
В той, прежней реальности, Ренни сдал работу учителю и получил за нее "отлично". Сейчас перед ним был шанс проверить, способен ли он сам изменить прошлое, или является не более чем персонажем фильма, запущенного невесть кем и невесть когда.