- Нельсон? - изумляется Риса. - Тот самый юнокоп, которого ты подстрелил?
- Он больше не коп. Он теперь орган-пират и совсем трехнулся. Жаждет поймать нас с Левом. Да и тебя, наверно, тоже, если б смог найти.
- Отлично, - молвит Риса. - Добавлю его в список людей, желающих моей смерти.
Теперь, когда в их разговор затесался призрак Нельсона, Коннор обнаруживает, что вернуться к Леву - истинное облегчение.
- Словом, Лев совсем не вырос. Только гриву отрастил. Не нравится она мне. Висит ниже плеч.
- Что-то мне за него тревожно, - говорит Риса.
- Не стоит, - отзывается Коннор. - У арапачей он в безопасности. Сроднился с природой… или с чем они там, эти Люди Удачи, сродняются…
- Кажется, ты не слишком доволен.
Коннор вздыхает. Когда они с Грейс покидали резервацию, Лев носился со всякими бреднями насчет арапачей - как он поднимет их на борьбу против расплетения, все такое. Как будто это возможно! В некоторых отношениях Лев остался тем же наивным десятиной, каким был до того, как его спас Коннор.
- Говорит, что будет бороться с расплетением, но как он собирается это делать из резервации изоляционистов? На самом деле, я думаю, ему хочется исчезнуть с глаз в каком-нибудь безопасном месте.
- Что ж, если он обрел там покой, я за него счастлива. Тебе тоже стоило бы порадоваться за друга.
- Я и рад, - признается Коннор. - Наверно, просто завидую.
Риса улыбается:
- Да если бы ты нашел покой, ты не знал бы, что с ним делать!
Коннор улыбается в ответ:
- А вот и знаю! - Он наклоняется, как будто хочет что-то шепнуть ей на ухо, Риса наклоняется навстречу - и вдруг он быстрым движением облизывает ее мочку, в ту же секунду благополучно получая оплеуху. Может, надеется он, это собьет подругу с темы, но не тут-то было.
- Я скучаю по Леву, - говорит Риса. - Он вроде как брат. У меня никогда не было брата. Во всяком случае, я про это ничего не знаю.
- У меня есть, - роняет Коннор, сам не понимая, зачем он это сказал. Он никогда не говорил Рисе о брате. Жизнь до ордера на расплетение - как бы табу. Разговаривать о ней - все равно что вызывать духов.
- Он на несколько лет моложе тебя, так ведь? - интересуется Риса.
- Да, на три года.
- Точно, теперь вспомнила.
Коннор удивлен. Хотя чему тут удивляться? Вся жизнь знаменитого Беглеца из Акрона расписана прессой в мельчайших подробностях.
- Как его зовут? - спрашивает Риса.
- Лукас.
При упоминании этого имени Коннора накрывает мощнейшей волной эмоций - к такой он не готов. Чего тут только нет: и раскаяние, и сожаление, и обида. Да, обида, потому что родители выбрали Лукаса, а его, Коннора, отвергли. Он вынужден напомнить себе, что брат-то в этом выборе не виноват.
- Ты скучаешь по нему? - спрашивает Риса.
Коннор неловко пожимает плечами.
- Он, вообще-то, та еще заноза в заднице.
- Это не ответ, - усмехается Риса.
Коннор смотрит в ее прекрасные глаза, ставшие теперь зелеными, но не утратившие прежней глубины и выразительности.
- Иногда, - признается он.
Еще до того, как родители махнули на Коннора рукой, его постоянно сравнивали с Лукасом. Во всем: в оценках, в спортивных достижениях - и неважно, что это Коннор учил брата всем спортивным играм. Но Коннор не мог ни в одной команде продержаться целый сезон, а Лукас всякий раз становился звездой - к вящей радости мамы с папой. И чем ярче сиял Лукас, тем бледнее и тусклее становился свет его старшего братца.
- Не хочу говорить об этом, - произносит Коннор.
Он запирает свою старую жизнь и воспоминания о близких где-то в дальней кладовой сознания - так же надежно, как письма, запертые в Сонином сундуке.
4 • Лев
Это можно назвать чем угодно, только не покоем.
Он снова в кронах деревьев. Глухая ночь, полная, однако, звуков и жизни. Полог леса колышется, словно аквамариновые облака в голубом свете полной луны.
Лев опять следует за кинкажу, обезьяноподобным существом с огромными глазами - симпатичным, но смертельно опасным. Юноша знает, что гонится за собственным духом. Дух несется перед ним сквозь верхние ветви густого тропического леса, увлекая к чему-то, похожему на судьбу. Но судьба Лева - не неизбежная данность, а будущее, которое он может создать сам.
Леву часто снятся кинкажу и полет в кронах деревьев. Каждое посещение этого странного святилища предназначения придает ему сил, напоминает, что он трудится ради достойной цели.
Свои сны, замечательно яркие и живые, он всегда помнит после пробуждения. Это дар свыше, который он принимает с благодарностью. Дело не только в насыщенности и детальности пейзажа, делающих сновидение предельно осязаемым, но, скорее, в несущихся со всех сторон звуках ночной жизни - щебете, пении, стрекоте… В запахах деревьев и почвы далеко внизу - таких земных и в то же время надмирных. В ощущении ветвей, хлещущих его по рукам, ногам, хвосту… Да, хвосту, потому что Лев слился теперь со своим кинкажу. Он стал им, и это сделало его цельным.
Лев знает, что ждет дальше: край леса, край мира. Но на этот раз что-то явно не так. Внутри него нарастает некое зловещее предчувствие, какое не раз бывало у него в жизни, но впервые проявляется во сне.
Ночной бриз доносит до него какой-то неприятный запах. Дым! Умиротворяющий голубой пейзаж сначала окрашивается в лавандовый, а затем в багровый тона. Лев оборачивается и видит: позади встает полыхающая стена лесного пожара. Она пока еще далеко, не меньше мили, но огонь пожирает деревья с пугающей быстротой.
Звуки мирной ночной жизни превращаются в крики ужаса. Птицы всполошенно взмывают в небо, но, объятые пламенем, не успевают улететь. Лев поворачивается спиной к приближающемуся огню и стремительно прыгает с ветки на ветку, пытаясь убежать от пожара. Ветви возникают перед ним как раз там, где нужно; и он уверен, что смог бы уйти от таинственного пламени, если бы… если бы лес был бесконечен. Но это не так.
Он летит дальше, и скоро - слишком скоро - джунгли кончаются. Крутой обрыв отвесно уходит в бездонную пропасть забвения, и в небе перед Левом лишь луна, до которой, кажется, можно дотянуться рукой.
Сорви луну с неба, Лев.
Он знает - у него получится! Если прыгнуть повыше, то можно будет вцепиться в луну когтями и сорвать ее с неба. И когда она обрушится вниз, ударная волна задует пожар, как дыхание Господа задувает свечку.
Лев собирает воедино всю свою отвагу, а обжигающий жар уже льнет к его спине. Он должен верить в успех. Промахнуться нельзя. Объятый пламенем, он взмывает в небо и - чудеса! - достигает луны, вонзает когти… но недостаточно глубоко.
Он не может удержаться, луна выскальзывает из пальцев, и он падает, падает, а позади огонь пожирает то, что осталось от джунглей. Лев низвергается из этого мира в заброшенный уголок вселенной, куда не залетают даже сны.
• • •
Зубы Лева лязгают, он дрожит с такой силой, что это больше походит на конвульсии.
- Играешь на кастаньетах, братишка? - говорит кто-то, наклонившись над ним. В мгновение, когда сознание его еще не определилось во времени и пространстве, Леву кажется, что это одна из его старших сестер, что он дома - совсем еще маленький невинный ребенок. Но в следующий миг приходит понимание, что этого не может быть. Его сёстры, как и вся остальная семья, отреклись от него. С ним говорит его названая сестра Уна, девушка из народа арапачей.
- Я бы отключила кондиционер, но в этом вшивом Аймотеле все автоматизировано, а термостат почему-то решил, что в комнате 92 градуса.
Лев так замерз, что не может говорить. Он изо всех сил стискивает зубы, чтобы те не стучали, но результат не слишком обнадеживает.
Уна подхватывает упавшее на пол одеяло и укрывает юношу. Затем берет еще и покрывало и кладет сверху.
- Спасибо. - Наконец он в состоянии что-то просипеть.
- Ты и вправду сильно замерз или у тебя температура? - спрашивает Уна и щупает его лоб. Почти два года никто не щупал ему лоб, чтобы узнать, нет ли у него жара. Лева внезапно омывает волной непонятного и неуместного чувства.
- Температуры нет. Просто замерз, - констатирует Уна.
- Спасибо еще раз, - шепчет он. - Мне лучше.
Лев понемногу согревается. Зубы лязгают уже не так часто, и дрожь постепенно прекращается. Он дивится: насколько же далек был его сон от реальной жизни! Каким образом испепеляющий жар так быстро претворился в холод, царящий в этом придорожном мотеле на полпути между двумя медвежьими углами? Но холод и жар - это две стороны одной медали, разве не так? И то, и другое в крайнем своем проявлении смертельно опасно. Лев закрывает глаза и пытается снова уснуть, зная, что в ближайшие дни ему понадобятся все его силы.
• • •
Утром он просыпается от звука закрывающейся двери. Наверно, Уна ушла, думает он. Но нет, она как раз наоборот вернулась.
- Доброе утро, - здоровается девушка.
Лев невнятно мычит - у него еще недостаточно энергии, чтобы разговаривать. В комнате по-прежнему собачий холод, но под двумя одеялами тепло.
Уна протягивает ему два пакета из Макдональдса - по одному в каждой руке.
- Выбирай - инфаркт или инсульт?
Лев зевает и садится на постели.
- Только не говори, что рак у них закончился…
Уна трясет головой:
- К сожалению, рак только после одиннадцати тридцати.
Он забирает пакет из ее левой руки и обнаруживает в нем "яйца мак-что-то-там". Ух ты! Такая вкуснятина не может не быть смертельной. Ну что ж, если эта еда собирается его убить, ей придется стать в очередь за Инспекцией, хлопателями и, само собой, Нельсоном.
- Каков наш план, братишка? - спрашивает Уна.
Лев уписывает остатки завтрака.
- Сколько еще до Миннеаполиса?
- Часа три.
Он тянется к своему рюкзаку, извлекает оттуда фото двоих орган-пиратов, за которыми они охотятся. У одного не хватает уха, другой смахивает на козла.
- Хочешь взглянуть еще раз? - спрашивает он.
- У меня их рожи отпечатались в мозгу намертво, - отвечает Уна, даже не пытаясь скрыть отвращение. - Все равно, думаю, ничего у нас не выйдет. Миннеаполис и Сент-Пол - города большие. Найти там двоих подонков, которые не хотят, чтобы их нашли - штука почти невозможная.
Лев тонко улыбается:
- С чего ты взяла, что они не хотят, чтобы их нашли?
Вот тут Уна садится рядом с ним на кровать, впивается в него пристальным взглядом и повторяет:
- Так какой у нас план, братишка?
• • •
Чандлер Хенесси и Мортон Фретуэлл. Два орган-пирата, ушедшие живыми с территории арапачей после того, как захватили в лесу группу детей, среди которых был и Лев.
Уил Таши’ни, единственная любовь Уны, спас их тогда. Он отдал себя в обмен на жизни Лева и других ребят. Пираты пошли на это, потому что у Уила имелось нечто, стоившее огромных призовых денег: талант, заключенный в его руках и части мозга. Уил был великолепным гитаристом. Пираты забрали его, оставив Лева расхлебывать последствия. Не в силах Лева было помешать самопожертвованию Уила, и все же арапачи обвинили именно его. Ведь он чужак, как и орган-пираты; он - беглец, пришедший из того же вывихнутого внешнего мира. Даже Уна испытывала к нему двойственные чувства. "Ты предвестник несчастья", - сказала она ему однажды. И была права. Куда бы Лев ни направился, за ним по пятам следуют всякие невзгоды. И все же он надеется сломать шаблон. Наверняка это будет легче, чем достать с неба луну.
Расплетение Уила Таши’ни оставило рану в душах арапачей. Лев понимает, что ее не исцелить, но, может, у него получится хотя бы облегчить боль? Шрам останется навсегда, но если все пойдет по его плану, они с Уной поймают этих мясников и отдадут на справедливый суд арапачей.
И тогда Совет племени выслушает Лева.
Тогда они не отвергнут его мольбу и наконец публично заявят о своей позиции в отношении юновластей.
Конечно, поймать Хенесси и Фретуэлла не совсем то же самое, что сбросить с неба луну; но если арапачи - как говорят, самое влиятельное из племен - вступят в борьбу против расплетения, рухнет кое-что такое, на фоне чего упавшая луна покажется пустяком.
5 • Старки
Мейсону Майклу Старки нет дела до Людей Удачи. Ему не нужна их жалкая поддержка. Он дерется с врагом лицом к лицу. Оружейный ствол, приставленный к шее Инспекции - вот каковы его методы. По его мнению, любые другие - для неудачников. Старки знает: он рожден для величия. Собственно говоря, он уже его достиг, теперь вопрос только в степени этого самого величия.
- Чуть выше, - приказывает он. - Да, здесь.
Старки со своими аистятами сбежал с Кладбища из-под носа юновластей. Старки выжил в авиакатастрофе. И теперь Старки - герой войны. Неважно, что официально никакой такой войны нет; он сам объявил ее, и это единственное, что имеет значение. Если все в большом мире решили вести себя так, будто всё это не стоящая их внимания ерунда, тогда они заслуживают того, что обрушится на них в недалеком будущем.
- Ничего не чувствую! - рявкает он. - Сильнее!
Старки - спаситель аистят, нежеланных младенцев, выросших в нежеланных детей. Его батальон теперь превратился в целую армию, горящую праведным гневом против системы, которая хотела навсегда избавиться от них. Общество желало видеть их в разобранном виде. Части их тел, понимаете ли, пошли бы таким образом "на службу человечеству". Ну что ж, аистята послужат теперь человечеству несколько иначе.
- Да ты, кажется, совсем ничего не умеешь!
- Я стараюсь! Я делаю все, что вы требуете!
Старки лежит вниз лицом на массажном столе в каморке, которая раньше была аппаратной на электростанции. Cтанцию, расположенную вдали от всего обитаемого мира, закрыли еще несколько лет назад; оборудование вывезли, не оставив ничего, кроме ржавой железобетонной коробки, обнесенной сеточной оградой. Забытый Богом и людьми угол в северной части штата Миссисипи, заросший сорняками, никем не любимый. Отличное место, чтобы спрятать армию численностью в шестьсот человек.
Старки приподнимается на локте. Массажистка, хорошенькая девочка, имени которой он не помнит, смотрит в сторону, слишком напуганная, чтобы взглянуть ему в глаза.
- Хороший массаж приносит не только удовольствие, но и боль, - внушает Старки. - Ты должна размять узлы. Нужно, чтобы после твоего массажа мышцы у меня стали упругими и послушными, я был бы в полной готовности к нашей следующей операции. Поняла?
Девочка послушно кивает; чувствуется, что ей очень хочется угодить:
- Да, поняла.
- Ты говорила, что делала массажи раньше!
- Да, говорила… - лепечет она. - Я просто хотела воспользоваться возможностью…
Старки вздыхает. Что поделаешь, так уж теперь повелось. Они лезут по головам друг друга, лишь бы оказаться поближе к нему. Погреться в лучах его величия. Собственно, он их не осуждает. Стоило бы поаплодировать этой девчонке за ее амбиции, но сейчас ему хочется только одного - хорошего массажа.
- Можешь идти, - бросает он.
- Мне так жаль…
Девочка медлит, и Старки призадумывается, оценивая момент. Может, расслабиться сегодня по полной да и получить от этой ревностной девицы кое-что позначительнее массажа? Без сомнения, она охотно пойдет навстречу всем его желаниям, вот только… Когда что-то легко достается, его почему-то не очень хочется.
- Ушла, - говорит он девочке.
Та уходит, стараясь сделать это как можно тише, но ржавые петли на двери пронзительно визжат. Чтобы не тревожить командира лишний раз, девочка оставляет дверь открытой. Старки слышит, как она медленно сходит по металлическим ступеням, наверняка в слезах, оттого что не сумела угодить вождю.
Оставшись один, Старки крутит левым плечом, на котором красуется бинтовая повязка - в последней боевой операции его ранило. Хотя, вообще-то, пуля лишь задела на излете, настолько поверхностно, что это даже и раной-то считать нельзя. Ну вытекло немного крови, ну останется шрам; но если расценивать раны по шкале от одного до десяти, эта потянет балла на полтора. И все равно - бинт выглядит внушительно, поэтому Старки ходит в открытой майке, чтобы повязка на плече была хорошо видна всем аистятам. Еще одна военная рана в комплект к прежней, расположенной на той же руке, но гораздо ниже. Там - его героическая кисть, которую он разбил, стараясь высвободиться из оков на старом самолетном кладбище. Этот подвиг спас его; он смог убежать со своими аистятами и начать собственную войну. Попади он в плен, его бы сразу же расплели; так что рука - ничтожная плата за жизнь. Теперь он носит на ней дорогущую перчатку от Луи Вьюттона. Нападение на Кладбище случилось в начале июля, а сейчас уже сентябрь. Прошло меньше трех месяцев. И хоть чувство такое, будто прошла целая жизнь, его тело отмеряет время точнее календаря: раздробленная ладонь все еще ноет, все еще сочится сукровицей, по-прежнему время от времени требует дозу болеутоляющих. Она никогда не заживет окончательно. Старки больше не сможет пользоваться ею в полной мере, но это не имеет значения. Для работы у него найдется сотня других рук.
Он бросает взгляд в надтреснутое, чумазое окошко, из которого видно все производственное помещение станции. Пол сплошь заставлен складными столиками, усеян спальными мешками и прочими принадлежностями походной жизни.
- Наблюдаешь за подданными?
Старки оборачивается: в каморку со стопкой газет в руках входит Бэм, его заместитель и первый помощник.
- Кое-какие из таблоидов выдвигают предположение, что ты отродье самого Сатаны, - сообщает она. - Одна баба из Пеории утверждает, что видела, как тебя рожал шакал.
Старки хохочет:
- Да я в жизни не бывал в Пеории!
- Чушь и ерунда, - соглашается Бэм. - К тому же вряд ли в Пеории когда-нибудь водились шакалы.
Она бросает газеты на массажный стол. Старки польщен: он на всех первых полосах. Правда, он уже не раз видел свое лицо на многообразных сетевых порталах новостей и в общественном нимбе, но когда ты смотришь с печатной страницы, в этом, черт возьми, есть нечто особенное!
- Наверно, что-то я делаю правильно, раз эти таблоидиоты считают меня равным по силе Антихристу.