Кто любит книжки и фильмы про животных, тот, наверное, в курсе, что птицы могут ориентироваться с помощью магнитного поля и что магниточувствительный орган у них находится в голове. Опыты, в которых это установили, делались в 70-е годы на перелетных птицах и голубях. Так вот, одним из тех голубей был Святослав Николаевич. Работал он вместе с американской группой, что само по себе было удивительно: в те времена - совместный проект с потенциальным противником! Однако Лоуренс, тамошний его коллега (в обоих смыслах: биофизик по профессии и голубь по Облику) нажал на какие-то мощные рычаги. Рязанцев уехал, по его собственным рассказам, легко: без шума и пыли. Ну, правда, тогда он еще не был разведен…
Честно скажу: восхищаюсь работой, которую они проделали! Это только кажется, что оборотню легко: надел магнитонепроницаемый шлем на голову, полетал, обернулся, записал впечатления… Магниточувствительный орган у меня самой есть, и польза от него огромная. (Именно поэтому в человеческом Облике я себя чувствую страшно беспомощной, не могу сориентироваться даже по нормальным, видимым приметам, не говоря о картах, - в качестве человека я законченный топографический кретин.) А спросите меня, как он работает, отвечу - не знаю как, но работает! Просто, когда я галка и хочу понять, в каком направлении лететь, мир вокруг меня… ну, типа… не то чтобы поворачивается, а как бы находит направление. В нем появляются какие-то "там" и "тут". Или же все становится неоднородным. Как рифленая поверхность или кусок алтаса, когда по нему ведешь пальцем: вдоль - гладко, а поперек - не сдвинешь. Только это не осязание, а как бы внутри меня, но и снаружи тоже. И, конечно, не на плоскостях, а вокруг, вообще. Ну, или представьте себе, что к северу становится светлее - словно там у горизонта висит второе солнце, хотя это не свет…
Понятно объясняю? Сама вижу, что просто срам, а еще журналист, художник слова. То, что они с Лоуренсом смогли отыскать рациональное зерно в этом бреде, понять, какой механизм за этим стоит, - настоящий подвиг. Ну, вообще-то голуби известные специалисты по отыскиванию зерен.
- Как у вас в лаборатории дела? - задала я самый главный вопрос. - Я имею в виду - по закрытой теме…
Обычно Святослав Николаевич после этого вопроса оживляется и в продолжении получаса рассказывает мне, как у них дела. Но в этот раз он, прежде чем ответить, потащил из кармана свою омерзительную "Приму"(где он ее берет в XXI веке?!), вытянул до половины папиросу, вздохнул и запихал ее обратно. И только потом сказал:
- Ник от нас уходит.
- Ничего себе… - Я в самом деле удивилась: от Рязанцева сотрудники не бегали, тем более из так называемой закрытой темы. - Куда?
- А пес его знает, - с ожесточением сказал Рязанцев. - Какой-то коммерческий проект, какая-то фирма… Наговорил кучу слов, крутил-крутил хвостом, а чем будет заниматься, толком не объяснил. Стыдно, наверное.
- И провались он, - не слишком политично рыкнула я. - Вы же сами говорите: если человек уходит по своей воле, оставшиеся ничего не теряют.
- Это в теории, Галочка, - вздохнул Рязанцев. Глянул на кофейную гущу в чашке и снова полез за "Примой". - Это в теории. А на практике мне надо кого-то искать на его место, у нас рук не хватает.
- Найдете!
- Ох, постараюсь.
Мой оптимизм был, мягко говоря, неоправданным, зато пессимизм Рязанцева - вполне обоснованным. Заинтересовать молодого специалиста ему было бы нетрудно, денег в обоих его проектах хватало. Обучить новичка - тоже дело не очень долгое, практически все эксперименты велись на стандартном оборудовании. Проблема только в одном: сотрудник проекта должен, во-первых, быть одним из нас, а во-вторых, иметь высшее биологическое образование в очень специальной области. Подозреваю, что всех таких людей Рязанцев знал лично. Если не всех в мире, то в Москве - наверняка.
- А если вам дипломника взять? - выдала я свежую идею. - Среди студентов, может быть…
- Искал, пока нету. В университете обе кафедры биофизики, биоинформатика, даже в медицинских вузах смотрел - нету.
- По нашей базе смотрели?
- Маруся смотрела. Такое впечатление, что вообще ни одного перевертыша с годами рождения с восьмидесятого по девяностый!
- Ну, такого быть не может! Дети-то есть…
Я попыталась припомнить детей-студентов в знакомых семьях. Настя Матвеева… Эх, бестолочь ты, Галина Евгеньевна, ничего не сделала, что собиралась, в базе пошарила - и отвлеклась. То про амебу двоечникам излагала, то по мужикам бегала! Курица без мозгов.
- Наверное, просто в биологию никто из наших не пошел.
- Наверное, - Рязанцев снова вздохнул и свирепо забычковал недокуренную папиросу прямо в полупрозрачной серединке блюдца.
Ну, Ник, попадись ты мне! Сколько же, интересно, ему посулили в этой фирме?! Свинья неблагодарная.
…После возвращения из Америки, на гребне славы, Рязанцев легко получил лабораторию под модную тему и продолжал изучать функции мозга животных, отсутствующие у людей - особенно те, что связаны с ориентировкой в пространстве. Сначала все шло хорошо, весело и интересно. А потом… сами знаете, что потом. В начале 90-х, когда российская наука подавала явные признаки смерти, их лаборатория оказалась последней в очереди на раздачу материальных благ: тут, мать-мать-мать, медицине с прикладной химией не хватает, а вы с птичками-рыбками! Полуофициальные покровители оборотней в белых халатах тоже разводили руками: душевно рады бы, да вот обстоятельства, потерпите еще полгодика, а там, может быть… Но в науке, как и везде, кто не лезет вверх, тот падает вниз. Рязанцев тогда сказал моему папе (я была еще мелкой и как собеседница не котировалась), что он отвечает за своих сотрудников, что многих из них он сам заманил в эту безденежную область, в то время как они могли бы торговать китайскими пуховиками и горя не знать, что до Бога высоко, до президента далеко, до американского - еще дальше, и он, Рязанцев, все берет на себя. Мой отец тогда здорово на него наорал.
То, что было затем, объясняет и "Приму", и сиротские сушки, и прочие умилительные привычки доктора Рязанцева. Как сказал один из героев Искандера, кто был бедным и разбогател, еще сорок лет чувствует себя бедным. Святослав Николаевич в течение почти двух лет был таким бедным, каких и в страшных фильмах про недоразвитые страны не показывают. В институте он проводил по восемь-десять часов, осунулся, пожелтел, тогда же, по-моему, и седина у него появилась. Квартиру сдал какому-то иностранному спецу, чья компания открыла в Москве филиал. А сам ночевал на чердаке своего же дома в голубином Облике. Спал, читал литературу, надклевывая страницы вместо пометок. Иногда вылетал поразмяться. Покупал раз в четыре дня батон хлеба, раз в месяц - упаковку птичьего корма и витамины. В институте обедал на помойке (и я не уверена, что ее содержимое в те годы радикально отличалось от меню столовой). На сигареты, конечно, приходилось тратиться, на ту самую "Приму", - без курева голова не работала. Закупался у лоточниц. Не воровал, хотя голубю это было бы - раз клюнуть. Но не позволял себе.
Помню, как мама насильно усаживала его за стол, кормила макаронами с самодельной тушенкой, а потом плакала на кухне, шипя сквозь зубы слова, которых мы с сестрой и Машкой никогда от нее не слыхали… Таким манером, откладывая зарплату, которую нормальные нищие ученые того времени тратили без остатка, плюс долларовую плату за квартиру, Рязанцев скопил на мощный компьютер - и поставил это чудо техники в лаборатории. Таким же манером приобретались реактивы и оборудование.
Короче говоря, уже к середине 90-х его группа выкарабкалась из финансовой пропасти. Пошли гранты, молодые сотрудники начали ездить за границу (в том числе и предатель Ник). Официальная тематика была прежней: чувство магнитного поля, эхолокация и тому подобные вещи. А неофициальная…
Изучать оборотней с позиций науки - занятие безумное. Более того: нездоровое. Скомпрометированное в историческом плане. Понять тайну превращения человека в зверя или птицу, а там и сварить нужную микстурку, ясное дело, хотелось многим, начиная с халифа Аиста. Наиболее известные попытки такого рода в нашей стране предпринимали в 30-е годы, перед войной. Эксперименты велись в подвалах Лубянки, причем методы шли в ход самые что ни на есть… В общем, сегодня в среде оборотней отношение к подобным поползновениям неоднозначное, но скорее отрицательное.
И за всем этим невнятные слухи - дескать, возможно, дескать, были случаи, но уж больно высока цена и страшна расплата… Слухи не прекращаются с древнейших времен и по сей день. И среди наших, и среди нормалов - вон бизнес тренера Татьяны, мастерицы преодоления иллюзорных межвидовых границ, процветает же! Да и люди поумнее, скажем, наши министерские покровители, готовы щедро отстегивать на такие работы. Уж очень лакомый кусок - это во-первых. И как бы оборотное зелье не открыли мимо них, чтобы не упустить момента взять под контроль и засекретить - это во-вторых. Так что без денег Рязанцев теперь уже не будет.
Я не очень верю, что это возможно. Если бы дело было в непомерной и страшной плате - на Лубянке вон были готовы платить и чьей угодно душой, и любым количеством жизней, а все равно ни хрена не добились. Называй это наукой или мистикой - или ты оборотень, или нет.
- Может, поискать среди каких-нибудь компьютерщиков? Мне нужно, чтобы человек мог заниматься обработкой данных, а эксперимент - дело нехитрое, кухонное, как-нибудь на всех разделим…
Поисками оборотного зелья Рязанцев с коллегами не занимаются, они не психи. Они исследуют природу оборотничества: чем мы отличаемся от нормальных людей, почему не умираем, когда положено… Прежде копался в биохимии, делал томографию мозга в поисках Сути (но эта работа заглохла: очень много всего в мозгах, и те специалисты, которые продвинулись по этому пути дальше всех, предпочитают заниматься собственными исследованиями), теперь пытается зайти со стороны генов, благо теперь это проще, чем когда-либо. Берет кровь у себя и у помощников, в человеческом Облике и в других, сравнивает людей с другими людьми, голубей - с другими голубями… Все это, насколько я понимаю своим журналистским умом, здорово напоминает поиски иголки в стоге сена. Или даже не иголки, а одной отдельно взятой сухой травинки. С другой стороны, находят же другие исследователи нужные им гены - рыжих ли волос, или всяких болезней! А Рязанцев не остановится, пока не найдет. Дело не в деньгах, плевал он на деньги.
Над компьютером у него висит фотография в рамке. Старая, черно-белая, домашней печати. Две девочки, загорелые, с выбеленными солнцем волосами, в одинаковых цветастых сарафанчиках, старшая держит в ладошках голубя-вяхиря, младшая прижимается щекой к голому плечу сестры. Снимок недодержан, залит солнцем, и кажется, что это от солнца, бьющего в глаза, девчонки так улыбаются.
Теперь-то Лариса и Маргарита смотрят на папу совершенно по-другому. Как и бывшая жена Рязанцева, его дочери - нормальные люди. Собственно, поэтому он и живет один. Дочки уже взрослые, двумя-тремя годами младше меня. Обе замужем - тоже, конечно, за нормалами.
Все-таки до чего нам с Машкой повезло! Галка и котенок - это же в миллион раз легче и проще, чем голубь и человек.
Глава 9
Если влезть на высотный дом -
все равно Москву не оглядишь.
Хоть сто лет просиди на нем -
ничего не видно, видно шиш.
Но зато мы все облазили тут,
хоть и нельзя -
и москвичами
нас назовут
не зря!
Возможно, ранний Юлий Ким.
Все подростки мечтают лазить по крышам. А взрослые мечтают, чтобы они туда не лазили. И противоборство этих мечт не имеет конца.
Тетушку-инспекторшу, попади она на сегодняшний мой урок со столь относительной техникой безопасности, сто процентов хватил бы удар. Но она об этом ничего не узнает: согласно расписанию, уроки москвоведения проходят в Музее истории района либо на экскурсиях. Надо же как-то объяснить наше отсутствие в школе. Даже с учетом нашей специфики, официально урок на крыше нам никто не разрешит.
Можно подумать, я сама без ума от радости. Выпасать на высоте двадцатиэтажного дома десять подростков, то есть, пардон, девиц и молодых людей - ни почета, ни славы, одни нервы. (А ниже нельзя, иначе нас будет видно из других домов.) Да хоть бы и не на крыше - сомнительное это счастье. Габариты у них, как у взрослых, а толкаются и машут руками, как детсадовцы. Сосредоточиться им трудно, а смеяться готовы надо всем: хоть мудрость, хоть тупость, хоть бородатый анекдот или просто в рифму пришлось. Хорошо еще, если они строгого учителя побаиваются. А строгий учитель - это я, прошу любить и жаловать.
Пока их было не десять, а восемь. Мы поджидали двоих опоздавших. Кто-то уже обернулся, кто-то нет. Трое мальчишек сосредоточенно мерялись мобильными телефонами: давили на кнопки, разглядывали под разными углами, как ювелир - бриллиант редкой огранки, и громче, чем нужно, произносили слова "блютус" и "камера". Митя Баранов - весь из себя такой красавчик, выбеленные складочки под коленками джинсов, графичная блондинистая прическа - фотографировал остальных двоих и сливал им фотографии. Четвертый мальчик, ворона, барражировал над группой хихикающих девочек и вопил мультяшным сиплым альтом:
- Я-а - спутник Гу-угель! Вижу все-о-о! И все фиксир-рую! Пр-ролетаю над Ивановой… вау, какая блузка! Па-атр-рясный вид свер-рху!
- Симаков, ты дурак?! - проорала в ответ польщенная Алла, ее подруга изобразила, что стреляет из рогатки.
Фигура Речи была вычерчена тут же, белой краской прямо на асфальте крыши. Поэтому говорить у нас смогут все, не только врановые. Не оборачиваться же каждый раз, когда захочешь что-то уточнить у учителя. На московских крышах, да и не только на московских, написано и нарисовано много интересного. Такого, что хорошо видно с высоты птичьего полета, но неразличимо с улицы.
Наконец появились двое раздолбаев-сизарей, торопливо обернулись и залепетали оправдания. Слушать я не стала.
- Обсудим позже, у нас мало времени. Точнее, у вас.
На крыше моментально стало тихо. Ребятки собрались вокруг меня в ожидании руководящих указаний. Первое практическое занятие - не хухры-мухры. Причем не в центре - Кремль, Большой театр и фонтан ВДНХ найдет и старая лесная сова - а тут, вокруг школы, где архитектурные памятники не выручат, потому что их нет. Тут надо знать карту. С виду узнавать улицы, потому как таблички с названиями и номерами домов имеются лишь на очень немногих крышах.
- Я полагаю, теорию все усвоили. Общий вид округа сверху, названия улиц. Основные достопримечательности, видимые с высоты полета. Про соотнесение с севером-югом не говорю, это уже должно быть на автомате.
Группа застенчиво потупилась. Один Симаков ухмыльнулся.
- Сейчас каждый получит индивидуальное задание - да, каждому отдельный адрес, Алла, и не надо так пугаться. Стаей за вожаком летать все умеют, а сейчас я хочу посмотреть, как каждый из вас усвоил материал.
Я вынула из кармана маленькую плоскую картонную коробочку от швейцарской шоколадки. Коробочка для моей цели подходит как на заказ: и закрывается плотно, и ленточка есть, чтобы хватать клювом.
- Алгоритм действий у нас будет самый простой: летите по адресу, находите вот такую коробочку, приносите мне. Получаете пятерку. Или четверку, если не уложитесь в двадцать минут. Тот, кто провозится больше получаса, остается с тройкой… ну и так далее. Все ясно?
- А далеко… адреса? - спросил один из сизарей.
- В пределах округа, - успокоила я. - Только закрепление пройденного, ничего более.
- А можно уткой лететь?
- Кем?
- Ну, то есть селезнем?
- Нельзя, - ответила я. - Мы сейчас отрабатываем типичные для Москвы виды.
- Утки зимующие, они в Москве остаются!
- А кроме того, - невозмутимо закончила я, - уже начался сезон охоты.
- И если осталось всего две утки, как собг'аться в большой косьяк? - печальным голосом вопросил Симаков. Девчонки опять захихикали.
- Ну ладно, полечу вороной, - проворчал владелец "нокии".
- Если все понятно, приступаем. Алла, начнем с тебя.
- Ой… - Алла Иванова заморгала богато накрашенными ресницами. На первое практическое занятие девушка нарядилась, даже на мой непридирчивый взгляд, немного чересчур… нет, формально все правильно - черный низ, белый верх… вот только черный низ состоит в основном из колготок, юбку такой длины можно не брать в расчет, а под белым верхом (трикотажным, со стразами) явно не хватает лифчика. При некотором избытке всего остального. Ну и выбеленные волосы пониже лопаток. По чердакам лазить - самое оно. Аллу я нарочно пускаю первой. Все равно прилетит последней, но хоть минута форы ей будет.
- Ничего не "ой". Перекресток улицы Красного Маяка и Кировоградской, памятник у северного вестибюля метро, прямо на темечке у одного из героев. Вперед!
Остальные девицы (и кто-то из парней) завистливо взвыли. Симаков показал красавице "о-кей". Сама Иванова, однако, не оценила свалившегося на нее счастья. Голова у барышни - натуральное решето. Зачем учиться летать над городом, извозчик довезет куда надо. В смысле, папин шофер. Сдается мне, и Кировоградская, и северный вестибюль для нее китайская грамота. Не пользуется она метро. Ну, может, хоть памятник найдет. Надо же с чего-то начинать. А то, случись что-нибудь, потеряется над Москвой, как последний волнистый попугайчик. Будет потом папа - министерский работник искать дочку-ворону…
Каблучки Аллы опасливо зацокали к Фигуре Речи (ага, и обувь самая подходящая!). Для нормалов, не увлекающихся наблюдением за птицами, все вороны на одно лицо. На самом деле ворона Алла - это совсем не то, что ворона Сева. Небольшая, изящная, нисколько не взъерошенная, черные перышки отливают металликом, и даже, клянусь, коготки на лапах накрашены!
Алла отбыла, я вызвала следующего. Тут много зависит от того, как даешь вводную. "Памятник"- это уже подсказка, его сверху видно. Это только кажется, что птице перемещаться по Москве очень просто. То есть перемещаться-то просто. Ориентироваться сложно, особенно без привычки.
- Нахимовский проспект, остановка "Ткацкая фабрика" по направлению к "Университету", крыша ларька, где продают блины - далеко, но зато прямо… Мить, не боишься так лететь? Поскромнее у тебя наработки нет?
- Не боюсь, не боюсь, - проворковал ослепительно-белый голубь с коралловыми лапками и павлиньим хвостом. - Я высоко полечу.
Еще голубь, но обыкновенный, сизарь с белыми пежинами, потом ворона, он же селезень, потом собрат-галка… Было мне мороки разносить эти коробочки перед уроком! И нечего, дорогой, ужасаться напоказ: фонарь напротив Института генетики - задание почти такое же легкое, как и с памятником, и оторвать клювом от колпака фонаря коробочку, прикрепленную скотчем, - плевое дело. Особенно по сравнению с тем, как я его приклеивала.
Напоследок я оставила Симакова. Кто у нас самый умный, тому особое задание. Я сделала вид, что размышляю над вводной. Он сделал вид, что смущен и волнуется. А именно повесил нос на сторону, сцепил руки в замок и зашаркал кроссовкой.