На Площади Революции вагон заметно уполовинился, образовались свободные места, чем грех было не воспользоваться. Пускай я и не то болезненное создание, каким видит меня темное стекло дверей, но все же умотался сегодня до предела. Весь день на ногах, в бегах… а еще эта в высшей степени странная командировка в колонию… или, официально, "Учебно-воспитательный приют "Струны", в просторечии - "упс". Лена, правда, таких слов не любит, но частенько, забываясь, сама же и говорит. "Упс…" - выдохну я с облегчением, вернувшись через неделю из поездки.
Бабка, сидящая напротив, посмотрела на меня неодобрительно. Что, храплю? А вполне может быть. Вагон так плавно покачивается, мелькают бледно-желтые лампы в заоконной черноте - как будто по ночной реке плывут лимоны… огромные, с детскую голову, чудовищные лимоны-мутанты, выросшие на отравленных радиацией землях Окраины… а может, в щедро политых кровью садах Дальнегорска… щедро политых, удобренных пеплом и углями… уголь - это же калий, самое то для подкормки растений… да хотя бы тех же огурцов, какие наверняка выращивает эта вот бабка на своих шести сотках. И не знает наивная женщина, что вырастет у нее совсем иное - темно-синее, упругое, с острыми, как у осоки, краями.
…Темно-синие травы приходилось раздвигать руками, и они тут же, недобро шелестя, смыкались за моей спиной. Я успел порезать руки, а не прошел и километра в этих травяных джунглях. Мягко зеленело над головой небо, и не было в нем ни солнца, ни луны. Я чувствовал себя потерявшимся на плоскости муравьем, и знал, что путь мой никогда не кончится, что впереди - угрюмая синяя бесконечность.
Но бесконечно бродить мне не пришлось. Слева колыхнулось травяное море, и выскользнул мне навстречу мальчишка. Тот самый, рыжеволосый, в мятой футболке, в продранных выше колена джинсах.
- Здрасте, Константин Дмитриевич!
Я даже и не особо удивился. Мало ли чего водится в синей траве под зеленым небом?
- И тебе здоровья, тезка. Что новенького?
- Многое изменилось, Костик, - послышался низкий баритон справа, и, раздвигая упругие стебли, вышел из травы Ковылев. Был он сейчас почему-то в пиджаке, при галстуке, только измазанные глиной брюки портили общее впечатление. И на бледном, бумажном каком-то лице отчетливо выделялись темные, внимательные глаза.
- Многое изменилось, Костик, - повторил он, - и еще будет меняться. Причем чем дальше, тем сложнее. Извини, не получилось вовремя предупредить. Мы вот с ним, - взъерошил он мальчишкины волосы, - уже сколько идем, а только сейчас удалось. Вокруг тебя стенка, и не пробиться. Вон, гляди!
Ковылев взмахнул рукой (лацканы пиджака обтрепались, механически отметил я), и сейчас же внизу, в траве, началось кишение, шелест, стрекот, писк. Черные маленькие точки множились, выползая то ли из норок в земле, то ли выпрыгивая из теплого, застывшего воздуха. Сперва мне почудилось, будто это жуки или мухи, потом, когда они поднялись вверх и выстроились в сложные фигуры, я принял их за крошечные, в миллион раз уменьшенные самолеты. Но, лишь хорошенько приглядевшись, понял, что это.
Паузы. Черные музыкальные знаки, отменяющие звук, дарящие тишину. Ненадолго - на полтакта, на четверть, на восьмую, самые мелкие и юркие - на шестнадцатую. Казалось, они слетели со страниц всех нот мира и собрались здесь, передо мной.
Я протянул ладонь, осторожно коснулся ближайшего знака, похожей на рыболовный крючок восьмушки. Наощупь она оказалась холодной, словно только что вынутой из морозильной камеры.
- Вот то-то и оно, - назидательно произнес пацан. - Эта дрянь вокруг тебя летает и все глушит, а ты не видишь. Попробуй-ка пробиться сквозь них… Знаешь, как больно кусаются? Вон, посмотри.
Он продемонстрировал мне свои загорелые руки, сплошь и рядом усеянные багровыми пятнышками, местами подживающими, покрытыми корочкой, а местами и свежими.
- А что делать, Костя? - вздохнул Ковылев. - Есть такое слово, надо.
Я не понял, к кому из нас троих он обратился. Вполне возможно, что и к себе.
- Ладно, времени у нас мало, - продолжил он сухо. - Скоро вибрация погаснет и наши тональности разойдутся. Поэтому слушай не перебивая. Там, куда тебе предстоит идти, все окажется гораздо сложнее, чем ты сейчас думаешь. Ненависть, любовь, стыд и страх спутаны там в один огромный клубок, и тебе придется потянуть за ниточку. Именно тебе, пойми это. Так вышло, что на твоей душе скрестились взгляды, надежды и тревоги, и тебе самому решать, как с этим быть. И быть ли вообще. А это страшно, решать и решаться. Это больно, это неуютно.
Он ненадолго замолчал, то ли прислушиваясь к чему-то внутри себя, то ли превозмогая нахлынувшую боль. Во всяком случае, лицо его еще сильнее побледнело, хотя куда уж дальше-то? И так оно словно вырезано из мелованой бумаги.
- Помни, - наконец продолжил он, - никто не в силах заставить тебя решить. Никто не вправе и решить за тебя, и даже подсказать тебе никто не может, ни мы, ни они… Пойми вот еще что - сил твоего разума не хватит, чтобы во всем разобраться, чтобы распутать. Но у тебя есть не только ум, больше доверяй своему сердцу. В миг, когда все покажется потерянным, когда все смешается, исказится окончательно - тогда заставь замолчать свой рассудок, прислушайся к тишине… Но не к этой, - махнул он рукой в сторону неподвижных значков-пауз, - а к настоящей тишине, которая выше и дальше. И только тогда оттуда, из вышины, о которой ты не хочешь знать, придет ответ. И другой ответ поднимется снизу, из глубины, о которой ты тоже не знаешь. Придется выбрать только один… и вот на этот выбор повлиять не сможет вообще никто. Мы с Костей, конечно, будем рядом, где сможем, там прикроем, но сам видишь, это не слишком у нас получается. Я сам не понимаю, зачем послали нас двоих… когда есть настоящие… Ладно, проехали. Короче, будь очень внимателен и очень осторожен. Никому не верь безоглядно… но никому и не откажи в своем доверии. Сложно, да? Прости, но сказать конкретнее не могу. Запрещено. Будущего нельзя знать, о нем можно лишь догадываться…
- Ну что, пошли? - прервал его речь пацан. - Ты всё болтаешь, а я уже замучился их держать!
- Ладно, отпускай, - повернулся к нему Ковылев.
И сейчас же паузы дрогнули, разорвали свой сложный узор и, жужжа, начали расползаться. Я даже не сумел понять, куда. Вот их было видимо-невидимо, и вот уже последние исчезают, тают в воздухе, уходят в землю, темными огоньками растворяются в зеленом небе.
- Тебе туда! - рыжий указал мне ладонью вперед, к невидимому за травяными зарослями горизонту. - Иди и не оглядывайся, а то заблудишься еще, ищи тебя потом по замыканиям… И вот еще что, ты, если увидишь его, передай, что я… что мне… ну, в общем… нет, короче, ничего не передавай, а то он испугается. Все, ползи.
И я пополз, если только можно так обозвать медленное странствие среди невозможных, неземных трав, чьи стебли доходили до моего лица, а листья формой напоминали сабли… иззубренные жестокие клинки. Смыкаясь за моей спиной, они, словно рассерженные змеи, шипели вслед, они не хотели меня отпускать из этого пространства, и неподвижный воздух звенел, как если чайной ложечкой слегка ударить по хрустальному бокалу. Но пить оттуда не следовало, там, в хрустале, плескался яд… невидимый, неощутимый, настоенный на здешних жестоких травах…
- Слышь, парень, ты это… ты свою остановку не проехал? Вроде бы и не пьяный. Может, сердце прихватило, а?
Надо мной склонилось полное участливое лицо. Немолодая, изжеванная жизнью тетка. Тетка, чье отражение в стеклянной двери старше ее как минимум лет на двадцать.
Я вздрогнул. Травяные синие джунгли, оборванные струны, черные мухи-паузы - ничего этого не было, а был почти пустой вагон и бесстрастный механический голос:
- Станция "Первомайская".
- Спасибо! - дернулся я, сам толком не поняв, кого именно благодарил: живую тетку или ту, из динамика.
И уже выскочив на платформу, скользнул взглядом по своим ладоням. По свежеисцарапанным ладоням. Да, мощная трава…
Часть четвертая
Взвейтесь кострами…
1
Микроавтобус свернул с бетонки и покатил куда-то в лес. Сзади, в недрах машины, завозились коробки, предназначавшиеся для приюта. Водитель Егор сбавил скорость и выключил радио…
…Хорошо. Пять часов в дороге, Можайск остался далеко позади. Кажется, еще пара минут - и въедем мы в колыбель цивилизации, Европу. Мимо проносятся фуры, пахнет соляркой, трассой и кока-колой. Солнце бежит за нами по небу, проливая на шоссе белый океан света. Жарко, по обе стороны плывут поля (хоть бы один лесочек!), и вообще пейзаж подозрительно напоминает пустыню. Дорога вызывает уже тихую ненависть, а столбики все бегут и бегут.
200, 250, 300…
Учебный приют "Струны" с милым, а главное, редким названьем "Березки" расположен недалеко - не то что крымские и уральские заведения. Впрочем, добраться сюда немногим легче. Сначала по шоссе (прав, прав был старик Карамзин!), потом по сельской бетонке, ведущей, если верить указателю, в поселок Мастыкино.
Жара клонила в сон, пить "Пепси" меня не тянуло, хотя Егор настоятельно предлагал. Пепси - это для его поколения… Останавливаться в придорожных забегаловках тем более не хотелось - бессонная ночь и чудовищная дорога сделали свое дело.
Не спалось мне перед этой поездкой… Недавний сон в метро, похоже, перебил все ритмы организма, но не снял ни усталости, ни раздражения. Ковылев… Что ты пытался сказать мне, мистический мой тезка? Что меня ждет здесь, в милом приюте?
…Незаметно впереди исчезли горбатые бетонные плиты, вновь пошел асфальт, хороший и ровный, словно мы вернулись на трассу, бегущую к приграничному Закрайску, а далее - до Берлина и Парижа.
Куда там! Обычный лес - березки, липы… Родная природа, а впереди…
- Сейчас приедем, - Егор высунул руку в окно. Дорога свернула чуть вправо, из-за деревьев выплыл забор со встроенным в него зданием КПП. То ли бывший пионерлагерь, то ли турбаза. Такого добра с былых времен осталось немало. Что-то ветшает, что-то скупают ловкие коммерсанты, превращая в "центры рекреации" для "конкретных пацанов", что-то кое-как доживает свой век, продолжая снабжать ветеранов труда путевками на минералочку за полцены. Профсоюз еще жив, понял, где его место, и бучу против правительства на поддержал. За то и кормится крошками с хозяйского стола. Сам ест и своих не обносит.
- Вот, пожалуйста. Типа прибыли. - Егор вдавил тормоз, и японский самурай "Ниссан" покорно замер перед воротами "упса". Водитель посигналил.
Да, тогда в городе, пробираясь сквозь пробку, он очень метко назвал наш гудок "воплем гибнущего динозавра". Есть в нем что-то древнее, обреченное и усталое. Как и во мне - после сегодняшней ночи…
… В три часа, отчаявшись задремать, я поднялся с кушетки и сел к компьютеру. Минут пять поиграл в "Тетрис", надеясь, что это нагонит сон. Не нагнало.
Я зачем-то огляделся по сторонам, нажал на картинку с краю рабочего стола и быстрым движением вбил свой пароль и логин.
Сеть "Струны" - самая мощная и большая система на всем пространстве нашей некогда великой державы. Кстати, Маус говорил - нет нигде в мире. Дело не в масштабах - система защиты, скорость, информативность…
Маус мог и приукрасить. В его-то возрасте, тем более в разговоре о любимых железках… Хотя я был склонен поверить. Вряд ли "пентагоновские ястребы" применяют в своих сетях нечто иное, нежели технологии современной кибернетики. А вот "Струна"… ну не может она без Резонансов, Вибраций, Обертонов Тональности.
Я посидел минут пять, изучая все, что там было по "Березкам". Формальности были соблюдены, и я зашел в базу данных.
Где ее взяли? Украли у КПН? Нет, скорее купили. Или забрали. Такое тоже возможно. Узнай либеральная общественность об этих файлах - ох, не стала бы так восторгаться своей недавно обретенной свободой.
Каждый жучок, каждая букашка… Родился, умер, болел, служил, работал, учился, подвизался… Меня, правда, нет. Почему - не знаю. Совсем нет.
Вот родители - есть. Все про них сказано. Где живут, кто сын (данная ссылка не работает - видать, локальные ограничения системы), где работают, где учились. Даже телефон есть. Наш. Домашний.
Я снял трубку. Набрал номер. Тишина.
Длинный гудок. Еще один, еще…
И тут стало страшно. Липкий, противный страх, столь плотно питающий воображение, и сам, точно вампир, присосавшийся к моим тревогам… Представилась мне комната в недрах "струнного" небоскреба. Полумрак, в музыкальном центре играют польские растаманы, а за экраном, пробавляясь холодным "Спрайтом" (эти уже не детки, в пиво не играют) сидят Маус с парой-тройкой своих коллег. Сидят и наблюдают.
Потом он снимает трубку. Уж его-то абонент всегда на связи.
- Алло, Елена Ивановна? С вас коньяк! Мы его нашли.
Вспотевшими пальцами я закрыл окно базы, перешел в раздел карт и долго изучал Мастыкинское озеро, к берегу которого прижался УПС "Березки". Словно хотелось мне показать незримому наблюдателю, что все так же я верен "Струне", так же готов бороться и за правое, и за левое дело, так же трепещу…
…Водитель вновь посигналил. И сразу дверь КПП распахнулась, на крыльце появился парнишка лет четырнадцати, в джинсах и майке группы "Алиса". Из-за спины надрывалось радио. Снова госпожа Земфира с песней о тяжкой судьбе молодежи. Хорошо еще не о детях.
Только не о детях! О чем угодно!
Парень-"алисоман" спустился с крыльца, сделал пару шагов и замер. Похоже, он ждал не нас. Уставился взглядом на столичные номера, покрутил головой и присвистнул. Егор давеча сказал - у "Струны" скоро появится своя серия номеров.
Пока приходится использовать просто "блатные". Так что особо и не поймешь, свои ли приехали или слишком обнаглевшие "беспредельщики". Курьезы уже случались.
"Алисоман" обернулся и крикнул:
- Ник, Ник! Давай сюда!
- Картина Репина "Не ждали"! - усмехнулся Егор. Он посмотрел назад, туда где примостились коробки, и заметил: - Сюрприз детишкам устроили.
Интересно, а что в коробках? Грузили их аккуратно, а вот везли… Ну, как у нас возят, известно. У отца на работе однажды грузили спутник, и крановщик ударил контейнер о стенку цеха. Ничего, летал аппарат, на год больше расчетного срока.
В дверях возник еще один парень. Этот был старше, лет шестнадцати-семнадцати. По случаю жары на нем были лишь обрезанные джинсы и хайратник на лбу. В руках красовалась бутылка "Орловского" пива, отвратительной, дешевой муры…
Похоже, это и есть Ник. Интересно, кто сие - воспитуемый или воспитующий?
Терзаться вопросами мне не дали. Парень с бутылкой подошел к опущенному стеклу и произнес:
- Здравствуйте. Вы по какому вопросу?
- Я Ковылев, из столичного управления, - сказал я, ощущая себя как-то странно. Кто бы мог подумать! Не хватает только костюма-тройки и чемоданчика… Хотя нет. Чемоданчики теперь не в моде. Чиновники любят свободные руки. Разве что папочки при себе держат. Или портмоне. Появилась недавно такая мода.
Ник согласно кивнул и тут же представился.
- Старший дежурный по КПП Власов. Дядя Юра вас ждет. Сейчас объясним, куда ехать, - он повернулся к "алисоману" и произнес: - Шустрик, проводи гостей к "сваям".
Затем старший дежурный Ник-Власов махнул кому-то рукой, повернувшись к воротам, и те с утробным урчаньем поехали в сторону. Нашем взору предстал УПС "Березки".
- Пусть к нам сюда сядет, - сказал Егор.
Удивительно, всю поездку он умудрился общаться со мною так, что даже и непонятно: на "ты" или на "вы".
Я открыл дверь и подвинулся, благо в "Ниссане" на переднем сиденье помещается если не три, то уж два с половиной человека точно. Шустрик, сойдя за половинку, запрыгнул рядом, лихо захлопнул дверь и показал рукой вперед.
- Тут просто, - небрежно сообщил он. - К "сваям" - вперед. По основной аллее.
- А "сваи" - это что? - полюбопытствовал я.
- "Сваи", - Шустрик повернулся ко мне. - Наследие темного пионерского прошлого. Корпус директора…
Машина плавно вплыла в ворота и покатила по центральной аллее.
Погода была самой что ни есть пионерской: солнце, жара - так и хочется самому окунуться в холодную воду Мастыкинского озера. Может, еще приведется. Уж пляж-то здесь непременно должен быть, а если по каким-то причинам и нету… Я покосился на Шустрика. Наверняка местное население как-то решило проблему.
- Построили над озером, - продолжал разъяснять Шустрик. - От лагеря смотришь - цивильно все, с колоннами, а от озера видно, что сваями подперто, - он усмехнулся и полушепотом произнес. - "Сваи" еще "От заката до рассвета" называют. Помните, там с одной стороны бар был, а с другой пирамида индейская…
Я, естественно, не помнил. Он про фильм, что ли?
- … Только дядя Юра обижается сильно, - Шустрик пожал плечами. - Не знаю почему. Никто не знает.
Он перевел взгляд обратно, внимательно изучая дорогу.
Мимо плыл до боли родной пейзаж. Руины гипсовых пионеров, заросшая бурьяном линейка со сценой для речей и ржавым флагштоком, площадка с какими-то блеклыми стендами.
- Мы оттуда все перетащили, - поймав мой взгляд, пояснил Шустрик. - Флаг теперь на площадке у свай поднимаем, а остальное… - он поморщился. - Не пригодилось.
С другой стороны я заметил одноэтажный, барачного типа корпус с чудовищным числом окон. Видать, столовая. К тому же в проеме боковой двери нарисовался массивный дядька при белом поварском колпаке и двух здоровенных бидонах. Вслед за ним брели трое пацанов, примерно ровесники Шустрика. Двое тащили кастрюлю размером с рогатую океанскую мину, еще один страховал товарищей, придерживая ее сзади.
- По кухне сами дежурим, - вновь заметив мой взгляд, разъяснил Шустрик. - Девчонки в основном. Парни только таскать помогают… Ой, налево теперь надо! Налево!
Егор резко крутанул руль. Коробки подняли шум. "Ниссан" тряхнуло, но с пути мы не сбились, выйдя на финишную прямую.
- Там дальше жилые корпуса, - указав на центральную аллею, добавил Шустрик. - А вот и "сваи".
Мы въехали на площадку, предварявшую лестницу весьма характерного здания. Мраморные колонны до второго этажа, облупившиеся стены… Почему советские архитекторы так любили копировать барские усадьбы? Ностальгия или скрытое диссидентство?
"Ниссан" обогнул лужайку с воткнутым в нее флагштоком и двумя асфальтированными тропинками. Не хватает только выложенного цветами слоника…
На вершине флагштока плескалось белое знамя. Что на нем изобразили, так сразу и не разобрать. Похоже, рука сжимает меч, кажется, рука - детская.
Странно. Что это? Местный герб? В базе такого не было.
Машина остановилась у входа. Шустрик открыл дверь и спрыгнул на щербатый асфальт. Я последовал его примеру, покинул гостеприимную утробу "Ниссана".
- Дверь клинит, хлопать сильнее надо, - заметил Егор.
Вроде как ни к кому конкретно не обращаясь. От того и не "ты", и не "вы".
- Ща, - Шустрик претворил директиву в жизнь.
Егор остался сидеть внутри. Похоже, чего-то ждал.
- Здравствуйте! - послышалось из-за спины.
Я обернулся. На крыльце стоял человек. Простой такой мужик, примерно моих габаритов, но заметно постарше - лет эдак сорока с хвостиком. В линялых штанах и обвисшей майке. На носу очки, волосы немного растрепаны.
Он приветственно махнул, а Шустрик доложился:
- Здравствуйте, дядя Юра! К нам гости!
Осоргин подошел ко мне и протянул руку:
- Юрий, очень приятно.