- Например, из–за меня, - сказал Томас. - И еще Мариты. И нашего неродившегося ребенка.
Я с удивлением уставился на него. Сто лет спустя я наорал бы на него, выбранил за беспечность, но сейчас меня переполнила только радость.
- Ваш ребенок? - переспросил я, ибо он сам по–прежнему оставался для меня ребенком. - Когда же это случилось?
- Совсем недавно. Мы узнали об этом всего две недели назад. Теперь ты понимаешь, что не можешь умереть. Ты нужен нам.
Я кивнул, ощутив прилив сил.
- Ты прав, мой мальчик, - сказал я. - Он не сможет меня одолеть. Ничто со мной не совладает. Вперед, синьор! - крикнул я. - Приступим.
Мы скрестили шпаги не более чем на четыре минуты, но казалось, что по всему дворику мы танцевали несколько дней. До меня доносились крики Сабеллы, но я не обращал внимания - я принял решение: что бы ни случилось, между нами все кончено. Я замечал, как Томас подбадривает меня сбоку, вздрагивая всякий раз, когда клинок Ланцони жалил мою руку или задевал щеку. В конце концов, стремительным движением руки, я обезоружил своего противника и пригвоздил его к земле. Острие моей шпаги уперлось в его адамово яблоко, и он уставился на меня умоляющим взглядом, прося о пощаде, моля за свою жизнь. Я был в ярости из–за того, что все зашло так далеко, и был уже близок к тому, чтобы нажать на клинок и прикончить его.
- Я тут ни при чем! - взревел я. - Это не моя вина, что она уже была замужем.
Я еще немного поиграл шпагой, но затем позволил ему подняться и отойти. После чего направился к Томасу, стараясь успокоиться и радуясь, что мне удалось совладать с некой кровожадностью, что бьется в каждом из нас, и я смог сжалиться над бедолагой. Я подошел к племяннику, и он набросил мне на плечи плащ.
- Понимаешь, Томас, - радостно заговорил я, - в жизни каждого мужчины бывают моменты, когда…
Тут до меня донесся гулкий топот, я повернулся, мой племянник - тоже, но запоздало: он не успел отойти с дороги, и его бессчастное тело осталось мертво стоять, ибо Ланцони бросился вперед, вытянув шпагу, готовый пронзить одного из нас или обоих. Через секунду оба они были мертвы - один пал от моего клинка, другой - от клинка Ланцони.
Дворик окутала тишина; я едва удостоил взглядом свою былую жену, рыдавшую, сидя на бордюре, после чего доставил тело племянника к его беременной любовнице. После того, как мы похоронили его, я покинул Италию и поклялся никогда в эту страну не возвращаться. Даже если проживу тысячу лет.
Глава 9
АПРЕЛЬ 1999 ГОДА
Посреди ночи зазвонил телефон, и я немедленно подумал о худшем. В полной темноте перед моими глазами возник образ Томми. Я увидел моего племянника мертвым - в какой–то канаве в Сохо, глаза слепо уставились в небеса и полны ужаса от того, что он увидел перед смертью, рот открыт, руки неестественно вывернуты, кровь медленно покидает струйкой его тело через левое ухо, а сам он становится все холоднее с каждой минутой. Еще одна смерть, еще один племянник, еще один мальчик, которого мне не удалось спасти. Я снял трубку, и мои худшие опасения подтвердились. Речь в самом деле шла о смерти - а по какой еще причине вас могут потревожить посреди ночи? - но не о смерти Томми.
- Матье? - произнес взволнованный голос на другом конце провода. Звонили не из полиции - я понял это по паническим ноткам. Голос был испуганным, однако настойчивым. Знакомый голос, только я не понимал, чей, поскольку страх слегка изменил его и как–то отдалил от моей памяти.
- Да? Кто это?
- Это П.У., Матье. - Я сообразил, что это мой друг–продюсер, инвестор нашего спутникового канала. - У меня ужасные новости. Не знаю, как и сказать. - Он помолчал, точно пытался подобрать два простых слова. - Джеймс умер.
Я сел на постели и в изумлении покачал головой. На своем веку я повидал немало смертей - как естественных, так и не очень, - но они никогда не переставали меня удивлять. Что–то во мне просто не в состоянии постичь, почему тела других людей так их подводят, в то время как мое остается необъяснимо мне преданным.
- Боже милостивый, - сказал я через секунду, не вполне понимая, как должен реагировать или какого отклика он ждет. - Как это случилось?
- Трудно объяснить по телефону, Матье. Ты можешь сюда приехать?
- Приехать куда? В какой ты больнице?
- Я не в больнице, и Джеймс тоже. Мы у него дома. Нам нужна… помощь.
Глаза у меня сузились; я не понимал, что он несет.
- Джеймс мертв, и ты - у него дома? - спросил я. - Ты вызвал врача или хотя бы полицию? Может, он еще не умер. Может, он просто…
- Матье, он умер. Поверь мне. Ты должен приехать. Пожалуйста. Я не прошу о многом, но…
Он принялся бормотать о том, как давно мы друг друга знаем, как много я для него значу, - какую–то чепуху, вроде той, что начинает нести мужчина, когда собирается сделать предложение любимой девушке, или напивается, или понимает, что обанкротился. Я отвел трубку от уха и потянулся к будильнику: на часах было 03.18. Вздохнул и помотал головой, пытаясь стряхнуть остатки сна, провел рукой по волосам, облизал пересохшие губы. Во рту было сухо, а кровать выглядела такой теплой, так манила меня. П.У. продолжал что–то говорить, и мне уже начало казаться, что он никогда не замолчит, поэтому я оборвал его.
- Буду через полчаса, - сказал я. - И ради всего святого, ничего не предпринимай, пока я не приеду, хорошо?
- О, слава богу. Спасибо, Матье. Я не знаю, что бы я без тебя…
Я повесил трубку.
Я познакомился с Джеймсом Хокнеллом пару лет назад, на приеме в лондонской Ратуше. Мы чествовали одного почтенного человека: он сделал карьеру в газетном бизнесе, а теперь сколотил небольшое состояние на своей автобиографии - главным образом, потому, что он в ней намекал на отношения между известными политиками последних сорока лет и близкими родственницами теперешней королевы, отчасти пикантные, отчасти не очень. Как и многие люди, сведущие в законах о клевете, он старательно избегал говорить прямо там, где хватило бы инсинуации, и никогда не ссылался на конкретный источник, а использовал проверенную временем формулировку "друзья… рассказали мне…" Я сидел за столом с министром иностранных дел и его женой, с молодой актрисой, недавно номинированной на "Оскара", ее немолодым бойфрендом - известной фигурой в мире скачек, парой молодых аристократов, беседовавших о наркотической зависимости одной супермодели, и моим тогдашним деловым партнером, чью фамилию я совершенно забыл, помню лишь, что у него были короткие темные волосы и полные губы, а имя выдавало в нем породу.
Я заказывал в баре напитки и тут впервые увидел Джеймса. Он недавно разменял пятый десяток и редактировал один таблоид, за несколько лет до этого уйдя с поста замредактора солидного издания. С тех пор, как он возглавил эту желтую газетенку, тираж ее уменьшился - главным образом, из–за его решения резко сократить количество обнаженных грудей на страницах; у него был вид человека, подозревающего, что все присутствующие вступили против него в заговор, хотя на самом деле они просто игнорировали его, позволяя ему мирно напиваться. Хоть я никогда прежде с ним не общался, подойдя к нему, я сказал, что его работа в "Таймс" - особенно по освещению политического скандала, разразившегося в конце восьмидесятых, - была великолепна. Я упомянул статью о де Клерке, которую он когда–то написал для "Ньюсуик": она произвела на меня большое впечатление тем, что, хотя в ней и выносилось порицание, автор не принимал ни одну из сторон - редкий дар для политического комментатора. Казалось, ему приятно, что я так хорошо знаю его работу, и он рад об этом поговорить.
- А что вы скажете о нынешних временах? - Слегка нахмурившись, он приняв у меня стаканчик бренди. - Вам ведь кажется, что сейчас я занимаюсь ерундой, не так ли?
Я пожал плечами.
- Уверен, то, что вы делаете, - замечательно, - ответил я - возможно, чересчур покровительственно. - Но у меня не хватает времени читать газеты. Иначе я бы лучше разбирался в нынешних творениях, полагаю.
- Вот как? - спросил он. - А чем же вы занимаетесь?
Я задумался. Сложный вопрос. В то время я ничем особенно не занимался. Просто расслаблялся. Наслаждался жизнью. Неплохой способ провести десяток–другой лет.
- Я - один из праздных богачей, - ответил я с улыбкой. - Вы таких, должно быть, презираете.
- Вовсе нет. Добрую половину жизни я мечтал присоединиться к этому классу.
- Удалось?
- Не слишком.
Он открыл рот и широко обвел рукой людей, бродящих по залу, расточая смачные воздушные поцелуи и рукопожатия, - они сочились богатством и респектабельностью из всех отверстий тела и жухлых пор. Огромные груди, крошечные бриллианты, пожилые мужчины, молодые женщины. Невероятное количество смокингов и маленьких черных платьев. Я прищурился, и комната показалась мне скоплением черных и белых точек, они притягивали и отталкивали друг от друга с пугающей скоростью; мне пришли в голову кадры из старых фильмов Чарли. Джеймс, похоже, намеревался изречь что–то значимое об остальных гостях, les mots justes, которые должны были выразить все, что он думает об этом нелепом сборище, о полной пустоте этих людей, однако уместная фраза ему не далась, и он в итоге сдался и просто покачал головой.
- Я малость перебрал, - заметил он таким тоном, что я невольно расхохотался: так самодовольно мог бы выразиться школьник, застуканный в обнимку со старшеклассницей. Я представился, он крепко пожал мне руку и небрежным щелчком пальцев привлек к нам официантку. - Знаете, что я ненавижу в богатых? - спросил он. Я покачал головой. - То, что с ними встречаешься только вот так, когда они выходят в свет, демонстрируя весь этот шик напоказ, и при этом до чертиков довольны собой. Вы замечали, чтобы кто–нибудь еще в обществе улыбался так же часто, как богатые? Разумеется - они богаты, потому так и называются, так что это, возможно, все и объясняет… - Он замолк, запутавшись в банальностях.
- Даже у богатых есть проблемы, - мягко сказал я. - Это отнюдь не постель из роз, я полагаю.
- Вы богаты?
- Очень.
- И счастливы?
- Ну, я вполне доволен.
- Послушайте, давайте я расскажу вам кое–что о деньгах. - Он подался вперед и похлопал меня по плечу. - Я в этой игре уже тридцать лет, и у меня нет ни пенса, который я мог бы считать своим. Ни единого дребаного пенни. Я живу впроголодь, от одной зарплаты до другой. У меня прекрасный дом, еще бы! - вскричал он. - Но на шее сидят три бывшие жены, и у каждой из этих сучек, по крайней мере, по одному ребенку, на содержание которых мне тоже приходиться раскошеливаться. Мои деньги мне не принадлежат, Мэтти…
- Матье, прошу вас.
- Они приходят на счет в день выплат и через несколько часов уплывают оттуда - их выкачивают эти кровососущие пиявки, на которых мне не посчастливилось жениться. Больше ни за что, уверяю вас. Ни одна женщина на этой планете не заставит меня жениться. Ни одна. Вы женаты?
- Был.
- Овдовели? Развелись? Разъехались?
- Ну, скажем так, мне довелось пройти через весь строй.
- Тогда вы понимаете, о чем я толкую. Все эти сучки. Пиявки. Мне едва хватает на то, чтобы поесть три раза в день, а они, блядь, купаются в роскоши. Я спрашиваю вас. Это нормально? - Я попытался ответить, но он оборвал меня. - Послушайте, - продолжил он, точно у меня оставался выбор, когда он уже оседлал, как я впоследствии понял, своего любимого конька. - Когда я в юности только вступал в эту игру, когда мне было двадцать, я так жил, но тогда это казалось нормальным, ведь вся жизнь была впереди. Я не сводил концы с концами и неделями сидел на крекерах с сыром, запивая их жиденьким чаем, - таков был мой обед. Но меня это не печалило, поскольку я знал, что далеко пойду, а добравшись туда - сколочу себе состояние. Я знал, что мое время придет, и оно пришло, но я не ожидал, что придется почти все отдать.
Как раз когда я встретил Джеймса, мне успела порядком надоесть праздная жизнь, и я размышлял, куда бы вложить деньги. Я не работал с тех пор, как в пятидесятых вместе со Стиной покинул Калифорнию сразу после дела Бадди Риклза и, поскольку мой банковский счет был более чем солидным, а годовой доход равнялся городскому бюджету, например, Манчестера, мне надоело безделье - моей жизни не хватало остроты. Я отправился на этот обед в Ратуше по совету своего друга–банкира - он порекомендовал кое–какие ходы, которые стоит предпринять, если я хочу вернуться в мир коммерции. Он уже познакомил меня с П.У. и Аланом, которые выказали заинтересованность в создании спутниковой телестанции, и мне эта идея показалась привлекательной. Мой предыдущий опыт работы на телевидении был связан с производством, и хотя это кончилось проблемами с "черным списком", мне там очень нравилось и теперь хотелось выступить более пассивным инвестором - примерно как Расти Уилсон, когда я работал на "Пикок". Концепция спутникового телевещания казалась очень современной, а этот фактор всегда влиял на мое решение ввязаться в дело. Однако никто из них никогда ранее не занимался большим бизнесом, а я не был уверен, что хочу лично руководить предприятием. После консультаций с партнерами я решил подкатиться с этим к Джеймсу - за кошмарным ужином в "Сан–Пауло".
- Тут вот какое дело, Джеймс, - сказал я, когда мы вчетвером расположились в баре, в кожаных креслах перед камином, с бренди и сигарами. - У нас к вам небольшое предложение.
- Я так и думал, джентльмены, - ответил он с широкой улыбкой, откинувшись в кресле и засунув в рот сигару, точно кинозвезда, собирающаяся заключить многомиллионную сделку. - Не думаю, что вы позвали меня сюда, чтобы любоваться, как я набиваю себе брюхо или чешу задницу.
Алан содрогнулся, а я закашлялся, чтобы не рассмеяться.
- Мы трое, - начал я, показав на П.У., Алана и себя, - затеяли небольшое дельце, которое, как мы подумали, может вас заинтересовать.
- У меня нет денег, - поспешно ответил он, садясь на своего конька, прежде, чем я успел его прервать. - Нет смысла ждать от меня денег, потому что эти кровососущие…
- Придержите коней, Джеймс, - сказал я, жестом призывая его помолчать. - Сперва выслушайте наше предложение - вот все, о чем я прошу. Нам не нужны деньги.
- Я вложил в это дело все свои сбережения, - нервно сказал П.У., а я пристально посмотрел на него: не люблю терять инициативу в разговоре, особенно когда пытаюсь чего–то добиться. - Поэтому мы должны работать на результат, - продолжил он, но заметил мой взгляд и умолк.
- Мы затеяли небольшое дельце, - повторил я, чуть повысив голос, чтобы никто меня больше не перебивал. - С финансированием все в порядке, и сейчас мы занимаемся подбором кадров. Это спутниковая телестанция. В основном - новостные программы, ток–шоу, немного импортных американских телесериалов. Качественных. Разумеется, подписка. И теперь нам нужен управляющий. Тот, кто будет руководить повседневной деятельностью, вкладывать свой опыт, принимать решения на месте, так сказать. Мы не намерены заниматься этим лично, хотя и без дела сидеть не собираемся, как вы понимаете, так что нам нужен человек, на которого мы сможем положиться, - человек, понимающий современный медиа–мир. Тот, при котором станция принесет плоды. Короче говоря, Джеймс, эту работу мы хотим предложить вам.
Удовлетворенно улыбнувшись, я откинулся на спинку кресла, довольный простотой своего объяснения и тем, как постепенно он оживлялся - особенно при словах "управляющий", "принимать решения", "мы не намерены вмешиваться". На несколько секунд воцарилась тишина, затем он выпрямился, широко улыбнулся и вынул из рта сигару.
- Джентльмены, - сказал он, и его глаза горели возбуждением, - давайте поговорим о цифрах.
Немного погодя все цифры, соответствующим образом подкорректированные, удовлетворили заинтересованные стороны - как и ранее не предусмотренное требование пяти процентов от дохода до уплаты налогов, но я рад был дать их ему вместо ежегодных бонусов за первые три года, и уже через месяц он появлялся на работе раньше утренних дворников, а уходил позже ночных уборщиков. За последующие два года он принял ряд важных для станции решений - часть из них я одобрил, от части мне сделалось не по себе, но все они подтвердили правильность моего решения нанять его. Он привел с собой серьезную команду телеведущих и репортеров, и, главное, - мисс Тару Моррисон, которая многим ему обязана; он постоянно менял сетку вещания, чтобы продвинуть настоящих лидеров. Удельный вес компании сильно возрос, и мы все получали неплохой доход. Вместе мы достигли успеха.
Параллельно с нашими достижениями в бизнесе, мы с Джеймсом стали добрыми друзьями. Мы были очень разными, но уважали друг друга и получали удовольствие от общения. Мы спорили на совещаниях, но всегда серьезно относились к чужому мнению и успеху станции. Встречались мы раз в месяц, обедали, выпивали, и строго соблюдали одно правило - не говорить о станции: вместо этого мы обсуждали политику, историю и искусство. Нашу жизнь. (Разумеется, он куда честнее рассказывал о своей жизни, чем я о своей, но так строятся любые добрые отношения - человеку приходится осмотрительно обходится с истиной, особенно если она не принесет никакой выгоды.) Джеймс неплохо сработался с П.У. и Аланом, хотя близки они не стали, и как раз это озадачивало меня, когда я тем ранним мартовским утром ехал в такси сквозь моросливый лондонский туман к дому Джеймса. Какого черт П.У. там делает, что за обстоятельства привели к смерти Джеймса? Я опасался худшего, но не представлял, что же это может быть за "худшее". Заплатив водителю, я вышел из машины и на минуту остановился на улице; она была тиха и пустынна. В домах нигде не горел свет, но пять уличных фонарей ярко освещали дорогу. Дом Джеймса тоже был погружен во тьму, за исключением комнаты с эркером, где тяжелые занавеси были задернуты, но тонкая полоска света пробивалась сквозь щель. Я глубоко вздохнул, взбежал по ступенькам и позвонил.
Два дня спустя, после изнурительных событий предшествующих сорока восьми часов, я сидел за столом и старательно набирал незнакомый номер. Соединение происходило чуть ли не целую вечность, телефон прозвонил несколько раз, прежде чем из трубки раздался вопль какого–то существа, похожего на юную кокни с языком утыканным булавками.
- Двенадцать! - прокричала она в трубку, и я удивленно поднял брови. Я правильно набрал номер? Или это ее зовут "двенадцать"? Может, такой автоответчик? - Павильон двенадцать! - прокричала она еще раз.
- Павильон двенадцать! - громко повторил я - сам не знаю, для чего, но прозвучало это скорее приказом.
- Павильон двенадцать! - снова сказал голос. - Кто это?
- Прошу прощения, - быстро произнес я, пытаясь собраться с мыслями и наконец сообразив, о чем она. - Я хотел бы услышать Томми Дюмарке.
- Кто это? - спросила она, на сей раз с бо́льшим подозрением в голосе. - Как вы заполучили этот номер?
- Он сам дал мне его, разумеется, - ответил я, поразившись ее агрессивному тону. - Как еще я мог…