Он чиркает спичкой и в свете огненных брызг Пауль видит его лицо - пухлое, бритое, блестящее от пота или жира, какое-то одутловатое, нездоровое. Маленький нос, клочковатые брови, залысины. Он нисколько не похож на призрака, обыкновенный человек. Вайдеман закуривает сигаретку, бросает спичку на пол и тушит ее ногой. Становится еще темнее, чем раньше, повисает запах сгоревшей серы и табака.
- Ну что? - спрашивает Вайдеман между затяжками, красный глаз сигаретки то разгорается злобой, то словно опять закрывается. - Я курю, следовательно, я существую. Разве призраки курят? Я о таком никогда не слышал. Призраки ведут медицински здоровую жизнь, господин Штайн, если это можно назвать жизнью - не курят, не пьют, бордели не посещают. Известно ли вам хоть одно привидение, замеченное в борделе? А ведь я сижу в вашей комнате. А то, что я вошел - ваша дверь была не заперта. Пришлось ждать, пока вы закончите свои гимнастические упражнения, но я ждал снаружи. За мадемуазель Франку я не беспокоился, ей меня видеть не дано, но вы, господин Штайн - вы у нас человек новый, вы бы меня сразу заметили.
Значит, Вайдеман - призрак из плоти и крови, уточняет Пауль. Спать ему уже не хочется. Ведь не каждый день доводится разговаривать с галлюцинацией, да еще какой там? Отрицательной, спасибо. То есть, с человеком-невидимкой, которого видно.
- Я замечаю, что вы пытаетесь меня уколоть, господин Штайн. Эта ваша последняя реплика… Но я сделаю вид, что я ее не заметил, да-да, вы не говорили, я не слышал. Я понимаю, что вам трудно сообразить спросонья, да еще после таких, с вашего позволения, эскапад с нашей милейшей Франкой, но вы попробуйте поверить, что я действительно невидим. Я уже говорил и снова повторяю - вы, именно вы, господин Штайн, меня видите. Но это только вы. Для других я - невидим, фьють, как облако, нет, как стекло.
Пауль предлагает разбудить Франку и попросить ее выступить экспертом.
- Я ждал этих слов, - гордо заявляет Вайдеман. - Мы обязательно это сделаем, но попозже. Похоже, это единственный способ убедить вас. Моего слова вам, я вижу, недостаточно. Конечно, почему вы обязаны верить на слово человеку, которого видите первый раз в жизни, даже если он тоже геодезист-оператор, как и вы? Корпоративная солидарность - пуф! в наше время это пустой звук! Подождите, не будите ее пока. Я дам вам сначала один неплохой совет, по дружбе. Видите, для меня дружба не является устаревшим понятием! Так вот, сначала хорошо продумайте, что вы скажете мадемуазель Франке, когда прервете ее сон праведницы. Не вздумайте сказать: посмотри, дорогая, не сидит ли в том углу привидение? Не Вайдеман ли это восстал из ада? Она, во-первых, испугается, а во-вторых, подумает, что вы сошли с ума. Зачем же вам такая аттестация? Спросите что-нибудь нейтральное, попросите ее принести какую-либо мелочь. Стакан воды, например. Вот он тут, на столике. Понимаете? Если она заметит меня, вы выиграли, если не заметит… ну, вы в любом случае не проиграете. Я о вас забочусь, господин Штайн, не о себе. Мне уже ничто повредить не в состоянии, я достиг совершенства, первый из людей.
Зажгите свечу, ваше совершенство, говорит Пауль, явите себя миру. Вайдеман недовольно хмыкает, но отыскивает на столике огарок в блюдечке и тычет в фитиль сигареткой - этакое прикуривание наоборот. Ему приходится сделать несколько яростных затяжек, но в результате его усилий все же разливается бледный дрожащий свет. Вайдеман поднимает блюдечко и ставит себе на голову, ну и клоун!
- Иллюзион с исчезновением человека, - говорит он. - Действуйте, камрад.
Пауль действует. Он целует Франку в плечо, раз, другой, наконец, она выпрастывает из-под одеяла одну руку и пытается обнять Пауля. Пауль ловит эту тонкую руку и целует ее пальцы.
- Франки, - говорит он ласково. - Франки, милая, завесь чем-нибудь окно, луна не дает уснуть.
Франка нежно мычит что-то, спускает ноги на пол и семенит босиком к окну. В лунном луче она останавливается и словно раздумывает. Вайдеман насмешливо чмокает губами, что довольно гнусно с его стороны.
- Накинь что-нибудь, Франки, - спохватывается Пауль. Он забыл, что Франка спала голая, а Вайдеман ведь и не подумает зажмуриться.
Франка приседает и шарит руками по полу. Нащупав халат, накидывает его на раму окна, как-то закрепляет и шлепает обратно к кровати. От Вайдемана она проходит в полуметре, как мимо пустого места, хотя не заметить этого комика - со свечой на голове и сигареткой во рту - очень проблематично. Может быть, она не открывала глаз?
- Свеча! - квакает Вайдеман. Франка, меж тем, уже лезет под одеяло.
- Что?.. Э-э… Свеча, Франки. Ты забыла задуть свечу, - послушно повторяет Пауль. Франка, со стоном, опять встает и на этот раз направляется к столику в углу. И снова она медлит секунду-другую, обхватив себя руками за голые плечи. Затем поворачивается на пятке, обводя комнатку взглядом.
- А где? - спрашивает Франка с растерянной улыбкой.
Вайдеман со стуком ставит блюдце на столик, свеча едва не гаснет от быстрого движения, тьма на мгновение сгущается, но потом огонек разгорается снова и Пауль видит Вайдемана уже отчетливее - тот откинулся на спинку стула, выражение лица торжествующее. Его тень лежит на стене, уродливая, как химера. Может ли привидение отбрасывать тень?
- На столе, - произносит Пауль с нажимом. - Вот же свеча, на столе.
- Ах, да, - говорит Франка. Она наклоняется к свече, наклоняется прямо поверх сидящего на стуле Вайдемана, так, что ее грудь буквально касается его лица, облизывает пальцы, протягивает руку - и комната с легким шипением фитилька проваливается в темноту. Пауль падает затылком в подушку. Может ли такое быть, чтобы Франка не заметила Вайдемана, когда он вот - сидит нога на ногу?! Не подстроено ли все это? Сговор? Франка снова уже в постели, обнимает Пауля и прижимается к нему всем теплым телом. Вайдеман ерзает в темноте.
- Ты ничего не заметила, Франки, там, на стуле? - спрашивает Пауль в потолок. - Мне показалось, что там сидит кошка.
Франка целует его в грудь.
- Это не кошка, - бормочет она. - Это моя юбка. Спи, давай.
Повисает тишина, душная, как воздух перед грозой. Пауль не знает, что и думать - может, Вайдеман ему только кажется, и все это лишь галлюцинация, грезы наяву? И после того, как его назвали юбкой, Вайдеман исчез, растворился как туман? Или стал, как и велено, юбкой? Пауль вслушивается в темноту, но слышит только дыхание спящей девушки.
- Вайдеман! - шепчет Пауль. - Вайдеман, вы здесь?
- Конечно, я здесь, - говорит Вайдеман сварливо, он никуда не делся, морок продолжается. - Вы вполне убедились? Нет, не отвечайте, а то разбудите свою подругу. Помолчите пока. Вас-то она слышит прекрасно и может проснуться. Заметит, что вы разговариваете с пустым стулом - что она подумает? Что ее милый рехнулся. Так что, говорить буду я, а вы послушайте. Лучше было бы посидеть в кантине за графинчиком вина и поболтать как двум профессионалам, но приходится подчиняться обстоятельствам. Кстати, мне кажется, что пора рассеять одно заблуждение. Вы знаете, что уже несколько часов как отдан приказ перекрыть напор, остановить подачу воды? Меня, надо сказать, удивило это распоряжение. Ведь это же опасно. Вода останется в соединительных каналах - ведь вся вылиться она не в состоянии - а вот-вот ударят холода, вода замерзнет в лед и машина остановится, не сможет больше считать. Конечно, если продуть канальцы горячим паром… Я думаю, давления в две атмосферы было бы достаточно. Как вы считаете, господин Штайн, поможет пар в данном случае? Можете уже говорить, мадемуазель Франка спит и не слышит нас. Ну? Так как насчет горячего пара, неплохая идея?
Пауль понимает, что отмолчаться ему не дадут.
- Да, возможно. Пар - это хорошая мысль.
- Это замечательная мысль, верно-верно, господин Штайн. Приятно, когда специалист поддерживает идеи другого специалиста. Это я называю корпоративным духом. Скверно только, что этот первый, с позволения сказать, спе-ци-а-лист никакого понятия не имеет о том, о чем берется судить. Наверное, забыл уже все, чему его учили на высших курсах геодезистов-операторов в Берлине. Придется немного напомнить этому профессионалу - наш Господин Граф не наполнен водой, он дышит воздухом, как и человек. Пневматические машины не работают на воде, иначе они назывались бы гидравлическими. Понимаете? Чувствую, что нет. Прискорбно. Экзамен не выдержан. Что-что? Это была шутка? Я пошутил, и вы пошутили, да? Может, тогда будем дальше шутить? Может, вы расскажете мне, как определять коэффициент торможения в нестабильных системах? А потом мы вместе посмеемся. Молчите? Это правильно, господин Штайн, иногда лучше помолчать. Давайте вместе помолчим пару минут, я выкурю еще одну сигарету, а вы пока подумаете, как меня убить.
- Только учтите, мой дорогой господин, - продолжает Вайдеман почти без паузы. - Убивать меня вам совершенно невыгодно. Доносить на вас я не собираюсь, а вот полезным быть вполне могу. Да и подумайте сами, имею ли я физическую возможность донести? Я, человек-невидимка? В моем положении есть множество очевидных плюсов и преимуществ перед другими людьми, но есть и несколько незначительных минусов. Например, я не могу говорить с кем угодно, только с теми, кто меня в состоянии видеть и слышать. Невидимка может орать и размахивать руками, но что в том толку, если для других он неслышим и прозрачен? Понимаете? Конечно, возразите вы, но ведь невидимка может писать доносы и написанное им не превратится тотчас в симпатический текст. Да, это так, но тоже с некоторыми ограничениями. Вы поймете все позже. Поверьте мне, пожалуйста, на слово, никаких доносов я писать и подкидывать не стану. Так что, давайте, поступим так - я не буду курить, это бодрит, но ведет к туберкулезу, а вы не будете меня убивать. Договорились? Вот и замечательно.
Мы ни до чего не договорились, думает Пауль. Он чувствует, как пот стекает у него по вискам и шее, вертит головой, чтобы промакнуть шею наволочкой подушки.
- Что вы там ищете, револьвер? - спрашивает Вайдеман, в его голосе насмешка и опасение. - Бросьте эти ваши шпионские штуки. Да, давайте уж будем называть вещи своими именами - а кем же еще вы можете быть, как не шпионом? Вас выдала простая случайность, ведь настоящего Штайна я знал лично. Знакомы близко мы не были, но я видел его часто, мы же учились на одних высших курсах! Только он поступил на два года позже меня. О, наш Людвиг был умным малым - тот, настоящий Людвиг - именно ему принадлежит рекорд в составлении самой короткой композиции для решения уравнения третьей степени. Меньше пятидесяти аккордов! До него никто и в сотню не укладывался, а после него все и пробовать перестали. Поняли, что лучше не сделать. Да, он был талантлив, наш Людвиг. Я знал, что его пригласили на мое место, и ожидал его приезда с нетерпением. И вдруг - вы! Не надо быть большого ума человеком, чтобы понять - вы убили беднягу Людвига и заняли его место. Правда, сначала я подумал, что вся эта история с подменой - игры нашего специального отдела, но, поразмыслив, я отказался от этой идеи. Скажите мне, он мертв? Молчите? Значит, мертв, убит… Прискорбно. Проклятая война. Еще прискорбней знать, что я могу очень просто остановить эту войну, в одну ночь! Войска отправятся по домам, правительства и монархи помирятся, забудут все взаимные претензии, народы побратаются и все простят друг другу, да-да, "как и мы прощаем должникам нашим!" В одну ночь все может перемениться, и только глупые обстоятельства мешают мне. Ах, если бы я мог все остановить!.. Если бы нашелся человек, который согласится помочь мне в этом благом божьем деле!..
Пауль ждет. Ему кажется, что он уже знает, куда клонит болтливый геодезист.
- Послушайте! - вдруг оживляется Вайдеман, словно ему в голову только что пришла замечательная идея. - Но ведь вы же и есть такой человек! Мне мешают объективные причины, а именно - моя невидимость, я не могу поговорить с нужными людьми, меня просто не услышат. Но вы - вы другое дело. Во-первых, вы меня видите и слышите. Это дает вам огромное преимущество. Невидимый советчик, ангел-хранитель! Во-вторых, как начальник отдела геодезии, вы имеете доступ куда надо. Я, к сожалению, потерял такой доступ. Потерял физическую возможность войти в некоторые нужные помещения - они охраняются, причем не людьми. С людьми не было бы никаких трудностей! Нет, там охрана понадежней… Но теперь - вы имеете право входа. А с вами войду и я. И мы вдвоем, вместе, остановим войну, это же совсем несложно! Хотите знать, как мы это сделаем? Рассказать вам? Когда вы узнаете, как просто, как элементарно просто можно все изменить и всех помирить, вы согласитесь, вы непременно согласитесь помочь мне! Вы слышите меня, господин Штайн? Эй, вы не заснули?
- Нет, я не сплю, - шепчет Пауль. Вайдеман явно притворяется, лжет. Нет, он все замыслил заранее.
- Чудесно, господин Штайн. Я буду вас и дальше называть этим именем, заметьте, вашего настоящего я не спрашиваю. И мне безразлично, какой стране вы служите. Я выше этого. Есть государства, народы, императоры - все это на одной стороне. А на другой - я, Андреас Вайдеман, я сам за себя, я не принадлежу никому. Оставайтесь же Людвигом Штайном и далее, будем считать это данью уважения к настоящему Людвигу. Делайте что хотите, шпионьте на здоровье, меня это не касается. Я даже помогу вам. Я знаю точно, какие документы самые важные и знаю, где они лежат. Их так просто украсть или списать копии. Вы поможете мне, а я помогу вам. Я могу даже сделать так, что война не просто кончится, но так, что ваша страна выиграет в ней, победит за одну ночь, без малейших потерь, навсегда и окончательно. Заманчиво? Я думаю, что человек, который может останавливать войны мановением руки - уже больше чем просто человек, он высшее существо, он на самом деле правит миром. Как некое божество.
Пауль снова вспоминает придорожное распятие. Не будут ли люди через сотню лет поклоняться уже бюсту господина Вайдемана? А почему и нет? Если он остановит войну, на Елисейских полях ему воздвигнут золотую статую - вполне заслуженно. Но как же такое возможно - прекратить все? Убить Кайзера? Вайдеман продолжает свою говорильню, что же он предлагает?
- Давайте возьмемся за дело прямо сейчас, немедленно. Там, на фронте - умирают, не можем же мы спать! Это же не гуманно, а? Господин Штайн? Я думаю, что вы гуманист, как и я. Не так ли? Вы хотите войти в историю, как миротворец? Если да, то, пожалуйста, встаньте и оденьтесь, надо приниматься за труды. Кто рано встает, тому бог подает, слышали такое? Сегодня вам подаю я. Вот, возьмите. Кажется, это ваши штаны.
Из темноты прилетает тряпка, прямо в лицо, какая гадость! Франка не проснулась, хорошо, пусть поспит, милая маленькая лисичка. Придется, все-таки, встать, Вайдеман не отвяжется. Это шантаж, пусть осторожный, но явный. Вот ведь дерьмо, он знал покойного Штайна лично, какое невезение! Все шло превосходно - приехал, получил должность, подчиненных, статус, доверие, все! Можно шпионить вволю! Но, как на зло, сразу появится некто с заявлением - а король-то голый! Такой, как Вайдеман - человек-невидимка, который, как господь, видит всех насквозь. А чтобы лучше видеть, он теперь еще и юбку с оконной рамы снимет - вуаля, снова луна, круглая и сияющая, как шлем Дон-Кихота.
- Мне нужно одеться, - говорит Пауль, спуская ноги с кровати и садясь. Он кутается в одеяло. Вайдеман хмыкает.
- Не должен ли я отвернуться? Боже, какие мы стыдливые! Ну, пожалуйста, вот я закрыл глаза.
Через минуту два миротворца уже в коридоре, Пауль застегивает последнюю пуговицу на брюках, а Вайдеман осторожно прикрывает дверь в каморку Франки, чтобы не стукнула. Он успел снова зажечь свечу и прихватил ее с собой, пламя колеблется и его поначалу приходится заслонять от сквозняка ладонью. Вайдеман держит свечу как-то странно, возле лица, сбоку, рискуя подпалить свои жидкие бакенбарды. Заметив вопросительный взгляд Пауля, Вайдеман туманно поясняет:
- Чтобы я был невидимым, меня должно быть хорошо видно.
Пауль оставляет всякие попытки разобраться в этом безумии.
Они проходят узким извилистым коридором, потом по скрипучей лестнице спускаются на этаж ниже, тут проход много шире и совершенно прямой, по обеим сторонам его - двери, не менее дюжины. Здесь, похоже, фанерными перегородками разделили на коридор и комнаты один огромный зал. В некоторых помещениях еще не спят - свет заметен на потолке, этакие тускло-желтые мерцающие квадраты. Пауль спотыкается обо что-то, бумажные листки разлетаются под ногами. Оказывается, почти у каждого входа сложены стопками картонные папки, полные исписанной бумаги, Пауль поднимает один лист и пытается в полутьме разобрать мелкие каракули. Это ноты, огромное количество нот, бисерным почерком расставленные по карандашным линейкам. Что же, в остальных папках - тоже ноты?! Но тогда - здесь же их сотни, тысячи листов! Общежитие сумасшедших композиторов?! Возвращается Вайдеман, он бесцеремонно отбирает листок, комкает и бросает его в сторону. Пауль настолько ошарашен, что даже не сопротивляется, когда Вайдеман за лацкан пиджака тащит его по коридору к выходу, будто бессловесную скотину. Лишь на гостиничном крыльце Пауль приходит в себя и открывает уже рот, чтобы возмутиться, но Вайдеман и сам убрал руку.
Холодный ночной воздух почти мгновенно проникает под одежду и Пауль, стуча зубами, плотнее кутается в пальто. Пепельный свет луны заливает окрестности, тени резки и глубоки, поэтому и сама гостиница, и прочие строения вокруг кажутся совершенно другими - иными, чем днем, более опасными, почти живыми, будто в полнолуние пробуждается таящееся в них зло. Пауль с внезапной робостью оглядывается - фасад гостиницы тонет в чернильном мраке, холодный и слепой, деревянная вывеска со скрипом покачивается на ржавых цепях, словно висельник. Тяжелая дверь медленно и тихо закрывается, отрезая дорогу назад, к безопасности и теплу франкиной кроватки. Зачем мы не остались там, в комнате, с отчаянием думает Пауль, куда мы идем, что затевает этот страшный Вайдеман, какое сумасшествие планирует он?! Да разве он скажет! Пауль поворачивается к Вайдеману, тот уже успел достать очередную сигаретку и теперь прикуривает от свечи. Пустив первое, необычайно плотное облако дыма, Вайдеман машет свечой, гася ее, словно спичку - жидкий стеарин каплями летит во все стороны. Вайдеман пару секунд разглядывает свечу, вертя ее в пальцах, потом сует огарок в руки Паулю. Затем он спускается с крыльца уверенным шагом, жестом приглашая Пауля следовать за ним. Пауль, все еще дрожа, плетется на шаг сзади, со свечой в прижатом к груди кулаке - словно невеста, которую ведут к алтарю. Нет, думает он, скорее - как жертвенный агнец.
Они выходят на освещенное место, и лунный свет молотом бьет в затылок, наполняя голову тупой болью. Пауль видит свою тень на спине идущего впереди Вайдемана и эта символическая, почти интимная близость наполняет его неожиданным отвращением. Пауль замедляет шаг, но Вайдеман, не оборачиваясь, снова машет рукой - не отставать! Я не хочу, отпустите меня, мысленно кричит Пауль, лучше расстреляйте меня прямо сейчас, здесь, повесьте, как шпиона, но не заставляйте идти под этой ледяной луной, неизвестно куда, по приказу безумца, возомнившего себя Спасителем. Но Вайдеман, конечно же, не читает мыслей - глухой к невысказанным мольбам бедного Пауля, он мерно шагает все дальше, воняя табаком и извергая серый дым. Он не человек, думает Пауль, он паровой трактор, он - Голем с лейденской банкой на месте сердца и горстью четырехслойных модулей вместо души. Он - символ современной Германии. Он, а не комично усатый Кайзер, маленький, блеклый, на плохом портрете в богом забытой деревенской гостинице.