Никакого сеанса Трюффо не помнит, добряк доктор дал ему напоследок команду все забыть, но тяга к спиртному у авиатора исчезла совершенно. Одна только мысль об алкоголе вызывала тошноту и головную боль. Трюффо впервые за последние годы посмотрел на мир трезвыми глазами. Мир был свинцово-серым, холодным и неуютным. Тогда Трюффо поднял взгляд к небу, и небо улыбнулось ему. Небо было синее, бездонное, в нем парили чайки и плыли облака. Трюффо подумал, что больше всего на свете он хочет снова забраться на матерчатое сиденье своего биплана, почувствовать в ладони шершавую рукоятку рычага управления, замкнуть контакт зажигания и, разбежавшись по зеленой траве, подняться над деревьями, над домами с черепичными крышами и белыми флагами сохнущего за окнами белья, над людьми, над всеми заботами и проблемами, над войной и смертью, и лететь, лететь на закат, чувствуя, как пахнущий бензином ветер сушит на щеках слезы.
ГЛАВА 3.
Но вернемся к Полю Мулену. Он и Трюффо получают от полковника два билета первого класса до столицы и две плацкарты - несмотря на близость линии фронта к Парижу, сообщение с югом страны еще не нарушено. Поздним вечером 27 ноября их поезд, исходя паром и громыхая на стрелках, отваливает от дощатого перрона Ниццы и начинает свой долгий путь на север. Они будут ехать всю ночь, весь следующий день и достигнут Парижа лишь заполночь. Кроме билетов у наших авантюристов наличествуют паспорта, некоторая сумма во французских франках и сколько-то немецких марок - на крайний случай, если придется расплачиваться за какие-нибудь услуги в Германии. Золотые монеты для подкупа должностных лиц бывают только в романах приключений. Подделать паспорт Мулена было относительно просто - пришлось лишь заменить вкладыш со списком особых примет Людвига Штайна на новый. А вот Трюффо не получил паспорта вовсе. Так как авиатор не знает никаких других немецких слов, кроме Ja и Nein, выдать его за немца было бы крайне проблематично. Поэтому он должен категорически избегать любых контактов с местным населением, не говоря уж о представителях власти. Как он справится в таких условиях с пешим переходом до Голландии - никто и не задумывается, а меньше всех - сам Трюффо. Для себя он все давно решил: уничтожать аэроплан он не станет, он украдет где-нибудь горючего на обратный полет и через пару часов будет снова на родной земле.
В поезде Поль внимательно изучает письмо. Как странно - оно подписано полковником Фридрихом Мюллером, отца Поля тоже так звали, не означает ли это, что… Боже, вот чего ему не хватает для полного счастья! Какая пошлость - возвращение блудного сына к не менее блудному папаше. Поль поскорее засовывает письмо обратно в конверт и прячет между страниц справочника. Нет-нет, лучше об этом не думать. Глупо надеяться. Но он все равно лишь об этом и размышляет, вплоть до самого Лиона и только поход вместе с Трюффо в станционный буфет и сытный завтрак немного сбивают его мысли с наезженной колеи.
В Париж поезд прибывает в два ночи, с тридцатиминутным опозданием, что еще неплохо для военного времени. Вокзал полон судорожной жизни, солдат, беженцев, повсюду мелькают белые чепцы сестер милосердия, плывет пар от паровозов, труб отопления и полевых кухонь, стоящих прямо на перронах. Пахнет горелым луком, карболкой, углем и экскрементами. Репродуктор хрипит что-то невнятное, солдаты поют, офицеры кричат, где-то далеко играет аккордеон, где-то совсем рядом - граммофон. Мулен спрыгивает на платформу и холод тут же пробирает его до костей. Температура воздуха - градуса два-три, не более, а он всего лишь в пиджаке. Трюффо устроился гораздо лучше, на нем его неизменная кожаная куртка и шарф, видавший виды, но все еще называющийся белым. С теплой одеждой решается неожиданно просто: прямо у выхода из вокзала беженцы устроили крохотный блошиный рынок, продают вещи, чтобы добыть немного денег на еду. Мулен в две секунды очень дешево покупает еще крепкое длинное черное пальто и черную же шляпу. Трюффо не хочет терять ни минуты, он устремляется за угол вокзала, прямо к стоянке такси. У него все продумано - он моментально договаривается с шофером на поездку в район Монмартра, а затем, когда такси уже петляет среди узких улочек, просит водителя остановиться. Далеко ли до фронта, спрашивает он. Примерно, километров восемьдесят, месье, отвечает шофер. Трюффо молчит, что-то прикидывая в уме, и тут до шофера доходит. Вы с ума сошли, месье, я не поеду, кричит он, размахивая руками в тесноте кабины, я один раз уже ездил, хватит, такого насмотрелся, не приведи господи! Трюффо наклоняется к нему и проникновенным голосом говорит, что им совершенно необходимо как можно быстрее попасть в расположение наших войск, что они везут срочный и совершенно секретный приказ. Шоферу плевать на все приказы, ехать он отказывается. Трюффо утверждает, что у него предписание Генерального штаба. Действительно, из внутреннего кармана куртки он достает какую-то бумагу, разворачивает и зачитывает вслух:
"Предъявитель сего действует на благо Франции и по моему приказу. Полковник Генерального штаба Густав Юбер"
У Поля Мулена от изумления отваливается челюсть - он узнает текст знаменитой записки из романа Дюма. Да кем считает себя полковник Юбер, вторым Ришелье, что ли?!
Однако, ни Трюффо, ни шофер такси никаких литературных параллелей не замечают, они продолжают спорить. Наконец, Трюффо прибегает к убийственному доводу - что ж, говорит он, тогда придется самому сесть за руль. Владелец машины останется в Париже, в полной безопасности, а авто будет брошено в прифронтовой полосе и больше его никто никогда не увидит. Все, сопротивление шофера сломлено, он не хочет терять свою единственную собственность. Проклиная всё и вся, а более всего - Генеральный штаб и господ офицеров, доведших страну до войны и оккупации, он рулит к шоссе, ведущему из города на северо-восток. И чтобы никаких остановок до самого Реймса, настаивает Трюффо. Мы едем в Суиссон, месье, - устало говорит шофер.
Они мчатся сквозь ночь, под полной луной, мимо бесконечных подвод с ранеными, мимо бредущих на запад беженцев и спешащих на восток походным строем солдат. Часто попадаются всадники, несколько раз пролетают штабные автомобили, никому нет никакого дела до маленького черного такси, которое, вдобавок, ослепляет всех встречных фарами. Трюффо то и дело высовывает голову из окна и изучает усыпанный звездами небосвод - то ли высматривает немецкие аэропланы, то ли просто интересуется погодой, ведь часа через два они уже должны быть в воздухе. Как они добудут себе аппарат, как полетят без карт, где сядут - все это остается для Мулена загадкой.
Горизонт на востоке светлеет и краснеет, но это не рассвет, для восхода солнца еще слишком рано. Это, наверняка, пожары, осветительные ракеты, прожектора, или что там еще. Все это уже очень близко, еще четверть часа такой гонки и авто влетит прямо в окопы. Трюффо внезапно требует при первой возможности сворачивать влево, оказывается, он углядел в ночном небе идущий на посадку французский аэроплан, значит - где-то рядом расположена и эскадрилья. Такси с грохотом и дребезгом выкатывается с гудрона на проселочную дорогу, тормозит, Трюффо буквально вываливается наружу, таща Мулена за рукав. Шофер в одну секунду разворачивает машину и пропадает. Трюффо решительно углубляется в лес, Поль едва успевает за ним. Минут пять они с треском продираются сквозь заросли, вдруг Трюффо, заметивший что-то впереди, резко останавливается и прячется за дерево. Едва Мулен успевает последовать его примеру, как в десяти метрах перед ними на освещенную луной полянку, не торопясь, выходит какой-то военный. Кожаная куртка с меховым воротником, кожаный шлем с очками-консервами и перчатки с крагами за поясным ремнем - либо авиатор, либо мотоциклист. Он закидывает на плечо концы длинного шарфа - ага, все-таки летчик - недолго возится с пуговицами, потом откидывает голову назад и пускает мощную струю на ближайший кустик. При этом он смотрит на висящую в небе луну и насвистывает. Приходится ждать, пока он закончит свой сольный номер и очистит сцену.
Наши друзья осторожно следуют за этим фронтовым асом, стараясь, все же, оставаться в тени деревьев. Через минуту уже видно большое поле, тут и там стоят аэропланы разных видов и размеров, поодаль пирамидами составлены бидоны - видимо, с бензином - они обнесены веревкой с предупредительными флажками. Повсюду горят костры, деловито ходят люди. Мулен недоумевает, как же в таких условиях можно угнать аэроплан, их же моментально заметят и арестуют. Но Трюффо выглядит необычайно уверенным, если не сказать вдохновленным, он словно и не сомневается в успехе. Он бегло осматривает поле и аппараты, потом указывает Полю на один из них, стоящий почти рядом с началом длинной цепочки факелов - дорожкой для взлета и посадки.
- Видите, вон там? Это Фарман, я с ним справлюсь без проблем. Он одноместный, но это ничего, вы можете лечь у меня под сиденьем - если будете крепко держаться и не попадете ногами под винт, то прекрасно долетите. Интересно только, заправлен ли аэроплан горючим. Идите за мной, не бегите и не пригибайтесь, идите уверенно, тогда нас примут за своих. Если вообще увидят из-за этих костров.
Действительно, все обходится без помех. Аэроплан кажется на вид очень хрупким, ажурным, даже непонятно, как он вообще в состоянии поднять в воздух двух взрослых мужчин. Мулен проводит ладонью по крылу - бамбук и толстый шелк, все на проволочках, шнурках и растяжках, причем в роли последних выступают, похоже, рояльные струны. Трюффо хозяйски барабанит пальцами по цилиндру бензобака, звук ему нравится, бак полон и это означает, что и мотор и сам фюзеляж - исправны, аэроплан подготовлен к полету. Трюффо вертит какие-то краники, дергает рычаги, отчего переднее крыло ходит вверх и вниз.
- Теперь слушайте, - жарко шепчет Трюффо. - У нас на все не больше минуты и второй попытки не будет. Я лезу наверх, а вы заходите сзади и беретесь за лопасть винта. По моей команде, и не раньше, со всей силы дергаете лопасть книзу и отскакиваете. Если заведется, обегаете крыло, лезете наверх и проползаете ногами вперед у меня под сиденьем. Не прорвите только ботинками шелк. Наступаете сюда, сюда и вот сюда. Если заглохнем, то придется повторить, но все в темпе, в темпе, вы поняли?
Мулен ничего не понимает, но кивает, надеясь, что как-нибудь справится. Трюффо подтягивается на руках и отработанным движением закидывает себя на место пилота. Биплан сотрясается и проседает на своих велосипедных колесах. Мулен уже обежал аппарат и теперь стоит наготове, держась за лопасть деревянного лакированного винта. Трюффо оборачивается и орет шепотом - другая сторона, другая! Приходится подныривать под хвост, на что уходят драгоценные секунды. Не успевает Мулен как следует взяться за правильную лопасть, как Трюффо чем-то щелкает наверху, затем спокойно и негромко командует - давай! Мулен повисает всем телом на пропеллере, тот неожиданно легко проворачивается и Поль падает на колени в хрусткую от мороза траву. В уши ударяет сухой треск мотора, Поль инстинктивно отползает на заду подальше от блистающего круга бешено вращающихся лопастей и с ужасом видит, что аэроплан начинает отъезжать от него, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей. Но тут Трюффо рывком разворачивает аппарат и теперь он движется уже в сторону Поля. Тот вскакивает, растерянно примеривается, куда можно наступать, куда нельзя, скачет на одной ноге, но в этот момент сверху протягивается рука Трюффо, хватает Поля за воротник и затаскивает на борт. Поль отчаянно трепыхается, его ноги скользят по шелку, и вдруг он оказывается крепко зажат между коленей Трюффо, на животе, лицом вниз, а под ним стремительно убегает назад утоптанная земля. Боковым зрением он видит, как факелы сливаются в рваную огненную линию, мотор воет, толчки и тряска возрастают, становятся невыносимыми и вдруг прекращаются совсем - они все-таки взлетели. Внизу проносятся костры, крылья других аэропланов, какие-то кусты, Трюффо неимоверно задирает нос аппарата и Поль отчаянно вцепляется в край крыла, на котором лежит, в страхе сползти назад к визжащему циркулярной пилой пропеллеру. Биплан трясется и ходит ходуном, как старый плетеный стул - если бы не треск мотора, можно было бы слышать, как скрипит и гудит его конструкция. Поль не слышит этого, но ощущает скрип всем телом. По колесам хлещут ветки дерева, аэроплан дергается, но опасность уже позади и они вырываются на оперативный простор. Звук двигателя становится ровнее и тише, Поль понимает, что никуда не падает, а, напротив, надежно и даже удобно лежит на плотном упругом шелке крыла. Внезапно перед самым его носом возникает рука в кожаной перчатке - это Трюффо наклоняется к нему сверху, показывает большой палец и торжествующе хохочет. Все в полном порядке.
Через минуту они уже высоко. Пальцы рук моментально начинают мерзнуть, Поль зубами натягивает себе на кисти рукава пальто - к счастью, рукава достаточно длинные. Встречный ветер треплет ему волосы, похоже, уши он все-таки отморозит. Но нет, Трюффо вдруг нахлобучивает на голову Полю свой кожаный картуз с наушниками, шнурки приходится держать зубами, но в кепке восхитительно тепло. Поль страшно благодарен и делает попытку вывернуть голову и посмотреть на Трюффо. Это не удается, летчик только легонько хлопает его по спине - лежи, мол, спокойно. Поль и лежит, он смотрит через край крыла - в метре от него небыстро крутятся велосипедные колеса, а далеко внизу проплывают огоньки, белеет вата тумана, серебрятся в лунном свете лужи и темнеют спички деревьев. Это все равно, что смотреть вниз с очень высокого собора. Страх полностью исчез, набегающий поток воздуха оттесняет его от опасного края и можно даже не так стискивать руками бамбуковый брус. Тут Мулену приходит в голову, что они должны же вот-вот пересечь линию фронта, он вглядывается вниз, страшась увидеть полные мертвых тел окопы, колючую проволоку и пушки, но внизу все та же чернота полей, редкие деревья и клочья тумана. Он понимает, что они уже давно находятся над территорией, занятой немцами, что линию фронта они пролетели, пока он воевал с рукавами пальто. Тем лучше, думает он.
Следующие три часа ничего особенного не происходит, если не считать того, что Трюффо периодически выключает мотор и потом минут пять планирует. Когда двигатель останавливается в первый раз, Мулен чуть не делает в штаны от испуга, но Трюффо наклоняется сверху и кричит ему прямо в ухо, что боятся нечего, что так и надо - мотор должен охладиться. Мулен трясет головой в знак того, что он понял, затем затихает, лежит, мерзнет, слушает органные аккорды рояльных струн-растяжек и думает, что будет, если мотор не заведется снова. Но агрегат, почихав, исправно раскручивается, и биплан опять трудолюбиво карабкается к облакам. Постепенно светает, но утро выдается пасмурным и внизу почти все затянуто одеялом тумана. Нигде не видно ни души, кажется даже, что местность какая-то нежилая, заброшенная, словно отданная во власть духам умерших. Хотя, думает Мулен, почти так оно и есть на самом деле - здесь никто уже не живет, здесь прокатился каток войны, теперь тут только кости и ржавое железо.
Во время очередного периода тишины Трюффо неожиданно сует ему, чуть ли не в лицо, сложенную раз в пять карту. Поль ничего не может на ней разобрать, но это и не важно, поскольку Трюффо утверждает, что они как раз пролетают Кельн. Налево, кричит он, посмотри налево! Поль поворачивает голову и далеко на горизонте видит крохотный, словно игрушечный, Кельнский собор, два тонких шпиля тянутся к низким тучам, будто рожки. Трюффо закладывает большой вираж, чтобы, как говорит он, зайти на посадку против ветра, хотя ветра внизу никакого и нет, туман лежит совершенно неподвижно. Впрочем, летчику лучше знать.
Биплан спускается все ниже и ниже, они планируют бесшумно, с грацией совы, Трюффо делает зигзаги, выбирая место поровнее. Земля летит навстречу - ручей, дорога, изгородь, поле, снова дорога - Мулен не успевает испугаться, как колеса аэроплана уже скребут по щебенке и камешки летят во все стороны. Всех опять отчаянно трясет, Трюффо дергает за рычаг тормоза, аппарат клюет носом, затем нехотя и со скрипом останавливается. Они прилетели. Поверить в это нельзя, можно только смириться.
Мулен сползает с крыла, буквально сваливается кулем, он совершенно окоченел, руки и ноги затекли и не слушаются. Трюффо спрыгивает бодро, Поль смотрит на него с восхищением, как на героя. В полете авиатор обмотал свой длинный шарф вокруг головы для защиты от холода и ветра - неэстетично, но эффективно - теперь его шевелюра и шарф спереди покрыты инеем от дыхания, кажется, будто за пару часов полета Трюффо совершенно поседел. Поль снимает картуз и возвращает его летчику; тот безразлично берет кепку, комкает и засовывает в карман куртки. Его мысли заняты теперь другим - сколько они потратили бензина, и есть ли запас. Он отвинчивает крышку бака и сует внутрь прутик, вынимает и охает - осталось буквально пара стаканов. Хватит лишь на взлет и минут пять полета. Итак, ему нужно срочно добыть горючее, купить невозможно, значит, придется украсть или отобрать у кого-нибудь силой.
Они откатывают Фарман подальше от дороги, через поле к кустам и за них. Поль пока все еще думает, что аэроплан нужно будет разобрать и уничтожить, как приказывал полковник. Поэтому, когда Трюффо отстегивает пару растяжек с крыльев, он с удовольствием ему помогает, а затем вознамеривается продолжать демонтаж. Нет, говорит Трюффо с досадой, нет, это еще пригодится - домой лететь, надо только найти бензин. Поль с удивлением смотрит, как летчик сматывает проволоку в клубок, сует за пазуху и направляется к дороге. Помедлив, Мулен плетется следом. Трюффо идет уверенно и целеустремленно, как будто он точно знает, что произойдет и как ему надо будет поступить. Внезапно он оборачивается и ждет, пока Поль подойдет поближе.
- Дальше я справлюсь один, - говорит он и в его голосе слышна решимость. - Я доставил тебя куда надо было, дальше не твое дело. Уходи, выполняй свое задание. Я свое выполнил.
Мулен поражен произошедшей переменой в отношениях - последние часы Трюффо был великолепен, у него все получалось, он совершил невозможное, он заботился о Поле, помогал, а теперь он с ним так холоден и отстранен. Что случилось, что это должно значить? Трюффо отворачивается и глядит в сторону. Иди, говорит он, не теряй времени.
Поль хлопает себя по карманам - книжка на месте, письмо и паспорт тоже, а шляпу он потерял еще во Франции, когда заводил мотор. Он хочет обнять Трюффо напоследок, он надеется растопить этим внезапно возникший между ними лед, однако что-то его останавливает. Может протянуть руку для прощания? Но летчик упорно смотрит в сторону и молчит. Мулен вздыхает и идет к дороге, однако, не сделав и десяти шагов, снова возвращается.
- Вот, - говорит он и протягивает своему другу комок французских ассигнаций. - Мне это уже не нужно, а тебе может пригодиться. Прощай.
Трюффо так и держит деньги в кулаке, пока Мулен не скрывается из виду за поворотом.