IV
Как всегда в девять, когда соседи включали телевизор, Пантелимон только уперся в стол локтями, заткнул пальцами уши и не оторвался от учебника. Встречая иностранное имя, он усердно его скандировал: "Давен-порт. Знаменитый английский физиолог Джон А. Давенпорт… Давен…"
В дверь постучали условным стуком - пять раз с паузой после третьего, - и он поспешил открыть.
- Пора тебе жениться, ты же у нас перспективная молодежь, - с порога сказал Ульеру. - Завели бы себе телевизор, смотрели бы, как все люди, девятичасовую программу. - И, понизив голос до шепота, предложил: - Пошли пивка попьем.
Когда они пересекли бульвар, Ульеру спросил:
- Что тебе говорил Петреску-Два после моего ухода?
Внимательно выслушал ответ, незаметно озираясь, не идет ли кто следом. Потом остановился и глубоко перевел дух.
- Значит, кое-что ему известно. Две вещи по крайней мере. Во-первых, что в Слатине волнения после взрыва на красильной фабрике. А во-вторых, к чему пришло следствие…
Он прикусил язык, поймав в поле зрения открытое окно на третьем этаже. Пантелимон проследил его взгляд, после чего они дружно сорвались с места.
- То есть? - осмелился наконец спросить Пантелимон.
- То есть что в ходе следствия было раскрыто, откуда взята краска, которой еще две-три недели назад печатали фальшивые номера "Скынтейи" - за февраль и март шестьдесят шестого.
- Получается, что Зеведей не врал! - воскликнул Пантелимон.
- Говори потише, - напомнил Ульеру. - Да, не врал этот твой… Фальшивые номера существуют, я их сам видел. В Слатине и видел.
- Ну и?.. - с замиранием сердца выдохнул Пантелимон.
- Дело темное. Мне же всего не скажут. Что сказали, то знаю: заговор. Крупных масштабов и дьявольски хитро организован. Угораздило же нас так влипнуть! - Он шагнул к краю тротуара и яростно плюнул на мостовую. - Вот влипли! Я - что меня послали в Слатину. Ты - что обратил внимание на эту дурацкую пелерину и попал в лапы к Нэстасе. Теперь хоть в лепешку расшибись, мы под подозрением. Петреску-Два - видал? Он когда-нибудь заглядывал к тебе в обед, ни с того ни с сего?
- Вроде нет.
- Это потому что он меня засек, когда я высовывался в коридор… Пантелимон, глядя под ноги, долго напряженно думал.
- Однако в чем же суть заговора, никак что-то в толк не возьму…
- Вот и я никак. Те, кто сравнивал настоящие газеты шестьдесят шестого года с фальшивыми, говорят, что тексты почти полностью совпадают. Если и есть различия, то незначительные, и много опечаток, гораздо больше обычного.
- Ну и?
- Ну и говорят, что заговор. Пока что идет работа по выявлению тех, кто получает эти фальшивые экземпляры. Они поступают с утренней почтой, наряду с нормальными. Но народ же знаешь какой ушлый: кто припрячет, кто уничтожит… Хотя, с другой стороны, - вспомнил он, - в некоторых городишках ими торгуют на черном рынке…
Они тщательно ощупали скамейку, сухая ли, и, удостоверившись, в молчании сели.
- Нет, интересно, просто невероятно интересно, - пробормотал Пантелимон себе под нос. - Я хочу сказать, интересный заговор… - Его голос окреп. - Воспроизводят "Скынтейю" трехгодичной давности, но не забывают поставить на ней дату, чтобы сразу было видно, что фальшивая…
- Я тоже так рассуждал. И тем не менее, если заговорщики имели в виду опутать всю страну, они не могли бы найти более верную сеть, чем орган самой партии.
Пантелимон покачал головой.
- Положим. Но теперь-то, когда они засветились, шансы у них нулевые. Теперь ни одного экземпляра не пропустят на рассылку без контроля.
- Нереально за ночь проконтролировать весь тираж - десятки тысяч экземпляров как-никак. Это парализовало бы распространение газеты… Кроме того, фальшивки появляются нерегулярно: то два-три дня подряд, то простой на целую неделю…
Он вдруг смолк, вперил глаза в бортик тротуара, нервно потер руки, потом сказал:
- Женился бы ты, обзавелся семьей, купил телевизор. Пока молодой. А то будешь как я. - Устало вздохнул и повернул лицо к Пантелимону. - Все, что я тебе тут говорил, я не в Слатине узнал, а от Нэстасе, только что. Он сам ко мне явился и все выложил. На откровенность бил. Ну я и раскололся. Начал-то он издалека, а потом как стал про тебя пытать: с каких пор знакомы, то, другое… А на прощанье сказал, что ждет тебя завтра у себя в конторе, перед обедом… Ты только не волнуйся: если он тебя задержит, он сам позвонит, куда следует…
V
Снова все утро моросило. Выйдя на улицу, Пантелимон с неудовольствием осмотрел небо, поднял воротник плаща, надвинул берет до бровей и пошел быстрым шагом. Но минуту спустя дождь усилился, и ему пришлось скрепя сердце открыть сломанный драный зонтик. Он почти бежал, горбясь под руинами зонтика, стараясь не замечать, как встречные усмехаются и оборачиваются ему вслед, но позор жег ему щеки. За несколько домов от номера 4 он не выдержал и сложил зонтик.
- Да ты, товарищ, промок до нитки, - встретил его Нэстасе. - Как бы тебе не простудиться. Прими-ка аспирину. Если у тебя нет при себе, я дам.
- Что вы, спасибо, не нужно. Меня простуда так легко не берет. Откинувшись на спинку кресла, Нэстасе смотрел на него с иронией - и в то же время радушно, почти ласково.
- Я слышал о тебе только хорошее, - начал он. - Особенно тебя расхваливает твой шеф, товарищ Ульеру. Ты, говорят, на пороге большого открытия. Какое-то там вещество, которое, в случае чего…
- Простите, - перебил его Пантелимон с виноватой улыбкой. - Есть кое-какие разработки, по сырьевым материалам, но, как бы это сказать, вопрос деликатный… э… в общем, некоторым образом государственная тайна.
- Понимаю, понимаю и ни на чем не настаиваю… Куришь?
Он вынул из кармана сигареты.
- Нет, спасибо. Никогда не курил.
- Хвалю! - Он посмотрел Пантелимону прямо в глаза. - Знаешь, зачем я тебя вызвал?
- Мне сказал вчера товарищ Ульеру.
- Что он тебе сказал?
- Чтобы я явился к вам в контору перед обедом. А если вы меня задержите…
- Он не все тебе сказал. Впрочем, я и не ждал, что он все тебе скажет. Итак, поговорим по существу.
Он затянулся и продолжал с сигаретой в углу рта:
- Суть для нас не в том, что тебе наболтал Зеведей. Нас интересует цепочка, о которой ты тоже упоминал три дня назад: взрыв на слатинской красильной фабрике - подпольная типография, где набирают фальшивую "Скынтейю", а главное - подчеркиваю, главное, - инцидент в музее вооруженных сил, который имел место именно в шестьдесят шестом году и подвел под суд замдиректора. Подробности ты, конечно, знаешь, напоминать сейчас не буду… Но, - он вынул изо рта сигарету и слегка перегнулся через стол, так и впившись в Пантелимона взглядом, - тебе известно и кое-что еще… - Он выдержал паузу. - Например, формула краски, которой перекрасили несколько образцов военной формы девятнадцатого века. Замдиректора музея говорил "подправили цвет", но на самом деле цвет был изменен до неузнаваемости по сравнению с оригиналом. А следствие показало, что эту краску в шестьдесят шестом году можно было получить только в двух местах: на слатинской красильной фабрике и в лаборатории, где ты тогда, в шестьдесят шестом, работал. - Он тщательно раздавил окурок в пепельнице. - Вот почему я тебя вызвал. Из нашей краткой беседы три дня назад я вынес, что ты тоже выстроил цепочку, которую мы засекли… Ну, можешь начинать, откуда хочешь.
Пантелимон вдруг поймал на своем лице улыбку и беспокойно дернулся на стуле.
- Если я скажу всю правду, - вдруг твердым голосом начал он, - я рискую потерять место, а уж понизят-то меня точно, потому что вы подумаете, что я либо кретин, либо не в своем уме. Но я скажу. Правда состоит в том, что три года назад, в шестьдесят шестом, я работал над тем же проектом, что и сейчас, с сырьевым материалом. В красильном производстве я просто-напросто ни в зуб ногой. Что же касается перекрашенных экспонатов из музея вооруженных сил, про это я в первый раз слышу. А про взрыв в Слатине знаю только со вчерашнего дня от товарища Ульеру…
- Ты меня не так понял, - почти сурово перебил его Нэстасе. - Я не сказал, что ты непосредственно участвовал в изготовлении краски. Я только напомнил, что такую краску могли изготовить в лаборатории, где ты работал. Мало того, одна твоя коллега, молодая интересная особа…
- Это была моя ошибка, - покраснев, остановил его Пантелимон. - Мы не сошлись характерами.
- Нет, я не про то. Просто напоминаю, что твоя юная химичка жила в доме тринадцать по улице Лучафэр, а в тринадцать-бис живет Зеведей…
Пантелимон заперхал, как будто пытался прочистить горло.
- Трудно поверить, что ты никогда не встречал Зеведея.
- Трудно, но факт. - Голос вернулся к Пантелимону. - Никогда его не встречал!
- Допустим и это, - спокойно согласился Нэстасе. - Однако не может же быть, чтобы ты совсем не знал, чем занимаются… о чем говорят в других лабораториях, например в красильной…
- Я же вам признался, в красках я полный нуль.
- А ведь твоя коллега, Санда Иринеу, работала именно в красильной лаборатории.
Пантелимон пожал плечами.
- Наедине, - сказал он, - мы никогда не поднимали проблемы химии.
- А на людях? В столовой, к примеру, или в походе? Поход в горы летом шестьдесят шестого - вы и еще двенадцать человек с работы?
- Тогда мы последний раз были вместе, - веско произнес Пантелимон. - По возвращении в Бухарест расстались.
- И тебе ничего не показалось странным в разговорах, в дискуссиях? Ничего не запало в память? Что говорил, например, доктор Магеру, которого потом перевели в Слатину? Я слышал от твоих коллег, вы были друзьями…
- Кем-кем, а друзьями мы не были. И если хотите знать, то это именно из-за него мы с Александрой расстались.
Нэстасе слушал, кивая.
- Тем не менее ты не окончательно порвал с товарищ Иринеу. Ты ей писал.
- Открытки, - улыбнулся Пантелимон. - Она их коллекционирует.
- А в прошлом году послал ей целую бандероль…
- Специальную брошюрку на немецком языке… хотел сделать ей приятное.
- Не дошла твоя брошюрка, - сразил его Нэстасе. - Товарищ Иринеу успела переменить адрес. Получила командировку в Швецию и там осталась…
Пантелимон побледнел, провел рукой по волосам и в недоумении уставился на мокрую от дождевых капель руку.
- Ты не знал, что она осталась в Швеции?
- Н-нет, - промямлил Пантелимон и уронил руку на колени.
- Если волосы намокли - верная простуда, - сказал Нэстасе, поднимаясь. - Дамка я тебе аспирину.
Пантелимон послушно проглотил таблетку и залпом выпил стакан воды.
- Спасибо, - поблагодарил он, переведя дух.
- Но представь, шведский климат ей не подошел, и она перебралась южнее. Гораздо южнее… Кажется, в Уганду…
VI
Прослушав магнитофонную запись, Гиберча поднял голову и спросил:
- Зачем ты брякнул про Уганду?
- Так, вырвалось. Посмотреть, как он будет реагировать.
- Он отреагировал блестяще. Либо правда ничего не знает и тогда совершенно справедливо считает себя полным кретином. Либо умеет прятать концы. Но с нами играть - это надо быть не в своем уме, как он тоже справедливо считает…
Гиберча помолчал, устремив взгляд в потолок.
- Время идет, подпольная типография работает - правда, через пень-колоду, с перебоями, - а мы все топчемся на месте. Три месяца! Три месяца, как обнаружили первый фальшивый номер…
Нэстасе поерзал на стуле и, видя, что молчание затягивается, осмелился:
- Если позволите, товарищ полковник, мы все же кое-что установили.
- Например?
- Например, связь между Слатиной и музеем вооруженных сил…
- Да если бы знать наверняка, что есть такая связь!
- …или, например, что изменения, внесенные в текст, и прежде всего опечатки составляют код, посредством которого передаются сообщения…
Гиберча медленно крутанул свое кресло на колесиках к окну, не отрывая от потолка задумчивого взгляда.
- Изменения, внесенные в текст, - раздельно повторил он. - Самое главное, оно же самое загадочное: "Уединенные всех стран, соединяйтесь!" Но прежде всего - да, опечатки. Вместо "провинциальный" - "провиденциальный"; вместо "верный" - "скверный", все вот в таком роде. То подменят одну букву, то пару буковок прибавят…
- Согласно коду, - застенчиво подсказал Нэстасе.
- Однако за три месяца спецслужбы его еще не расшифровали, этот код.
Нэстасе подвинулся к самому краешку стула.
- Мы знаем по крайней мере, что передаются сообщения каким-то подрывным группам; очень возможно, организуются акты саботажа, а еще вероятнее - готовится заговор!
Гиберча крутанул кресло обратно и, очутившись лицом к лицу с Нэстасе, пристально посмотрел ему в глаза.
- Ты, товарищ прекрасно знаешь, что если классовый враг и совершает преступные акты саботажа, то это никак не заметно. В последние три месяца все идет так, будто никаких фальшивых номеров вообще нет, будто они и не циркулируют вовсе. Кто же сомневается, что это подпольная антигосударственная организация? Но где результаты ее действий? Где?
- Может, они просто еще не перешли к действию, - предположил Нэстасе.
- Возможно, возможно. В пользу версии о заговоре - один аргумент: Зеведей.
- Я же говорил!
- Не в том смысле, в каком ты говорил, - осадил его Гиберча. - Ошибка была допущена с самого начала, когда вы дали Зеведею понять, что на него есть компромат и что за каждым его шагом следят. Хорошо еще, не арестовали! Вот был бы номер!.. Да, поведение Зеведея можно объяснить только наличием секретной организации, к деятельности которой он прямо или косвенно причастен. В противном случае нам пришлось бы считать его сумасшедшим. А таковым он точно не является.
- И все-таки… - робко начал Нэстасе.
- Нет, конечно, те, кто с ним не знаком, сказали бы, что ты прав, - перебил его Гиберча. - Это же надо сообразить - приставать к людям у магазина в самом центре, если знаешь, что объект под наблюдением, - приставать с вопросом, который сейчас год, то есть напрямую заводить речь о газетах-фальшивках! А это рубище с двумя заплатками вместо эполет! Какой во всем этом смысл? А такой, что, кто раз его увидел и раз услышал, уже его не забудет. Зеведей нарочно привлекает к себе внимание, да так, чтобы его нельзя было забыть. А тут еще некоторые - в интересах дела, разумеется, - посылают своих курьеров на улицу Лучафэр, тринадцать и адрес кричат во всю глотку.
Нэстасе снова заерзал, намереваясь оправдываться.
- Знаю, знаю, ты выполнял свой долг, но тем не менее ошибка есть ошибка… Вернемся лучше к вопросу о цели, которую преследует Зеведей. Я вижу единственное объяснение: он потерял связь - то ли со своим агентом, то ли с шефом. Тот находится где-то здесь, в столице, Зеведей это знает и шлет во все концы сигналы. Надеется, что про его чудачества вот-вот пройдет слух по всему Бухаресту и, глядишь, как-нибудь ночью к нему постучит тот, кого он ждет…
- Оба жилых объекта находятся под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, - отчеканил Нэстасе. - И номер тринадцать, и номер тринадцать-бис. За номером десять, двенадцать и четырнадцать тоже приглядывают наши люди. Все, кто посещает Зеведея или его соседа, Иоана Роатэ, проверяются и в случае необходимости берутся на допрос. По ночам к нему никто не приходит. И сам он после десяти вечера из дому не вышел ни разу…
- Знаю, все это я знаю, - отмахнулся Гиберча. - Однако же когда-то, днем ли, ночью ли, он должен вступить в контакт со связным, которого ждет. В противном случае…
- Значит, все же заговор… - проронил Нэстасе, тщетно прождав окончания фразы.
- По всем признакам - да. Только если это заговор, а Зеведей потерял связь, тогда как получилось, что сегодня, двадцать шестого мая, фальшивые номера обнаружены в четырнадцати городах, не говоря уже о Бухаресте? Как получилось, что…
Он не договорил, забарабанил пальцами по столу, потом нажал на кнопку слева от телефона. Когда дверь открылась, бросил, не оборачиваясь:
- Последнее досье от спецслужб.
И стал ждать в молчании, постукивая пальцами по столу - то как по барабану, то как по клавишам пианино.
- Нулевой результат, как и на прошлой неделе, - бормотал он, листая принесенное досье. - Регистрация опечаток, графики и статистические таблицы, консультации с двумя крупнейшими математиками и даже с одним экспертом по компьютерам… И ничего. Мы до сих пор ровным счетом ничего не знаем! - Он поднял глаза от досье и криво усмехнулся. - Однако что же мы будем сами себе пудрить мозги, товарищ Нэстасе?! Улавливаешь, на что я намекаю? - Его голос зазвучал глухо. - Ведь всем все ясно: и нам, и выше, и на самом верху… Давно ясно. Тайная типография - разве такое может быть в нашем государстве? Разве не напрашивается сама собой мысль, что фальшивые номера фабрикуют хоть и в столице, но на территории какого-нибудь из посольств какой-нибудь дружественной нам страны?.. Более или менее дружественной, - поправился он. - Пусть это только гипотеза…
- Так-то оно так, - осмелился вставить Нэстасе, - но краска-то слатинская…
- Кабы хоть это было наверняка! - возразил Гиберча. - Допустим даже, что краска именно оттуда. Но где типография, как обеспечивается распространение? А главное - цель. Зачем? Cui prodest? - если ты ненароком учил в лицее латынь и еще не все забыл. Cui prodest? "Уединенные всех стран!" Где они уединились? Кто таковы?
VII
Каждый день перед обедом Пантелимон порывался зайти за Ульеру. Он энергично выходил из лаборатории, но постепенно сбавлял скорость. На площадке у лифта прислонялся к стене и, раскрыв газету, утыкался в нее. Время от бремени поднимал глаза на стенные часы и наконец сворачивал газету и плелся в столовую. Он оказывался в числе последних и ел торопливо, не разбирая вкуса, опустив глаза в тарелку. Если к нему обращались, испуганно вздрагивал и часто моргал, вымучивая из себя улыбку. А кончал всегда тем, что интересовался, где тут поблизости продаются зонтики.
- Так, значит, люди правду говорят, - услышал он за спиной голос Ульеру. - Ты во что бы то ни стало хочешь купить себе зонтик.
Крепко пожав ему руку, Ульеру окинул его озабоченным взглядом.
- Что с тобой происходит? На тебе лица нет.
- Да снова бессонница, - забормотал Пантелимон. - Товарищ Нэстасе был прав: если волосы намокнут, особенно на макушке, - верная простуда. Я здорово промок тогда, на прошлой неделе, и, хотя он дал мне аспирину, простудился. С тех пор все собираюсь купить зонтик посолиднее. Какой-нибудь из этих.
Он кивнул на витрину.
Когда они вышли из магазина, Ульеру предложил:
- Если у тебя нет сейчас других дел, пройдемся. Мы не виделись неделю… А за эту неделю, - он понизил голос, - я узнал о тебе больше, чем за два года…
Пантелимон с испугом обратил на него глаза.
- Уверен, что и ты порядочно узнал обо мне, - продолжал Ульеру, усмехнувшись. - Мы общались не переставая. Через посредника. Нэстасе пересказывал мне все ваши разговоры, а иногда включал магнитофон и просил прокомментировать то или иное место. Не сомневаюсь, что точно так же занимались и с тобой…
- Да, точно так же, - проронил Пантелимон, опуская глаза. - В точности так же…