- Ну и не надо угрызаться, - заметил Ульеру. - Время такое… - Он остановился, перевел дух. - Я не из-за этого тебя разыскал. Просто ты так интерпретируешь некоторые вещи…
- Что я интерпретирую? - вскинулся Пантелимон.
- Все, что касается Зеведея. Очень интересно. Выходит, - перешел он на шепот, - ты его хорошо знаешь. Когда вы познакомились?
- Да не знакомился я с ним. Один-единственный раз он меня остановил и спросил, который сейчас год. Просто он у товарища Нэстасе на пленках, целая коллекция, и товарищ Нэстасе их мне крутил, иногда по два-три раза.
Он вдруг заулыбался и стал, глядя на Ульеру.
- Этот Зеведей, - вдруг начал он взахлеб, - личность презанимательная. Уникальная прямо-таки личность! Может, оттого у меня и расстроился сон. Ночи не проходит, чтобы я не думал о нем, особенно об одном его высказывании: На политику у меня ушло пятнадцать лет…
- …на тюрьму еще пятнадцать, - с улыбкой подхватил Ульеру, - и я хочу понять…
-...хочу понять смысл этих тридцати лет, - опередил его Пантелимон, - потому что обе фазы, вместе взятые, составляют целое.
- По-моему, он сказал оба срока, - поправил его Ульеру. - Но суть одна.
- Потому-то меня и занимает время как проблема, - цитировал дальше Пантелимон. - Проблема времени, - повторил он задумчиво и приостановился, ища взгляд Ульеру. - Только ее никак не пришьешь к газетам-фальшивкам шестьдесят шестого.
- И все же Нэстасе подозревает именно его, - возразил Ульеру. - Пойдем, лучше не останавливаться.
- Нет, передатировка газет, конечно, имеет отдаленную связь с "проблемой времени". Но Зеведей говорил перед тем другие вещи. И если он говорил откровенно, в чем я совершенно уверен: будь он сто раз псих, но душой он не кривит, - те другие вещи для нас важнее. Не знаю, прослушали ли вы целиком ту пленку…
- Целиком или нет, но главное слышал. Ты, вероятно, имеешь в виду место про фон Брауна.
- Да, да! - подтвердил Пантелимон. - Я прослушал это место три раза и знаю его почти наизусть. Во-первых, меня потрясла Зеведеева прямота, когда он заявил, что потерял всякий интерес к политике…
- А перед тем - помнишь? - перебил его Ульеру. - Что он перед тем подпустил? Загадка с передатировкой газет - это псевдозагадка. Достижение технического прогресса, не более того.
- По-моему, это он попозже, после заявления о потере интереса к политике. Но не суть важно. Так… сначала рассуждение о "проблеме времени", а потом: Вам следовало бы меня холить и лелеять, потому что такие, как я, одержимые проблемой времени, абсолютно безопасны в политическом плане.
- Вспомните ответ фон Брауна, - продолжил Ульеру, - вспомните, что он ответил, когда Гитлер попроси его ускорить работу над ракетами, чтобы обеспечить победу…
Пантелимон замер и вцепился в рукав Ульеру.
- Он ответил: "А меня не интересует, как скорее выиграть войну, меня интересует, как скорее долететь до Луны". Так и вышло: немцы войну проиграли, зато благодаря фон Брауну люди полетели на Луну!
- Пошли, пошли!
Ульеру потянул его за собой, зорким взглядом окинув улицу.
- Однако же случай фон Брауна, - немного погодя возобновил тему Пантелимон, - можно понять двояко. Предположим, Зеведей хотел сказать: меня интересует "проблема времени", и фон Браун - блестящий пример дальновидности человека, который не думал о сиюминутном, о времени вообще. Но, - ответим мы, - триумф фон Брауна - чисто технологического порядка и, как таковой, зависит от власти, от политики…
- Значит… - вклинился Ульеру.
- Значит, приводя пример фон Брауна, Зеведей думал совсем о другом… Но о чем?.. То-то я не могу заснуть, - добавил он, помолчав. - Ворочаюсь с боку на бок и все пытаю себя: о чем же он думал?
- А если он ни о чем не думал? - предположил Ульеру.
- Тогда еще лучше. Значит, он выдал себя невольно, сам того не ведая! - И, снова вцепившись в рукав Ульеру, зашептал: - Кто пойдет: я или вы? Это же первое звено в расшифровке кода…
- Пойди ты, ты молодой, тебе надо заработать погоны. Только скажи мне. А я после им все повторю - пусть в конце концов убедятся, что я от них ничего не скрываю.
Они одновременно вывернули шеи назад, огляделись.
- Фон Браун, Луна, прилунение, - зашептал Пантелимон. - Код к шифру может быть основан на фазах Луны. У опечаток и всяких отклонений от оригинального текста появится смысл, если их сверить с лунным календарем.
- Не понял, - выдохнул Ульеру.
- Поймете, не так уж сложно. Открываете газету, находите информацию синоптиков: полнолуние, луна растет, луна идет на убыль, - и беретесь за опечатки. Предположим, сегодня полнолуние. Отсчитываете двенадцать слов - или двенадцать букв - от первой опечатки. Потом от второй, от третьей и так далее. Переписываете слова или буквы, на которые попали, - вот вам и расшифровка.
- Неужели правда? - обмирая, проронил Ульеру.
- Не знаю, я ни одного фальшивого экземпляра в руках не держал. Но это можно проверить.
- Идем сейчас же! - вскричал Ульеру.
Они шли молча, и Ульеру время от времени искоса поглядывал на Пантелимона с восхищением и опаской.
- Поздравляю, - не выдержал он наконец. - И польщен, что ты мне доверяешь… Я порядком расстроился, когда услышал, как ты говоришь о своем неудачном романе с этой девушкой. Я же ничего не знал. Мы почти два года знакомы, а ты мне ни слова…
VIII
- Я все думал нынешним утром в самолете, - начал Пантази, пожав всем руки, - все думал, что мне это напоминает? И только сейчас, как вошел, вспомнил. Это как в легенде про тот город, где решили избавиться от стариков. И избавились, уцелел только один. А когда пришла беда… Продолжение вам известно…
- Отдельные ошибки имели место, - криво улыбнувшись, сказал Гиберча.
Пантази метнул в него взгляд, покачал головой и опустился в кресло.
- Партия никогда не ошибается, - напомнил он, вынимая из угла рта зубочистку и кладя ее на блюдечко, рядом с кофейной чашкой. - Меняется конъюнктура, это да… И как приятно, - добавил он, окидывая глазами стол, - как приятно, что вы не забыли моих привычек: кофе по-турецки, без пенки…
Застенчивая улыбка на миг озарила лица присутствующих. Потом все шестеро повернули головы к Гиберче. Пантази взял чашечку чуть заметно дрожащей рукой и стал неторопливо смаковать кофе.
- Совсем как в прежние незабвенные времена… Однако история про город, оставшийся без стариков, - обратился он к Гиберче, - наводит меня на всякие мысли. Бели вы послали за мной спецсамолет, значит, дела совсем плохи. А поскольку в прежние незабвенные времена поговаривали, что я владею разрыв-травой…
Как по команде, все шестеро робко фыркнули, заискивающе глядя на Гиберчу.
- … вы вообразили, что стоит мне вынуть мою разрыв-траву из кармана, как тут же все замки и запоры сами собой распадутся. - Он одним глотком допил кофе. - Ну, так что же стряслось?
Гиберча подложил ему досье.
- Полагаю, вы уже в курсе.
Пантази раскрыл папку, взял в руки экземпляр "Скынтейи", пробежал глазами первую страницу и аккуратно уложил газету на место.
- Это от шестого июня тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, - сказал он.
- Отпечатана и разослана три дня назад, - пояснил Гиберча. - Вы разве ничего не слышали об апокрифических номерах "Скынтейи"?
Пантази взял зубочистку, разломал на щепочки и стал задумчиво их жевать.
- Последние два года я занят проверкой кадров на известных вам заводах. Каждую личность проверить, каждую анкету - это съедает почти все время. Кое-что я, конечно, слышал, но ничего определенного…
Он не спеша, методично принялся выкладывать на блюдечко обломки зубочистки.
Гиберча кивнул молодому человеку с залысинами и в темных очках, сидевшему в конце стола.
- Докладывай, Думитреску.
Пантази слушал и листал досье. Через несколько минут он жестом остановил говорящего.
- Эти газеты, "апокрифические", как вы их назвали, либо печатаются в типографии самой "Скынтейи", либо доставляются через какое-то из посольств.
- Мы тоже так считаем, - с многозначительной улыбкой кивнул Гиберча. - Но поскольку с уверенностью можно сказать, что наша типография этим не занимается, встает вопрос: зачем иностранному посольству завозить их к нам и распространять?.. Выслушайте до конца, пожалуйста.
Пантази достал очередную зубочистку и, склонив набок голову, прикрыв веки, стал слушать выкладки спецслужб: химический анализ бумаги и краски, статистический обсчет опечаток, попытки расшифровки кода, посредством которого передаются сообщения.
- Ас чего вы взяли, что они что-то передают? - спросил Пантази.
- Иначе какой же смысл? Ведь это немалый труд - напечатать и распространить по всей стране тысячи и тысячи фальшивок, - ответил Гиберча. - И потом, вы увидите, будут еще кое-какие детали…
Пантази облокотился о стол и, посасывая кончик зубочистки, слушал еще минуту-другую.
- А что там с Зеведеевой пелериной? - перебил он докладчика. - Я знавал его когда-то.
По знаку Гиберчи Нэстасе раскрыл лежащее перед ним досье и прочел начало, а на экране тем временем появился Зеведей, с лучезарным лицом выходящий из продуктового на Мэтэсарь и движением плеч поправляющий на себе пелерину.
- Вообще-то он обычно не такой веселый, - заметил Нэстасе, - но в тот раз ему повезло на ветчину…
Изображение застыло: Зеведей сиял улыбкой, сжимая в руках сверток и готовясь рывком поправить пелерину.
- Пелерина принадлежала его дяде, полковнику австро-венгерской армии Бруно Флондору, - прокомментировал Нэстасе. - А сейчас я думаю, уместно будет включить одну из первых наших бесед.
Он нажал на клавишу магнитофона.
"На политику у меня ушло пятнадцать лет, - зазвучал голос Зеведея, - на тюрьму еще пятнадцать… Потому-то меня и интересует время как проблема…"
Пассаж с фон Брауном Пантази попросил повторить. Потом ему подали еще чашечку кофе, и он, прихлебывая маленькими глотками, слушал, как Нэстасе читал личное дело Пантелимона. "Социальное происхождение здоровое: из шахтерской семьи (долина Жиу). Студент-отличник, хотя и без политической жилки. Еще до защиты диссертации подает смелый проект в секцию Б. Шесть месяцев испытаний, блестящие результаты, проект вне плана передают в секцию А, следует назначение завлабораторией со званием старшего научного. По неизвестным мотивам расторгает помолвку с товарищ Сандой Иринеу, коллегой по работе. Подозрения начинает вызывать с ноября 1967 года и с тех пор находится под наблюдением. Друзей не имеет. Водит знакомство только с товарищем Ульеру из административного управления (вместе обедают в столовой, иногда встречаются во внеслужебное время)".
- Покажите, - сказал Пантази.
Пантелимона показали: вот он перед продуктовым на Мэтэсарь, вот в лаборатории, хмуро разглядывает содержимое какой-то мензурки, вот идет по улице рядом с Ульеру и, наконец, кладет руку на плечо девушки, собираясь ее обнять.
- Товарищ Санда Иринеу, - отрекомендовал Нэстасе. - Четыре года училась на химфаке в Москве. Специальность - анилиновые красители. В ноябре шестьдесят седьмого делегирована на конгресс в Стокгольм. Невозвращенка. В настоящее время - в Уганде. Коллекционирует почтовые открытки стран мира.
Затем Нэстасе сделал краткий обзор своих бесед с Ульеру и Пантелимоном, перелистывая досье и зачитывая некоторые места, а иногда, по просьбе Пантази, включая магнитофон. Через четверть часа, во второй раз прослушав объяснения Пантелимона насчет кода, основанного на фазах Луны, Пантази поинтересовался у Гиберчи:
- И как? Вы попробовали?
Гиберча улыбнулся, не пытаясь скрыть торжества, и развел руками.
- Пустой номер. Спецслужбы приступили к расчетам в ту же ночь, со второго на третье июня, на основе утреннего апокрифического издания. Проверили и все предыдущие номера. С тем же успехом… Пантелимон хитро придумал, однако код - если допустить, что код существует, - с помощью его гипотезы не расшифровывается.
Пантази погрузился в задумчивость, и никто не посмел больше нарушить молчание.
- Скажу прямо, - заговорил он наконец. - Вы напрасно меня привезли. Ничем не могу быть вам полезен. По той простой причине, что это дело переходит за наши государственные границы, а я не специалист по делам международного класса. Вам надо проконсультироваться с соответствующими службами дружественных нам стран…
- Мы давно с ними связались, - возразил Гиберча. - Да и как иначе? Они же про все пронюхают, разве что с отставанием в несколько часов. Они шли с нами ноздря в ноздрю: взрыв на красильной фабрике, процесс замдиректора музея вооруженных сил, надзор за типографией и за распространением. Я повсюду натыкался на их людей. Наверняка у них и электроника надрывалась - вычисляла. И тоже вхолостую.
- Предположим, - согласился Пантази, спокойно дожевывая остатки зубочистки. - Все равно это дело международное, иначе и быть не может. Мы - страна маленькая, и наши внутренние враги давно пущены в расход или приведены в негодность. Совершенно исключено, чтобы у нас под носом кто-то мог за три-четыре месяца организовать подрывную деятельность таких масштабов и на такой технической базе, какой позавидовали бы многие страны…
Слушая, Гиберча поглядывал вокруг с победительным видом.
- Мы пришли к такому же заключению, - кивнул он. - Но напрашивается вопрос: зачем, с какой целью? Если через апокрифические издания передаются сообщения подрывных групп, почему же ничего не происходит - ничего нового по сравнению с прошлой зимой? И будь эта цель хоть сто раз подрывная, она не оправдывает таких сверхсложных и дорогостоящих средств.
Сосед Гиберчи слева поднял руку.
- Если позволите, товарищ полковник, я бы хотел задать вопрос товарищу Пантази… Выговорите, что дело международного класса, - а какой им в нас интерес?
Прежде чем ответить, Пантази пристально поглядел на него, словно только что заметив.
- А такой, что, возможно, сами авторы операции подбросили нам идею подрывных сообщений и заговора.
- Н-не понял, - сказал сосед Гиберчи слева.
- Я тоже, - присоединился к нему Гиберча. - С чего бы это они стали так стараться?
Пантази пододвинул к себе блюдечко с чашкой.
- Благодарю, - сказал он. - Только здесь и попьешь настоящего кофейку, без пенки. Как вам это удается? - Он поднес чашку к губам, деликатно отхлебнул. - И горячий, как положено. Великолепно!.. Но возвращаясь к сказанному. Я допускаю, что сообщения действительно передаются. Однако отнюдь не с целью подрыва именно нашего строя. Вполне возможно, что они адресованы каким-то формированиям в других странах, а чтобы они вернее дошли по назначению, их посылают через фальсифицированные издания нашей газеты.
- Ну, это уж слишком, - с улыбкой вмешался Гиберча. - Правой рукой через левое плечо.
- Я сказал: вполне возможно. В качестве одной из гипотез. Не исключены и другие.
- Например? - оживился Гиберча.
- Я изложу их попозже, когда ознакомлюсь с подробностями. Покамест мне надо знать, распространялись ли фальшивые экземпляры за границей. А точнее, имеются ли они в центральных библиотеках Европы, в редакциях газет европейских компартий и на других континентах, куда рассылают "Скынтейю". Как вы считаете, в обозримый период времени мы сможем получить точную информацию?
- Это-то да, - ответил Гиберча. - Но если фальшивки и рассылали, то маловероятно, что их кто-то сохранил, а не выбросил сразу, при виде даты: тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Получатели наверняка решали, что это ошибка или небрежность.
- И все же стоит попробовать. Если кто-нибудь заметил, что ошибка или небрежность повторяются, могли быть рекламации в адрес редакции. Нет ли сведений о рекламациях?
Гиберча обвел вопросительным взглядом стол.
- Есть, - отрапортовал сосед Пантази, тот, что подавал ему кофе. - Имеются по крайней мере две жалобы: одна из центральной библиотеки Мехико, а другая - из газеты "Унита".
- Какого рода жалобы?
- Обе одинаковые: что им время от времени присылают старые номера, и подшивка получается разрозненной… Но мне не приходило в голову, что это связано с апокрифическими экземплярами, - добавил он, зардевшись.
- Когда поступили жалобы?
- Из Мехико - в марте, из Италии - чуть позже. "Унита" прислала даже список номеров, пропущенных в комплекте. Очевидно, речь идет о…
- Это упрощает дело, - пресек его Гиберча, нажимая на красную кнопку.
IX
Совещание возобновило работу в два пятнадцать. Перед каждым участником было выставлено по термосу с лимонадом и по стакану растворимого кофе со льдом. Кофе по-турецки и графин с холодной водой принесли специально для Пантази. Он рассеянно слушал доклад очередного инспектора: перечень городов, куда поступали фальшивки, классовый состав получателей и их показания на допросах. Большинство - рабочие или руководители разного ранга. Интеллигенции очень мало. Почти все - члены партии. Сначала никто не хранил фальшивые номера, тем более что те иногда приходили одновременно с правильными. Но в последнее время пошли разговоры, и люди стали их придерживать или продавать любителям…
- Каким еще любителям? - спросил Пантази.
- Которые коллекционируют курьезы. Они тоже допрошены. Ничего подозрительного. Вполне благонадежны. Но, конечно, болтают направо и налево, и волей-неволей получается огласка. Теперь уже вся провинция в курсе.
- Да, так и я узнал, - сказал Пантази, разламывая зубочистку. - Одни смеются, другие злорадствуют. Говорят: пожалуйста, значит, можно совершать акты саботажа под самым носом у "секуритате", ей слабо выловить преступников.
- Тут серьезнее всего, конечно, огласка, - признал Гиберча. - Сколько человек заметили опечатки, трудно установить. Многие не обратили внимания даже на главную: "Уединенные всех стран, соединяйтесь!" Но сам по себе успех заговорщиков - вот что всех впечатляет.
- Может быть, именно на это и сделана ставка. Но если бы только на это!.. Я вас слушаю. - Он кивнул инспектору.
- Как будто бы все существенное я изложил, - откликнулся тот, еще раз пролистав досье.
Пантази машинально запустил пальцы в верхний кармашек пиджака - и озабоченно замер. В ту же секунду Гиберча протянул ему прозрачный тюбик с зубочистками и улыбнулся своей оперативности - его рука оказалась первой, остальные повисли в воздухе.
- Благодарю, - сказал Пантази. - Приятно видеть, что вы не забыли мои маленькие слабости… Но вернемся к подозреваемым лицам. Итак, мы имеем Пантелимона, Зеведея и Санду Иринеу. Если речь идет о какой-то деятельности и, следовательно, об организации, я легко могу понять роль товарища Иринеу, но гораздо труднее - двоих других. Или троих, если считать Ульеру…
- Что касается Зеведея, - вступил Гиберча, - у меня есть кое-какие соображения.
И он изложил гипотезу, по которой поведение субъекта не объяснить иначе, как потерей связи с агентурой. Пантази внимательно слушал, посасывая зубочистку.