- Нет, отчего же! Если в этом что-то есть, вам понадобятся доказательства! - Я настаивал, потому что это было в духе Бонфорта, а кроме того, нельзя быть слегка беременным или чуть-чуть разоблаченным - я не хотел, чтобы мои друзья были отданы Биллу на растерзание. Это последнее, что я мог для них сделать.
Мы не стали посылать ни за каким оборудованием. У Пенни была копировальная бумага, еще у кого-то один из тех "вечных" блокнотов с пластиковыми листами, которые прекрасно сохраняют отпечатки. Затем я еще раз пожелал всем присутствующим доброго утра и удалился.
Дотащиться мы смогли только до кабинета Пенни. Там внутри она тут же упала в обморок. Я перенес ее в свой кабинет, уложил на кушетку, а сам после этого сел за письменный стол и несколько минут просто дрожал.
В течение дня наше состояние нисколько не улучшилось. Мы, как всегда, занимались какими-то делами, и только всем посетителям Пенни отказывала под тем или иным предлогом. Вечером мне предстояло выступить с речью, и я уже серьезно подумывал, не отменить ли мне ее. Стереоприемник я целый день держал включенным, но ни слова о том, что произошло на утренней пресс-конференции не было сказано. Я понял, что они, прежде чем сделать все происшедшее достоянием выпуска новостей, тщательно проверяют отпечатки; ведь несмотря ни на что, я оставался Верховным Министром Его Императорского Величества, и серьезные доказательства просто необходимы. Потом я решил все-таки выступить с речью, раз уж я написал ее, и время выступления заранее назначено. Я даже не имел возможности посоветоваться с Дэком - он находился в Тихо-сити.
Это была лучшая из моих речей. Я вел себя, как комик, который пытается успокоить публику в горящем театре. Как только выключился записывающий аппарат, я уткнулся лицом в ладони и заплакал. Пенни утишающе хлопала меня по плечу. После пресс-конференции мы с ней больше не возвращались к тому, что произошло.
Родж прибыл почти в тот же миг, как я кончил записываться, и сразу же явился ко мне.
Тоскливым монотонным голосом я поведал ему всю эту грязную историю. Он слушал, пожевывая потухшую сигару. Его лицо оставалось бесстрастным.
В конце своего рассказа я почти извиняющимся тоном сказал: - Я просто должен был дать им свои отпечатки, Родж. Вы же понимаете! Отказаться было бы не по-бонфортовски.
- Не волнуйтесь, - сказал Родж.
- Что?
- Я сказал "не волнуйтесь". Когда поступит ответ из Бюро Идентификации в Гааге, вас будет ждать маленький но приятный сюрприз, а нашего экс-приятеля Билла - большой, но неприятный. Если он получил часть своих серебренников наперед, то скорее всего, ему придется расстаться с ними. Надеюсь, что его заставят сделать это.
Я прекрасно понял, что Родж имел в виду. - О, но Родж они ведь на этом не остановятся. Есть масса других возможностей. Общественная безопасность... Да и вообще, другие места.
- То есть вы думаете, что мы были недостаточно осторожны? Шеф, я знал, что подобное может рано или поздно произойти. С того самого момента, как Дэк объявил о претворении в жизнь плана "Марди Грас", началось заметание следов. Везде. Но я почему-то решил, что Биллу об этом знать не обязательно. - Он пососал свою потухшую сигару, вынул ее изо рта и повертел в руках. - Бедняга Билл.
Пенни тихо ахнула и снова упала в обморок.
Глава 10.
Наконец настал самый последний день. О Билле мы больше ничего не слышали. Из пассажирских списков стало известно, что он улетел на Землю два дня назад, после своего фиаско. Если в новостях и упоминалось о чем-нибудь, то я, во всяком случае, ничего не слышал. Да и в выступлениях Квироги не было даже малейшего намека на что-нибудь подобное.
Здоровье мистера Бонфорта постепенно улучшалось и вскоре стало ясно, что после выборов он вполне сможет приступить к своим обязанностям. Кое-какие следы паралича еще оставались, но мы уже знали, как сохранить это в тайне: сразу после избрания он отправляется на отдых. Это обычная практика всех политических деятелей.
Отдых будет проходить на борту "Томми", вдали от всех. Во время этого полета меня приведут в естественный вид и забросят обратно на Землю, а у шефа произойдет легкий удар, как следствие перенапряжения во время кампании.
После этого Роджу снова придется заняться кое-какими отпечатками пальцев, но, в принципе, с этим можно и подождать даже с год или больше.
В день выборов я был счастлив, как щенок в кладовке для обуви. Роль моя окончена, хотя мне и предстояло еще сделать кое-что. Я уже записал две пятиминутные речи для передачи в эфир. В одной из них я выражал удовлетворение победой, в другой - отважно смирился с поражением. Как только вторая речь была записана, я обнял Пенни и поцеловал. Кажется, она была ничуть не против.
Что мне оставалось сделать, гак это выступить в роли еще раз; мистер Бонфорт пожелал увидеть меня - в облике - до того, как я избавлюсь от него. Я был не против. Теперь, когда все было позади, я даже сам хотел бы с ним повидаться. Играть его самого для его же собственного удовольствия - это будет похоже на комедию, только делать это придется всерьез. Нет, что я говорю? Ведь и комедии можно играть только всерьез.
Все семейство должно было собраться в наружной комнате, потому что мистер Бонфорт уже несколько недель не видел неба и соскучился по нему. Здесь мы узнаем о результатах голосования и отметим наш успех или поражение и поклянемся в следующий раз не допустить этого. В последней части торжества я участвовать не собирался: это была первая и последняя в моей жизни политическая кампания, и с меня было довольно политики. Я даже не был уверен, что хочу сыграть еще раз. Непрерывная игра на протяжении более шести недель равна по продолжительности примерно пятистам обычным представлениям. А это очень много.
* * *
Его подняли наверх в кресле-качалке на лифте. Я держался в тени, давая им возможность поудобнее устроить его на кушетке до моего появления; ведь это естественное желание человека - не выказывать слабости перед посторонним. Кроме того, я хотел соответствующим образом обставить свой выход.
Когда я увидел его, то удивился настолько, что чуть было не вышел из образа. Как он похож на моего отца! Это было чисто семейное сходство; мы с ним были гораздо больше похожи друг на друга, чем каждый из нас в отдельности на моего отца, но сходство, несомненно, было - да еще тот же возраст, так как он действительно выглядел старым. Я даже не представлял себе, скольких лет жизни стоило ему это похищение. Он был страшно исхудавшим, а волосы совсем поседели.
Про себя я отметил, что во время предстоящих каникул в Космосе я должен помочь им привести его в подходящий для обратной замены вид. Доктор Кэпек наверняка сумеет нагнать ему недостающий вес, а если даже и не сможет, то есть много прекрасных способов сделать так, что человек будет смотреться гораздо более полным, чем на самом деле. А его волосами я могу заняться сам. Запоздавшее сообщение о произошедшем у него ударе поможет скрыть все несоответствие. Ведь все эти изменения произошли за несколько недель. Надо постараться тщательно скрыть их, чтобы вновь не возникли слухи о подмене.
Но все это откладывалось в дальних уголках моего сознания. Я же был полон впечатлений. Хотя человек, полулежавший передо мной, был тяжело болен, он просто дышал силой и мужественной отвагой души. Я испытал го теплое, почти священное чувство, которое охватывает человека у подножия гигантской статуи Авраама Линкольна. Глядя на него, укрытого пледом, с бездействующей левой стороной тела, я вспомнил еще один памятник - Раненому Льву в Люцерне. Он обладал теми же силой и достоинством, даже будучи беспомощным. "Гвардия умирает, но не сдается".
Когда я вошел, он взглянул на меня, и на лице появилась теплая, дружелюбная и даже ласковая улыбка, которой мне столько трудов стоило овладеть, и сделал мне знак подойти. Я улыбнулся ему той же самой улыбкой и подошел к кушетке. Его рукопожатие оказалось неожиданно сильным. С теплотой в голосе он произнес: - Я счастлив, что в конце концов увидел вас. Его речь была немного неразборчивой, и теперь я видел, что левая половина лица безжизненна.
- Для меня тоже большая честь и счастье познакомиться с вами, сэр! - Чтобы не расслабить при этом левую сторону лица, мне пришлось сделать сознательное усилие.
Он окинул меня взглядом с ног до головы и усмехнулся. - Все выглядит так, слоено вы всегда были мною.
Я тоже оглядел себя.
- Я старался сделать все как можно лучше, сэр.
- "Старался!" Да ведь вы все сделали просто замечательно. Более чем странно увидеть самого себя.
Тут я вдруг с жалостью понял, что он не осознает полностью, как теперь выглядит: то, как выглядел я, и было для него его собственной внешностью; любое изменение казалось ему временным, преходящим, не заслуживающим внимания и имеющим причиной исключительно болезнь. Но он продолжал говорить: - Вас не затруднит несколько раз пройтись по комнате, сэр? Я хочу посмотреть на себя... на вас... Хочется хоть раз побыть зрителем.
Я выпрямился, прошелся по комнате, что-то сказал Пенни (бедное дитя совершенно ошалело и переводило взгляд с него на меня и обратно), взял со стола газету, почесал ключицу и потер подбородок, вытащил из руки жезл и поиграл им.
Он с восхищением наблюдал за мной. Заметив это, я решил выступить "на бис". Я встал посреди ковра и произнес одну из его лучших речей, не стараясь повторить ее слово в слово. Я немного изменял ее, заставляя слова перекатываться и грохотать, как любил это делать он сам, и закончил его собственными словами: - Раба нельзя освободить, если только он не добьется освобождения сам. Нельзя и свободного человека сделать рабом; его можно только убить!
После этих слов наступило потрясающее молчание, затем гром аплодисментов даже сам Бонфорт хлопал здоровой рукой по- кушетке и кричал: - Браво!
Это были единственные аплодисменты, которые в сорвал, играя эту роль". Но их было вполне достаточно.
После этого он велел мне взять кресло и подсесть к нему.
Я заметил, что он смотрит на жезл, и вручил ему его.
- Он стоит на предохранителе, сэр.
- Я знаю, как им пользоваться. - Он внимательно осмотрел его и вернул мне. Я думал, что он, возможно, захочет оставить его у себя. Но раз так, значит мне придется отдать его Дэку, чтобы потом он сам вручил его законному владельцу. Он просил меня рассказать о себе, потом заметил, что самого меня он никогда на сцене не видел, но зато видел моего отца в роли Сирано. Ему приходилось делать колоссальные усилия, чтобы говорить внятно. От этого его речь казалась немного затрудненной.
Потом он спросил, что я собираюсь делать в дальнейшем.
Я ответил, что никаких определенных планов на этот счет у меня нет. Он кивнул и сказал: - Посмотрим. У нас есть для вас местечко. Нужно кое-что сделать. - При этом он ни словом не обмолвился о плате, и я был горд этим.
Постепенно начали поступать известия об итогах голосования, и он повернулся к стереоприемнику. Сведения поступали уже в течение сорока восьми часов, так как сначала голосовали жители внешних миров, а Земля шла в последнюю очередь. Да и на самой Земле день выборов длился почти тридцать часов, в соответствии с вращением планеты. Но сейчас по стерео стали передавать сведения о победах в очень важных для нас округах; уже вчера, после голосования внешних миров, мы получили заметное преимущество, но Родж разочаровал меня, заявив, что это ровным счетом ничего не означает. Внешние миры всегда изобиловали экспансионистами. Имело значение, в основном, то, что думают те миллиарды людей, которые никогда не покидали родной планеты.
Все же нам был необходим и любой голос обитателей внешних миров. Аграрная партия Ганимеда победила в пяти из шести избирательных округов. Эта партия является составной частью нашей коалиции, хотя какой-либо серьезной роли в ней не играет. Положение на Венере было более сложным, так как венерианцы разбились на множество группировок, раздираемых просто непостижимыми на земной взгляд религиозными противоречиями. Тем не менее у нас были основания рассчитывать, что голосование на Венере окончится в нашу пользу. К тому же все голоса землян, живущих на Венере, будут отданы за нас. Имперская установка на то, что местные жители могут выдвигать в Ассамблею только землян, была одной из множества несправедливостей, против которых выступал Бонфорт. Это тоже должно было обеспечить нам успех. С другой стороны, не известно еще, скольких голосов это будет стоить мне на Земле.
Поскольку гнезда посылали в Ассамблею только своих наблюдателей, единственными голосами, о которых мы беспокоились на Марсе, были голоса землян. У нас была их благосклонность, а мы покровительствовали им. Но, честно говоря, ни на что особенное мы здесь не рассчитывали.
Дэк склонился над большой таблицей рядом с Роджем. Родж на листе бумаги что-то напряженно считал по одному ему понятным формулам. В данное время более дюжины гигантских электронных мозгов по всей Солнечной системе было занято теми же подсчетами, но Родж предпочитал свои собственные выкладки. Однажды он сказал мне, что может просто пройтись по избирательному округу, "обнюхивая" окружающих, а затем определить количество голосов, отданных за наших кандидатов с точностью до двух процентов. И я думаю, что это сущая правда.
Док Кэпек сидел позади всех, сложив руки на животе и расслабившись, как червяк. Пенни сновала взад-вперед по комнате, что-то нервно сжав в руках, и время от времени приносила нам напитки. На меня и мистера Бонфорта она старалась не смотреть.
До сих пор мне ни разу не приходилось бывать на вечере, посвященном выборам; эти вечера не похожи ни на какие другие. Оказывается, они пронизаны теплым, странным чувством удовлетворения от усталости. Все, что можно сделать, уже сделано, и теперь даже результат голосования не имеет особого значения; с вами ваши друзья и товарищи, вами не владеет никакое* беспокойство, царит всеобщая приподнятость: как будто уже готовый пирог посыпают сахарной пудрой.
Не знаю, проводил ли я когда-нибудь время столь же приятно, как в этот вечер. ,
Родж поднял голову, взглянул сначала на меня, затем на мистера Бонфорта. - Контингент колеблется. Американцы пробуют воду ногой, прежде чем встать на нашу сторону. Их волнует только один вопрос: "Глубоко или нет".
- Родж, можете ли вы сделать прогноз?
- Пока нет. О, мы, конечно же, имеем достаточно мест в Великой Ассамблее, но их количество может колебаться на дюжину в ту или в другую сторону. - Он поднялся. - Пойду-ка я прошвырнусь к ребятам.
Вообще-то следовало пойти мне, поскольку я был "мистером Бонфортом". В ночь выборов глава партии непременно должен появиться в ее штаб-квартире. Но я там до сих пор ни разу не был, поскольку это было как раз то место, где мою игру могли раскусить. Во время кампании предлогом этому служила моя болезнь. Сегодня просто не стоило рисковать, поэтому вместо меня и пошел Родж, чтобы пожимать руки, улыбаться налево и направо и разрешать девочкам, на хрупкие плечи которых легла вся тяжесть бумажной работы во время кампании, вешаться себе на шею и всхлипывать от умиления. - Вернусь примерно через час.
Даже эта наша вечеринка должна была состояться там, внизу, и приглашен на нее должен был быть весь наш персонал, особенно Джимми Вашингтон. В этом случае пришлось бы лишить мистера Бонфорта возможности участвовать в ней. Но они, наверняка, тоже праздновали. Я встал. - Я спущусь вместе с тобой, Родж, и поблагодарю Джимми и его гарем.
- Что? Может быть, лучше этого не делать?
- Но ведь я же должен это сделать, не так ли? И к тому же в этом нет ничего опасного или рискованного. - Я повернулся к мистеру Бонфорту. - Как вы считаете, сэр?
- Я бы обязательно сходил к ним.
Мы спустились на лифте, миновали вереницу пустынных помещений, и, наконец, пройдя кабинет Пенни, попали в самый настоящий бедлам. Стереоприемник, включенный по случаю торжества на полную мощность, валяющийся на полу мусор, все присутствующие пьют, курят или делают и то, и другое одновременно. Даже у Джимми Вашингтона в руке стакан, держа который он слушает сообщения о ходе голосования. Он не выпил из него ни глотка - он вообще не пил и не курил. Наверняка кто-то просто всучил ему стакан, а он принял его. Джимми всегда удачно умел вписаться в любую компанию.
Я в сопровождении Роджа обошел присутствующих и добрался до Джимми. Тепло поблагодарил его с сердечностью в голосе и извинился за то, что чувствую себя совершенно разбитым. - Я собираюсь прилечь и дать отдых старым костям, Джимми. Извинитесь от моего имени, ладно?
- Хорошо, сэр. Вам действительно следует подумать немного о себе, господин министр.
Я вернулся наверх, а Родж отправился дальше поздравлять остальных.
Когда я вошел в гостиную, Пенни прижала палец к губам, делая мне знаки не шуметь. Бонфорт, кажется, заснул, и поэтому стерео намного приглушили. Дэк по-прежнему дежурил у приемника, нанося на лист бумаги все новые и новые цифры, пока не вернулся Родж. Кэпек сидел совершенно неподвижно. Он только кивнул мне и приветственным жестом поднял свой стакан.
Пенни налила мне порцию скотча с водой, и я, взяв стакан в руку, вышел на округлый балкон, Ночь наступила уже и по часам, и на самом деле, и в небе нависла почти полная Земля, окруженная россыпями звезд, похожих на бриллианты в витрине Тиффани. Я увидел Северную Америку и попытался на глаз определить месторасположение дыры, которую покинул несколько недель назад, чтобы немного успокоиться.
Через некоторое время я вернулся в комнату. Ночь на Луне - слишком впечатляющее зрелище. Родж вернулся незадолго до меня и, не говоря ни слова, снова сел за,свои вычисления. Я заметил, что Бонфорт проснулся.
Наступил критический момент, и все притихли, чтобы дать возможность Роджу и Дэку продолжить работу. Мы довольно долго сидели в полном молчании, пока, наконец, Родж не отодвинулся от стола. - Вот и все, шеф, - сказал он, не оборачиваясь. - Мы своего добились. Большинство, примерно на семь мест, скорее всего, на девятнадцать, а возможно, и на тридцать.
После некоторого молчания Бонфорт тихо спросил: -Ты уверен?
- Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал и посмотрим, что там происходит
Я подошел к Бонфорту и сел рядом с ним. Говорить я не мог. Он дотронулся до меня и похлопал по руке чисто отеческим жестом, а затем мы снова уставились на экран. Уже следующий канал сообщил: - ...сомнений в этом нет. Восемь электронных мозгов сказали "да". Кориак сказал "возможно". Партия экспансионистов одержала решительную... - Пенни переключила на другой канал.
- ...остается на своем посту еще пять лет. Мистер Квирога отказывается дать какие-либо комментарии, но его генеральный представитель в Нью-Чикаго заявил, что нынешнюю ситуацию нельзя недоо...
Родж встал и направился к фону. Пенни полностью выключила звук. Диктор продолжал шевелить губами - он повторил то же, что мы уже слышали, только другими словами.
Родж вернулся, и Пенни снова включила звук. Диктор еще некоторое время говорил, затем замолчал, и кто-то передал ему листок бумаги. Он прочитал ее, и на лице у него засияла широкая улыбка. - Друзья и сограждане, сейчас вы увидите выступление Верховного Министра!
И на экране появилась запись моей очередной речи.