Я сидел, упиваясь ею; во мне смешались самые разнообразные чувства, но все они были приятными, болезненно приятными. Я немало потрудился над этой речью и осознавал это. Я выглядел усталым, распаренным и уверенно торжествующим. В общем, все было, как надо.
Я как раз дошел до места: "Так давайте же все вместе двинемся вперед, неся с собой свободу для всех...", как вдруг услышал возле себя какой-то шорох.
- Мистер Бонфорт! - позвал я. - Док! Док! Сюда, скорее!
Мистер Бонфорт пытался дотянуться до меня правой рукой и тщетно старался сказать что-то важное. Его многострадальный рот, в конце концов, изменил ему окончательно, и даже могучая воля не смогла заставить слабеющее тело подчиниться.
Я клонился над ним, схватил его, пытаясь поддержать, но он угасал слишком быстро. Дыхание его стало слабеть и быстро прекратилось.
* * *
Дэк и Кэпек спустили тело на лифте вниз; я ничем не мог им помочь. Родж подошел ко мне и похлопал по плечу, успокаивая, потом тоже ушел. Пенни спустилась вниз вслед за остальными. Оставшись один, я снова вышел на балкон. Мне просто необходим был "глоток свежего воздуха", пусть даже это тот самый, нагнетаемый машинами воздух, что и в комнате. Но на балконе он казался свежее.
Они убили его. Его враги убили его так же верно, как если бы всадили ему нож между лопатками. Несмотря на все наши усилия, на весь риск, в конце концов, они все-таки прикончили его. "Самое подлое из убийств!"
Я почувствовал, как что-то во мне умерло. Я оцепенел от горя. Я видел, как "я" умираю. Перед глазами у меня снова стояла сцена отцовской смерти. Теперь я понимал, почему так редко удается спасти одного из сиамских близнецов. Я был опустошен.
Не знаю, сколько простоял я так в полном оцепенении. Потом сзади раздался голос Роджа:
- Шеф?
Я обернулся.
- Родж, - поспешно сказал я. - Не называйте меня больше так. Прошу вас!
- Шеф, - настойчиво повторил он. - Ведь вы знаете, что вам предстоит сделать? Не так ли?
Я почувствовал дурноту, лицо Роджа расплылось перед моими глазами, Я не понимал, о чем он там болтает.
- Что вы имеете в виду?
- Шеф... один человек умирает, но представление продолжается. Вы не можете все бросить и уйти.
У меня страшно болела голова, и перед глазами все расплывалось. Казалось, что он то наплывает на меня, то удаляется, а голос его звучал...
- ...лишить его возможности продолжать начатое. Поэтому вам придется сделать это за него. Вы должны воскресить его!
Я встряхнул головой, попытался собраться с мыслями и ответить: - Родж, вы сами не понимаете, что говорите. Это же нелепо... смешно, наконец! Ведь я не государственный деятель. Я обычный актер! Я умею строить рожи и заставлять людей смеяться. Это единственное, на что я гожусь.
К своему собственному ужасу, я слышал, что говорю голосом Бонфорта.
Родж пристально взглянул на меня: - По-моему, до сих пор вы справлялись неплохо.
Я пытался изменить голос, старался обрести контроль над ситуацией. - Родж, вы сейчас возбуждены. Когда вы успокоитесь, вы сами поймете, что говорили смешные вещи. В одном вы правы: представление должно продолжаться. Но не таким образом. Самое правильное - единственно правильное, я бы сказал, - продолжать его дело вам самому. Мы победили на выборах - вы получили необходимое большинство - так берите же власть в свои руки и претворяйте программу в жизнь.
Он взглянул на меня и печально покачал головой: - Если бы это только было возможно. Я бы с радостью так и поступил. Но не могу. Шеф, вы помните эти проклятые заседания исполнительного комитета? Ведь это вы не давали им передраться. Вся коалиция сцементирована личным влиянием руководства одного человека. И если вы не пойдете с нами дальше, все, ради чего он жил, ради чего он умер, - рассыплется в прах.
Мне нечего было возразить. Скорее всего, он был прав- я и сам за последнее время начал немного разбираться в движущих силах политики. - Родж, даже если это и так, все равно то, что вы предлагаете, неосуществимо. Мы и так едва ухитрились продолжать это представление, выпуская меня на люди только при тщательно взвешенных и подготовленных обстоятельствах - и при этом нас едва не поймали. Но продолжать эту игру неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, если я правильно понял вас, нет, этого мне не осилить. Это невозможно. Я не способен на это!
- Способны! - он наклонился ко мне и настойчиво произнес: - Мы уже обсудили все "за" и "против" и не хуже вас представляем все опасности. Но ведь у вас будет возможность врасти в этот образ. Для начала - две недели в космосе; черт возьми, хоть месяц, если потребуется! И все это время вы будете учиться - его журналы, детские дневники, записные книжки, вы просто пропитаетесь им насквозь. А мы поможем вам.
Я молчал. Он продолжал: - Послушайте, шеф, теперь вы знаете, что крупный политический деятель - это не один человек: это коллектив, сплоченный общими целями и общими убеждениями. Наша команда потеряла своего капитана, и теперь нам нужен другой капитан. Но ведь команда то вся в сборе!
Кэпек стоял на балконе. Я не заметил, когда он вернулся. Я обратился к нему: - Вы тоже так считаете?
- Да.
- Это ваш долг, - добавил Родж.
- Я бы не стал утверждать это так категорично, - медленно произнес Кэпек. - Думаю, что вы сами так решили, но я, черт возьми, не собираюсь быть вашей совестью. Я верю в свободу воли, каким бы фривольным не казалось подобное утверждение в устах медика, - он повернулся к Клифтону. - Нам лучше оставить его сейчас одного, Родж. Теперь ему все известно. Дальше решать предстоит ему самому.
Но хотя они и вышли, один я не оставался. Появился Дэк. К моему облегчению, он не стал меня называть "шеф".
- Хэлло, Дэк.
- Привет. - Он немного помолчал. Затем повернулся ко мне. - Старина, мы с вами прошли кое через что на пару. Теперь я знаю, что вы из себя представляете, и я всегда с радостью помогу вам с помощью оружия, денег или кулаков в любое время и даже не спрошу, зачем понадобилась моя помощь. Если вы решили уйти, я не скажу вам ни слова и ничего плохого о вас не подумаю. Вы сделали все, что было в ваших силах.
- Спасибо, Дэк.
- Еще одно слово, и я исчезаю. Вы должны понять только одно: если вы уйдете, значит тот грязный негодяй, который ввел ему эту дрянь, победил. Победил, несмотря ни на что.
Он вышел.
Я почувствовал, что меня раздирают самые противоречивые чувства - и дал волю жалости к самому себе. Ведь это же просто нечестно! Я имею полное право жить своей собственной жизнью. Сейчас я находился в расцвете сил, мне еще только предстояли величайшие профессиональные триумфы. Нельзя же ожидать от меня, что я добровольно соглашусь заживо похоронить себя, возможно на годы, в безвестности исполнения роли другого человека - а за это время публика забудет меня, продюсеры и агенты тоже и, скорее всего, будут уверены, что я давно мертв.
Это было бы нечестно. Это уже слишком!
В конце концов, я немного успокоился и на некоторое время перестал думать обо всем этом. В небе так же висела огромная и прекрасная Мать-Земля, как всегда неизменная и величественная. Интересно, каким же должны быть торжества по поводу выборов там? В поле зрения были и Марс, и Юпитер, и Венера. Ганимеда, конечно, видно не было, равно как и одинокой земной колонии на далеком Плутоне.
Бонфорт называл их "Мирами надежды".
Но он был мертв. Его больше не было. Они лишили его священного права на жизнь. Его не стало.
И на меня собирались возложить тяжелое бремя его возрождения, хотели с моей помощью вновь заставить его жить.
Способен ли я на такое? Смогу ли я стать таким же, как он? Чего бы хотел от меня он сам, окажись он на моем месте? Не раз во время кампании задавал я себе вопрос: а что бы сделал на моем месте Бонфорт?
Почувствовав движение позади себя, я обернулся и увидел Пенни. Я посмотрел на нее и сказал: - Это они послали вас ко мне? Наверное, они решили, что вы сможете уговорить меня?
- Нет!
Больше она ничего не сказала, да кажется, и не ждала ответа от меня. Друг на друга мы не смотрели. Молчание затягивалось. Наконец, я произнес: - Пенни, а если я попробую, поможете мне?
Она порывисто обернулась ко мне. - Да, конечно же, да, шеф! Я буду помогать вам!
- Что же, тогда я попытаюсь, - неуклюже сказал я.
* * *
Все это я написал двадцать пять лет тому назад, чтобы немного привести в порядок свои расстроенные чувства. Я честно пытался писать правду и ни в коем случае не преувеличивать своей роли в вышеописанных событиях, так как эти записи предназначались только мне одному, да еще моему врачу, доктору Кэпеку. Конечно, странно сейчас, через четверть века, перечитывать эти глуповатые и немного напыщенные строки, написанные еще совсем молодым человеком. Теперь я уже с трудом осознаю, что когда-то я и в самом деле был им. Моя жена, Пенелопа, утверждает, что помнит его даже лучше, чем я - и что никого, кроме него, она не любила. Так что время меняет нас.
Я обнаружил, что "помню" ранний период жизни Бонфорта лучше, чем свою подлинную жизнь в качестве этой более чем патетической персоны, Лоуренса Смифа, или, как он любил величать себя, - "Великого Лоренцо". Не сводит ли это меня с ума? Не доводит ли до шизофрении? Даже если и так, то это просто необходимая для моей роли толика безумия, потому что для того, чтобы дать жизнь Бонфорту, нужно подавить в себе того актера.
Безумен я или нет, но я точно знаю, что когда-то он существовал, и что я был им. Как актер он так и не добился успеха, настоящего успеха - мне даже кажется, что иногда его охватывало настоящее безумие. И последний выход вполне отвечал его характеру: у меня до сих пор хранится пожелтевшая от времени вырезка из газеты, в которой говорится, что его "нашли мертвым" в комнате одного из отелей Джерси-сити. Причина смерти - чересчур большая доза снотворного - возможно, принятая им в результате утраты последних надежд, так как его агент заявил, что несчастный не имел никаких предложений вот уже на протяжении нескольких месяцев. Лично я считаю, что им не следовало писать, что он остался без работы - не говоря уже о том, что это было самой настоящей клеветой, это было еще и как-то... не по доброму, по чистой случайности, дата заметки доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-либо еще он во время избирательной кампании... 15 года быть не мог.
Наверное, мне лучше сжечь его.
Хотя сейчас в живых уже не осталось никого из тех, кто знал правду - только Дэк и Пенелопа - да еще люди, которые уничтожили плоть Бонфорта.
С тех пор я трижды становился Верховным Министром, и нынешний срок, скорее всего, последний для меня. Первый раз меня свалили после того, как мы все-таки протащили неземлян - Венерианцев, Марсиан и обитателей Внешнего Юпитера - в Великую Ассамблею. Но внеземляне входят в нее и до сих пор, а я вновь был избран. Люди не могут переварить сразу много реформ, время от времени им нужен отдых. Но реформы-то остаются! На самом деле люди не любят реформ, не любят никаких изменений - да и ксенофобия имеет очень глубокие корни. Но мы усовершенствуемся, иначе и быть не может - если хотим выйти к звездам.
Снова и снова я спрашивал себя: а как бы поступил Бонфорт? Я не уверен, что мои ответы всегда были правильными (хотя я и уверен, что я - самый крупный в Системе специалист по Бонфорту). Но исполняя его роль, я всегда старался ей соответствовать. Давным-давно кто-то - Вольтер? - в общем, кто-то сказал: "Если бы Сатана когда-нибудь занял место Бога, он наверняка счел бы необходимым для себя и атрибуты божественности".
Я никогда не испытывал сожалений по поводу утраченной профессии. В определенном смысле я и не оставлял ее; Виллем был прав. Аплодисменты могут быть и не хлопаньем в ладоши, а хорошее представление и так заметно. Я постарался, как мне кажется, создать идеальное произведение искусства. Может быть, это мне и не совсем удалось - но мой отец, я уверен, оценил бы его как "хорошее представление".
Нет, я ни о чем не жалею, хотя прежде я и был счастливее - по крайней мере, спал я крепче. Но есть какое-то огромное удовлетворение в том, чтобы отдать свою жизнь на благо восьми миллиардов людей.
Может быть, конечно, их жизни и не имеют космического значения, но у них есть чувства. Они могут страдать.
КОНЕЦ
Примечания
1
Французский театр кукол 18 века, известный своими пьесами "ужасов" (прим. перев.).
2
"Повадился кувшинчик по воду ходить и ручку отбил" (примеч. пврввод.).