* * *
То "грехопадение" в их отношениях стало одновременно и точкой старта бурных изменений в стране. Сборная России благополучно была разгромлена в одной восьмой финала турками, что вызвало, понятное дело, возмущение публики. Её [публику], никто и не одёргивал - беспорядки шли один за другим, переходя в хроническую фазу. Власть так усиленно не противодействовала им, что возникало стойкое ощущение, что происходит грандиозное и управляемое шоу. Экстренное сборище ФИФА - и чемпионат сворачивают с вялой формулировкой "В связи с политической обстановкой оставшиеся матчи переносятся на неопределённый срок". В Москве вводится комендантский час, а всполохи людского буйства перекидываются на периферию.
Потакая погромам и мародёрству (комендантский час оказывается фикцией), власти тем временем закрутили гайки в других местах. Одним из этих мест оказалось "Возрождение". Борцов, как и полагалось ушлому руководителю, умыл руки и из воды вышел чистым, а вот Ганжа загремел в кутузку до осени. Боброва не тронули - его обеляли успешная учёба (футбольная принадлежность в то время скорее очерняла человека). А Лера…
А Леру умыкнул с собой Борцов. Сразу после того, как они вернулись в Москву, она глазами дала понять Юре, что произошедшее между ними - дань обстоятельствам и не более. Поэтому весть о том, что его любовь убывала в неизвестном направлении с другим, лишь небольшой ложкой дёгтя упала в бочку всё того же дёгтя. То лето стало первым сёрьёзным испытанием для Боброва.
Пережидать беспорядки он вместе с родителями уехал на Алтай. От гор веяло вечностью и покоем. Походная жизнь утрясала все душевные дрязги, а физическая нагрузка наполняла тело и мысли упругой силой. Они лазали по горам, ходили к ледникам, купались в кристально чистой воде, смотрели по вечерам на рыжий костёр. Жизнь здесь казалась степенной и прочной, хотя новости "внешнего мира" злобной картечью сыпались из старенького радиоприёмника. Кренившуюся и терявшую фундамент вертикаль в Москве с готовностью подхватили "товарищи" с Запада.
Юра с отцом упорно скрывался от новостей в пеших "радиалках". Они залезали на горы и скалы, превозмогая усталость и нехватку воздуха. Юра такие моменты очень ценил - остаёшься один на один с природой и своим организмом, суета вокруг исчезает, ты выкладываешь последние силы на преодоления себя, когда только воля тянет наверх, а немеющие мышцы отказываются работать. Но на вершине захлёстывает эйфория, и радость вырывается пронзительным криком.
Счастливые, они сидели на вершине одной из сопок и наслаждались видом голубой монеты озера под ними.
- Вот, кажется, и ничего больше не надо. Но разве правильно так? - Юра озвучил свои думы отцу.
- Да в том-то и дело, что кажется. Сейчас ты остынешь от подъёма, и мозг начнёт буравить шило. В детстве ты в таких случаях начинал приставать: "Пааап, маам, что мне поделать?". Люди поленивее тянутся к спиртному, кто-то гасит энергию спортом, кто-то разрушает воздвигнутое другими, а эти другие сооружают новое… Я ж вижу твой огонь в глазах.
- А "шило" из-за девушки?
- А одно другому не мешает! Конечно, в юности (а ты ещё очень юн, друг мой, очень юн) влюблённость затмевает всё остальное и заставляет работать мозг в одном направлении - добиться объекта воздыхания. Но даже и в этом возрасте у многих пассионариев это лишь является катализатором их бурной деятельности. И вот юноша, окрылённый чувствами, рубит ради девушки каменный цветок, другой толкает штангу, а третий пишет диссертацию. Это те, кто не упивается любовью ради любви.
- А если страдания? Если нет ответа? - не унимался Юра, понятное дело, проецируя весь разговор на себя.
- Так и тут энергичный будет вытаскивать сам себя за волосы из ямы через труд и усилия, взрастая над собой и своими страданиями, становясь лучше и сильнее, взрослее и мудрее. Да знаю, знаю, что ты про себя - вижу уже второй месяц в глазах твоих тёмную тень печали. - При этих отцовых словах, Юра воткнул свой взор в землю. - И на правах не совета, а просто моё мнение могу сказать. Желаешь?
- Пап, ну конечно! - Бобров вновь вперился в отца жадным взглядом, зная, что этот человек всегда найдёт твёрдую почву под ногами для себя и своей семьи.
- Если ты понял, что она - это та САМАЯ, пусть ты ничего не смыслишь ещё в женщинах, пусть это первая любовь (у меня, например, она стала и последняя), всё пусть… если ты нутром чуешь, что это ОНА, то в лепёшку расшибись, все варианты испробуй, но добейся её (а шансы есть всегда)! Но! Но… но забывать про то, что ты мужеского роду тоже не следует. Переживания держи внутри, нытья не допускай, уныние гони прочь, назойливым становиться не смей, дел своих не забывай. Не смотри вопросительно - непросто это, но всё можно, когда цель и желание есть. Если чего-то хочешь, ты к этому стремишься всеми силами! А ищешь отговорки - значит, не больно оно тебе и надо.
Юра задумчиво остекленел взором, уставившись в глубокие просторы.
- Так что, друг мой, не тяни. Тут нам хорошо, тут мы отсидимся, но история меняется на глазах, и творится она не здесь. И любовь свою надо завоёвывать, а не высиживать, - резюмировал отец.
* * *
Она была, как всегда, невесома в своей красоте, а морщинки вокруг глаз лишь говорили о том, что она реальна. Улыбка не могла заштриховать долгую печаль во взгляде.
- Привет.
- Привет.
- Я по делу.
- Я так и понял.
Грустная улыбка Леры сменилась виноватым выражением:
- Ваш новый тренер - это дело рук "Возрождения". Тебя не посвящали заранее, боялись, что ты пошлёшь всех к чёрту и уйдёшь. А на тебе держится стержень операции.
- Хм… а ты, выходит, должна уговорить… - сарказм желчью попёр из Боброва.
- Юрка, милый, - Лера обняла его и приникла коротко к его шее губами, - ты же у меня умный, ты сам всё знаешь. Не трави душу себе. И мне…
Они стояли в немом объятии, и время стыло, упираясь в их короткое счастье. Куцые деревья осыпали их ледяными каплями, а хмурое небо поддакивало серыми облаками. Юра думал о том, что даже если он и не увидит этой женщины больше никогда, то всё равно самое острое счастье он испытывал, находясь рядом с ней. Вот и сейчас он ощущал это знакомое единение, в котором они обретали друг друга до дна и без остатка.
- Не оглядываться и не жалеть, так, да? - он взял её лицо ладонями и сразу утонул в карих глазах.
- Да, милый. Мне пора, - Лера, с трудом преодолевая себя, отняла его руки и пошла в глухую тень парковой дорожки.
Бобров стоял, мокро осиротевший, ловя зябкие капли за шиворот. "Не допускай нытья и не смей себя жалеть" - слова отца прочертили бороздой границу от надвигавшегося уныния и он, встряхнув головой, достал видофон, чтобы позвонить Ганже.
- Гад ты, Костя Федотов! - без предисловий двинул он Сергею. В ответ раздалось довольное ржание - Ганжа понял, что Лера миссию свою выполнила, и выполнила удачно.
- Юрец, ты ж понимаешь, каким бы замысловатым путём ты меня послал, разрисуй ситуацию тебе я собственной персоной? А сейчас видишь, и ладно, и складно.
- Тебе бы её печаль в глотку сунуть, поржал бы тогда!
- Да я и для вас же стараюсь! Ясно ж как день, что вы не только два сапога пара, но не разлей вода и другие поговорки, если надо, присовокупи, про неразрывное, коим вы и являетесь, даже когда дурите!
- Да сколько можно уже говорить! Бесполезно… - Бобров, устало покачал мокрой головой. - Чего теперь делать-то с этим Робинсоном?
- Ну… не в эфире же это обсуждать, мой пылкий друг. Подъеду как-нибудь на днях, обсудим детали. Давай, не куксись и не дуйся, ты же знаешь, я только добром к тебе, - миролюбиво закончил разговор Ганжа.
- Ой, добрый дядя… пока, - объёмограмма схлопнулась, и вот уже полное одиночество и безыдейность охватило Юру.
А дальше в команде началась крутая перестройка, а Юра, как потом выяснилось, сыграл свою роль единственно правильно, хоть и не был в курсе сценария, поэтому его пертурбации коснулись лишь в положительном смысле. И Ромке повезло - уготована ему была судьба выгонца из команды, а он, благодаря тому памятному тренировочному матчу, остался. Как довесок к Боброву.
Юрий никак не мог поверить, что этот невзрачный, где-то даже раздражающий толстячок Робинсон - их соратник. "То ли он такой искусный актёр, то ли по жизни такой… никакой". Однако чем дальше, тем больше Бобров стал замечать некоторые знаки от тренера, намекающие, что его, Боброва, отделяют от "толпы". То задание ему отдельное в планшетник оставит, то бутсы ему новые с "чешуёй" подарит от спонсора, то по имени его единственного на занятиях назовёт. А однажды, как бы невзначай, рассеянно моргая из-под очков, тренер позвал его на чай в тренерскую комнатку вечером, когда их рабочий день в команде уже завершился, и игроки расходились к личному или общественному транспорту. Однако прежде Юрий хотел расставить все точки над "i" с Ганжой.
* * *
Вскоре после восхождения с отцом, Юра быстренько собрал вещи и убыл в потную и уже не очень революционную Москву. Порядок был наведён, мародёрство укрощено, а народ расползся пережидать ситуацию. А пережидать было нечего - так как порядок-то наводили уже не доблестная российская армия или внутренние полицейские силы. Городить кордоны, хватать буйных, прибыли самые что ни на есть "миротворцы" и "отгружатели демократии" из НАТО. К восемнадцатому году для правителей мира уже не нужно было полноценных гражданских войн, "тоталитарных режимов" и орд "повстанцев" в качестве причины для "урегулирования конфликта" - достаточно небольшой бузы - и здравствуйте, гости дорогие, заходите, налаживайте нам рынок с демократией в одном флаконе. События развивались молниеносно, вновь навевая настойчивым рефреном мысли о подготовленном спектакле. И вот уже Россия трещит по швам, разваливаясь на сепаратистские лоскуты. Де-юре на международном уровне ещё ничего никто не успел, но фактически появилась Дальневосточная Республика, Чукотка, Великая Якутия, Сибирская республика, Карельская Республика. Как ни странно, Татарстан, Башкирия и Кавказ остались пока присоединёнными, как и Алтай, где всё ещё пребывали Юрины родители.
В общем, спокойствие московское было мнимо, и круговерть неслась по стране нешуточная. Узнав, что Ганжу под общей амнистией выпустили неделю назад, он нагрянул в его квартирку в Кузьминках. Тот оказался дома, заседая в Интернете среди полного хаоса и замусоренности: коробки из-под пицц, бутылки из-под пива, листики с телефонами, радиодетали, многочисленные флэшки. Всё смешалось в холостяцкой обители.
- Лерку, небось, хочешь разыскать? - Ганжа всегда отличался изумительной прозорливостью и интуицией, а также отсутствием манер.
- Нет, хочу в квартире твоей убраться, - скривился Юра, обескураженный тем, что он весь, оказывается, напоказ.
- О, старик! Так это ж бесполезное дело! Даже, я бы сказал, вредное. Нарушишь мой гармонический строй, и я уйду в запой. Вот, даже рифмой тебе выдал. - Ганжа весело попыхивал сигаретой, как будто и не торчал на нарах два месяца. - А потому давай лучше подумаем, как Шереметьеву тебе захомутать, потому что вы оба мне нужны.
- Фи, Сергей! Что за выражения? И откуда такой рационализм? - деланно возмутился Юрий, внутренне обрадовавшись уверенности Ганжи.
- Тю… Юрий, я тебя умоляю! Я лишь о вашем счастье забочусь! Обретёте любовь, понадобиться дело - а тут как тут я. Не, серьёзно, видишь, чего творится - тут страну уже не спасти, нужно в партизаны уходить и ждать момента.
- Ждать? Долго?
- А это уж кто знает… может, и всю жизнь… Это мы сейчас философствовать начнём, а у меня даже чаю нет, поэтому давай к делу, что ли, приступим?
Получив в ответ кивок, он продолжил:
- Как ты понял, Борцов оказался сволочью…
- Да он мне сразу не понравился, - перебил хозяина квартиры Юра.
- Конечно! Конечно, ты у нас суперпрорицатель и проникновенный интуитивщик! Подумаешь, что в Лерку сразу втрескался и всяк, кому она улыбалась, становился твоим врагом кровным. Что уж говорить про её любовника. М-да, прости. Ну так вот. Девочка, прелестное, дивное и чудное создание (ты не подумай, что я старый солдат и не знаю слов любви - женщин я очень и очень ценю), оказалась ослеплена искрами первой любви. Частенько первая любовь избирает объектом воздыхания негодяя. Так случилось и с нашей незабудкой. Ясно, что рано или поздно она образумится, и был бы ты уже с ней, коли бы ваш начинающийся роман заваруха не разбила.
- Какой ещё роман?! - деланно возмутился Юра, домиком вскинув густые брови.
- Ой, вы посмотрите на этого застенчивого героя-любовника! Ты можешь со мной не таиться, нам теперь на роду написано чуть ли не братьями быть. Догадываюсь я, чем вы в том походе занимались. Добрый Ганжа о вас позаботился. - Ганжа самодовольно ухмылялся, предвидя, как разозлится Бобров.
- Ты всё подстроил?! - Юра лишь покраснел, а после буркнул смущённо. - Спасибо.
Он вспомнил те волшебные два дня и ту эйфорию, в которой он пребывал - иначе как объяснить, что он не задумался о подозрительной "случайности" совпадений, предшествующих тому пикнику.
- Эй! Мечтатель! Поволоку с глаз отшторь, пожалуйста, - Ганжа выдернул из сладких воспоминаний. - Так вот, значит, этот злодей, как заваруха началась, вместо того чтобы пользоваться ситуацией и как-то "возрождать", он махнул в Финляндию, как водится, на общественные деньжата. И не знаю уж, какие его финальные слова были, но Лера перед отъездом была в слезах и искала тебя. А ты (вот о чём ты думал тогда?!) как раз на какой-то матч умотал. Вот она теперь где-то там с ним и мается. А о том, что мается, знаю по её письмам.
- Она тебе пишет?!
- Пишет, пишет. О тебе много спрашивает. И вот чего я думаю - нужно тебе её вытянуть оттуда. То есть съездить и забрать. Борцов? А Борцов идёт на хрен! Слёзы мы потом его прольём, отдельным заданием.
- Так может, просто дашь мне её контакты, и она сама приедет?
- Дружок, ты, часом, на Алтае своём мозг не разжижил свой?! Ты офонарел, что ли? Он же её чуть ли не под ключ посадил! Она прозрела уже в его сторону давно, да не может сбежать.
- Как под ключ?! - изумление Боброва отразилось вздёрнутыми бровями. - Так надо же в полицию!
- Вот стукну уже тебя сейчас… коробкой! - поискал глазами вокруг себя возмущённый Ганжа, - за твою наивность. Давай, хватит тупить, взрослей уже. Забудь про полицию и законы, началась откровенная вакханалия, полагаться нужно на себя и своих людей. Вот я знаю, что ты - мой человек. И Шереметьева тоже. Я могу вам доверять. А как ты поумнеешь, то и ты мне будешь доверять. В общем, дуй в Питер, там добредёшь до границы финской, если карелы границу ещё не наваяли. Лерке не пиши, я её шифрую, ты можешь всё испортить. Связь мобильная ненадёжна сейчас вообще - всё телеграфируй лишь через инет. В общем, надо собираться тебе в путь-дорогу, пока войнушка какая не началась.
* * *
Они договорились о встрече в бывшем Коломенском. Юра вылез из таксомобайля и осмотрелся. С привычно серого неба сыпал снегодождь, редкие деревья кривились чёрными ветвями и на разбитом тротуаре жирно растекались обширные лужи. А сам парк… заповедником он перестал быть, ещё когда Бобров был студентом. А сейчас и от парка мало что осталось. Теперь здесь был один из московских полигонов. И все архитектурные памятники, в том числе любимый Юрием Храм Вознесения, с удовольствием использовали "игруны". Здесь был полигон не самого высокого уровня, но всё-таки для сильно привилегированных граждан. Церковь издалека виднелась изящным шатром, который зиял грязными подтёками. Время было вечернее и возбуждённые компании "воинов" кучковались в ожидании начала игры.
Юра чертыхнулся про себя и глянул на часы - Ганжа опаздывал. И он уже хотел выдёргивать друга возмущённым звонком, когда тот объявился внезапно и громко:
- Хмурой звезде шлём мы свой привет!
- Ты опоздал, - в ответ буркнул недовольный Бобров.
- Понимаете ли, Юрий, в наше время поговорка "Лучше поздно…" и так далее, прозрачно отражает существующие порядки и сегодняшнюю ситуацию, так что не бурчи, а пожми другу руку, - продолжал весело балагурить Сергей, намокая лысой головой под неприятными осадками.
- Друг, который подставить хотел и побоялся правду в глаза сказать, замечу.
- Ладно, не бухти, занудный ты тип! Чего, куда путь-то держим? Может, в пивняк?
- Давай до нашего места прогуляемся, а уж потом в пивняк?
- Да отчего ж не погулять - погода-то шепчет, - не уставал язвить Ганжа.
Они пошли вдоль высоченного забора на набережную, собираясь пройти к Дьяковому городищу, чтобы потом засесть в заведение, которое сохранилось в том виде, который они помнили, учась в Университете. За стеной тем временем послышались звуки выстрелов и взрывов.
- Слышал, скоро для самых больших шишек в Кремле полигон открывают? - спросил Ганжа
- Да я уже никакой мерзости в этом мире не удивляюсь. Злости уже не осталось, какая апатичная усталость накатывает.
- Да, правильно! Нам нужны холодные головы. А вот аморфных выжигаем калёным железом. Слышишь, Юрец? Не тухни, вдохни дух предков, что здесь полегли.
- Ну опять ты всё перепутал - не полегли, и не совсем предки, - вяло перечил раздухарившемуся Ганже Юра. - Они были финно-уграми, а я славянин, и ушли они отсюда по-тихому, никто ни за что не бился. Хотя в определённом смысле они были между собой тоже родственники, только далёкие.
- Погодь, а чего ж мы к этим пораженцам тогда прёмся?! Так и нас "уйдут по-тихому". Собственно, как сейчас и происходит активно. Может, минуя захоронения, сразу в пивняк? - перешёл к главному Ганжа.
- Понимаешь… нет, ты не поймёшь, пивная твоя душа. Просто попробуй представить: тысяча лет назад… что здесь было, полторы тысячи… Всё прозрачно и понятно, у природы бери то, что нужно для жизни, защищай свой род и семью от пришлых чужаков и давай жизнь потомкам. В лесу - звери, в реке - рыба, кругом - лес, девственный и нетронутый, летом - солнце радует, зимой - снег очищает… Люди друг другу помогают, в душе порывы несут честные и понятные.
- А даже если так, а даже если тебе поверю - то ведь скучно же было! То ли дело у нас, веселуха непрерывная, - продолжал подзуживать друга Ганжа. Ему было как всегда бодро и весело, злить или раздражать друга он не хотел, а просто развлекался, пытаясь хоть чуть-чуть растормошить понурого, как всегда в последнее время, Юру.
- Да веселуха-то эта фальшивая - на костях одних, да на горбах других. Планету гробим, друг друга унижаем, потомкам оставляем пепел и обломки… Ладно, чего в сотый раз перетирать былое. Пришли уже.